Кто в списке у судьи?

Лейси помотала головой. Джери принесла себе воду со льдом и снова села. Сделав глубокий вдох, она продолжила:

– Я уже говорила, что мой отец обожал аудиторию, обожал читать лекции. Для него это было театром одного актера. Он любил держать под полным контролем все вокруг: и материал, и особенно студентов. В малой аудитории на третьем этаже университета он царил десятилетиями. Теперь там висит табличка, аудитория носит его имя. Внутри нее расположены полумесяцем восемьдесят мест, и ни одно никогда не пустовало. Его лекции по конституционному праву были захватывающими, дерзкими, часто веселыми. Он обладал огромным чувством юмора. Любой студент просился к профессору Берку – он терпеть не мог, когда его называли «доктор Берк», и даже те, кто не проходил отбор, все равно охотно слушали его лекции по конституционному праву. Внештатные профессора, деканы, выпускники и бывшие студенты, бывало, соревновались, чтобы получить местечко, и довольствовались откидными сиденьями где-нибудь в последних рядах или проходах. Его лекции часто посещал президент университета, сам юрист. Представляете?

– Представляю, вернее, не могу себе представить. Лично я вспоминаю курс конституционного права с ужасом.

– Обычно так и бывает. Все восемьдесят студентов-первокурсников в его аудитории знали, что они счастливчики, хотя он бывал с ними суров. Он требовал от них хорошей подготовки и умения четко высказать свои мысли.

При воспоминании об отце у Джери опять увлажнились глаза. Лейси улыбнулась и кивнула, пытаясь ее подбодрить.

– Отец любил читать лекции, а еще он любил сократовский метод преподавания: выбирал наугад студента и просил его кратко изложить вслух суть той или иной юридической коллизии. Если студент ошибался или невразумительно мямлил, то часто вспыхивала дискуссия, прямо как на судебном заседании. Я годами беседовала со многими его бывшими студентами. Все единодушно высказывали восхищение, но при этом содрогались, вспоминая свои попытки спорить о конституционном праве с самим профессором Берком. Его боялись и одновременно обожали. Его насильственная смерть шокировала их всех до одного. Кому взбрело в голову покуситься на жизнь профессора Берка?

– Так вы разговаривали с его бывшими студентами?

– Да. Я делала вид, что собираю воспоминания об отце для будущей книги. На это ушло много лет. Такой книги никогда не будет, но ссылаться на эту идею в начале разговора было очень удобно. Стоило мне сказать, что я тружусь над книгой, как у людей развязывались языки. Его бывшие студенты прислали мне не меньше двух дюжин фотографий. Отец на выпуске. Отец пьет пиво на студенческом матче по софтболу. Отец председательствует на учебном судебном процессе. Нарезка из университетской жизни. Как же они его любили!

– Уверена, вы собрали целый альбом.

– А как же! Его при мне нет, но я с радостью его вам покажу.

– Может быть, позже. Мы заговорили о мотиве…

– Да. Много лет назад я беседовала в Орландо с адвокатом, когда-то учившимся у моего отца. Он упомянул о любопытном эпизоде. Был в его классе один ничем не выделявшийся студент. Однажды отец вызвал его при обсуждении дела, в котором играла важную роль Четвертая поправка – право обыска и задержания. Парень оказался подготовленным, но его убеждения противоречили словам моего отца, поэтому вспыхнул горячий спор. Отец любил, когда студенты распалялись и давали ему отпор. Но тот парень в своих доводах перегнул палку, выказал излишний гонор, обмениваясь колкостями с профессором Берком, хотя тот сумел перевести все в шутку. На следующее занятие этот студент явился неподготовленным – решил, что его уже не вызовут. Но отец опять к нему прицепился. Бедняга сделал вывод, что к нему придираются, и вспылил. Проходит два дня, и профессор Берк в третий раз вызывает того же студента. Тот готов к бою. В конце концов отец загоняет его в угол. Спорить с профессором, много лет преподающим материал, по меньшей мере неосмотрительно, но парень уверен в себе. Дело кончается нокаутом – удачной шуткой, которую побежденный воспринимает как унижение. Он хватает свой рюкзак и пулей вылетает из аудитории, громко хлопая дверью.

