Полное собрание стихотворений

Стихи о дружбе

 
Мы не зря считаемся друзьями,
Вместе каждый вздох и каждый шаг,
Вечно жили общими делами,
Только нынче стало между нами
Что-то где-то, видимо, не так…
 
 
Спору нет: знакомых в мире много.
Их теряют и находят вновь.
Ну, а дружба, дружба, как любовь, —
Это двухколейная дорога.
 
 
Через годы и десятки встреч
Ей бежать стремительно по свету.
И никто не вправе пересечь
Или оборвать дорогу эту.
 
 
Это так. Но, знаешь, иногда
Что-то горько душу затуманит.
Коль скалу песчинка перетянет —
Это ведь, пожалуй, ерунда.
 
 
Знаешь сам, как я на дружбу прочен:
Что случись – я рядом в тот же час.
Но порой вдруг ты мне нужен очень,
Я звоню, тревожно-озабочен.
– Хорошо, – ты скажешь, – я сейчас!
 
 
А потом опять снимаешь трубку:
– Извини, брат, но спешу к другим… —
Так и не пойму я, в чем тут штука:
То ли рюмка где-то, то ли юбка,
То ли новый заграничный фильм.
 
 
Дело тут, наверно, не в обиде.
Я могу понять и то и се,
Но, в беде порою друга видя,
Я, наверно, плюнул бы на все!
 
 
Знаешь, все не так уж в мире сложно,
Как иные думают, скользя.
Как в любви есть и «нельзя», и «можно»,
Так есть в дружбе «можно» и «нельзя».
 
 
Можно спорить, можно ошибаться,
Горячиться, ссориться порой,
Но нельзя душою отстраняться,
Как нельзя ни разу поступаться
Ни любовью общей, ни враждой.
 
 
В жизни глупо вздорничать и важничать,
Но не доходить ведь до того,
Чтобы хлебосолить или бражничать
С недругами друга своего.
 
 
Что-то тут не очень настоящее,
Что-то от размолвок и разлук,
Что-то, брат, совсем неподходящее
К слову «друг» и пониманью «друг».
 
 
Мы с тобой в пути уже давно,
Было все, но только больше светлого.
И сейчас я не писал бы этого,
Если б сердцу было все равно.
 
 
Дружба – не апрельская вода.
Здесь зима с теплом не совмещаются,
И потери тут не возмещаются,
«Да» и «нет» здесь только навсегда!
 
 
И ничто тут не приходит вновь,
Потому что дружба – это много,
Потому что дружба, как любовь, —
Это двухколейная дорога!
 

1970

«Как смешно мы пытаемся склеить счастье…»

 
Как смешно мы пытаемся склеить счастье!
В разговорах уходим от острых тем,
При невзгодах друг другу по большей части
Выражаем придуманное участье
И не делимся сердцем почти совсем.
 
 
И, страшась полнейшего отчужденья,
Вспоминаем все чаще былые дни,
Будто вправду надеемся, что они
Могут бросить из прошлого якорь спасенья.
 
 
Мы, как люди на холоде без пальто,
Что от лени решают согреть друг друга
Лишь одними словами о жарком юге.
– Вспоминаешь ли это?
– А помнишь то?
 
 
Как возможно на свете беду грозящую
Легковесными мерами отвести?
Ведь былое… Ну что оно может спасти,
Если отсутствует настоящее?!
 

1970

Всегда в бою

 
Когда война катилась, подминая
Дома и судьбы сталью гусениц,
Я был где надо – на переднем крае,
Идя в дыму обугленных зарниц.
 
 
Бывало все: везло и не везло,
Но мы не гнулись и не колебались,
На нас ползло чудовищное зло,
И мира быть меж нами не могло,
Тут кто кого – контакты исключались!
 
 
И думал я: окончится война —
И все тогда переоценят люди.
Навек придет на землю тишина,
И ничего-то скверного не будет.
 
 
Обид и боли годы не сотрут.
Ведь люди столько вынесли на свете,
Что, может статься, целое столетье
Ни ложь, ни зло в сердцах не прорастут.
 
 
Имея восемнадцать за спиною,
Как мог я знать в мальчишеских мечтах,
Что зло подчас сразить на поле боя
Бывает даже легче, чем в сердцах?
 
