Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии. 1130-1194

Имея в качестве противника флот такой величины, Рожер рисковал потерять господство на море. Его враги могли отважиться на развернутую атаку против Мессины, чтобы блокировать проливы, или даже напасть на Палермо. Но он не выказывал особенной озабоченности по этому поводу. В начале весны 1134 г. он вновь отправился на материк, вознамерившись навести порядок в Италии раз и навсегда. Продвигаясь через мятежные территории, он не встречал никакого сопротивления. Вести о его расправе с апулийскими городами в прошлом году достигли самых отдаленных мест в Кампании, где местное население восприняло предназначенный ему урок. Армия Рожера не встречала никакого противодействия; тем временем властители Капуи и Алифе с тысячей пизанских воинов все еще ожидали основную часть обещанных подкреплений. Теперь пришел их черед избегать открытых сражений. Один за другим их замки пали. Даже Ночера, где Рожер всего два года назад пережил жестокое унижение, сдалась, как только стало ясно, что попытки Райнульфа выручить ее не удались. Король, столь же милосердный в этом году, сколь он был неумолим в 1133 г., не стал никого карать: воины гарнизона, как только они принесли ему присягу на верность, были отпущены по домам.

Весна сменилась летом, а пизанские и генуэзские корабли не появились. Их присутствие было теперь жизненно необходимо не столько из стратегических соображений, сколько потому, что ничто более не могло возродить боевой дух восставших. Наконец отчаявшийся князь Роберт отправился на корабле в Пизу, якобы чтобы обратиться с последним призывом о помощи, но также, как можно подозревать, спасая свою шкуру; Райнульф остался один перед наступающей армией. Графа Алифанского при всех его недостатках нельзя упрекнуть в трусости. Видя, что столкновения с шурином не избежать, он стал собирать всех своих людей для последнего решительного сражения. Но было поздно. Приспешники Рожера, трудившиеся в округе, были щедры и настойчивы; местные рыцари и бароны, которые оставались на стороне Райнульфа, внезапно его покинули. Райнульф понял, что проиграл. Он отправил послов к Рожеру, объявив, что он подчиняется без всяких условий и отдает себя на милость короля.

В конце июня Рожер и Райнульф встретились в деревне Лауро около Авеллино. Если верить аббату из Телезе, это была впечатляющая сцена:

«Упав на колени перед королем, он (Райнульф) сперва пытался поцеловать его ноги, но король собственноручно поднял его и сам хотел его поцеловать. Граф его остановил, умоляя сперва прекратить гневаться на него. И король ответил от всего сердца, что он не гневается. «Далее, – сказал граф, – я прошу, чтобы ты с этих пор считал меня своим рабом». И король ответил: «Так я и буду считать». Тогда граф произнес: «Пусть сам Бог будет свидетелем сказанного между тобой и мной». – «Аминь», – проговорил король. И тотчас же король поцеловал его, и они долго стояли в обнимку, некоторые из присутствующих тайком утирали слезы радости».

Рожер явно был совсем в другом настроении, нежели то, в котором он разбирался с Танкредом из Конверсано и апулийскими мятежниками год назад. В знак примирения он вернул Райнульфу жену и сына, послуживших, хотели они того или нет, причиной стольких бед. Похоже, они были рады вернуться домой – факт, свидетельствующий, что графиня Матильда в своем давешнем нежелании возвращаться к мужу была не столь искренна, как казалось. Однако королевское великодушие имело свои пределы. Земли, которые изначально являлись частью приданого Матильды, Райнульфу не вернули, а кроме того, от него потребовали отдать все территории, которые он завоевал с начала вражды.

Теперь у Рожера остался только один враг – Роберт Капуанский. Он, по слухам, все еще порицал пизанцев за то, что те его бросили; и именно в Пизу поспешил королевский посланник с условиями Рожера: если князь вернется в Капую до середины августа и выразит свою покорность королю, он будет утвержден в правах на все свои владения, исключая те, которые король отвоевал во время последней войны. В противном случае, если он предпочтет не возвращаться в Капую, его сын будет возведен на капуанский трон, при том что сам Рожер будет выступать в качестве регента, пока мальчик не достигнет подобающего для правителя возраста. Если, однако, Роберт собирается продолжать бунт, его земли будут отобраны; его княжество прекратит свое существование как отдельная территориальная общность, и все входящие в него области перейдут под прямой контроль сицилийской короны. Он вправе выбирать. Не получив никакого ответа, король вступил в Капую.

