Дублин

Он уже десять лет прожил в Ирландии, и его мнение об ирландцах ничуть не изменилось. Король Яков дал верное определение: он называл коренных ирландцев-католиков дикими животными.

Кто-нибудь мог бы подумать, что такое мнение кажется странным, если учесть, что мать короля, королева Мария Шотландская, была преданной католичкой и что правители Шотландии ведут свое происхождение от ирландских племен. Но поскольку новый монарх Стюарт был помазанником Божьим, да еще и ученым, то верность его суждений не подвергалась сомнению. К тому же постоянные попытки ирландцев уклоняться от британских правил лишь доказывали, что они не способны сами управлять своей страной.

В Долине Птичьих Стай доктор Пинчер заметил Уолшей, но не обратил на них внимания.

Что бы он ни думал об ирландцах, положение преподавателя в новом учебном заведении приносило Пинчеру некоторое удовлетворение. Тринити-колледж был решительно протестантским, и Пинчер был там не единственным, кто проповедовал доктрину кальвинизма. Так что вряд ли стоило удивляться тому, что католики избегали Тринити, а правительственные служащие и прочие вновь прибывшие из Англии с энтузиазмом его поддерживали. Пинчер с успехом читал лекции по классическим языкам, философии и теологии и вскоре добился того, что его пригласили читать проповеди в кафедральном соборе Христа, где он завоевал у слушателей хорошую репутацию. Деньги, получаемые им за преподавание и проповеди, позволяли доктору жить весьма неплохо.

В особенности потому, что он не был женат. Вообще-то, он подумывал об этом и время от времени встречался с молодыми женщинами, которым казался привлекательным, но все они обязательно говорили или делали что-то такое, что подсказывало Пинчеру: они его недостойны. Поэтому он так и не женился. И все же у него была семья. Его сестра после чересчур долгого девичества наконец вышла замуж за почтенного человека по фамилии Бадж. И около полугода назад доктор получил письмо, в котором сообщалось, что сестра родила сына. Мальчика назвали Барнаби. Барнаби Бадж. Это было солидное, благочестиво звучавшее имя. И до тех пор пока он сам не женился и не обзавелся детьми, Пинчер считал этого малыша своим наследником.

«Я намерен кое-что сделать для него» – так Пинчер написал сестре. И хотя писал он это, руководствуясь естественной семейной привязанностью, все же у него были и дальнейшие планы. Потому что, по правде говоря, с течением времени его сестра стала иногда проявлять недостаток уважения к брату. Но это была только его собственная вина. Пинчер не мог этого отрицать. Он ведь помнил некоторые моменты своей юности и глупую историю, которая заставила его поспешно уехать из Кембриджа. Увы, сестра знала обо всем. А Пинчеру эти воспоминания даже причиняли боль. Но его выдающаяся карьера в Дублине давно перекрыла прошлое. Репутация доктора была надежной. Он много работал, и он ее заслужил. Долгие годы он трудился ради спасения. Был осторожен и благоразумен. Но все равно до сих пор не имел ощутимого доказательства своего положения: собственности. И лучше всего – земли. Но теперь, похоже, все это было рядом.

Ульстер. Божья награда.

В тот день, скача на юг, доктор Пинчер несколько раз вспоминал Двадцать второй псалом и находил его весьма подходящим к случаю. «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться». Видит Бог, он всегда был преданным слугой. И должен теперь верить, что Бог его вознаградит. «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих… чаша моя преисполнена…» Да, избранную паству следует кормить, даже устраивать для нее пиры на глазах ирландцев. «Он покоит меня на злачных пажитях…» Ах, именно это он и видел всю неделю. Зеленые пастбища Ульстера. Вознаграждение Божье. Очень скоро сеятель бросит семя на благодатную почву.

Один благочестивый человек рассказал доктору о ферме в Ульстере. Арендатор собирался отказаться от нее через год или около того, и, скорее всего, ту ферму можно будет купить за хорошую цену. Земля там прекрасная. Если доктор побеспокоится прямо сейчас, то сможет получить обещание, что ему предложат ту землю в первую очередь.