 
И вот войны уж и в помине нет,
А порохом тянуть не перестало.
Мне стало двадцать, стало тридцать лет,
И больше тоже, между прочим, стало.
 
 
А все живу, волнуясь и борясь.
Да можно ль жить спокойною судьбою,
Коль часто в мире возле правды – грязь
И где-то подлость рядом с добротою?!
 
 
И где-то нынче в гордое столетье
Порой сверкают выстрелы во мгле,
И есть еще предательство на свете,
И есть еще несчастья на земле.
 
 
И под ветрами с четырех сторон
Иду я в бой, как в юности когда-то,
Гвардейским стягом рдеет небосклон,
Наверно, так вот в мир я и рожден —
С душой поэта и судьбой солдата.
 
 
За труд, за честь, за правду и любовь
По подлецам, как в настоящем доте,
Машинка бьет очередями слов,
И мчится лента, словно в пулемете…
 
 
Вопят? Ругают? Значит, все как должно.
И, правду молвить, все это по мне.
Ведь на войне – всегда как на войне!
Тут кто кого. Контакты невозможны!
 
 
Когда ж я сгину в ветре грозовом,
Друзья мои, вы жизнь мою измерьте
И молвите: – Он был фронтовиком
И честно бился пулей и стихом
За свет и правду с юности до смерти!
 

1970

Слово к мужчинам

 
У нас сегодня было бы смешно
Решать вопрос о равноправье женщины.
Оно, как говорится, «обеспечено»
И жизнью всей давно подтверждено.
 
 
Мы говорим: жена, товарищ, мать.
Мы произносим: равенство, свобода.
И все-таки природа есть природа,
И что-то здесь не надо забывать.
 
 
Ведь часто милым сами ж до зари
Мы шепчем: «Зяблик… Звездочка родная!»
А через год, от силы через три,
Все это тихо, напрочь забываем.
 
 
И вот уже вам просто наплевать,
Что «зяблик» ваш, окончив день рабочий,
Такие тащит сумки, между прочим,
Каких и слон не смог бы приподнять!
 
 
И почему ж душа у вас не стынет
И на себя не разбирает злость,
Когда вас в дрему телевизор кинет,
А «звездочка» утюг в прихожей чинит
Иль в кухне заколачивает гвоздь!
 
 
А матери, что дарят день-деньской
Нас лаской и заботами своими…
Они не согласятся на покой,
Но и нельзя ж крутиться им порой
Почти в каком-то тракторном режиме!
 
 
Да, никакой их труд не испугает.
Все, если надо, смогут и пройдут.
Но нас это навряд ли возвышает,
И я без колебаний утверждаю:
Есть женский труд и есть неженский труд!
 
 
Не зря же в нашем лексиконе есть
Слова или понятие такое,
Как «рыцарство», или «мужская честь»,
Иль попросту «достоинство мужское»!
 
 
Нет, ведь не скидка женщине нужна,
А наша чуткость в счастье и кручине.
И если нету рыцарства в мужчине,
То, значит, просто грош ему цена!
 
 
И я к мужчинам обращаю речь:
Давайте будем женщину беречь!
 

1970

Вечная красота

 
Устав от грома и чада,
От всей городской тесноты,
Человеку порою надо
Скрыться от суеты.
 
 
И степи любя, и воды,
Ты все-таки верь словам,
Что лес – это «храм природы».
Лес – он и вправду храм!
 
 
И нету на свете средства,
Дающего больше сил.
Ведь с самого малолетства
Он нас красоте учил.
 
 
С малиной, с речонкой узкой,
С травами до небес,
Разлапистый, русский-русский,
Грибной и смолистый лес.
 
 
В июньское многоцветье
Кинувшись, как в волну,
Скрытый от всех на свете,
Вслушайся в гул столетий
И мягкую тишину.
 
 
Взгляни, как рассвет дымится,
Послушай, как синь лесов
Проворней, чем кружевницы
Плетут, расшивают птицы
Трелями всех тонов.
 
 
Между кустов склоненных
Паук растянул антенну
И ловит завороженно
Все голоса вселенной.
 