Это был, рассказывает аббат из Телезе, большой и процветающий город, защищенный не только стенами и башнями, но также широкой рекой Волтурно, омывающей их основания; пара десятков плавучих водяных мельниц были причалены по ее берегам. Теперь, однако, Капуя не оказала сопротивления. Короля приветствовали в кафедральном соборе с почетом и – если верить аббату из Телезе – с радостью. После этого Рожер принял герцога Сергия Неаполитанского, занимавшего довольно двусмысленную позицию во всей истории. Он не признавал притязаний Рожера в южной Италии и не делал секрета из своих симпатий к восставшим, но каким-то образом добился того, что сам он и его город стояли в стороне от реальной борьбы. Когда Капуя оказалась в руках короля, Сергий понял, что у него более нет иного выбора, кроме как прийти к соглашению. Он преклонил колени перед королем и поклялся ему в верности и покорности.

Мятеж был полностью подавлен. Неделей ранее горожане Беневенто, в очередной раз сменив ориентиры, изгнали представителей папы Иннокентия и вновь встали на сторону Анаклета и короля; наконец, впервые за три года, по всей южной Италии воцарился мир. В предыдущие годы Рожер лишь с наступлением осени возвращался домой к своей семье в Палермо; в 1134 г. он был свободен к концу июля.

Но если Рожер, судя по всему, разрешил свои проблемы, для историка одна проблема остается. Что случилось с подкреплениями, обещанными мятежникам великими морскими городами-республиками северной Италии? Переговоры завершились, цена была согласована, дата установлена. Окончательное соглашение было подписано в Пизе в присутствии лично папы Иннокентия в феврале и ратифицировано мятежными баронами неделю или две спустя. Сотня кораблей, полностью укомплектованных людьми, должна была прибыть в марте. Если бы это произошло, события лета 1134 г. приняли бы совсем другой оборот. Но суда не появились. Что им помешало?

Два письма святого Бернара, адресованные соответственно пизанцам и генуэзцам, похоже, дают нам важный ключ к разрешению этой загадки. К пизанцам^[7], характерным для него образом используя самого Всевышнего в качестве своего рупора, Бернар писал:

«Он сказал Иннокентию, своему помазаннику: «Здесь моя обитель, и я благословляю ее… С моей поддержкой пизанцы должны устоять перед атаками сицилийского тирана, не дрогнув перед угрозами, не соблазнившись подкупами и не обманувшись хитростями».

С генуэзцами Бернар говорит еще откровеннее:

«Я слышал, что вы приняли посланцев от графа (!) Рожера Сицилийского, но я не знаю, что они принесли и с чем вернулись. По правде, говоря словами поэта, «бойтесь данайцев, и дары приносящих». Если вы обнаружите среди своих соотечественников кого-то, кто настолько развращен, что держал в руках презренный металл, произведите немедленное расследование этого дела и судите его как врага вашего доброго имени и предателя»^[8].

Не подкупил ли король Сицилии ранней весной 1131 г. пизанцев и генуэзцев, а может быть, еще и венецианцев – заставив их нарушить взятые обязательства и сознательно медлить с отправкой флота, который они обещали в помощь Роберту Капуанскому? Мы никогда не узнаем этого с точностью. Нам известно, однако, что Сицилия при своем неимоверно выгодном для торговли географическом положении и финансовой активности была богата – богаче, чем любое другое государство ее размеров на Средиземном море, за исключением, возможно, Венеции; мы знаем также, что Рожер был блестящий, хотя и бесчестный дипломат, который всегда предпочитал покупать своих врагов, а не бороться с ними и имел большой опыт в коррупции. Подозрения святого Бернара на его счет, возможно, излишне суровы, но сомнительно, чтобы они были полностью ошибочны.

Глава 3
ИМПЕРСКОЕ ВТОРЖЕНИЕ

Так они пустились в путь

В апулийскую землю.

Такова была воля государя.

Имя государя было Рожер,

Король Лотарь его преследовал

До Сицилии.

