История ювелирного искусства. Стили и техники золотых дел мастеров. XI–XIX вв.

В описи королевы Клеменции Венгерской, составленной в 1328 году, есть брошь в форме буквы М с рубином и другими мелкими камнями, и еще одна в форме буквы В с фигурой святого Иоанна. Этот тип изысканных украшений представлен «драгоценностью основателя», которую Уильям Уикем завещал Новому колледжу, Оксфорд, в 1404 году, образованной ломбардской буквой М в виде короны с фигурами Девы Марии и благовещенским ангелом (фото 19, а). Буква украшена изумрудными и рубиновыми кабошонами с тремя жемчужинами в верхней части дуги; на центральном стержне – благовещенская лилия, которая подЮгославия. По Джексону нимается из вазы, образованной камнем, которому придана соответствующая форма. Лилия покрыта белой эмалью, крылья ангела – полупрозрачной зеленой. Возможно, эта брошь создавалась как застежка или пряжка; в равной степени вероятно, если вспомнить брошь королевы Клеменции с буквой В и святым Иоанном, которая когда-то была светской драгоценностью. Лента из подвижно соединенных пластинок с эмалированным рельефом и голубыми стеклом и кристаллами, которые украшают митру Уикема, появилась в качестве дамского пояса^[105].

Рис. 1. Брошь в виде колеса. Начало XV в. Сплитский собор,

Другие броши, включенные в опись королевы Клеменции, это кластеры^[106] – излюбленный в XIV веке вид брошей, представленный уцелевшим образцом с сапфирами и жемчугом, который хранится в Национальном музее Копенгагена, а также брошами, образованными парой птиц – одна с двумя попугаями, другая с двумя сороками. Кластерные броши оставались в моде на протяжении всего столетия и представлены великолепными образцами в описях королевы Жанны Булонской 1360 года, Иоанна Доброго 1364 года и Людовика Анжуйского 1380 года. На свое бракосочетание в 1369 году герцог Бургундский приобрел в Париже и подарил матери превосходную брошь такого типа с четырьмя крупными жемчужинами, четырьмя крупными алмазами и рубином посередине.

Эти кластерные броши уже начали развиваться, видоизменяясь так, что на первое место выходил центральный камень или мотив. В 1377 году граф Хантингдон потерял брошь из золота с крупным сапфиром и жемчугом и изображением святого Георгия под сапфиром; в 1360 году Людовик Анжуйский носил брошь с пятью крупными балас-рубинами, двумя крупными сапфирами и восемью жемчужинами, а в центре было выгравировано и покрыто эмалью золотое изображение четырех львов, взбирающихся по лестнице, прислоненной к дереву на холме, и еще он имел брошь с жемчужинами, расположенными группами по три, а в центре с фигурой оленя, преследуемого собакой. Постепенно кластерная форма была забыта, и броши стали изготавливаться в виде пластинок из покрытого эмалью золота с более или менее заметным обрамлением из камней, наподобие брошей с ткачом и дамой с попугаем, принадлежавших Жанне Булонской в 1360 году, или брошей с грифоном из золота, сапфирами и рубинами, львом и святым Георгием, которые принадлежали герцогине Бретонской в 1370-м. В 1387 году на бракосочетании дочери герцог Бургундский подарил жениху драгоценную брошь с соколом; герцогине – с фигурой дамы; у графини Монбельяра была брошь с розой, у Жанны д’Уазле – с единорогом, а сам герцог носил брошь с солнцем. Шесть лет спустя у невесты были броши со щеглами, овцами, собаками и белками, все золотые, щедро усыпанные камнями.