Вот Пинчер и поехал в Ульстер и пришел от него в восторг. Конечно, там все одичало, но земля была плодородной. В особенности доктор был рад обнаружить расположенные вдоль побережья общины шотландцев, настоящих кальвинистов вроде него самого. Они уже перебрались через море и основали собственные небольшие фермы и рыбацкие деревушки. Что до собственности, о которой шла речь, то Пинчер осмотрел ее и поговорил с кем надо. Местечко, если он пожелает, может перейти к нему. Но куда более вдохновляющей для благочестивого человека была мысль о том, что вокруг живут добрые люди.

Подумать только, говорил себе Пинчер, ведь эту землю можно распахать, заселить…

Колонизация. На самом деле процесс колонизации начала католическая королева Мария Тюдор. И хотя ирландцы были католиками, она им не доверяла и потому пожаловала английским джентльменам земли в южной части Ленстера, где были основаны два поселения с военными гарнизонами для защиты тех мест. Попытались создать и другие колонии, в особенности в Манстере, где после большого бунта в период правления королевы Елизаветы отдельные участки земли правительство взяло под свой контроль в надежде, что поселенцы смогут научить ирландцев, как должны жить настоящие английские йомены. Но успеха там не добились, и все равно королевский совет не терял надежды. Что касается Пинчера, то ему казалось, что колонии – это блестящая возможность исполнять Божью волю. Разве не то же самое происходило в новых колониях – Виргинии и прочих – в Новом Свете? Вооруженные общины благочестивых пилигримов посреди туземных язычников, которые в свое время будут либо обращены, либо вытеснены в дикие места, а то и истреблены.

Колонизация проводилась достаточно просто. Огромную площадь следовало разделить на участки разных размеров. Англичане или шотландцы, готовые вложить деньги, – их называли предпринимателями – могли рискнуть и получить земельный надел, перевезти туда крепких арендаторов из Англии: йоменов, мастеровых и прочих, конечно же убежденных протестантов, – и потом наслаждаться постоянным доходом. Таким образом они стали бы владельцами идеальных общин. А скромные вкладчики вроде самого доктора могли не упустить блестящей возможности приобрести землю в аренду, а потом сдать ее в субаренду за приличные деньги.

В общем, не приходилось удивляться тому, что сердце доктора переполнялось радостью, когда он обдумывал идею: огромная часть Ульстера избавлена от папистов…

Могло ли это осуществиться? Кто знает? В свое время – да, верил Пинчер. А пока он мог начать, если все пойдет хорошо, с небольшого участка земли.

Поэтому он пребывал в отличном расположении духа, когда, добравшись до Долины Птичьих Стай, заметил католиков Уолшей, но не позволил этой картине испортить ему настроение.

После той их неловкой первой встречи Пинчер лишь изредка видел адвоката-католика. Он подозревал, что Мартин Уолш его недолюбливает, хотя Уолш был слишком джентльменом, чтобы как-то это показать. А вот к сыну Уолша, иезуиту, Пинчер испытывал ненависть и отвращение. О других двух детях Уолша он ничего не знал. Но в общем доктор Пинчер не проявлял особой враждебности к семьям вроде Уолшей. В конце концов, невозможно было отрицать тот факт, что Уолш – настоящий джентльмен, хотя и папист. И до тех пор пока он предан английской короне, а Мартин Уолш был ей действительно предан, не было нужды лишать их права владения, как каких-нибудь простых ирландцев. Пинчер на самом деле не был уверен в том, какой должна быть судьба людей вроде Уолша. Конечно, их следовало понемногу лишать власти. С некоторыми, вроде иезуита Лоуренса, обращаться следовало со всей строгостью. Другие постепенно исчезнут сами собой. Такова была основная мысль Пинчера.

И вдруг его осенила счастливая мысль. К тому времени, когда его племянник Барнаби Бадж достигнет зрелого возраста, останется ли младший сын Уолша по-прежнему папистом, наслаждающимся плодами имения Уолшей? Нет, так Пинчер не думал. Он даже решил с полной уверенностью, что к тому времени с такими, как Уолш, будет полностью покончено.

В самом начале августа Уолш сообщил Орландо:

– Ты скоро познакомишься с молодым Смитом. С человеком, за которого выйдет замуж твоя сестра.