Хроника правления Аотаря II

Король, возвращаясь в Палермо в разгар лета 1134 г., наверное, чувствовал себя счастливым. Мир и порядок были восстановлены в южной Италии и царили теперь во всем королевстве. Хотя он пока не сумел показать себя как военачальник, достойный своих предков – Отвилей, его мужество на поле битвы больше не подвергалось сомнению. Его уважали в Италии друзья и противники. Германский император вместо того, чтобы идти на него войной, вернулся за Альпы; папа, которого он, единственный из всех государей Европы, поддержал, прочно утвердился в Риме. Он хорошо выполнил свою работу.

Но беды Рожера еще не закончились. Вскоре после возвращения на Сицилию он серьезно заболел. Сам Рожер поправился, но его жену поразил, вероятно, тот же недуг. Греческие и арабские доктора в Палермо считались одними из лучших в мире, а в Салерно к услугам короля была самая передовая медицинская школа Европы; но все усилия оказались напрасны. В первую неделю февраля 1135 г. королева Эльвира умерла. Для нас она остается туманной фигурой, эта испанская принцесса, которая вышла замуж за Рожера при неизвестных нам обстоятельствах, когда ему было двадцать два года, и делила с ним жизнь в течение следующих восемнадцати лет. В отличие от его матери Аделаиды она, по-видимому, никогда не участвовала в государственных делах и определенно никогда не сопровождала мужа в походах, подобно его тетушке, грозной и незабываемой Сишельгаите из Салерно. Александр из Телезе отмечает, что она отличалась набожностью и прославилась делами милосердия, но у нас нет сведений о каких-то монастырях или церквях, основанных ею; слова аббата, вероятно, следует воспринимать как формальную дань вежливости со стороны дружественного хрониста по отношению к умершей королеве. Самым поразительным свидетельством является реакция Рожера на ее кончину. Его сердце было разбито. Он ушел в свое горе, не принимал никого, кроме нескольких придворных членов курии, так что, как утверждает Александр, не только его подданные в далеких землях, но и люди из его ближайшего окружения поверили, что он последует за женой в могилу.

Известия о его недавней болезни придавали дополнительный вес этой уверенности, и слухи о смерти Рожера вскоре распространились по континенту. В этот момент они несли с собой серьезную опасность. Старшему сыну короля едва исполнилось семнадцать, он был неопытен в войне и государственных делах. В сердцах Райнульфа Алифанского и других недавних мятежников вновь вспыхнула надежда; они решили ударить без промедления. Пизанцы, после месяцев запугивания со стороны Иннокентия, Бернара и Роберта Капуанского, более не уклонялись от исполнения своих обязательств и 24 апреля – через тринадцать месяцев после условленного срока – обещанный ими флот, взяв на борт восемь тысяч воинов, под предводительством Роберта стал на якорь в гавани Неаполя. Герцог Сергий без особых уговоров оказал Роберту теплый прием. Весть о прибытии флота стала аргументом колеблющихся. За несколько дней Кампания вернулась к прежнему хаосу.

История Италии в Средние века – и в другие эпохи – изобилует нескончаемыми беспощадными войнами, битвы затихали и вновь разгорались, города осаждались и брались, освобождались и возвращались, и всей этой тоскливой сваре, казалось, не будет конца. Для историка изучение всех перипетий долгой и безуспешной борьбы достаточно утомительно; для других это просто невыносимо. Поэтому я избавлю читателей книги от необходимости вникать во все детали военных кампаний, с помощью которых Рожер опять восстановил свою власть^[9]. Достаточно сказать, что у восставших вскоре появились все основания сожалеть о своей поспешности. В первые шесть недель, воодушевленные распространявшимися повсюду слухами о смерти короля и отсутствием каких-либо опровержений из Палермо, они добились кое– каких успехов; но наместники Рожера на материке и военные гарнизоны под их командой прочно держали страну в своих руках и мешали дальнейшему продвижению. Затем, 5 июня, сицилийский флот появился в Салерно.

Отнюдь не угроза спокойствию континентальных владений вывела Рожера из апатии, в которую его ввергла смерть жены; причиной стал, скорее, гнев. Он не был вспыльчив и даже теперь, похоже, не ощущал особого раздражения по отношению к князю Капуи. Хотя, проигнорировав требование сдаться в прошлом году, Роберт оставался откровенным мятежником, хотя он, как вассал короля, нарушил клятву верности, он, по крайней мере, не запятнал свою честь принесением новой присяги всего за несколько месяцев до бунта. Другое дело – граф Алифанский и герцог Неаполитанский. В прошлом году они оба становились на колени перед Рожером, вкладывали свои руки в его и обещали ему свою преданность. Райнульф пошел даже дальше и, играя на родственных чувствах, проявлял такую приторную сентиментальность, что одно воспоминание о ней, должно быть, вызывало у Рожера тошноту. Такую черную и бесстыдную измену нельзя было простить.