 
На рыжем листе букашка
Смешно себе трет живот,
Шмель гудит над ромашкой,
Как маленький самолет.
 
 
А в небе, чуть слышный тоже,
Сиреневый хвост стеля,
Летит самолет, похожий
На крохотного шмеля.
 
 
И вновь тишина такая,
И снова такой покой,
Что слышно, как пролетает
Листик над головой…
 
 
Клены прямые, как свечи,
Стоят перед стайкой ив,
Лапы друг другу на плечи
Ласково положив.
 
 
От трав, от цветов дурманных
Почудится вдруг порой,
Что можешь, став великаном,
Скатать, как ковер, поляну
И взять навсегда с собой.
 
 
Волшебный снегирь на ветке
С чуть хитроватым взглядом
В красной тугой жилетке
Сидит и колдует рядом.
 
 
И вот оживают краски,
И вот уже лес смеется.
За каждым кустом по сказке,
И в каждом дупле – по сказке,
Аукнись – и отзовется…
 
 
Как часто в часы волнений
Мы рвемся в водоворот,
Мы ищем людских общений,
Сочувствия, утешений
Как средства от всех невзгод.
 
 
А что, если взять иное:
Стремление к тишине.
Душе ведь надо порою
Остаться наедине!
 
 
И может, всего нужнее
Уйти по тропе туда,
Где жаром рябина рдеет
И в терпком меду шалфея
Звенит родником вода;
 
 
Туда, где душе и глазу
Откроется мудрый мир
И где на плече у вяза
Волшебный поет снегирь.
 

1970

О скверном и святом

 
Что в сердце нашем самое святое?
Навряд ли надо думать и гадать.
Есть в мире слово самое простое
И самое возвышенное – Мать!
 
 
Так почему ж большое слово это,
Пусть не сегодня, а давным-давно,
Но в первый раз ведь было кем-то, где-то
В кощунственную брань обращено?
 
 
Тот пращур был и темный, и дурной
И вряд ли даже ведал, что творил,
Когда однажды взял и пригвоздил
Родное слово к брани площадной.
 
 
И ведь пошло же, не осело пылью,
А поднялось, как темная река.
Нашлись другие. Взяли, подхватили
И понесли сквозь годы и века…
 
 
Пусть иногда кому-то очень хочется
Хлестнуть врага словами, как бичом,
И резкость на язык не только просится,
А в гневе и частенько произносится,
Но только мать тут все-таки при чем?
 
 
Пусть жизнь сложна, пускай порой сурова,
И все же трудно попросту понять,
Что слово «мат» идет от слова «мать»,
Сквернейшее от самого святого!
 
 
Неужто вправду за свою любовь,
За то, что родила нас и растила,
Мать лучшего уже не заслужила,
Чем этот шлейф из непристойных слов?!
 
 
Ну как позволить, чтобы год за годом
Так оскорблялось пламя их сердец?!
И сквернословам всяческого рода
Пора сказать сурово наконец:
 
 
Бранитесь или ссорьтесь как хотите,
Но не теряйте звания людей:
Не трогайте, не смейте, не грязните
Ни имени, ни чести матерей!
 

1970

Неравенство

 
Так уж устроено у людей,
Хотите вы этого, не хотите ли,
Но только родители любят детей
Чуть больше, чем дети своих родителей.
 
 
Родителям это всегда, признаться,
Обидно и странно. И все же, и все же
Не надо тут, видимо, удивляться
И обижаться не надо тоже.
 
 
Любовь ведь не лавр под кудрявой кущей.
И чувствует в жизни острее тот,
Кто жертвует, действует, отдает,
Короче: дающий, а не берущий.
 
 
Любя безгранично детей своих,
Родители любят не только их,
Но плюс еще то, что в них было вложено:
Нежность, заботы, труды свои,
С невзгодами выигранные бои,
Всего и назвать даже невозможно!
 
 
А дети, приняв отеческий труд
И становясь усатыми «детками»,
Уже как должное все берут
И покровительственно зовут
Родителей «стариками» и «предками».
 
 
Когда же их ласково пожурят,
Напомнив про трудовое содружество,
Дети родителям говорят:
– Не надо, товарищи, грустных тирад!
Жалоб поменьше, побольше мужества!
 