«Не уверен, что он годится для суда с участием присяжных», – сказал тогда мой отец, выдержав паузу. Аудитория разразилась таким хохотом, что тот студент не мог этого не услышать. Он прекратил изучение курса и повел контратаку: нажаловался сначала декану, потом президенту университета. Решив, что его превратили в посмешище, он в конце концов покинул Школу права университета и стал строчить письма выпускникам, политикам, другим профессорам. Потом принялся выкидывать странные номера: засыпал письмами моего отца. Они были здорово написаны, но слишком многословны. В них не содержалось угроз. Последнее его письмо, из частной психиатрической лечебницы близ Форт-Лодердейла, было написано от руки на тамошнем бланке. Бедняга утверждал, что страдает нервным расстройством, виновником которого был мой отец.

Она сделала паузу, чтобы выпить воды. Немного подождав, Лейси сказала:

– Вот оно что! Мотив – раздражение студента-юриста?

– Да, но все гораздо сложнее.

– Интересно, посмотрим. Что с ним было дальше?

– Дальше он поправился и доучился в юридическом университете в Майами. Теперь он судья. Понимаю ваш обоснованный скепсис, но он единственный подозреваемый, других просто нет.

– Почему вы сказали, что все гораздо сложнее?

Джери посмотрела на папки на краю стола. Их было пять штук, разных цветов, все в дюйм толщиной. Лейси проследила ее взгляд и, уловив подсказку, спросила:

– Тут материалы на пять других жертв того же самого убийцы?

– Если бы я так не думала, то не приехала бы.

– Уверена, вы нашли какую-то связь.

– Есть два момента. Начнем со способа. Все шестеро получили по голове, а потом были задушены нейлоновой веревкой одного типа. Веревка всегда врезалась в кожу шеи, всегда была завязана сзади одним и тем же узлом. Не иначе, визитная карточка! И у всех шестерых были трения с нашим судьей.

– Трения?

– Он хорошо их знал. И годами преследовал.

Лейси затаила дыхание, сглотнула, живот свело от страха. Во рту мгновенно пересохло, но она сумела выдавить:

– Лучше не называйте его имя, кажется, я еще не готова…

Разговор надолго прервался, обе женщины уставились в стену. Наконец Лейси нарушила молчание:

– Знаете, с меня довольно на один день. Дайте переварить услышанное. Я вам позвоню.

Джери с улыбкой кивнула и как-то сразу успокоилась. Они обменялись номерами телефонов и расстались. Лейси почти бегом преодолела гостиничный холл, ей не терпелось забраться в свою машину.

Глава 3

Ее квартира представляла собой шикарное ультрасовременное жилище в недавно перестроенном складском здании неподалеку от кампуса Университета штата Флорида. Большую часть времени она жила здесь одна, деля кров только с несносным французским бульдогом Фрэнки. Песик вечно дежурил у двери, мечтая об орошении цветочных клумб, учинить каковое ему удавалось в любое время дня и ночи. Лейси выпустила его облегчиться, налила себе бокал вина, упала на диван и уставилась в большое зеркальное окно.

Было начало марта, дни становились длиннее, но оставались еще слишком короткими. Она выросла на Среднем Западе и не тосковала по холодным темным зимам, по снегу и мгле. Она полюбила «отросток» с его мягкими зимами, четко выраженной сезонностью и долгими теплыми днями весной. Еще две недели – и время поменяется, дни удлинятся, и студенческий город станет еще оживленнее: на задних дворах станут чаще жарить барбекю, у бассейнов чаще будут собираться шумные компании, на крышах начнут пить коктейли, при любой возможности горожане примутся утолять голод на открытом воздухе. Студенты и подавно будут нежиться на солнышке, оккупируют пляж и станут усиленно загорать.

Шесть убийств.

После двенадцати лет расследования всевозможных нарушений со стороны судей Лейси считала, что ее уже ничего не сможет поразить. Она повидала многое, ко многому привыкла и в какой-то степени утратила сочувствие и веру в искренность тех, кто приходил с жалобами. Вот и теперь она сомневалась в правдивости рассказанной Джери истории; собственно, точно так же она не спешила принять на веру любую ложившуюся на ее стол жалобу.

Но Джери Кросби явно не лгала.