Следует вспомнить в оправдание графа Алифанского, что он, возможно, искренне поверил слухам о смерти короля. Но, свойственник или нет, он не мог более рассчитывать на милосердие. Оставалось только тянуть время. Папа Иннокентий из своего пизанского убежища оказывал давление на североитальянские морские республики – особенно на Геную, чьи люди и суда, обещанные еще в 1134 г., до сих пор не появились, в то время как за Альпами настоятель Клерво метал со всех кафедр громы и молнии в адрес раскольнического папы в Риме и созданного им кукольного короля, обещая, что не успокоится, пока не организует новый крестовый поход против них. Даже теперь, если бы мятежники продержались достаточно долго, они бы могли спастись. С четырьмя сотнями своих последователей Райнульф поспешил в Неаполь. Роберт Капуанский, не откликнувшись на предложения короля о сепаратном мире, сопровождал его; а герцог Сергий, напуганный больше, чем они, охотно их принял и начал готовить свой город к осаде.

Обычному наблюдателю, знакомому с южноитальянской действительностью, возможно даже самому королю Рожеру, события лета 1135 г. могли показаться просто продолжением борьбы за власть, которая не прекращалась последние восемь лет. На деле с момента, когда три главных противника короля забаррикадировались в Неаполе, содержание борьбы изменилось. До сих пор это были внутренние дела, соперничество между королем и его вассалами. Тот факт, что король был в значительной степени ответственным за существование антипапы в Риме, а значит, за раскол, который пошатнул все основы европейской религиозной и политической стабильности, оставался за скобками. Ни одно иностранное государство реально не поднимало оружие против Рожера – не считая корпуса непунктуальных и чрезвычайно неэффективных пизанских наемников, – а когда сам Лотарь совершил свой долго ожидавшийся поход в Италию, он заботился только о собственной коронации.

Отступление в Неаполь ознаменовало тот момент, с которого главенство противодействий Рожеру перешло из рук его вассалов в сферу международных интересов. Папа Иннокентий и Бернар Клервоский давно осознали, что им не удастся изгнать Анаклета из Рима, пока король Сицилии в состоянии его защитить. Ясно, что Рожера следовало уничтожить; и столь же ясно, что император являлся тем человеком, который мог выполнить данную задачу. Святой Бернар поставил Лотаря в известность об этом. В конце 1135 г. он пишет императору:

«Мне не подобает призывать людей к битве; и все же я говорю вам со всей ответственностью, что долг поборника церкви – защитить ее от безумия схизматиков. Цезарь должен отстоять свою по праву принадлежащую ему корону от козней сицилийского тирана. Ибо как является оскорблением для Христа, что отпрыск евреев занимает престол святого Петра, так и любой человек, называющий себя королем Сицилии, оскорбляет императора».

Одновременно похожий призыв, хотя с совершенно другими мотивами, был направлен Лотарю с очень неожиданной стороны. В Константинополе император Иоанн II Комнин с беспокойством наблюдал за развитием событий в южной Италии. Апулийские порты, которые менее столетия назад входили в состав византийских Фем Лангобардских и на которые Восточная империя никогда не переставала претендовать, находились всего в шестидесяти – семидесяти милях от имперской территории через Адриатику; и богатые города Далмации представляли собой настолько заманчивую жертву для небольшого благородного пиратства, что в последние годы сицилийские капитаны не всегда могли устоять перед искушением. Другие рейды, на североафриканских побережьях, показывали, что король Сицилии недолго будет довольствоваться существованием в имеющихся у него владениях и, если его не остановить, может скоро подчинить себе все центральное Средиземноморье. Имелась также некая неясность, связанная с княжеством Антиохийским, основанным кузеном Рожера Боэмундом во время Первого крестового похода. Сын Боэмунда Боэмунд II погиб в бою в начале 1130 г., не оставив наследника, и король Сицилии выдвинул официальные притязания на наследство. Его обязанности в южной Италии до сих пор мешали ему заняться этим вопросом, но можно было предположить, что он вернется к нему, как только выдастся случай, а последнее, чего хотел бы император, – обнаружить сицилийскую армию, обосновавшуюся у его южной границы. Короче говоря, Рожер грозил вскоре оказаться занозой в теле Византии, не хуже чем Роберт Гвискар за полвека до того, и Иоанн решил это пресечь. В 1135 г. он отправил гонцов к Лотарю с обещанием щедрой финансовой поддержки для военной экспедиции, целью которой будет сокрушить короля Сицилии раз и навсегда.

По дороге в Германию византийское посольство остановилось в Венеции, чтобы заручиться поддержкой республики. Венецианские купцы также страдали от сицилийских каперов; они уже исчисляли свои потери в сорок тысяч талантов. Дож потому с радостью согласился помочь и пообещал предоставить для похода на Сицилию венецианский флот, когда будет необходимо. Пока венецианские посланники присоединились к византийским, чтобы придать дополнительную убедительность греческим призывам.

Они обнаружили, что Лотарь не нуждается в уговорах. Ситуация в Германии за прошедшие два года улучшилась – в значительной степени благодаря авторитету императорской короны, – и враги Лотаря Гогенштауфены были вынуждены покориться. На этот раз у него не возникло трудностей в том, чтобы собрать внушительную армию. С нею император мог бы восстановить свою власть в Ломбардии, а потом, впервые войдя в свои южноитальянские владения, наказать выскочку Отвиля так, как он того заслуживал. После этого Анаклета можно не опасаться. Последний северный оплот антипапы, Милан, перешел к Иннокентию в июне, и раскол теперь сосредоточился в Сицилийском королевстве и в самом Риме. Если убрать с дороги Рожера, Анаклет останется вовсе без союзников и будет вынужден сдаться. Этот поход прекрасно годился для того, чтобы увенчать царствование Лотаря. Император отправил епископа Гавельбергского в Константинополь с изъявлениями почтения к Иоанну и с сообщениями о том, что он намерен выступить против Рожера в будущем году. Затем без малейшего промедления старый император ввел специальный налог на всю церковную собственность – чтобы облегчить бремя его собственных расходов на экспедицию – и начал собирать армию.

Для Рожера 1135 г. был плохим. Собственная болезнь, смерть жены, новые неприятности в Италии, как раз тогда, когда казалось, что закон и порядок восстановлены, – вполне достаточно, чтобы у человека опустились руки. Но этот год, по крайней мере, закончился лучше, нежели начался; и три зачинщика бунта, Роберт, Райнульф и Сергий, отступив с такой невероятной быстротой за стены Неаполя, ясно доказали свою неспособность вести борьбу без поддержки извне.

И все же, пока еще оставалась надежда на эту поддержку, они отказывались сдаться. Теперь Роберт Капуанский также потерял свой последний шанс на прощение. Терпение короля иссякло. Чуть раньше он сделал своего старшего сына Рожера князем Апулии, а своего второго сына, Танкреда, князем Бари, лишив мятежного князя Гримоальда его владений. Этой осенью он провозгласил третьего сына, Альфонсо, князем Капуи вместо Роберта – вскоре после этого мальчика официально возвели в княжеское достоинство в кафедральном соборе Капуи. Все они были желторотыми юнцами, герцогу Рожеру едва исполнилось семнадцать, Танкред был на год или два младше, а Аль– фонсо едва вступил в пору отрочества. Но все трое были достаточно взрослыми, чтобы служить орудиями в исполнении замыслов своего отца, а эти замыслы заключались в том, чтобы не допускать появления могущественных вассалов вне его собственной семьи. К концу 1135 г. впервые все главные фьефы южной Италии оказались в руках Отвилей.

Всю эту зиму Неаполь держался. К весне 1136 г. в городе начался голод. Фалько упоминает, что многие жители, молодые и старые, мужчины и женщины, падали и умирали на улицах. И все же, добавляет он гордо, герцог и его сторонники оставались тверды, «предпочитая умереть с голоду, но не подставить свои выи под ярмо дурного короля». К счастью для них, Рожеру так и не удалось отрезать город полностью от внешнего мира; хотя осаждавшие перекрыли все подходы к Неаполю по суше, сицилийский флот не сумел достичь таких же результатов на море, так что и Роберт, и Сергий от случая к случаю выбирались в Пизу за припасами. Даже при подобной поддержке не похоже, что неаполитанцы смогли бы и дальше сохранять присутствие духа, если бы Роберт не совершил короткую вылазку ко двору Лотаря в Шпейер и не вернулся нагруженный императорскими наградами, чтобы сообщить, что император уже значительно преуспел в подготовке освободительной экспедиции.