 
Да, так уж устроено у людей,
Хотите вы этого, не хотите ли,
Но только родители любят детей
Чуть больше, чем дети своих родителей.
 
 
И все же – не стоит детей корить.
Ведь им не всегда щебетать на ветках.
Когда-то и им малышей растить,
Все перечувствовать, пережить
И побывать в «стариках» и «предках»!
 

1970

Праздничный день

 
Если б спросить вам на ум пришло:
– Какой нынче праздник? – то спросите зря.
На всех листочках календаря
Самое будничное число.
 
 
Ни ярких событий, ни красной даты,
Ни просто памятной всем строки.
А если что-то и было когда-то,
То, видно, сущие пустяки.
 
 
И только, может быть, мы с тобою
Знаем на целой земле сейчас,
Какой удивительной красотою
Безвестная дата горит подчас!
 
 
Лишь мы… Потому что на всей планете
Такой сумасшедше-хмельной накал,
Пускай не спорят, никто на свете
Ни до, ни после еще не знал.
 
 
Стучат каблуки вдоль проспектов людных,
И мне непонятно сейчас чуть-чуть,
Что нынче и впрямь для кого-то будни,
А, впрочем, пускай! И не в этом суть.
 
 
Да, есть на земле и другие даты,
И кто-то, наверно, был счастлив тоже,
И кто-то кого-то любил когда-то,
Не так, безусловно, как мы, а все же…
 
 
Ах, как же ты славно смеешься, право!
Взгляни, сколько в мире горит огней!
Машут деревья, кивают травы,
И праздник подмигивает лукаво
Со всех листочков календарей.
 

1970

О том, чего терять нельзя

 
Нынче век электроники и скоростей.
Нынче людям без знаний и делать нечего.
Я горжусь озареньем ума человечьего,
Эрой смелых шагов и больших идей.
 
 
Только, видно, не все идеально в мире
И ничто безнаказанно не получается:
Если рамки в одном становятся шире,
То в другом непременно, увы, сужаются.
 
 
Чем глазастей радар, чем хитрей ультразвук
И чем больше сверхмощного и сверхдальнего,
Тем все меньше чего-то наивно-тайного,
Романтически-сказочного вокруг.
 
 
Я не знаю, кто прав тут, а кто неправ,
Только что-то мы, видно, навек спугнули.
Сказка… Ей неуютно в ракетном гуле,
Сказке нужен скворечник и шум дубрав.
 
 
Нужен сказке дурман лугового лета,
Стук копыт, да мороз с бородой седой,
Да сверчок, да еще чтоб за печкой где-то
Жил хоть кроха, а все-таки домовой…
 
 
Ну, а мы, будто в вихре хмельного шквала,
Все стремимся и жить и любить быстрей.
Даже музыка нервной какой-то стала,
Что-то слишком визгливое слышится в ней.
 
 
Пусть река – не ожившая чья-то лента
И в чащобах не прячутся колдуны,
Только людям нужны красивые сны,
И Добрыни с Аленушками нужны,
И нельзя, чтоб навеки ушла легенда.
 
 
Жизнь скучна, обнаженная до корней,
Как сверх меры открытая всем красавица.
Ведь душа лишь тогда горячо влюбляется,
Если тайна какая-то будет в ней.
 
 
Я – всем сердцем за технику и прогресс!
Только пусть не померкнут слова и краски,
Пусть хохочет в лесах берендеевский бес,
Ведь экстракт из хвои не заменит лес
И радар никогда не заменит сказки!
 

1970

Весенняя песня

 
Гроза фиолетовым языком
Лижет с шипеньем мокрые тучи.
И кулаком стопудовым гром
Струи, звенящие серебром,
Вбивает в газоны, сады и кручи.
 
 
И в шуме пенистой кутерьмы
С крыш, словно с гор, тугие потоки
Смывают в звонкие водостоки
Остатки холода и зимы.
 
 
Но ветер уж вбил упругие клинья
В сплетения туч. И усталый гром
С ворчаньем прячется под мостом,
А небо смеется умытой синью.
 
 
В лужах здания колыхаются,
Смешные, раскосые, как японцы.
Падают капли. И каждая кажется
Крохотным, с неба летящим солнцем.
 