Ее предположения могли быть ошибочными, подозрения необоснованными, а страхи беспочвенными. Но она твердо верила, что ее отца убил действующий судья.

Лейси ушла со встречи в «Рамаде» с пустыми руками. Единственная папка, которую она открывала, осталась у Джери. Теперь Лейси мучило любопытство. Она проверила телефон и нашла два пропущенных звонка от своего бойфренда Элли Пачеко. Он был в отъезде, с ним можно было поболтать позже. Лейси открыла ноутбук и приступила к поиску.

Двадцать второй судебный округ включал три административных округа в северо-западной части штата. Примерно 400 тысяч его жителей обслуживались избранными гражданами штата окружными судьями. За двенадцать лет службы в КПДС Лейси запомнились только два или три мелких дела в Двадцать втором. Пятнадцать судей из сорока одного были избраны в 2004 году, том самом, когда, по словам Джери, занял судейское кресло ее подозреваемый.

Не прошло и десяти минут, как у Лейси появилось имя – Росс Бэнник.

Судье сорок девять лет, он уроженец Пенсаколы, выпускник Университета Флориды, упоминаний о жене и детях не было. Лаконичная биография на сайте судебного округа. Судя по фото, довольно интересный мужчина: темные глаза, мужественный подбородок, густые волосы с проседью. Лейси нашла его вполне привлекательным и удивилась, что он не женат. Возможно, разведен. Она порылась еще, не сильно углубляясь, но почти ничего больше не нашла. Судя по всему, все свои два с половиной судейских срока он умело избегал потенциально конфликтных ситуаций. Она обратилась к материалам КПДС, но и там не нашла на него жалоб. Юристам Флориды полагалось ежегодно оценивать – естественно, анонимно – работу судей, с которыми им приходилось иметь дело. За последние пять лет Бэнник удостоился от адвокатского сообщества звездной оценки А+. Комментарии были лучше некуда: деловой, пунктуальный, подготовленный, обходительный, профессиональный, смышленый, сострадательный, разумный, его называли даже «обладателем сокрушительного интеллекта». Всего двое судей в Двадцать втором округе, помимо Бэнника, удостоились столь же высоких оценок.

Она продолжила копать и в конце концов отрыла кое-какую грязь. 18 апреля 2000 года в газете «Пенсакола леджер» появилась статейка о том, что местный тридцатипятилетний адвокат Росс Бэнник впервые для себя намерен занять имеющую отношение к политике должность: он затеял заменить старого судью в Двадцать втором судебном округе. Проблема возникла тогда, когда один из клиентов Бэнника, застройщик, предложил план строительства аквапарка на частном участке близ пляжа Пенсаколы. Этот план вызвал активное сопротивление, и в разгар подачи исков и связанного с ними шума выяснилось, что 10 процентов доходов от проекта должен был получать адвокат Бэнник. Факты так и не были широко обнародованы, но утверждалось, что он пытался утаить свою заинтересованность. Его противники воспользовались моментом и развернули агрессивную контркампанию. Судя по одному из номеров той же самой газеты, фактов было явно недостаточно, однако, судя по всему, он не нарушал закон. Тем не менее Бэнник был разбит своим соперником – прежним весьма пожилым судьей.

Нашла Лейси и материалы прессы по выборам 2004 года. Там фигурировала фотография завершавшего исполнение своих обязанностей судьи, девяностолетнего старца, если не больше, и две заметки про его ухудшающееся здоровье. Бэнник провел образцовую кампанию, и претензии четырехлетней давности были, видимо, забыты. Он выиграл гонку, получив на тысячу голосов больше, чем соперник, который спустя три месяца скончался.

Лейси почувствовала, что голодна, и достала из холодильника остатки запеканки. Элли отсутствовал уже три дня, и все это время Лейси ничего не готовила. Она подлила себе вина и перешла за кухонный стол. В 2008 году у Бэнника не было соперников при переизбрании. Действующие окружные судьи редко сталкиваются с серьезной оппозицией как во Флориде, так и в других штатах. Казалось, его ожидает безоблачная многолетняя судейская карьера.

Телефон ожил, и она вздрогнула от неожиданности. Она так увлеклась, что забыла про запеканку. Этот абонент звонил ей впервые.