Схожие сведения достигли и ушей Рожера, чьи соглядатаи не оставили у него никаких иллюзий по поводу того, сколь могучей будет императорская армия. Рожер начал собственные приготовления, исходя из того, что силы врага будут значительно превосходить по численности любое войско, какое он сможет собрать. На победу силой оружия рассчитывать не приходилось; оставалось полагаться на хитрость.

Только в середине лета армия Лотаря собралась в Вюрцбурге. У нас нет точных сведений о ее размерах, судя по перечню главных имперских вассалов, участвовавших в экспедиции, она существенно отличалась от той печальной маленькой компании, которая отправилась с Лотарем в Рим в 1132 г. В авангарде выступали герцог Генрих Гордый Баварский, зять императора, и Конрад Гогенштауфен, старый враг и соперник Лотаря, который теперь подчинился императору и был утвержден в правах на все земли и титулы в обмен на обещание участвовать в предстоящем походе. За ними следовало внушительное собрание меньшей знати и их свиты – маркграфы, платцграфы, ландграфы, бургграфы со всей империи – а также клирики, среди которых находились по крайней мере пять архиепископов, четырнадцать епископов и аббат. К третьей неделе августа огромная армия была готова выступить; и 21-го, возглавляемая Лотарем и императрицей, она двинулась на юг к Бреннеру.

За четыре года император не обрел популярности в ломбардских городах, но на сей раз размеры войска, находившегося под его командованием, внушали уважение. Неизбежно возникали ситуации, когда его людям приходилось обнажать мечи, но ничто всерьез не задерживало его продвижение. Около Кремоны имперская армия еще увеличилась за счет отряда из Милана; здесь же Лотаря ожидал Роберт Капуанский. В начале февраля 1137 г. император достиг Болоньи, где разделил армию на две части. Предполагалось, что сам он продолжит путь через Равенну к Анконе, а затем по Адриатическому побережью в Апулию; тем временем герцог Баварский с тремя тысячами рыцарей и, вероятно, двенадцатью тысячами пеших воинов должен был пройти через Тоскану и Папскую область, по возможности вернуть Иннокентия в Рим и заручиться поддержкой монастыря Монте-Кассино, прежде чем встретиться с тестем в Бари на Троицу.

Когда в 529 г. святой Бенедикт избрал высокий горный гребень, возвышающийся над дорогой между Римом и Неаполем, в качестве места для самого первого и крупнейшего из основанных им монастырей, он, сам того не желая, превратил аббатство в стратегически важный пункт, о чем его обитатели в течение пятнадцати последующих веков не раз сожалели. Позже, когда могущество и авторитет Монте-Кассино возросли, географические факторы отступили на второй план перед политическими, но нормандцы с их первых дней не полуострове рассматривали монастырь – в политическом и военном отношении – как один из главных ключей к господству на юге. Для Рожера II Монте-Кассино представлял собой даже нечто большее – жизненно важную крепость, почти самостоятельное государство, охраняющее границу, которая отделяла его королевство от Папской области.

Монастырь, со своей стороны, никогда не находил свое положение пограничной крепости слишком удобным. Однако в минуты сомнений он привык оглядываться на нормандцев. Монте-Кассино поддерживал хорошие отношения с наместниками Рожера на континенте, и, хотя несколькими месяцами ранее лояльность монастыря была – возможно, несправедливо – поставлена под подозрение, избранный в результате этого кризиса новый настоятель Райнальд являлся твердым сторонником короля. Когда Генрих Баварский прибыл к подножию горы в середине апреля, он обнаружил, что все окрестности умышленно опустошены, а ворота монастыря заперты. Генрих уже проделал трудный путь через Тоскану. Пиза и некоторые другие города, которые хранили верность Иннокентию, оказали ему помощь, как могли; но Флоренция и Лукка подчинились только после упорного сопротивления, и Генрих еще добивался покорности Гроссето, когда в начале марта Иннокентий, возможно сопровождаемый святым Бернаром, выехал из Пизы, чтобы к нему присоединиться.