 
Рухлядь выносится с чердаков,
Забор покрывается свежей краской,
Вскрываются окна, летит замазка,
Пыль выбивается из ковров.
 
 
Весна даже с душ шелуху снимает:
И горечь, и злость, что темны, как ночь,
Мир будто кожу сейчас меняет.
В нем все хорошее прорастает,
А все, что не нужно, долой и прочь!
 
 
И в этой солнечной карусели
Ветер мне крикнул, замедлив бег:
– Что же ты, что же ты в самом деле,
В щебете птичьем, в звоне капели
О чем пригорюнился, человек?!
 
 
О чем? И действительно, я ли это?
Так ли я в прошлые зимы жил?
С теми ли спорил порой до рассвета?
С теми ли сердце свое делил?
 
 
А радость-то – вот она – рядом носится,
Скворцом заливается на окне.
Она одобряет, смеется, просится:
– Брось ерунду и шагни ко мне!
 
 
И я (наплевать, если будет странным)
Почти по-мальчишески хохочу.
Я верю! И жить в холодах туманных,
Средь дел нелепых и слов обманных,
Хоть режьте, не буду и не хочу!
 
 
Ты слышишь, весна? С непогодой – точка!
А вот будто кто-то разбил ледок, —
Это в душе моей лопнула почка,
И к солнцу выпрямился росток.
 
 
Весна! Горделивые свечи сирени,
Солнечный сноп посреди двора,
Пора пробуждений и обновлений —
Великолепнейшая пора!
 

1970

Главная встреча

 
Фонарь в ночной реке полощет бороду.
Дрожит рекламы розовая нить.
Давай пойдем вдвоем с тобой по городу
И будем много, много говорить!
 
 
Пусть пары по скамеечкам ютятся,
Целуясь между слов и между фраз,
А мы с тобой не станем целоваться,
Нам это все не главное сейчас.
 
 
Нам, может быть, важнее в этот вечер
Раскрыть себя друг другу до конца.
Как жили мы до первой нашей встречи
И чем горели души и сердца.
 
 
Ни светлое не спрячем, ни дурное,
Все увлеченья, каждый жест и взгляд,
Все что ни есть – решительно откроем,
Пусть даже будет что-то и такое,
О чем порой другим не говорят…
 
 
Не любопытства ради, нет, не ради!
А потому, и только потому,
Что искра лжи, сокрытая в засаде,
Потом пожаром прорезает тьму.
 
 
Все нараспашку, настежь, как в полет!
Чтоб ни соринки, ни единой фальши!
Вот так, и только так, как звездолет,
Взлетит любовь взволнованная наша.
 
 
Ведь лишь из чистых и глубоких струй
Приходит к людям подлинная сказка,
Где все прекрасно: и слова, и ласка,
И каждый вздох, и каждый поцелуй.
 

1970

«Микрофонные» голоса

 
Улыбка, открытые плечи.
Сказочные ресницы.
Шумный эстрадный вечер,
На сцене поет певица.
 
 
Голос, раздвинув стены,
Рушится лавой снежной.
И хоть он ничуть не нежный,
Но мощный зато отменно.
 
 
И вдруг нелепая штука
(Ну, надо же так случиться!):
Рот открывает певица —
И… никакого звука!
 
 
В каком-то смешном молчанье —
Движения губ и рук.
Словно на телеэкране,
Если выключить звук.
 
 
Зал охнул и рассмеялся.
– В чем дело? – А весь «пассаж»
Техникой объяснялся:
Взял микрофон и сломался,
Сломался, да и шабаш!
 
 
А у певицы этой
(В том-то и весь секрет!)
Есть все: и страсть, и браслеты,
И платье броского цвета,
Вот голоса только нет…
 
 
Забавно? Да нет, не очень!
Что ж будет в конце концов?
И сколько же, между прочим,
Сейчас вот таких певцов!
 
 
Давно ль были главным не волосы,
Не жест и не цвет лица.
Певец начинался с голоса.
Нет голоса – нет певца!
 
 
И вдруг откуда-то выплыли
На сцену с недавних пор
Какие-то сиплые, хриплые,
Ну, словно как на подбор!
 
 
Выходят непринужденно
И, безголосье скрывая,
Пищат, почти припадая
К спасительным микрофонам.
 