Эта мода не ограничивалась только Францией и Англией. В 1389 году Валентина Миланская на свадьбу с герцогом Орлеанским привезла с собой из Италии^[107] броши с ланью и олененком, косулей, голубем на фоне солнца, пеликаном, арфисткой^[108] и еще одну с крупным рубином^[109]. Общая тенденция заключалась в том, что броши становились все крупнее и крупнее; одна из многочисленных, принадлежавших Карлу V^[110], позднее была подарена папе римскому в качестве застежки на облачении. Такие броши продолжали оставаться в моде около полусотни лет. Дошедшие до нас образцы, по-видимому, относятся к первой половине XV века, однако в них столь очевидно проявляется тип и стиль XIV века, что мы естественным образом относим их к драгоценностям того периода. То, что броши XV века в самом деле относятся к первой половине века, а не к более позднему периоду, как иногда предполагают, на мой взгляд, доказывается тем, что подобные броши присутствуют на картинах Штефана Лохнера, который умер в 1457 году^[111]. Самое крупное собрание сохранившихся до нас брошей такого типа передано Эссенскому собору. Все они закреплены на более-менее круглой трубке из золота, украшенной листьями из эмалированного золота или жемчужинами на проволоке. Семь из них (одна воспроизведена на фото 22, а) похожи друг на друга и, возможно, когда-то были деталями единого ожерелья^[112]. Другие изображают популярные на тот момент мотивы, упоминающиеся в описях: олени, звезды, орлы, пеликаны, охотники и дамы в садах на фоне лучей солнца^[113]. Круглая брошь, ныне хранящаяся во Флоренции^[114], украшена эмалированным дромедаром^[115]. Брошь из Мааса из коллекции Франкса в Британском музее (фото 22, f) изображает женщину с сапфиром; в ней наблюдается параллель с брошью d’un aungell blanc tenant en sa mayn un saphir feble garnisez de VI. perles enterfoiles, которая числится в описи драгоценностей, представленной Генриху IV по его вступлении на престол.

Кульминацией этой серии является великолепная брошь середины XV века из императорской сокровищницы в Вене (фото 193), в которой традиционный мотив из пары влюбленных помещен в изящный золотой венок, образующий вокруг них своего рода парковую изгородь. Их лица и руки покрыты белой эмалью; волосы мужчины частично из золотой проволоки; их одежда довольно светлого голубого цвета холодного оттенка. Фон заполнен миниатюрными цветами и горельефными листьями. Между головами фигурок закреплен треугольный алмаз, а под ними – рубиновый кабошон. Две жемчужины по бокам уравновешивают их, а три закреплены у основания изделия. Сравнительно более поздний вариант той же темы, уже без окружения, находится в частной коллекции^[116]: отлитые фигурки, менее изящно выполненные волосы и черты лиц демонстрируют, насколько в контрасте с ними восхитительно качество венской броши. Герцог Бургундский мог себе позволить украшения высочайшего технического мастерства.

Такие броши обычно не имели надписей, кроме разве что пояснения сюжета. Однако роскошно отделанная брошь искусной работы, принадлежавшая Людовику Анжуйскому, с фигурами ангелов, поющих аллилуйю, была надписана на старый манер:

 
Cuer de vray ami
Doit avoir mercy.
 

А еще одна, не менее богатая, со святым Михаилом, поражающим дьявола, содержит надпись: C’est pour le mieulx, bien me doit plaire^[117]:

В торжественных случаях короли и аристократы обычно надевали броши в виде орлов – традиционной формы, которая, как читатель, может, вспомнит, встречается уже в XI веке и представлена среди драгоценностей Элеоноры Кастильской. Томас де Бошан, граф Уорик, упоминает две такие броши в завещании, составленном незадолго до его смерти в 1369 году; опись герцога Нормандского 1363 года содержит le grant aigle d’or de MonSeigneur («большого золотого орла монсеньора») с двумя крупными рубинами и шестью поменьше, двумя громадными сапфирами, несколькими алмазами и крупным жемчугом; у герцогини Бретонской было две такие броши в 1376 году; у графа Хантингдона – одна из простого золота и две из жемчуга, одна большая с обрамлением в виде жемчужного венка, а у Ричарда II в 1379 году – четыре. Этот тип брошей лучше всего представлен двумя образцами: один хранится в музее Клюни^[118] (фото 24), другой передан королем Венгрии Карлом Анжуйским в сокровищницу Ахенского собора.