Орландо знал, что отец занимается этим делом с тем самых пор, как Энн и Лоуренс уехали на континент. До этого были долгие разговоры с кузеном Дойлом, с некоторыми священниками из Дублина, встречи с самими Смитами. И после каждой такой поездки Уолш возвращался домой погруженный в мысли, но своими размышлениями ни с кем не делился. И поэтому, когда Орландо услышал, что в субботу днем молодой человек приедет к ним и останется у них на ночь, а потом утром пойдет вместе с ними на мессу, мальчик был чрезвычайно взволнован и переполнен радостью за сестру.

– Думаю, он тебе понравится, – благодушно сказал ему отец.

– Ох, я уверен! – ответил Орландо.

И как же старательно он готовился к встрече! И не забывал о данном сестре обещании. Никто не должен узнать о тайных встречах возлюбленных. Ни словом, ни жестом он не должен выдать себя. При встрече с молодым Смитом следовало вести себя так, словно он видит его впервые в жизни. Снова и снова Орландо повторял это в уме. Он обдумал каждую из глупых ошибок, какие мог бы совершить, и был готов к любой из них. Когда приблизился важный день, Орландо, встревоженный и взволнованный, был уверен в себе. Он их не выдаст.

Утро Орландо провел с одним из рабочих на ферме. Он как раз помогал разгружать телегу торфа, привезенного с болота на севере, когда увидел вдали всадника, скакавшего к их дому. Отец был внутри, и на мгновение Орландо подумал, не следует ли ему побежать навстречу молодому Смиту, дать ему знать, что он честно хранит их тайну. Но после краткого колебания решил, что это может вызвать подозрения и что лучше пусть все идет так, как он и задумывал. Поэтому он просто развернулся и пошел в дом, где нашел отца и сообщил, что к ним едет какой-то незнакомец.

А потому именно его отец вышел навстречу молодому человеку и позвал конюха, чтобы тот занялся конем, а Орландо, изображая смущение, держался в тени в прихожей.

С того места, где он стоял, Орландо казалось, что он смотрит сквозь туннель, поскольку за открытой дверью ярко светило солнце. Орландо слышал голоса снаружи, видел тени, мелькнувшие перед входом, а потом появились две фигуры. Впереди шел отец, и он загородил солнечный свет. Вот они вошли и направились к Орландо. Настал его черед.

– Ну, – услышал он голос отца, – вот мой сын.

И тут, моргая на солнечный свет, что опять лился сквозь дверь за их спинами, Орландо с ужасом и явным недоумением уставился в лицо молодого Смита.

Потому что это был вовсе не молодой Смит. Это был кто-то совсем другой.

Затея принадлежала Дойлу. Когда Мартин Уолш приехал к нему, чтобы поговорить о письме Питера Смита, Дойл ответил без колебаний:

– У Смитов отличная репутация, кузен Мартин. Их отец – достойный человек, и вполне состоятельный. И добрый католик, если желаешь знать, хотя кто-нибудь другой, наверное, сможет рассказать тебе больше. И у него двое сыновей. Который из них сватается к твоей дочери?

– Его зовут Патрик.

– А-а… – Дойл покачал головой. – Это вряд ли. Тебе нужен Уолтер, старший. Он не обручен пока, насколько я знаю.

– А что ты имеешь против Патрика?

Дойл протяжно вздохнул, выпустив воздух сквозь зубы:

– Ничего преступного, кузен. Никаких дурных поступков. Ну, младший сын, конечно. Но его характер… – Дойл помолчал. – Его отправили в семинарию, видишь ли. Но он так и не закончил обучение. Он вообще ничего не заканчивает. Не хватает настойчивости, упорства. Слабость, я бы сказал, которую он прикрывает галантными манерами.

– Галантен?

– О да! – Торговец усмехнулся, изображая некую пародию на изысканный стиль. – Он буквально образец совершенства во всех умениях аристократов. Он прекрасно ездит верхом, стреляет из лука, бегает как олень. Пишет стихи, поет и танцует. Говорят, женщины буквально тают под его взглядом.

– Понятно, – мрачно пробормотал Мартин.