– Ну как, уже узнали, как его зовут? – поинтересовалась Джери.

Лейси с улыбкой ответила:

– Это было несложно. Университет Майами, Двадцать второй судебный округ, избран в две тысячи четвертом году. Выбор сузился до одного-единственного человека.

– Хорош собой, правда?

– Это да. Почему не женат?

– Не стройте иллюзий.

– Я и не строю.

– У него давняя проблема с женщинами.

Лейси тяжело вздохнула.

– Полагаю, сами вы с ним не встречались?

– Конечно нет! Я не подошла бы к нему и на пушечный выстрел. Он повсюду понатыкал камер слежения: в зале суда, у себя в кабинете, дома.

– Дикость какая!

– Это еще мягко сказано.

– Вы за рулем?

– Еду в Пенсаколу, а оттуда, наверное, подамся в Мобил. Вряд ли вы найдете возможность встретиться со мной завтра.

– Где?

– В Пенсаколе.

– Это в трех часах езды отсюда.

– А то я не знаю!

– Какой была бы цель нашей встречи?

– У меня в жизни одна цель, Лейси, сами знаете какая.

– Завтра у меня напряженный день.

– А разве у вас бывают другие?

– Боюсь, нет.

– Тогда внесите меня в ваше расписание и дайте знать, когда мы могли бы там встретиться.

– Договорились.

Повисла длинная пауза. Наконец Лейси не выдержала и спросила:

– Вы еще на линии?

– Да, извините, опасно отвлекаться от дороги. Вы много накопали в Интернете?

– Кое-что. Заметки в «Пенсакола леджер» о его избрании.

– Прочли про сделку с землей в двухтысячном году, про жулика застройщика? Та оплошность не позволила ему избраться.

– Да, прочла.

– У меня все они под одной обложкой, захотите ознакомиться – милости прошу.

– Наверное, захочу.

– Того репортера звали Дэнни Кливленд, он был откуда-то с севера. Он шесть лет корпел в «Пенсакола леджер», потом куда-то перешел. Последнее место его работы – газетенка в Литл-Роке, штат Арканзас.

– В каком смысле последнее?

– В прямом. Найден в своей квартире задушенным. Такая же веревка, тот же самый оригинальный узел – у моряков он называется «двойной мертвый», такие редко встречаются. Еще одна неразгаданная загадка, еще один безнадежный «висяк».

Лейси хотела ответить, но запнулась, заметив, что у нее дрожит левая рука.

– Вы меня слушаете? – спросила Джери.

– Конечно. Когда это произошло?

– В две тысячи девятом. Не было найдено ни одной улики. Вообще-то, Лейси, мы слишком увлеклись разговором по телефону. Я бы предпочла очную ставку. Дайте знать, когда мы сможем снова встретиться. – И она резко оборвала беседу.

Роман Лейси с Элли Пачеко тянулся уже третий год и, по ее мнению, зашел в тупик. Ему было тридцать восемь лет, и он все еще не пережил до конца психологические травмы своего ужасного первого брака, завершившегося одиннадцать лет назад, хотя отрицал это даже на приеме у психотерапевта. Брак продлился всего четыре месяца и, на счастье, не привел к беременности жены.

Главным препятствием для более серьезных отношений служил становившийся все более очевидным факт: оба ценили свободную, самостоятельную жизнь. Лейси после окончания школы не делила кров с мужчиной – и не собиралась. При всей любви к своему отцу она помнила его как отъявленного мачиста, третировавшего жену как служанку. Ее мать, неизменно угодливая, не держала на него зла и только шептала: «Уж из такого он поколения…»

Слабая отговорка, которую Лейси поклялась не принимать. Элли был совсем другим: добрым, участливым, веселым и в большинстве случаев внимательным к ней. А еще он был специальным агентом ФБР и в эти дни пропадал на юге Флориды – преследовал наркоторговцев. В те редкие моменты, когда активные операции приостанавливались, его подключали к работе против террористов. Поговаривали даже, что скоро его куда-то переведут. За восемь лет службы он собрал целый букет лестных рекомендаций и был верным кандидатом на повышение. Так, по крайней мере, считала Лейси.