Эти давние геральдические броши сменились другими, которые изначально создавались как гербовые значки. В 1376 году у герцогини Бретонской был такой знак в виде горностая с жемчугом, в 1360 году у Людовика Анжуйского – с небольшим вепрем на уступе, на белой розе, в окружении подвязки с девизом ордена Подвязки. В 1379 году Ричард II заложил пять брошей (nouches) со своей эмблемой в виде белого оленя, усеянного рубинами на плечах, подобными тем, что у ангелов на Уилтонском диптихе, еще четыре с грифонами, пять с белыми собаками с рубинами на плечах и одну с четырьмя лазурными вепрями.

Эти значки-броши вскоре приобрели политическое значение, особенно в Англии, где их изготовляли из менее ценных материалов как отличительные знаки огромных свит великих лордов и, следовательно, как знаки политических фракций. Свинцовые значки из Британского музея, в основном относящиеся к XV веку, возможно, когда-то позолоченные, включают королевскую розу и оковы, увенчанные страусовым пером Норфолка, медведем и посохом Уорика, белым оленем Ричарда II, французской лилией и щитом с ливрейной цепью из букв SS. На броши с петухом – свиток с надписью Follow me Kocrel, на другой, с кошкой и мышью, – слова Vi sis mus. Подобные же броши в музее Клюни содержат символы дю Геклена и Карла V, андреевский крест бургиньонов и дельфина арманьяков.

В Англии и Франции они также превратились в те ливрейные цепи, которые служили знаками отличия лиц королевской крови и тех, кого они желали почтить, а позднее слились в цепи рыцарских орденов. История (плохо известная в наше время) английской ливрейной цепи является примером такого развития. Ее использовал Джон Гонт и его вассалы^[119], а затем он передал ее своему сыну и наследнику Генриху Ланкастеру, позднее королю Англии Генриху IV. На статуе поэта Джона Гауэра в соборе Саутворка надета ливрейная цепь в его цветах с подвеской в виде лебедя – эмблема Генриха в период своего первого брака с Марией де Богун.

Ливрейную цепь носил и племянник Джона Гонта Ричард II, выгравировав на ней свой девиз с турнира в Смитфилде: SOUVENEZ VOUS DE MOI. Генрих, видимо, добавил этот девиз на цепь предков в 1396–1397 годах, по меньшей мере такой следует вывод. Затем он велел украсить цепь висячими цветами souviegne vous de moi – предположительно незабудками, которые стали ассоциироваться с ливрейной цепью, и в описаниях аналогичных цепей их упоминают как flores domini. В 1407 году, будучи королем, Генрих заплатил огромную сумму лондонскому ювелиру Кристоферу Тайлдсли за другую золотую цепь, украшенную девизом SOVEIGNEZ, эмалевыми буквами S и X и множеством драгоценных камней; у нее была треугольная висячая застежка, украшенная большим рубином и четырьмя крупными жемчужинами^[120]. Тот же ювелир сделал ему еще одну цепь из двадцати четырех букв S с вычеканенным словом SOVERAIN и застежкой с балас-рубином и шестью жемчужинами. Возможно ли, что Генрих изменил девиз SOVEIGNEZ на SOVERAIN после вступления на престол? Видимо, нет, ведь, будучи графом Дерби, он использовал слово SOUVERAYNE на своей печати (1385 г.), и девиз снова появляется на балдахине над его гробницей в Кентербери вместе с девизом королевы A TEMPERANCE.

Во всяком случае, к этому времени ливрейная цепь уже укоренилась как принадлежность придворного костюма. На нее часто подвешивалась гербовая или политическая эмблема, например, белый лев графов Марч, черный бык графов Клэр, лебедь де Богунов или герса^[121] герцогов Бофорт.