– Они предлагают Патрика, кузен, но тебе нужен Уолтер. Он умен и работоспособен, и он очень приятный парень. Смит же будет лишь рад породниться с семьей Уолш, так что можешь выставлять свои условия.

Дойл рассказал Мартину еще очень много полезного, и когда Уолш наконец расстался с ним, последние слова Дойла продолжали звучать в его ушах: «Помни, кузен Уолш, не позволь им подсунуть тебе Патрика».

Мартин Уолш навестил Смита и попросил познакомить его с обоими сыновьями. И ему стало понятно, что оценка Дойла была абсолютно правильной. Патрик, решил Уолш, честолюбив, но льстив и вкрадчив. Уолтер, хотя и был вежливым, не прилагал особых усилий к тому, чтобы произвести впечатление, и явно был нужным Уолшу человеком. Когда Уолш сказал Смиту, что предпочел бы Уолтера, на лице торговца на мгновение возникло выражение беспокойства.

– Но девушка и Патрик так нравятся друг другу, – возразил он. – Они как два голубка.

– Она его почти не знает, – твердо возразил Уолш.

– А-а… – Смит как-то странно посмотрел на Уолша, но тут же взял себя в руки. – Тут нужно подумать, – сказал он.

Переговоры продолжались две недели, и Уолш все больше убеждался в том, что его кузен Дойл ни в чем не ошибся и что Смит скорее пожертвует старшим, лучшим сыном, чем потеряет возможность породниться с Уолшами. Мартин несколько раз беседовал с молодым Уолтером и нашел его превосходным во всех отношениях. И в конце концов помолвка была устроена к всеобщему удовлетворению… или так думал Уолш.

Орландо просто не знал, что сказать или что подумать. Весь этот день и весь следующий он почти не разговаривал. В доме во время трапезы Орландо, сидя на трехногом табурете, таращился на Уолтера Смита как идиот. К счастью, отец принял это за детскую застенчивость и не обратил внимания. А Орландо все гадал: знает ли Энн об этом? Должен ли он сказать ей, а если должен, то как это сделать? Вечером в воскресенье, когда Уолтер Смит уехал, Орландо подошел к Мартину:

– Отец, я хотел бы написать сестре.

– Письмо сестре? Рад это слышать, – благодушно откликнулся Уолш. – Можешь добавить несколько слов к письму, которое я уже пишу.

Орландо думал вовсе не об этом, однако ничего не мог поделать. И потому под аккуратными строками письма, написанного отцом, последовало сообщение детской рукой Орландо:

Отец говорит, что я должен радоваться за тебя, потому что ты просватана за Уолтера Смита. Он, похоже, прекрасный джентльмен, но я никогда не видел его раньше.

Орландо постарался потратить как можно больше чернил на последние слова, чтобы они выглядели ярче. Отец посмотрел на каракули сына, коротко высказался о его дурном почерке, но больше ничего не добавил.

После этого Орландо оставалось только ждать. Он по-прежнему брал уроки у старого священника. В доме царила тишина.

Внезапный приезд Энн десять дней спустя застал всех врасплох. Получив письмо от отца и Орландо, девушка в тот же самый день покинула Бордо, ни у кого не спросив разрешения и никого не поставив в известность. Отдав в залог золотое распятие и цепочку, подаренные ей отцом, Энн раздобыла денег на дорогу и добралась до побережья, где нашла корабль, отправлявшийся в Дублин. Ее отец не знал, то ли ему восхищаться храбростью дочери, то ли гневаться на ее непослушание.

А она сказала ему, что любит Патрика. Мартин был потрясен ее страстными речами и даже написал Лоуренсу, прося совета. Еще сильнее Мартин расстроился из-за того, что даже не подозревал о том, что его дочь испытывает такие сильные чувства к молодому человеку, но и гнев, и боль из-за обмана дочери утонули в ее слезах.

– Я думал только о твоем счастье, дитя! – заверил ее Уолш.

И тем не менее, как бы ни страдала в этот момент девушка, Уолш понимал: на самом деле его решение было верным. Энн могла быть влюблена в Патрика, но в перспективе он не дал бы ей счастья. А Уолтер мог это сделать. И Уолш мягко и горячо пытался объяснить это дочери.

