Смертельное предчувствие

«Перестань сгущать краски», – одернула она себя.

– Мы проснулись, а тут такое, – быстро и встревоженно протараторил Бред, жестикулируя своими тонкими руками, – я сразу и не сообразил, что происходит.

– Мы тоже, – согласился Джефф.

– Как думаете, там все серьезно? – вмешалась Анна.

Бред и Натали переглянулись.

– У моей подруги Нэнси муж работает охранником на электростанции, – быстро, как и муж, протараторила Натали, – я, вроде бы, как-то говорила об этом?

Анна кивнула в знак согласия.

– Так вот, Нэнси мне набрала минут пять назад в разгар всей этой катавасии, когда мы собирались и сказала, что, Дейв – муж, позвонил ей среди ночи. Сегодня его смена в ночь, – уточнила она. – И сказал, что станцию, похоже, захватили какие-то неизвестные, возможно, террористы, сказал что-то про ящики, которые они, судя по всему прихватили с собой. Затем связь вдруг оборвалась.

Анна с трудом переваривала услышанную информацию. Возможно, из-за тревоги и паники, смысл сказанного не сразу доходил до нее. Неизвестные… Ящики… Террористы? Как такое вообще возможно? Они же не на ближнем востоке живут, где каждый второй готов крикнуть Аллах Акбар и кинуться в толпу со взрывчаткой на груди, лелея мысль о сотне девственниц, ожидающих его у врат рая… Или чего там им обещают?

– Она жутко напугалась, – тем временем продолжила Натали, все так же тараторя, – и пробовала несколько раз сама дозвониться до него… но не смогла. А минут через десять после этого раздалась сирена.

Подойдя к ней, Бред обнял ее сзади.

– Не знаем даже, что и думать.

– Может быть, он что-то напутал или Нэнси не так поняла? – предположила Анна.

– Хотелось бы так думать, – ответил Бред, – но откуда тогда сирена?

– Неисправность генератора… – предположил Джефф.

– Трудно сказать, – ответил Бред. – Но вот в чем вопрос – что хуже: неисправность реактора, которую возможно можно исправить или… – он нервно откашлялся, – террористы?

Никто не нашелся, что сказать. Дети в машине начинали нервничать, и сказать особо было больше нечего, а звуки сирены, раздающиеся со всех сторон, подгоняли поскорее убраться отсюда куда подальше. Поэтому они пожелали друг другу удачи и разошлись по своим машинам.

– Ты можешь поверить в это? – спросил ее Джефф, хлопая водительской дверцей.

– Могу, – с неохотой ответила она, вспомнив подступающую лаву к своим ногам из сна.

Джефф повернулся и пристально посмотрел на нее.

– У меня такое чувство, будто бы ты что-то недоговариваешь? – приподняв брови, поинтересовался он.

“Да, есть такое…”, – подумала она. А не говорила она о своем сне, мать его пророческом сне, в котором вулкан на том же самом месте, где сейчас стоит станция, извергал в обсидианово-черное небо потоки лавы, а город, в котором они жили, был абсолютно безлюдный и мертвый много лет кряду. И сейчас вовсю орет сирена, оповещающая население о возможной (да, они так и говорили, что сирена может включиться для перестраховки) или уже случившейся аварии на станции. И возможно уже в данную минуту нас поджаривает невидимое радиоактивное излучение, и стоит к нам поднести счётчик Гейгера, как он начнет наперебой трещать. Да и еще Натали говорила о террористах, захвативших станцию. А это уже шах и мат. И все это никак не укладывалось у нее самой в голове. Так, как она могла все это рассказать ему, при этом, оставшись вменяемой? Да она сама себе не верила, что уж там говорить про Джеффа.

– Мне просто страшно, – вместо всего этого сказала она, что было по большей части правдой.

– Все будет хорошо, – постарался ее успокоить Джефф, положив руку на ее бедро. Затем завел двигатель и они, отъехав от обочины, выехали на Лейн-стрит, повернув налево. Пока машина по касательной пересекала дорогу, Анна посмотрела в боковое окно со своей стороны. Вдалеке, за чертой города, атомная станция возвышалась над городом, подсвеченная ночными огнями. Именно там в ее сне стоял вулкан. Она вспомнила, как стояла на этом перекрестке, который они сейчас пересекали, и наблюдала за падением огненных ядер, выброшенных из его жерла, и вслед за ними – подступающей к ней лаве, которая поглощала все на своем пути. Воспоминания были до дрожи пугающими, и столь яркими, словно это был не сон, а настоящее событие, произошедшее с ней. Не отдавая себе в этом отчёта, она вновь обняла себя, скрестив руки на груди, как сделала это стоя у окна, когда смотрела на просыпающуюся улицу под звуки сирены.

Наконец машина встала в правый ряд, и вид атомной станции сместился с бокового окна на заднее, пропав из поля зрения Анны, что ее вполне устраивало.

Однако чувство страха и тревоги, которое она испытывала с момента своего пробуждения и лишь усиленное последующими событиями, и воспоминаниями о сне, казалось должно было ослабевать по мере их движения в сторону зоны безопасности, но оно напротив, только росло. И вместе с этим у нее внутри зрело, ощущение того, что что-то должно произойти. Она понимала иррациональность этого чувства, но оно вопреки ее рассудку и здравому смыслу усиливалось – с каждой секундой и ярдом, проезжаемым ими на автомобиле.

Неожиданно Анна вспомнила, как вчера, перед обедом, копалась в саду. Она любила это занятие, которое позволяло ей побыть наедине с собой и поразмышлять без посторонних над тем, что ее беспокоило в данный момент. Она давно хотела заняться своими розами и пересадить их в другую часть участка. Туда где они могли бы находиться в лучах солнца большую часть светлого времени суток, потому что прошлый раз она выбрала совершенно неподходящее для этого место возле дома, где большую часть дня на них падала тень. Так вот когда она заканчивала, пересадив последний куст, и уже собиралась встать с корточек в полный рост, на ветку молодого клёна, стоящего недалеко от нее, сел прилетевший, черный как смоль, ворон. Сложив свои крылья, птица внимательно посмотрела на Анну, словно пытаясь понять, чем та занималась в саду. Анна встала под чутким взором крылатого гостя, ощущая себя при этом, как ни странно, неуютно. Неожиданно, до этого молчаливая птица, приподняв свои черные крылья, несколько раз пронзительно каркнула. А затем раскрыв их полностью, ворон взмахнул ими, и, оторвавшись от ветки, полетел дальше по только ему виданным делам, вновь оставив Анну одну, с по непонятным ей причинам, гулко бьющимся сердцем и пересохшим горлом, провожая улетающую вдаль птицу, с таким чувством, словно ворон прокричал не: «Кар-кар-кар», а: «Смерть-смерть-смерть…».