С восшествием на престол Эдуарда IV у этой ливрейной появился соперник в виде цепи из перемежающихся солнц и роз^[122], какую можно видеть на портрете сэра Джона Данна и его жены на триптихе Ганса Мемлинга^[123]. На ней, по обыкновению, изображен белый лев графов Марч в качестве подвески; во времена Ричарда III льва сменил серебряный вепрь. Опись драгоценностей сэра Джона Ховарда, сделанная в 1466 году, упоминает цепь из тридцати четырех золотых солнц и роз на черной шелковой ленте с подвеской из золота с сапфиром.

С вступлением на престол Генриха VII возродилась ливрейная цепь из букв SS с подвеской в виде герсы или розы Тюдоров. К этому времени она перестала быть личным украшением и стала знаком занимаемой придворной должности. Ее по-прежнему носят некоторые судьи ее величества и в исключительных случаях – лорд-мэр Лондона.

Ливрейная цепь из букв SS имела необычно долгую историю. Часто забывают о том, сколько других ливрейных цепей существовало в Англии в конце XIV и начале XV века. Статуя сэра Томаса Маркенфилда, умершего около 1390 года, изображает его в цепи-ожерелье в виде частокола, который расширяется, загораживая собой лежащего оленя: эмблема Ричарда II приспособлена таким образом, чтобы выделить ожерелье. Анна Чешская, супруга Ричарда, видимо, носила ожерелье из страусиных перьев. Брошь с таким ожерельем, найденная в сокровищнице по вступлении на трон Генриха IV, описывается как livere de la Roigne que Deux assoille. Когда ее овдовевший супруг женился в 1396 году на Изабелле Французской, его новая невеста среди прочих подарков получила ожерелье с эмблемой своей предшественницы: помимо разных декоративных мотивов его украшали стручки дрока, перемежающиеся медальонами, на каждом из которых красовались жемчужный кустик розмарина и страус с рубином на плече. У Генриха VI в 1446 году снова был «Pusan из золота… с 16 culpons, или частями, на них 8 антилоп, украшенных большими жемчужинами… и 8 корон из золота, на каждой эмалью написан девиз UN SAUNZ PLUIS».

Ожерелья-цепи королей Франции были не менее богаты и разнообразны. В 1389 году у герцога Бургундского была цепь из пяти белых французских лилий и еще одна из девятнадцати голубей под белой эмалью. Четыре года спустя он использовал свою эмблему колокола для ливрейных цепей, которые носили его домочадцы. В 1405 году его политическая эмблема в виде плотницкого рубанка в какой-то мере сменила предыдущую, затем, в 1412 году, герцог заказал цепь из чистого золота из листьев и цветов хмеля с камнями и жемчугом. Однако когда был создан великий бургундский орден Золотого руна, его цепь составили из другой бургундской эмблемы – briquets de Bourgogne (бургундское кресало).

Цепь короля Франции из стручков дрока, которая, может быть, надета на Ричарде II на Уилтонском диптихе, была изобретена (или, возможно, возрождена) в 1378 году; она так и не была стандартизирована. Иногда ее описывают как состоящую из двух шнуров или трубок, обсыпанных стручками и цветами дрока на ветвях с гроздьями из жемчуга между ними и буквами, составляющими девиз короля JAMÈS; и иногда как состоящую из pièces d’euvre с резным девизом JAMÈS, соединенным тяжелыми звеньями с висячими колокольчиками и подвеской в виде стручка дрока на обоих концах. Перечень драгоценностей герцогини Орлеанской от 1456 года свидетельствует о существовании по крайней мере трех других ливрейных цепей: одна с андреевским крестом и ее девизом, другая с ее эмблемой в виде chantepleures и девизом и третья a façon de l’Ordre de Clèves (на манер Клевского ордена) с облаками, несущими ее эмблемы, и с подвешенными анютиными глазками, эмалированными в фиолетовом и белом цветах. Все это позволяет предположить, что, как это, без сомнения, и было, даритель королевской крови, жалующий свою ливрейную цепь родственнику, у которого самого (или самой) есть гербы и девизы, мог изменить свой привычный дизайн, чтобы включить в цепь некоторые элементы из подарка.