 
Знаю: есть исключения,
Но я сегодня отставил их.
Речь мы ведем о правилах,
И я говорю о пении.
 
 
Неужто поздно иль рано
Голоса трель соловьиную
Заменит стальная мембрана,
Вопящая по-ослиному?!
 
 
Пусть в конвульсивном вое
Хрипят безголосо где-то.
А нам для чего такое?
У нас-то откуда это?!
 
 
И разве же это дело —
Жужжать в микрофон шмелями?
Неужто же оскудела
Земля моя соловьями?
 
 
Такими, что разом кинут
В тоску тебя и в веселье,
Душу из тела вынут
И в сердце дохнут метелью!
 
 
Да чтоб жило горение,
Дающее чудеса,
К чертям безголосое пение,
Да здравствуют голоса!
 

1970

Счастливый человек

 
Кто и каков счастливый человек?..
Я лично так бы на вопрос ответил:
Счастливец тот, кто получил навек
Две песни – две любви на белом свете.
 
 
Не надо шуток и «уймитесь, страсти»!
Не двоеженство. Не об этом речь.
Да, две любви. И каждую сберечь —
Как раз и будет настоящим счастьем!
 
 
Нет, далеко не все и не всегда
Могли б сказать: «Люблю свою работу.
Готов трудиться до седьмого пота
И счастлив от любимого труда!»
 
 
И я уверен, даже твердо знаю,
Что в этой самой светлой из страстей
Есть что-то от любви к родному краю,
К своим друзьям и к Родине своей.
 
 
Но как моря не могут жить без рек,
Как без дождей земля оскудевает,
Так без любви сердечной человек
Духовно в чем-то все же прозябает.
 
 
Не зря о ней и пишут, и поют,
Не зря о ней так радостно мечтается.
И как ни славен человечий труд,
А нежность все же нежностью останется.
 
 
Тут ни замен и ни сравнений нет.
Не будем путать двух прекрасных миссий.
Да и народ рождается на свет
Не от ученых формул и трансмиссий.
 
 
Да, две любви в одном рукопожатье,
Как два крыла, берущие разбег.
Иначе говоря – любовь в квадрате.
И кто обрел их – по моим понятьям,
Счастливейший на свете человек!
 

1971

Высота

 
Под горкой в тенистой сырой лощине,
От сонной речушки наискосок,
Словно бы с шишкинской взят картины,
Бормочет листвой небольшой лесок.
 
 
Звенит бочажок под завесой мглистой,
И, в струи его с высоты глядясь,
Клены стоят, по-мужски плечисты,
Победно красою своей гордясь.
 
 
А жизнь им и вправду, видать, неплоха:
Подружек веселых полна лощина…
Лапу направо протянешь – ольха,
Налево протянешь ладонь – осина.
 
 
Любую только возьми за плечо,
И ни обид, ни вопросов спорных.
Нежно зашепчет, кивнет горячо
И тихо прильнет головой покорной.
 
 
А наверху, над речным обрывом,
Нацелясь в солнечный небосвод,
Береза – словно летит вперед,
Молодо, радостно и красиво…
 
 
Пусть больше тут сухости и жары,
Пусть щеки январская стужа лижет,
Но здесь полыхают рассветов костры,
Тут дали видней и слышней миры,
Здесь мысли крылатей и счастье ближе.
 
 
С достойным, кто станет навечно рядом,
Разделит и жизнь она и мечту.
А вниз не сманить ее хитрым взглядом,
К ней только наверх подыматься надо,
Туда, на светлую высоту!
 

1971

«И что же это в людях за черта…»

 
И что же это в людях за черта:
Сердечность, что ли, ценят нынче дешево?
Ну сколько ты ни делаешь хорошего,
В ответ тебе – ну просто ни черта!
 
 
Хороших душ достаточно у нас,
Но как-то так частенько получается,
Что всех теплее тот и улыбается,
Кому ты нужен попросту сейчас.
 
 
А сделаешь хорошее ему —
И кончено! Как будто отрубил.
Теперь уже ты больше ни к чему,
И он тебя почти и позабыл.
 
