Читать книгу: «А роза упала на лапу Азора», страница 3
Иду на семинар, хоть немного свежего воздуха глотнуть. Потому что успеваю читать только по своей узкой теме. А многие сотрудники и вовсе ничего не читают, разве что принесешь им и в руки дашь. И превращаются в высококвалифицированных лаборантов. Старость, болезни… А если завтра их уволить, не найдешь молодых на замену. У молодых нет жилья, из аспирантской общаги выгоняют. Квартиры снимать – зарплата мала, и уезжают. Средний возраст повыбило перестройкой. Кто будет учить молодых? А их нужно учить. Потому что наука не имеет границ, потому что даже если они уедут, их жизнь состоится, их призвание будет с ними. В науку везде идут по призванию.
Слушаю сообщение на семинаре, все-таки не технарь я, да и английский мой очень узконаправленный. Но кое-что интересное все-таки улавливаю. Оказывается, Алек тоже здесь. Сидит за три ряда впереди меня, суть наискосок. Руки сложил на спинке пустого кресла и подбородком оперся. Мне легко смотреть ему в лицо, но на руки лучше не надо.
Закончился семинар. Нарочно замешкалась, принялась в сумочке рыться. Хочется дождаться, чтоб не встретиться. А он ждет в коридоре. Широко улыбается. Протягивает руку и говорит:
– Привет. Ты завтра свободна вечером? Код двери забыл, давай запишу. Надо обсудить кое-что.
Останавливаюсь возле подоконника, записываю код, протягиваю листочек. Хорошо, что в коридоре неважное освещение, и не видно, как дрожит моя рука.
14 декабря
В субботу ждала Алека. Убралась в квартире по высшему разряду. Купила зачем-то белую розу и поставила в комнате в литровый мерный стакан. Намек? Не настолько я люблю цветы, и не настолько привержена деталям отношений кавалер-дама. Ну да, парочка сенполий у меня на подоконнике цветет.
Когда раздался звонок, по квартирке вовсю уже плавали запахи домашнего жаркого. Проще простого – свинина, болгарский перец, цветная капуста, морковь, зелень, чуть-чуть воды, не переборщить, и в духовку на пару часов. И у плиты стоять не надо. Иной раз послушаешь наших дам, как целый выходной у плиты проводят… И смех, и грех. Чем проще блюдо, тем вкусней.
Алек вошел с холода. Весело улыбнулся теплу и аромату.
– Вкусно у тебя.
– Проходи. Жаркое фирменное будешь?
– Жаркое успеется, -ласково протянул он, и подумалось: «Вот и не сердится за прошлый раз. А я …»
Он прошел в комнату прямо в носках, да так стремительно, что я и тапочки не успела предложить. И положил на стол сумку.
«Эх, сейчас ноут достанет… а я размечталась».
Почему-то мысль о том, что вечер пройдет в обсуждении последних данных, полученных его аспирантом для нашего будущего проекта, не показалась привлекательной сегодня. Роза ли, торчавшая из стакана, тому виной. Плотный овальный венчик ее вызывал у меня странноватые ассоциации. Или запах из кухни… Говорят, нет ничего сексуальнее, чем аромат пирогов или жареного мяса.
Вместо «Азуса» из сумки появились два длинных черных шарфа и парочка цветных пакетиков. Икебана на столе возникла забавная.
– Слушай, а у тебя в пакетиках случаем не капэ нигре, под цвет шарфам,– нервно хихикнула я. Волнение уже успело пробежаться по спине и замереть где-то в местах не столь приятно называемых.
– Что? Что это за капэ нигре?– как будто встрепенулся он.
– Это древний анекдот. Счас расскажу, – заторопилась я, чувствуя, что мы начинаем «зависать», как неделю назад. – В общем, один мужик едет во Францию. А вдова его приятеля просит привезти ему черный капор. Он не слишком искушен во французском и находит в словаре, что капор будет капэ, значит, черный – капэ нигре. И не знает, что презерватив тоже вроде капэ. Спрашивает в магазине. Продавщица щебечет:
–Мсье, у нас капэ всех цветов и ароматов. Но никто не спрашивает капэ нигре. Черное делает предмет меньше и тоньше на вид. У вас такой изысканный вкус. Мы сделаем для вас на заказ и даже со скидкой, если вы расскажете…
– Понимаете, вдова моего друга…
Тут продавщица умиленно поднимает глаза
– О, мсье, какой такт…
Алек некоторое время глядел на меня в недоумении, как будто и не слушал. И вдруг, будто до него дошло. Он рухнул на стул и захохотал в голос.
– А может ты и про «тогда медленно и печально» не знаешь… – с гадкой усмешкой тяну я.
– Ник, ты меня уморишь… Не надо… Не знаю… но догадываюсь…
Он распластался на стуле, как медуза. Глядя на него, и я принялась смеяться, опершись на стол. Стакан с розой завалился на бок. Черный шелк вымок.
– А еще я знаю кучу анекдотов про розу в заднице! – заявила я, убегая на кухню принести тряпку. Алек потащил сумку со стола в коридор, опасаясь за участь электронного друга.