Сравнимая или еще большая свобода в использовании геральдических девизов и эмблем очевидна в других драгоценностях, которые не имели такого же значения, как ливрейная цепь, как, например, пояс, принадлежавший герцогине Бретонской в 1376 году, составленный из восьми золотых перекладин, украшенных белыми орлами, соединенными пластинками с изображением борзых собак со щитами. В 1390 году опять у короля Франции мы видим пояс из черного шелка, усыпанный сорока четырьмя золотыми стручками дрока, каждый с тремя крошечными колокольчиками, застегивающийся на пряжку, и наконечник ей под пару. Семь лет спустя у королевы числится пояс из чистого золота, украшенный тридцатью двумя бутонами дрока с рубинами или сапфирами, соединенными таким же числом групп из восьми жемчужин, закрепленных на белом цветке и зеленом стручке. В следующем году король получил пояс с пятью пластинами, эмалированными в четырех его ливрейных цветах: черном, белом, зеленом и красном, на каждой эмалью начертан его девиз JAMÈS; пряжка гравирована цветущими ветвями и стручками дрока, а наконечник – тигром^[124].

Тем не менее чаще всего единственным геральдическим элементом, встроенным в драгоценность, был девиз, например, BONNE FOY на броши Карла V в 1380 году или LOYAULTE PASSE TOUT на поясе герцогини Туренской девять лет спустя^[125].

Святой Людовик считал, что его придворные, которые носили мантии с вышитыми гербами, чрезмерно предаются роскоши. Через сто пятьдесят лет одежда уже не просто вышивалась шелком, а расшивалась драгоценными камнями. Передняя часть сюрко, который стал церемониальным одеянием высокопоставленной дамы, надеваемым в торжественных случаях, на груди обычно украшалась рядом брошей или ataches, иногда соединенных петлями, так что они образовывали цепь. Само платье иногда расшивали драгоценностями; в 1362 году у Иоланды де Бар были украдены алый котт с рукавами, которые были по краям отделаны гранатами и жемчугом, оправленными в золото и расположенными четырьмя группами, шейная деталь плаща с пуговицами в виде фиалковых венков из крупных жемчужин и плащ с отверстиями для пуговиц, обшитых лозами с золотыми листьями и ягодами винограда из крупных жемчужин. Два года спустя у Иоанна Доброго был длинный уппеланд или своего рода шлафрок из голубой парчи, orfraisiée d’or-fevrerie (с золотой отделкой) вокруг рукавов и горловины и на груди. Новое богатство принесло новые эталоны роскоши.

Глава 3
Позднее Средневековье

Позднее Средневековье в каком-то смысле является переходным периодом в истории ювелирного искусства. Драгоценные камни не просто стали доступны в изобилии, но и в их резке накапливалось все большее мастерство. Естественный октаэдр алмаза давно уже научились резать пополам, чтобы получить остроконечную форму, а в XIV веке она начала сглаживаться, приобретая плоскогранную форму; теперь же появились более сложные способы огранки. В 1412 году герцог Бургундский владел большим алмазом «de quatre losenges en la face dudit dyamant et de quatres demies losenges par les costez dudit dyamant»; другим «plat de six costés», а также плоскогранными камнями, используя их как зеркала. Два года спустя опись герцога Беррийского^[126] перечисляет «gros dyament poinctu taillié à plusieurs lozanges». Жильбер де Мец в своем описании Парижа в 1407 году упоминает «La Courarie», где живут гранильщики алмазов, и называет Германа одним из самых умелых из них^[127]. В 1420 году герцог Бургундский владел «deux petis dyamens plaz aus ij costez fais a iij quarrez»; «un bon dyamant taillié à quatre quarrés en façon de losange» и «un dyamant taillé à plusieurs faces». К тому времени нидерландские гранильщики алмазов считались высококлассными мастерами. В 1465 году в Брюгге слушалось дело об аметисте, проданном под видом балас-рубина, и четверо человек – Жан Белами, Кретьен ван дер Силде, Жильбер ван Хитсберге и Леонард де Брауккере – предстали в качестве свидетелей-экспертов и названы конкретно diamantslypers (шлифовальщиками алмазов)^[128].