 
И как-то сразу горько оттого,
Что сам себя ты вроде обманул.
Кому-то взял и душу распахнул —
И в общем, неизвестно для чего!
 
 
Так стоит ли для этих или тех,
Как говорится, расшибаться в прах?!
Не лучше ль плюнуть попросту на всех
И думать лишь о собственных делах?
 
 
Вот именно: души не волновать,
Жить для себя, неслышно, как скупец.
Слегка черстветь и что-то наживать,
Но если так вот свинством обрастать,
То ведь начнешь же хрюкать, наконец!
 
 
Нет, все равно оно не пропадет —
Однажды совершенное добро.
Как не ржавеет в мире серебро,
Так и оно когда-то да сверкнет.
 
 
И ты, идя среди добра и зла,
Не одинок в отзывчивой судьбе.
Признайся сам: ведь добрые дела
Когда-то кто-то делал и тебе.
 
 
Ведь коли жить и сердцем не скудеть,
Познаешь все: и радости, и снег.
Но если ты – хороший человек,
То стоит ли об этом сожалеть?!
 

1971

24 декабря

 
  Этот листочек календаря
  Особенным кажется почему-то.
  Двадцать четвертое декабря —
  День прибавился на минуту!
 
 
  Вчера еще солнце щурило глаз,
  Так, словно было на всех надуто.
  И вдруг улыбнулось. И день сейчас
  Семь часов и одна минута!
 
 
  Минута. Ну что там она дает?!
  И света намного ли больше брызнет?
  Но эта минута – солнцеворот!
  Первый, радостный лучик жизни.
 
 
По книгам старинным пришло Рождество.
Пусть так. Но для нас Рождество не это.
Есть более яркое торжество:
В холодной зиме зародилось лето!
 
 
И пусть еще всюду мороз и снег,
Но тьма уже дрогнула, отступает…
Припомни, ведь и с тобой, человек,
Вот так же точно порой бывает.
 
 
Вспомни, как тяжко пережил ты
Недуг иль тоску, что бездонней моря,
Потерю близкого, крах мечты —
Короче: большое-большое горе.
 
 
Казалось, ни жить, ни дышать нельзя,
Что мрак навсегда в твою душу ляжет,
Что кончились радости, смех, друзья,
А сердце стало чернее сажи…
 
 
Но время, не зря говорят, – река,
А в ту же реку не входят дважды.
И как твоя рана ни глубока,
И как ни терзает тебя тоска,
Но вспомни-ка, вспомни, как ты однажды
 
 
Вдруг, слушая музыку, вновь постиг,
Заметил, как мчатся над речкой утки,
А где-то, пускай на короткий миг,
Вдруг улыбнулся какой-то шутке.
 
 
Пусть мир еще тесен, словно каюта,
Печаль не исчезла и не прошла,
И все-таки дрогнула в сердце мгла!
День прибавился на минуту!
 
 
А довелось ли тебе познать
Любовь настоящую, но несчастливую,
Сначала – большую, сначала – красивую,
Потом – словно плеть, оскорбительно-лживую,
Такую, что лучше не вспоминать?!
 
 
  И было обиду ни смыть, ни измерить.
  Казалось, все лживо: и мрак, и свет.
  Что честных людей уже в мире нет
  И больше нельзя ни любить, ни верить.
 
 
  И дичью казались любые страсти,
  Все ведь кругом для себя живут,
  А те, что кричат о любви и счастье, —
  Либо ломаются, либо лгут!
 
 
  И все же тоска не живет до гроба!
  Есть в жизни и мудрость, и свой резон.
  Ведь человек не рожден для злобы,
  Он для хорошего в мир рожден.
 
 
  Помнишь, как вдруг ты светло проснулся?
  Нет, боль не прошла, не исчезла, нет!
  Но ты точно к людям вдруг потянулся,
  От доброй улыбки не отвернулся,
  А как-то тепло посмотрел в ответ…
 
 
  Нет, нет, спохватясь, не смотри уныло,
  Себя не брани, не пугайся зря.
  Это в душе твоей наступило
  Двадцать четвертое декабря!
 
 
  Чувствуешь: беды отходят прочь,
  Сердце легким стучит салютом…
  Кончилась самая длинная ночь,
  День прибавился на минуту!
 

1971