Вот и сбили настроение.
– Алек, идем есть жаркое. Пока не остыло.
Жаркое. Яблочное домашнее. Чай. Разговоры о политике, науке и начальстве. Сытый покой. Лучшее – враг хорошего.
– Эх… хорошо… Но надо идти. Маменька ждут-с…. – в его ухмылке меньше всего было сыновней почтительности.
Он вздохнул. Следом вздохнула я. В коридоре он как-то неловко протянул руку, погладил меня по щеке… Черт… Я не выдержала, положила обе руки ему на шею и влезла языком в рот.
Когда поняла, что он трется о мое бедро, было поздно делать что-нибудь более эффектное и эффективное. Оторвавшись друг от друга, слегка задыхаясь, мы замерли. Я – опираясь спиной на стену, он – ближе к вешалке.
– Алек, а может, останешься? Могли бы, как люди…
Он молча нагнулся, зашнуровать ботинки. Я не решилась упрашивать.
– Пока…
Хлопнула дверь. На столе скукожились намокшие черные тряпки. Роза в стакане понурила голову, стебель надломился прямо под венчиком, надо же.
Ну и ладно. Ну и черт с ним. Маменька ждет-с. Взрослый мужик. За границей не один год провел…
19 декабря
Казалось бы, я получила от судьбы неслыханный подарок: партнера, о котором не смела и мечтать, умного, всегда интересного, привлекательного.
А ведь найти партнера, именно партнера, а не перепих на ночь или альфонса, нелегко, особенно в мои годы, сколько бы ни молодились теледивы, сколько бы ни пищали о молодости в душе, но когда тебе уже сорок три… Хотя, сейчас и для молодых поиск «своей половины» как-то усложнился. Нет экономического стимула для создания семьи. Дом-работа-телевизор-интернет. Ночные клубы, где в клубах углекислого дыма и светоэффектах не разглядишь и не принюхаешься. И это еще в больших городах, а у нас тут аспиранткам только на работе, да в общаге искать свою пару. Стало быть, я должна быть счастлива…
Должна … какое идиотское сочетание.
А главное, не могу понять, чего, собственно, от него хочу. Вот они, черные шелковые шарфы лежат на столе. Как-то забрела на БДСМ-сайт. И даже представила себя в роли саба. А господином какого-нибудь стройного юношу, с тонкой талией… Но все эти путы, порка… занятно, но не возбудило. Попробовать один раз, как игру… Но как стиль жизни… хм… А дальше прочитала про то, что саб должен стирать и готовить для господина-госпожи. Тут стало смешно. Вспомнил рассказик сетевой, как женщина заказала себе за деньги раба. Пришел такой (сейчас это в сети называется кавайный, вот знаю новенькие словечки) юноша, хрупкий, нежный. Она на него посмотрела, подумала и заставила вымыть посуду, начистить картошки, вытряхнуть ковер, вычистить туалет и раковины. А потом сказала:
– Все, можешь идти. Или тебе еще чаевые положены?
Парень, ошарашенный таким приемом, заявил:
– Вам не раб нужен, а домработница.
А я… пластику не делаю, золотые нити под кожу не покупаю, и не крашусь, хорошо еще, что не растолстела, когда зарплату повысили… Все-таки в бассейн хожу, на лыжах, гимнастику делаю. Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет – это про меня.
Да… чего бы мне хотелось… А ведь знаю…
Хотелось бы – довериться. Так, чтобы не думать, какой жест, какая фраза будет следующей. Отдать себя и ответственность за отношения. Возьмет ли он… Видно же, что не накомандовался Алек. Так сложилось. Матушка суровая. За границей был постдоком. Не слишком свободы у постдоков много. Работая на шефа, можешь искать свое, но не афишируй, а порученное выполняй. Шеф его умер, лаборатория распалась. Приехал на родину, надеялся, видно, на программу для возвращенцев, но…
А мне моей доли ответственности выше крыши. Женщины, семь душ, два мужика моих лет. Каждый со своим норовом, амбиций – море. А некоторые еще придут и спросят: – А как вы считаете, этот эксперимент получится? А где гарантия, что этот подход себя оправдает?
По десять раз на дню приходится говорить «Луна твердая». (Есть такой анекдот про Королева, когда решали, каким должен быть спутник для Луны, с расчетом, что он утонет в пыли, или с тем расчетом, что поверхность выдержит. Отец космонавтики заявил, что Луна твердая. Просто так, чтобы уложиться в сроки. Он понимал, что в данном случае риска для людей нет, а ответ на вопрос может быть получен только экспериментально.)
Вот и я говорю с оптимизмом:
– Да все получится! Обязательно! А если не получится, что-нибудь другое придумаем.