Развитие процесса гранения драгоценных камней естественным образом смещало акцент в дизайне ювелирных изделий с золота и техник филиграни и эмали на драгоценные камни и их сияние и блеск. Однако старые традиции были очень сильны и глубоко укоренились, и перемены происходили очень медленно, так что для их завершения потребовалось не одно столетие. В конце XV века появилась мода изображать драгоценности на полях иллюминированных рукописей. Самый знаменитый пример – это, пожалуй, часослов Гримани. Особенно примечательно то, что изображенные драгоценности в большинстве своем представляют собой ромбовидные и овальные камни в простых золотых оправах в окружении жемчужин^[129]. Другой часослов^[130] (фото 29) украшен картиной Благовещения в окаймлении десяти подвесок: одна в виде креста, три в виде ромбов и остальные в виде группы камней той или иной формы; все чрезвычайно изящны, все богато украшены и отделаны листьями с жемчужинами, и все, хотя и невероятно искусны, придуманы человеком, которого больше интересовали камни, нежели искусство ювелира. Нельзя сказать, что искусство гранения камней стало главенствующим в ювелирном дизайне XV века; но важно, что оно впервые заняло место одного из факторов этого искусства^[131].

В XIV веке драгоценности были связаны с архитектурой только в использовании природных и геральдических орнаментов; в конце века формы и пропорции пылающей готики и перпендикулярной архитектуры начинают оставлять свой отпечаток даже на таких мелких предметах, как ювелирные изделия. На них более возвышенные пропорции, более тонкие, испещренные линиями формы, даже воспроизводство архитектурных ниш и оконных переплетов в миниатюрном масштабе служат явственным различием между двумя эпохами, хотя определенные следы предыдущего периода, оставшиеся в менее аристократических драгоценностях, затрудняют установление четких хронологических границ.

Корона (фото 25), которую Бланка Английская, дочь Генриха IV, надевала на свою свадьбу с курфюрстом Людвигом III в 1402 году, является великолепным примером нового стиля. Она составлена из двадцати похожих на броши медальонов ажурной работы, каждый украшен одним камнем в центре, а также тремя другими камнями и тремя группами жемчужин, которые образуют два треугольника. Над ними возвышаются попеременно большие и меньшие зубцы, которые, по-видимому, утратили свою традиционную форму в виде французских лилий, сменив ее на более возвышенный в архитектурном развитии дизайн. Она представляет собой интересную параллель короне, подаренной герцогом Бургундским его дочери по случаю свадьбы с герцогом Савойским в 1403 году, с обручем, украшенным восемью фермелями, над которыми возвышаются четыре больших и четыре маленьких цветочных зубца, усыпанные драгоценными камнями неописуемой роскоши^[132]. На свадьбе Антуана Бургундского в 1402 году золотую корону с шестнадцатью брошевидными медальонами подобного же рода распределили между шестнадцатью присутствовавшими дамами и господами.

Общая тенденция в XV веке заключалась в том, что зубцы короны становились ниже и включались в обруч. Такая корона, какую надевала Маргарита Йоркская на свадьбу с герцогом Бургундским в 1468 году^[133], продолжает традицию цветочных зубцов; но это был церемониальный убор, сделанный специально по случаю бракосочетания. На Жанне де Лаваль в «Неопалимой купине» Никола Фромана, написанной между 1475 и 1476 годами^[134], надета довольно массивная корона с невысокими, близко установленными флеронами, образующими гребень. Даже в коронах Девы Марии на картинах видна та же тенденция. На короне Девы Жана Фуке, написанной для Этьена Шевалье около 1457 года^[135], высокие флероны на скрученных зубцах, каждый в виде трилистника с драгоценными камнями в гравированных гнездах, между которыми расположены жемчужные трилистники меньшего размера; у короны, которой Ангерран Шаронтон украсил свою Деву Марию 1453 года^[136], хотя она и менее элегантна, высокие зубцы в виде французских лилий. Однако на Деве Марии Герарда Давида из Национальной галереи (фото 28), написанной в конце века, надета корона с низкими зубцами из переплетенных ветвей, которые образуют составную часть обруча.