– Бывают случаи, Энн, когда нельзя допускать, чтобы чувства взяли верх над разумом, – убеждал он ее, но Энн просто не слушала. – По крайней мере, познакомься с Уолтером, узнай его поближе, – предложил Уолш.

Но она хотела видеть только Патрика, ее истинную любовь, и несчастный Мартин Уолш, желая как никогда сильно, чтобы его милая супруга была сейчас жива, просто не знал, позволять ей это или нет. Прошла неделя. Энн залила слезами весь дом. Они несколько раз разговаривали, но без результата. Уолш гадал, не лучше ли будет отправить дочь обратно в церковную школу. И прикидывал, не следует ли пригласить в гости Уолтера Смита, чтобы Энн сама увидела, какой он хороший человек, но боялся, что Энн решительно отвергнет юношу и тот больше сам не захочет иметь с ней дело. Передумал ли он сам насчет Патрика? Уолш знал: это было бы ошибкой. Однако страдания дочери доставляли ему сильную боль. На вторую неделю Энн выглядела такой бледной и апатичной, что Уолш готов был послать за доктором.

А потом приехал Лоуренс.

Он примчался чрезвычайно быстро. Мартин, к собственному удивлению, обрадовался приезду старшего сына. Лоуренс сразу заметил, что сестру следовало бы выпороть, однако, видя изумление отца, больше к этой теме не возвращался. И все-таки приезд Лоуренса стал как будто благословением.

Лоуренс был тих и очень спокоен. С сестрой он держался мягко, ни в чем ее не упрекал и лишь каждый день спрашивал, могут ли они помолиться вместе. Он дружески обращался с юным Орландо, раз-другой взял его на прогулку, и они даже вместе поохотились на кроликов.

Для Орландо приезд Энн стал облегчением. Несколько часов он провел с ней наедине и поведал все, что узнал об Уолтере Смите.

– Я никому не сказал о ваших встречах, – заверил он сестру.

– Знаю. И я не стану никому говорить, как ты нам помогал. Хотя теперь, – она покачала головой, – это вряд ли имеет значение.

Орландо знал о разговоре сестры с отцом, видел ее слезы, но в последовавшие после приезда Энн дни она ничем с братом не делилась. Ясно было, что Энн не хочет обсуждать с ним свои проблемы. Но как-то днем Энн позвала его и тихо сказала:

– Послушай, братишка, ты мог бы кое-что сделать.

На следующее утро Орландо уехал на прогулку один. В тот день уроков у него не было, а отец был слишком занят, чтобы это заметить. Орландо гнал своего пони по дороге через Долину Птичьих Стай и к середине утра уже подъезжал к Дублину. Перебравшись через Лиффи по старому мосту, Орландо въехал в городские ворота и направился к Вайнтаверн-стрит, где стоял дом Смитов. У входа на задний двор он нашел какого-то юного слугу и спросил, дома ли Патрик Смит. Патрик оказался дома, и Орландо попросил передать, что его ждет снаружи один друг. Через несколько минут молодой человек вышел.

Когда Орландо увидел его, то чуть не вскрикнул от радости. Патрик Смит выглядел точно так же, как Орландо помнил, он ничуть не изменился. Красивый, улыбчивый, с мягкими карими глазами, в которых отразилось удовольствие при виде Орландо.

– Ты наверняка уже слышал, Орландо, что твою сестру обручили не со мной, а с моим братом, – негромко сказал он.

– Она приехала. Дома сейчас.

– Она здесь? – Патрик явно был сильно удивлен. – Пойдем-ка прогуляемся к заливу. Расскажешь мне обо всем.

И Орландо рассказал ему о слезах сестры и ее спорах с отцом.

– Она хочет выйти за тебя! – выпалил Орландо. Трудно было сказать, поразила Патрика эта весть или доставила радость. – Она хочет тебя повидать, но отец ей не разрешает. Так что тебе следует встретиться с ней тайно.

– Ясно. Но ты должен понять, Орландо, что и мне отец запретил видеть твою сестру.