Элли держал у нее в ванной свою зубную щетку и бритвенный набор, а в шкафу – кое-какую одежду, чтобы при желании у нее переночевать. Она тоже обозначила свое присутствие в его квартирке в пятнадцати минутах езды: пижама, старые тапочки, ношеные джинсы, зубная щетка, модные журналы на кофейном столике. Оба не были ревнивы, но каждый на всякий случай «метил» территорию другого.

Лейси шокировало бы известие, что Элли спит с другими женщинами. Это было и не в его стиле, и не в ее. При его разъездах и напряженном графике обоих каждый делал все, чтобы другой не ходил на сторону. Для этого требовалось все больше усилий, поскольку, как сказала близкая подруга Лейси, оба они «приближались к среднему возрасту». Услышав эти слова в первый раз, потрясенная Лейси целый месяц гоняла Элли из своего кондоминиума в его квартиру и обратно, пока оба не утомились и не запросили передышку.

Он позвонил в 7.30, они немного поболтали. Он занимался «наблюдением», что бы это ни значило, и был скуп на слова. Она знала, что он находится где-то в районе Майами. Оба сказали «люблю тебя» и разъединились.

Опытный агент, помешанный на своей карьере, и образцовый профессионал, Элли мало рассказывал о своей работе – во всяком случае, Лейси. Шапочным знакомым он вообще не признавался, где работает. Если к нему приставали, то он отделывался стандартным ответом: «В охране». Это слово он произносил так веско, что все расспросы прерывались. Его друзья тоже были агентами. Иногда, правда, немного выпив, он несколько снижал планку и рассказывал в общих чертах о своей работе. Она была опасной, и он, как большинство агентов, жил на чистом адреналине.

По сравнению с этим занятия Лейси были прозаичными: разбор жалоб на судей-пьяниц, мздоимцев, волынщиков, позволяющих себе пристрастность, лезущих в местную политику.

Шесть убийств внесли бы в эту рутину долгожданное разнообразие.

Она отправила своей начальнице имейл: решила, дескать, взять завтра отгул. В течение года она могла четыре раза брать отгулы, не объясняя причин, но обычно не брала даже одного; с прошлого года у нее оставалось еще целых три.

Позвонив Джери, Лейси договорилась о встрече на следующий день, в час дня в Пенсаколе.

Глава 4

Если бы не Фрэнки, день ее отгула начался бы с длительного утреннего сна. Но об этом оставалось только мечтать. Еще до рассвета негодник устроил шум, намекая, что его пора выпустить. Затем Лейси, растянувшись на диване, попробовала еще вздремнуть, но очень скоро Фрэнки решил, что пришло время завтрака. Пришлось Лейси, взбадривая себя кофе, наблюдать неторопливый восход.

Раздумывая то о предстоящей встрече, то о перспективах своей карьеры – через семь месяцев ей исполнялось сорок лет, – она немного взгрустнула. Впрочем, в целом она была довольна жизнью, но сознавала, что время идет, а планов выйти замуж так и нет. Заводить собственных детей Лейси не хотела и уже решила, что этого никогда не случится. У всех ее подруг были дети, у некоторых уже подростки, и она порой испытывала облегчение, оттого что избавлена от подобного груза. Лично у нее ни за что не хватило бы духу растить детей в эпоху смартфонов, наркотиков, секса с пол-оборота, социальных сетей и всего остального в Интернете.

Лейси пришла в КПДС двенадцать лет назад. Давным-давно надо было оттуда сбежать, как поступили практически все ее знакомые из числа коллег. В КПДС хорошо было начинать карьеру, но для любого серьезного юриста эта контора становилась тупиком. Ее лучшая университетская подруга уже была партнером в крупной компании в Вашингтоне, но диктуемый подобным положением стиль жизни Лейси совершенно не устраивал. Чтобы продолжать общение, надо было очень стараться, и Лейси часто спрашивала себя, стоит ли оно того. Другие ее давние подруги разлетелись по стране, погрузились в работу, а со временем и в семейные заботы.

Лейси не очень хорошо понимала, чего хочет, поэтому слишком задержалась в КПДС и теперь подозревала, что упустила немало перспективных вариантов. Крупнейшее ее дело, апофеоз карьеры, осталось позади. Три года назад она возглавила расследование, выведшее на чистую воду окружного судью и приведшее к самому громкому юридическому скандалу в истории Флориды. Судью поймали с поличным, заодно был разоблачен целый преступный синдикат, выуживавший миллионы из индейского казино. Преступников на долгие годы рассовали по федеральным тюрьмам.