К последней четверти века высокопоставленные дамы стали относиться к своим коронам как к части головного убора. Примерно с 1380 года головные уборы женщин начали становиться все более сложными; волосы взбивались и помещались на подушечке над ушами, закрепляясь с помощью золотой сетки. В 1405 году Маргарита, герцогиня Бургундская, изобрела роскошно украшенные coiffes, чтобы покрывать взбитые волосы, а также короны и fleurs de couronnes для широких обручей, которыми увенчивался убор. Чосер в своей «Легенде о примерных женщинах» описывает такой наряд:

«На ней было платье королевской зелени, на волосах – золотой обруч, а сверху – белая корона с россыпью цветов, так что казалось, будто она, словно маргаритка, украшена белыми лепестками. Лепестки ее короны из цельных прекрасных жемчужин, привезенных с Востока, и белая корона над зеленью платья делали ее похожей на ромашку. А золотой обруч на волосах лишь делал образ еще более явственным».

На портрете Маргариты Датской, королевы Шотландии, кисти ван дер Гуса^[137] (фото 30) видно, что ее волосы удерживаются боковыми деталями усеянной жемчугом золотой сетки со сплошным ободком, который закрепляет похожий на шляпку-ток венец, тоже украшенный жемчугом, нисходящий большой волной на ее высокий лоб. Анна де Боже на триптихе муленского мастера (фото 31) в уборе гораздо более простом по очертаниям, однако отделанный крупными камнями ободок coiffe образует часть короны и кажется прикрепленным к ней на подвижных соединениях.

Платья с низким вырезом, которые вошли в моду в середине века, превратили ожерелье или цепь с кулоном в необходимый аксессуар. Маргарет, жена Джона Пастона, в письме от 1455 года попросила у него «что-нибудь на шею», ведь когда королева Маргарита Анжуйская приехала в Норидж, ей пришлось занять у кузины devise (девиз), «ибо постыдилась и не посмела выйти с бусами меж столькими цветущими красивыми дамами». Девять месяцев спустя она обратилась к супругу с той же просьбой, но прибавить еще пояс. Мы не знаем, что подарил ей Джон Пастон, если подарил вообще хоть что-нибудь; к 1484 году, когда она умерла, у нее не было ни ожерелья, ни подвески, хотя было шесть широких кушаков, украшенных золотом и серебром, а также demysaints и другие пояса с длинными висячими концами^[138].

Однако высокопоставленные дамы Франции и Англии уже весьма долго носили ожерелья, колье и подвески. Еще в 1319 году перечень драгоценностей французской короны включал в себя «une belle gorgerette d’or semée de diamans et de pelles blanches sus veluyau vert». В 1455 году графиня Арундельская завещала дочери золотое колье с драгоценной подвеской, а в 1469 году, когда умерла герцогиня Бретонская, среди ее имущества числилось золотое колье, покрытое черной, белой и пурпурной эмалью с буквами F и М, францисканскими узлами и бело-фиолетовыми анютиными глазками^[139]. На портрете Маргариты Датской, королевы Шотландии (фото 30), кисти ван дер Гуса она изображена в ожерелье из двух рядов жемчуга, разделенного скоплениями камней, с драгоценной подвеской треугольной формы с крупной висячей жемчужиной. Триптих того же художника^[140], подаренный флорентийской больнице Санта-Мария-Нуова Томмазо Портинари агентом Медичи в Брюгге, изображает его жену в ожерелье из переплетенных золотых ветвей и эмалированных в три цвета роз – красных с сапфиром в центре, белых с рубином и голубых с жемчужиной^[141]. На той же картине присутствует его дочь в ожерелье, практически идентичном тому, что носила королева Маргарита.