Орландо уставился на него:

– Но ты ведь найдешь способ? – Мальчик просто представить себе не мог, что этот красивый молодой герой позволит такой мелочи встать на своем пути. – Ты ведь хочешь ее увидеть?

– Ох, хочу! Не сомневайся.

– Тогда я могу сказать ей, что ты приедешь? – И Орландо объяснил, как нужно организовать встречу.

– Но мне ведь придется уехать без ведома отца. Или брата. – Патрик немного помолчал, глядя на залив. – Так что я приеду, как только смогу ускользнуть. Возможно, завтра. Или через день-другой. Очень скоро.

– Я буду ждать тебя там, – кивнул Орландо.

И он ждал. Место было выбрано с умом: заброшенная часовня, в которую редко кто-нибудь заходил, стояла на самом краю владений Уолша. И ждать должен был именно Орландо, а не Энн, поскольку ее отсутствие могло возбудить подозрения. А когда приехал бы Патрик, Орландо должен был поспешить в дом, расположенный не так уж далеко, и привести Энн, а потом остаться на страже.

На следующий день Орландо прождал три часа, до сумерек. Пошел дождь, но мальчик все равно ждал и вернулся домой промокшим. На третий день погода была отличной, однако Патрик Смит не появился. И на четвертый день тоже.

– Почему он не едет? – рыдала Энн. – Разве ему все равно?

– Приедет. Он же сказал, – возражал Орландо. И ждал и на пятый день тоже. – Наверное, мне лучше опять съездить в Дублин, – решил он тем вечером.

– Нет, он не приедет, – тихо ответила ему сестра. – Не надо больше ждать.

И вскоре после этого Орландо снова услышал ее рыдания. Но хотя Энн стала совсем грустной и вялой, Орландо еще несколько дней ждал у часовни. А потом приехал Лоуренс, перевернув привычный ход вещей, однако Патрик Смит так и не появился и никак не дал о себе знать.

В первый день после приезда Лоуренс взял Орландо на прогулку, и мальчик волновался, желая вернуться поскорее и побежать к назначенному месту встречи, но Лоуренс задержал его надолго. И задал Орландо несколько вопросов.

Это были вроде обычные вопросы, об уроках и прочем, чтобы успокоить мальчика. Но в какой-то момент Лоуренс сказал:

– Я беспокоюсь за Энн. Мне больно видеть, как она горюет. Как думаешь, ей действительно так уж нужен этот Патрик?

– Думаю, да, – ответил Орландо.

– А Уолтер Смит… О нем что ты думаешь?

Орландо постарался дать о молодом человеке наилучший отзыв, исходя из впечатлений от его первого визита.

– Он вполне хороший человек, – признал Орландо, и Лоуренс одобрительно кивнул:

– А можно его сравнивать с Патриком, а?

– Ох, ну… – Орландо чуть было не начал говорить, но тут заметил ловушку и мысленно обругал старшего брата. – Не могу сказать. Энн говорит, Патрик выше ростом.

– А сам ты его не видел?

Темные глаза Лоуренса буквально пронзали Орландо насквозь. Он словно видел все постыдные тайны его ума.

– Энн с ним познакомилась, когда была с мамой, а меня там не было, – ответил Орландо, встряхнув головой.

Умный ответ, и даже правдивый.

– Хм… – пробурчал Лоуренс.

Он не стал возвращаться к этой теме. А вскоре после разговора уехал в Дублин на целый день. На следующее утро Орландо подслушал его разговор с отцом.

– Скажешь ей сам? – довольно раздраженным тоном спросил отец.

– Это лишь к лучшему, уверяю тебя, – ответил Лоуренс. – Я постараюсь быть помягче.

Похоже, так и было.

– Я сидела на скамье перед домом, просто сидела на солнышке, – рассказала позднее Энн младшему брату. – А он подошел и сел рядом. Он был таким милым. И заговорил о любви.

– Лоуренс – о любви?

– Да. Похоже, он был когда-то влюблен. Ты только подумай! – Энн улыбнулась, потом нахмурилась. – Уверена, он говорил правду.

– Он на твоей стороне, против отца?

– Ох нет! Он говорил о Патрике. Сказал, что первая любовь всегда сильна, но мы не можем узнать человека по-настоящему, понять, вправду ли он нам подходит, если не знаем его достаточно долго. А я спросила: «Тогда как можно найти счастье, если обручают людей, которые друг друга почти не знают?»

– Наверное, он не ответил.

– Ответил. «Их родители могут судить более здраво, чем сами молодые… ну или надеются на это». Вот что он сказал. А потом засмеялся. Я так удивилась! «Тут нет речи о семейном состоянии, – добавил он. – Они ведь братья, в конце-то концов. Это вопрос характера. Сейчас ты влюблена в Патрика, но пройдут годы, и я тебе обещаю… – он так горячо на меня посмотрел! – обещаю, что именно Уолтер будет хорошим мужем и ты станешь куда счастливее, чем можешь вообразить». Вот так.

– А ты что ответила?

– Я спросила, станет ли отец принуждать меня к браку с Уолтером. А он воскликнул: «Нет! Нет! Не станет. Сама его спроси. Он хочет, чтобы ты до весны вернулась во Францию. А когда приедешь домой, познакомишься с Уолтером, узнаешь его. Но если он тебе не понравится, я хочу сказать, если ты будешь думать, что не сможешь полюбить его и уважать, тогда помолвку расторгнут».

– И больше он ничего не сказал?

– Сказал. Я все молчала и молчала, тогда он взял меня за руку, улыбнулся и сказал: «Помни, Энн, эту поговорку, в ней много мудрости: „Голова управляет сердцем – легче жить. Сердце управляет головой – лучше умереть“».

– И все?

– Нет. Кое-что еще. Я не должна больше видеть Патрика.

– Он тебе запретил?! – воскликнул Орландо. – Если хочешь, я поеду в Дублин и привезу его!

– Нет, ты не понял. – Энн поморщилась. – Он уехал. Его нет в Дублине. Уплыл на корабле.

– Куда?

– Кто знает? В Англию, во Францию, в Испанию… да хоть в Америку. Его отослали из дому, и он не вернется, пока я не выйду замуж за кого-нибудь…

– Это Питер Смит устроил? Не мог же сам Патрик…

– Нет. Неужели не понимаешь? Это Лоуренс. Он за моей спиной обо всем договорился. О, надо было мне догадаться! Я его ненавижу! – внезапно закричала Энн.

А потом разрыдалась.

Но три дня спустя Энн вполне спокойно уехала с Лоуренсом, чтобы вернуться во Францию. В конце концов, она все равно ничего не могла изменить.

После отъезда Энн и Лоуренс дом вернулся к обычной жизни в великой тишине Фингала. Орландо возобновил занятия. Мартин Уолш ездил в Дублин один-два раза в неделю. По воскресеньям они отправлялись к замку Мэлахайд, где священник служил мессу или проводил службу в старом каменном здании. Сентябрь выдался теплым. Погода стояла прекрасная. Мартин Уолш, наслаждаясь покоем своего имения, несколько дней вообще не ездил в Дублин, но вот однажды днем, вернувшись с прогулки, Орландо увидел, что к ним скачет кузен Дойл. Крупный мужчина быстро спешился и дружески кивнул Орландо:

– Отец дома? А! Вон он! – продолжил он, когда Мартин Уолш появился в дверях. – У меня новости, кузен… Или ты уже знаешь их?

– Я ничего не знаю.

Уолш посмотрел на Орландо и вопросительно глянул на Дойла.

– Мальчику можно слышать. Скоро вообще все узнают. Это новости из Ульстера. – Дойл коротко вздохнул. – Граф Тиронский ушел.

– Умер?

– Нет. Сел на корабль и уплыл. И с ним О’Доннелл, граф Тирконель, и еще кое-кто. Эти графы смылись, кузен Уолш, повернулись спиной к Ирландии, и они не вернутся.

Уолш уставился на Дойла. Мгновение-другое он просто молчал. Потом в недоумении встряхнул головой и задал простой вопрос:

– Почему?

Граф Тиронский. Орландо, конечно, никогда его не видел, но в его воображении граф всегда присутствовал – высокий, темноволосый, героический, почти подобный богам, последний великий принц древней Ирландии, наследник верховного короля О’Нейла, живший в Ульстере. Орландо даже думал, что Тирон может еще однажды вернуться и выгнать из Дублина королевских чиновников, а потом, без сомнения, он бы вернул себе трон предков в королевской Таре. Хотя Орландо был из старых англичан, в его глазах древняя сила Ирландии выглядела куда более волнующей и пугающей. Что до О’Доннелла, так он был великим ирландским принцем Донегола. Север и северо-запад, остатки прежних племенных земель. Тирон и Тирконель – последние правящие принцы Ирландии… И они сбежали.

– Почему? – Дойл пожал плечами. – В Дублине говорят, что О’Доннелл строил заговор с испанским королем, как Тирон прежде, и узнал, что до правительства дошел слух об этом. Так что сбежал, пока можно было.

– Но Тирон? У него же все было в порядке. Ему оставили свободные земли на его собственных территориях У него не было причин бежать.

– Я бы согласился. Но он смотрит по-другому. Английские чиновники начали суету вокруг Ульстера. И никто не поверит, что граф Тиронский никак не связан с О’Доннеллом и королем Испании. – Дойл вздохнул. – Кроме того, ирландские принцы не рождены для таких вот времен. Они ведь никогда не станут слугами короля.

– Ну, быть графом Тиронским едва ли значит быть слугой.

– Но для него это так. Ирландцы – свободные люди, Мартин. У них есть кланы, древние племена, семейные владения, но их дух свободен. А принцы отвечают только перед собой. Тирон никогда не станет выполнять приказы какого-нибудь надутого английского чиновника, у которого за спиной нет ничего, кроме его временной должности, и к которому Тирон в любом случае отнесется как к еретику. Это не в его натуре.

– И потому он бежал.

– Улетел, как птица. Как орел, я бы сказал.

– И что он будет делать?

– Блуждать по Европе. Найдет какого-нибудь католического принца, которому сможет служить, не теряя честного имени и религии. Будет командовать армией. Помни, он знаком со всеми католическими королями и с их армиями. Для него это будет честью.

– Да, верно. – Уолш задумчиво кивнул. – Поешь с нами, выпьешь со мной вечером?

Дойл улыбнулся:

– Я так и собирался.

Тем вечером они рано поужинали в просторном зале дома, и Орландо имел возможность понаблюдать за обоими мужчинами, пока те разговаривали: его отец был спокойным, с уверенными манерами, а Дойл, смуглый и немного ниже ростом, выглядел более напряженным. За ужином они, само собой, говорили о политических последствиях бегства Тирона и о том, что вообще все это означает.

– Без сомнения, правительство конфискует земли графа, – заметил Уолш. – Найдут какой-нибудь законный предлог.

– Подозреваю, кончится тем, что там создадут колонию. Все, кому нужна недорогая земля, наверняка сегодня радуются, – сказал Дойл.

Но похоже, его самого это не слишком радовало.

Когда ужин закончился, мужчины остались сидеть за столом, неторопливо попивая вино. Орландо понимал, что он здесь совсем не нужен, но остался в зале, тихонько устроившись у большого открытого очага, а мужчины, казалось, забыли о его присутствии. И пусть они говорили мало или же он не понимал того, что они говорят, Орландо просто в такой важный момент хотел остаться в обществе отца и его кузена. Мальчик внимательно наблюдал за обоими. Несмотря на юный возраст, Орландо ощущал их настроение и пропитывался им, и это стало частью его души на всю оставшуюся жизнь.

Да, это было очевидно: в тот вечер оба мужчины были полны грусти и чувства потери. Дойл, потомок викингов и многочисленных поколений дублинских торговцев, формальный протестант – или принадлежащий к Ирландской церкви, – и Уолш, его двоюродный брат, джентльмен-католик, чья семья служила опорой старым английским сквайрам в Ирландии уже почти пятьсот лет. Двое мужчин в самом сердце английского Пейла, но и двое ирландцев при этом, а потому для них обоих отъезд графов Тиронского и Тирконеля стал личным ударом. Они оба эмоционально ощущали себя куда ближе к ирландским принцам, чем к любому из англичан, присланных из Лондона.