С самого начала герцог и папа, похоже, сильно невзлюбили друг друга. Генрих был при всем при том человеком более сильным и непреклонным, чем его тесть. Как один из высших аристократов империи, имевший все шансы наследовать трон после смерти Лотаря, он не намеревался идти на уступки, о которых впоследствии мог бы пожалеть; как военачальник, он имел свою задачу; и у него не было никакого желания выполнять указания папы или кого-то другого. Первый конфликт возник после взятия Витербо; контрибуция в три тысячи талантов – примерно соответствующая двум тысячам фунтов серебра – была затребована Иннокентием на основании того, что город лежит в пределах Папской области, но отобрана Генрихом, как законная военная добыча. Затем герцог не пошел в Рим. Он утверждал, что разумнее сокрушить сперва Рожера и предоставить Анаклету, лишившемуся всякой поддержки, сдаться самому, нежели тратить время и силы на насильственное изгнание его из собора Святого Петра. На такие доводы возразить было нечего, и Иннокентий их принял; но это означало, что его изгнание продлится на неопределенный срок – не говоря о перспективе тащиться жарким апулийским летом вслед за имперской армией, – и не улучшало настроения папы.

И в довершение всего возникли неприятности с Монте-Кассино – колыбель западного монашества надменно бросила вызов не только имперской армии, но самому Иннокентию. Одиннадцать дней Генрих ждал, перекрыв все подходы к монастырю, и напрасно высматривал какие-либо признаки того, что монахи готовы пойти на уступки. Ничего не произошло. Монастырские кладовые ломились от припасов, обитатели были сильны и пребывали в наилучшем расположении духа; а взять монастырь штурмом было практически невозможно. Герцог, который должен был присоединиться к Лотарю в Апулии в конце мая, не мог медлить. Смирив свою гордость, он послал гонца на гору с предложением переговоров.

Аббат Райнальд, хотя и поддерживал Рожера, заботился прежде всего о собственном монастыре, и его главной целью было как можно быстрее избавиться от Генриха и его армии. Потому, когда герцог предложил оставить Монте-Кассино в покое и утвердить Райнальда в качестве настоятеля за небольшое вознаграждение золотом и позволение имперскому знамени развиваться над цитаделью, аббат охотно согласился. Иннокентий уже отлучил монастырь за анаклетанские симпатии. Его реакция на это новое соглашение, по которому наиболее почитаемое религиозное учреждение Европы – и ко всему прочему расположенное на самой границе Папской области – оставлялось в руках нераскаявшегося сторонника Анаклета и под имперским, а не под папским знаменем, не описана ни в одной хронике^[10]. Наверное, она была соответствующей.

Когда герцог Генрих вел свои войска на юг через Гарильяно, формально он мог поздравить себя с победой, но, очевидно, не мог питать никаких иллюзий на ее счет. Имперский флаг, развевающийся над монастырем, мог заставить местных сторонников Рожера засомневаться, но при отсутствии гарнизона ничто не мешало аббату спустить флаг, как только германская армия исчезнет из вида. Однако в Капуе, в следующем пункте их путешествия, дела пошли лучше. Сразу по прибытии герцога два местных барона, которых Рожер поставил защищать город, предали своего повелителя и открыли ворота; а князь Роберт, который шел с армией от Кремоны, вновь занял свой трон. Горожане приняли его достаточно охотно. Большинство из них всегда считали его своим законным господином с более несомненными и более древними правами, чем имелись у короля Сицилии; остальные, видя, что Роберта поддерживает такая могущественная сила, смирились с неизбежным. Роберту, правда, пришлось заплатить Генриху четыре тысячи талантов, дабы его люди не опустошили город; но в общем, возвращение на престол обошлось ему достаточно дешево.

Теперь настал черед Беневенто. На сей раз горожане держались твердо, но по неразумию предприняли, как они полагали, неожиданную атаку на имперский лагерь. Это оказалось ошибкой. Нападавшие бежали обратно в город, и преследователи ворвались в ворота следом за ними. Наутро – это было воскресенье 23 мая – беневентцы сдались на условиях, что их город не будет разрушен и что давние сторонники Анаклета не пострадают. Герцог согласился; только кардинал Кресченти, наместник Анаклета, который уже отправлялся в изгнание пятью годами раньше, был захвачен своим старым врагом и выдан Иннокентию, который приговорил кардинала провести остаток дней в монашеской келье.