Однако в королевских описях встречаются еще более причудливые ожерелья. Герцог Бургундский в 1467 году владел «ung collier d’or, esmaillié de vert, de blanc et de rouge, à petites paillectes d’or branlans, et est pour servir à femmes en manière d’un poitrail». В 1499 году у Маргариты Австрийской было тяжелое колье из золота, состоящее из 27 частей с сеткой по всему изделию, покрытому черной, белой и светло-красной эмалью; и еще одно из сорока трех роз с алмазными серединками, соединенных маленькими змейками, все украшение было покрыто эмалью и подарено ей Фердинандом Католиком. Ожерелье другого типа, составленное из пластин на петлях, видно на одном из волхвов в «Поклонении волхвов» Квентина Массейса, хранящемся в Нью-Йорке^[142].

Чисто декоративные подвески тоже приобретали все большее значение. Мода на подвески в форме сердца последовала за модой на броши в форме сердца; к моменту своей смерти в 1469 году герцогиня Бретонская владела золотым сердцем с ромбовидным алмазом и рубином, алмазом и тремя жемчужинами, а также крупным алмазом в форме сердца, на котором была образ святой Маргариты. В 1488 году у герцога был целый раздел в описи, посвященный таким подвескам, на одной был надпись: IL NEST TRESOR QVE DE LIESSE. Выше упоминалось, что Маргарет Пастон в 1455 году пришлось занимать «девиз», чтобы прилично выглядеть в обществе. В 1467 году мы видим, что сэр Джон Говард дарит своей жене два таких «девиза» из золота с камнями, а также золотую цепочку с замком, пару бус и колье из тридцати четырех роз. Добыча, взятая в палатке Карла Лысого, когда ее захватили швейцарцы у Грансона в 1476 году, включала в себя подвеску в виде белой розы с огромным балас-рубином, который, вероятно, был подарен ему Эдвардом IV, королем Англии, по случаю брака в 1469 году. На портрете Маргариты Австрийской, герцогини Савойской, написанном муленским мастером в 1483 году еще во времена ее детства (фото 32), видно плоскую кластерную подвеску из девяти камней с тремя висячими жемчужинами, а на Сюзанне де Бурбон, ее портрет написан тем же мастером в 1490 году^[143], надет очень крупный кулон с двумя превосходными камнями среди эмалированных завитков, которые образуют французскую лилию с подвеской-жемчужиной. Примерно десять лет спустя (фото 33) был написан портрет женщины, на которой надета очень большая подвеска с эмалевым образом сидящего святого Иоанна между шестью крупными драгоценными камнями^[144]. Еще на нескольких портретах муленского мастера мы видим довольно тяжелые подвески с прекрасными драгоценными камнями в простых оправах. Самой известной из этих драгоценностей было украшение с тремя рубинами, известное как «Три брата», которое Карл Смелый унаследовал от своего отца в 1467 году и потерял в битве при Грансоне в 1476 году; позднее его приобрел Генрих VIII. Рисунок украшения, сделанный после его захвата (фото 27, b), являет, что это было довольно некрасивое изделие, поскольку крупные камни, украшающие его, плохо оправлены^[145].

Многие такие подвески были, кстати, настолько уникальны и знамениты, что получали собственные имена. Людовико Моро, герцогу Миланскому, принадлежала драгоценность с огромным алмазом и тремя подвесками-жемчужинами, которую прозвали Il Lupo («Волк»), и она стоила 12 тысяч дукатов; балас-рубин, называемый Il Spico («Лаванда»), стоимостью 25 тысяч дукатов, и другие с прозвищами, как el buratto, la sempreviva, de la Moraglia и т. п.

Такие подвески довольно часто носили на шляпе; прочие же украшения создавались специально для этой цели. Среди драгоценностей, захваченных в палатке герцога Бургундского после битвы при Грансоне в 1476 году, была любопытная жесткая эгретка^[146]; на рисунке, сделанном с нее около 1500 года, она изображена с рубинами, алмазами и жемчугом (фото 34).