Дело было сенсационным, благодаря ему КПДС ненадолго оказалась в лучах славы. Бывшие коллеги Лейси перепрыгнули на волне успеха на более престижные должности. Законодатель в свою очередь проявил свою благодарность тем, что опять урезал комиссии бюджет.

Апофеоз карьеры дорого ей обошелся: она поплатилась тяжелым ранением в подстроенной аварии рядом с казино, несколько недель пролежала в больнице, потом потеряла месяцы, проходя физиотерапию. Раны затянулись, но боль и скованность в суставах остались. Та авария стоила жизни Хьюго Хэтчу, ее другу, коллеге и пассажиру. Его вдова затеяла судебный процесс из-за причинения смерти по неосторожности, Лейси тоже судилась из-за полученных травм. Тяжба выглядела многообещающей, брезжило выгодное досудебное соглашение, но, как нередко бывает с гражданскими исками, процессу не было видно конца.

Не думать о досудебном соглашении было невозможно. Куча денег была уже почти на столе – конфискованные государством неправедно добытые средства. Но сами дела – и уголовные, и гражданские – были очень непростыми. Хватало и пострадавших, и их голодных адвокатов, нацелившихся на наличные.

Дело Лейси еще не дошло до суда, и ее с самого начала предупреждали, что этого вообще может не произойти. Ее адвокат не скрывал, что ответчиков страшит перспектива очутиться перед присяжными и попытаться обелить себя как инициаторов убийства Хьюго и покушения на ее жизнь. Переговоры по достижению соглашения должны были начаться со дня на день, и даже первоначальные предложения могли превысить семизначные цифры.

Когда тебе исполняется сорок, это само по себе травма, но когда у тебя кругленький счет в банке, это отчасти снимает ее остроту. У Лейси была достойная зарплата, кое-какое наследство от матери, сбережения – и никаких долгов. Деньги по досудебному соглашению позволили бы ей сделать решительный шаг вперед и превратиться в хозяйку собственной жизни. Она не знала, куда бы это ее завело, но мечтать о подобном уже было удовольствием. Нельзя было не улыбаться при одной мысли, что дни ее службы в КПДС сочтены. Приближалось время начинать новую жизнь, и от самых разных предчувствий у нее кружилась голова.

Но пока нужно было завершить кое-какие дела, расследовать действия нескольких судей. Она привыкла начинать день с мотивационного обращения к самой себе, чтобы заставить себя тащиться на работу, но в этот раз обошлось без самоистязания. Ее заинтриговала и сама Джери Кросби, и ее почти фантастический рассказ о судье-убийце. Лейси не была уверена в правдивости этой истории, но любопытство подгоняло сделать следующий шаг. Что, если все это правда? Что, если новый взлет затмит прежний успех в карьере Лейси Штольц? Вдруг впереди еще один миг славы, раскрытие полудюжины «висяков» и кричащие заголовки?

Она приказала себе немедленно спуститься с небес на землю.

Наскоро приняв душ и немного поколдовав с волосами и с макияжем, Лейси натянула джинсы, обулась, оставила еды и воды для Фрэнки и убежала. На первом же перекрестке она проехала на желтый свет и тут же вспомнила свою аварию. Странно, как некоторые ориентиры вызывают определенные воспоминания; каждое утро она, глядя на этот светофор, знала, что именно вспомнит в следующую секунду. Воспоминание было мгновенным и сразу отступало – до следующего утра. От пережитого кошмара Лейси отделяло уже три года, но она все еще водила машину предельно осторожно, никогда не превышая скорость.

На западной окраине города, далеко от Капитолия и от кампуса, она свернула к старому торговому центру, поставила машину на стоянку и в 8.05 вошла в кафе «У Бонни», знаменитом своими завтраками. Здесь встречались все кто угодно, кроме студентов и лоббистов. Сейчас тут, как водится, толпились коммивояжеры и копы. Лейси взяла газету и нашла себе местечко в углу, недалеко от окна в кухню, через которое официантки подавали сигналы поварам, на что те откликались цветистыми комментариями. Среди заказов лидировали яйца пашот и легендарные тосты с авокадо – раз в месяц Лейси позволяла себе это лакомство. В ожидании завтрака она проверила свою электронную почту и эсэмэс-сообщения и с облегчением убедилась, что с ответами можно подождать целые сутки. Она написала Даррену, что пропустит этот день.

Он ответил быстро – вопросом, не увольняется ли она.

Такое уж было настроение в КПДС в эти дни. Те, кто еще там оставался, подозревались в планах бегства.

В 9.30 Лейси уже ехала по автостраде номер 10 на запад. Дело было во вторник 4 марта. Каждую неделю в этот день и час она ждала звонка от своего единственного брата Гюнтера. Старший брат жил в Атланте, где занимался недвижимостью. Независимо от состояния рынка он всегда пребывал в приподнятом настроении и в ожидании новой крупной сделки; Лейси давно устала от всех этих планов, но выбора не было, приходилось его выслушивать. Он беспокоился за нее и не уставал намекать, что ей пора бросить свою работу и перебраться к нему, чтобы заколачивать крупную деньгу. Эти намеки она всегда вежливо отклоняла. Гюнтер ходил по туго натянутому канату, с наслаждением занимая деньги в одном банке, чтобы расплатиться с другим, и всегда на один шаг опережая адвокатов по банкротствам. Строительство новых торговых центров в пригороде Атланты было последним, что Лейси могла представить для себя в качестве средства заработать на жизнь, а уж заиметь боссом Гюнтера было ее еженощным кошмаром.

Они всегда были близки, но еще сильнее сблизились после скоропостижной смерти матери семь месяцев назад. Лейси подозревала, что брат сильно интересуется ее иском. Гюнтер не сомневался, что ей светят миллионы, и завел докучливую привычку донимать младшую сестренку советами по инвестированию. Поэтому Лейси заранее опасалась, что наступит день, когда он попросит дать ему взаймы. Гюнтер жил в мире долгов и пообещал бы Луну достать с неба в качестве гарантии.

– Привет, сестренка, – жизнерадостно начал он. – Как делишки?

– Я в порядке, Гюнтер, а как ты?

– Вот-вот поймаю удачу за хвост. Как Элли? Как твоя личная жизнь?

– Да сплошная рутина. Он часто в командировках. Как твоя?

– Ничего особенного. – Гюнтер недавно развелся и теперь преследовал женщин с тем же воодушевлением, что и банки. Слушать подробности ей не хотелось. После двух его неудачных браков она советовала ему быть разборчивее, однако он раз за разом пропускал ее слова мимо ушей.

– Похоже, ты за рулем, – сказал он.

– Да, еду в Пенсаколу, беседовать со свидетелем. Ничего примечательного.

– Ты всегда так говоришь. По-прежнему ищешь новую работу?

– Я никогда не говорила, что ищу новую работу. Другое дело, что теперешняя мне немного наскучила.

– Здесь больше движухи, детка.

– Наслышана. Полагаю, ты не связывался с тетей Труди.

– Лично у меня нет такого желания.

Труди, сестра их матери, неутомимая хлопотунья, не жалела сил для цементирования семьи. Она горько оплакивала скоропостижную смерть сестры и постоянно делилась своей безутешностью с племянницей и племянником.

– Она звонила два дня назад и плакала навзрыд, – сообщила Лейси.

– Как обычно. Потому я и не могу с ней разговаривать. Странно, да? Мы почти не общались с ней, пока была жива мама, а теперь ей захотелось дружить с нами.

– Ей плохо, Гюнтер. Войди в ее положение.

– Кому сейчас хорошо? Так-так, у меня другой звонок… Это банкир, хочет перевести мне денег. Это важно, я перезвоню. Люблю тебя, сестренка.

– И я тебя.

Их беседы по вторникам чаще всего прерывались вот так резко, когда ему поступал более важный звонок. Лейси с облегчением переводила дух, когда он не успевал завести разговор о ее иске. Она перезвонила Даррену в офис и подтвердила, что завтра выйдет на работу. Затем позвонила Элли и оставила голосовое сообщение. Потом отключила телефон и нажала кнопку стереосистемы. Включилась запись лондонского концерта Адель.