Слава богу, у нас уровень ответственности не такой, как скажем, в медицине, где речь идет о жизни и смерти. Хотя, во многих случаях, в медицине идет эксперимент. И лекарство может оказаться непереносимым именно для этого пациента, и сочетание заболеваний может потребовать нестандартного подхода. Но без риска нет движения вперед. В общем, мера ответственности у меня ровно такая, какую мой организм способен нести. И даже этой, ответственности за работу маленького коллектива многовато мне. В душе я – кустарь одиночка без мотора. Но так сложилось. Мой старый учитель ни на кого не мог оставить лабу. Все, кто моих лет, уехали, когда перестройка ударила по науке. Кто-то должен держать уровень. Открывать для молодых форточку в мир науки. И ждать – вдруг из молодежи, которая все-таки приходит, не пугаясь наших проблем с оборудованием, реактивами, – вырастет тот или та, кто продолжит. Еще есть время, еще на пенсию не завтра. Еще я могу нести свой малый груз…
А с Алеком… хотелось бы… ни за что не отвечать. Пусть он, если ему хочется… Пусть все идет как идет…
И пусть неизвестность… Именно она меня и заводит. На работе – уж точно. За что я ее, свою работу люблю… – за то, что всякий раз, планируя эксперимент, не знаешь ответа, потому что хотя иногда удается угадать, куда чаще природа дарит неожиданность…
Пусть… Не знаю, да и не спешу узнать, чего хочет Алек…Пусть… Не те годы, не то время, чтобы мечтать о «романтике», но…
И дело не в том, что меня одолело одиночество. Его, одиночество, в какой-то степени люблю. На работе целый день с людьми, то один вопрос, то другой. И не только рабочие. Сотрудница заболела – нужно посмотреть в сети, какие лекарства, все рассказать, врачи часто ленятся это делать, или у них время ограничено, или привыкли, что пациент должен выполнять, не рассуждая. Кому-то надо отпроситься понянчить внука, кому-то срочно помочь связаться с коллегами в столице, по пять штук разных отчетов в конце года, переписка с редакциями… С аспирантами надо разговаривать, подробно и тщательно, чтоб учились самостоятельно планировать, мыслишь пошире. За день иной раз наговоришься так, что в горле сохнет, и в голове каша от разнородных потоков информации. Но я люблю свою работу, хотя и понимаю, что уровень моей успешности средний. Мне никогда не печататься в Nature, не блистать на международных конгрессах. Но в своей узкой области знаю все, что известно современной науке, и льщу себя надеждой, что наши работы – там, по крайней мере – востребованы (потому что приходят запросы, потому что цитируют и приглашают в рецензенты и тематические сборники). Это там. А у нас мы одни по нашей теме.
Вот. Начала про лямур, а опять за науку. Да… что же меня тормозит…
Не хочется быть смешной… Каждый раз кажется, что я смешная. Впрочем, человек в сексе чаще всего смешон. Наверное, у меня все-таки что-то не так с гормонами. Порно не возбуждает, а чисто поржать… Поэтому и не смотрю… Эти пых-пых, эти стоны, эти … в общем ржунемагу…
И это при том, что там молодые тела в основном…Можно себе представить, как смешны мы…Не скульптура Родена, однозначно…
21 декабря
Посмотри – на моей ладони…
впрочем, оно все равно невидимое, невесомое, без запаха и вкуса,
неподвижное, остается на месте как клубника безусая
(а усатой – сладко уползать с грядки маленькими розетками,
пока рачительный хозяин не обрежет)
но все-таки – посмотри… вдруг ты умеешь видеть сердцем…
оно – для тебя
23 декабря
Когда вы в последний раз видели снежинку? Не на открытке, не в рекламе, не на фантике от конфеты. Настоящую. Такую маленькую, хрупкую, пусть не совсем целую, с обломанным лучом?
Cнег бывает разный. Тяжелые слипающиеся хлопья, острые морозные иголочки, мелкие шарики– крупинки. Говорят, у северных народов несколько десятков слов, для каждого вида снега свое.
Счастливое сытое детство. Черная цигейковая шубка и темно-коричневые варежки с красной полоской у запястья. Снежинка тихонько ложится на варежку, ее удается рассмотреть до того, пока она не превратиться в капельку. Еще одна, с другим узором, еще и еще… Снег становится все гуще, густые хлопья облепляют шубку, шапку. Мама выходит из магазина с покупками:
– Пойдем скорее, нам еще ужин готовить.
– Мама, а почему снежинки такие красивые? А почему так недолго?
– Это цветы Снежной королевы, – улыбается мама, – и ты можешь их нарисовать или вырезать из бумаги.
Я пробую рисовать. На черной бумаге белой краской. Мама хвалит, говорит, что рисунок надо послать бабушке в письме, к Новому году. Я радуюсь. Но понимаю: Это совсем не снежинки. Это что-то вроде белых фигурных звездочек из бумаги, которые мы вырезаем всем классом, чтобы развесить на окнах к празднику. Толстые, немного лохматые, похожие на растрепанные астры. Или «снежки». На нитку нацепляют кусочки ваты, и украшают ими зал.
Cнежинки. Хрупкие, как воспоминание. Потому что воспоминания слишком часто далеки от того, что было на самом деле. А теперь нечасто удается посмотреть на снежинку. Спешка, все бегом. Но может быть, еще удастся.
4 января
Веточки яблонь в снегу похожи на хворост в сахарной пудре. Такое печенье. Яблони отец сам посадил во дворе пятиэтажки. Смеялся:
