Читать книгу: «Тебя зовут Макс», страница 4
В доме было две небольшие комнаты, кухня и сени, соединенные с сараем, где когда-то, видимо, держали скот. Егор отметил про себя, что дом, хоть и нуждался в ремонте, но содержался хозяйкой в идеальной чистоте: все вещи на своих местах, даже пыли нигде нет. В то же время, в той комнате, где произошло преступление, повсюду были заметны пятна крови, стол был сдвинут со своего места, белые накрахмаленные занавески оборваны в нескольких местах.
– Как она умерла? – спросил Егор одного из криминалистов, который сидел за столом и делал какие-то записи.
– Повесили, – коротко ответил он, – но сначала пытали… Бедная женщина. Не дай бог никому ни такую жизнь, как у нее, ни такую смерть. За грехи собственного сына поплатилась.
– За грехи говоришь? Основания есть для такого заявления?
– А как же? Конечно, имеются.
Собеседник Егора, молча, протянул ему фотографии, которые отсняли оперативники. Смотреть на эти фото без внутреннего содрогания было невозможно. Женщина висела в стороне от стола. На ее лице виднелись кровоподтеки, одна рука была неестественно выгнута, что указывало ни то на вывих, ни то на перелом. Самой жуткой во всей картине была записка, пришпиленная к животу жертвы на обычный гвоздь с надписью «Мать убийцы и педофила».
Егор был так ошеломлен увиденным, что совсем забыл про Тимура. Пес бродил по дому, периодически что-то обнюхивая и порыкивая каким-то своим собачьим мыслям. Он остановился у печки и залаял, подзывая к себе Егора.
– Что там, Тимур?
Тимур встал на задние лапы и, казалось, пытался что-то достать с печки. Егор подошел к нему, протянул руку и достал небольшую коробочку, перевязанную красной лентой. В коробке Михайлюк обнаружил аккуратно уложенные фотографии из старого семейного архива. Перебирая их, Егор нахмурился: не должна была эта женщина с доброй улыбкой закончить свою жизнь вот так – в петле, без родных. Одна фотография заставила Егора задержать на ней свой взгляд. На ней была хозяйка дома с какой-то другой женщиной. Чуть поодаль стояли два мальчишки, один из которых определенно напоминал ему Макса.
– Молодец, Тимур, – похвалил он собаку и обратился к оперативникам, – можно я это возьму?
– Забирайте, товарищ капитан.
Егор сделал копии готовых фотографий преступления на свой телефон, переговорил о чем-то с криминалистом, обменялся с ним контактами и вышел на улицу. Удивительно солнечный для этого времени года день не приносил капитану Михайлюку радости. Мысли перемешались. Он не понимал, можно ли верить Максу. Сердце подсказывало, что можно, но голова отчаянно этому сопротивлялась.
Тимур уверенно прыгнул в открытую дверь машины, Егор сел на переднее сиденье. Михаил посмотрел на него и, видимо решив, что на этот раз его шутки будут неуместны, тронулся с места и направил машину в обратный путь.
ГЛАВА 17
Андрей Иванович зашел к нам с обходом в четыре часа вечера. Первым делом он подошел к Василичу, так как, в настоящее время он больше нуждался во врачебном контроле, чем я.
– Как себя чувствуете, Данила Васильевич, – обратился он к нему.
Василич силился что-то сказать, но у него плохо это получалось с трубкой в горле. Я видел, как он злится на себя из-за этого. Андрей Иванович вышел из палаты и очень скоро вернулся. Он поколдовал над стомой Василича, закрыв ее заглушкой, и спросил:
– Так лучше? Дышать получается?
Василич дышал. Теперь он снова мог разговаривать, пусть не очень внятно, но выражая свои мысли.
– Спасибо, Андрей Иванович, – сказал он.
Андрей Иванович улыбнулся. Василич радовал его своим быстрым восстановлением.
– Данила Васильевич, давайте с вами ваши данные в истории заполним. Скажите свою фамилию, пожалуйста. Имя и отчество правильные? По паспорту? Регистрация где-то имеется? Родственники?
Василич нахмурился, посмотрел на меня и о чем-то задумался. Я, зная его непростую историю, все понимал. Андрей Иванович как-то по-своему расценил паузу.
– Вот только не говорите мне, что вы тоже все забыли! – полушутя сказал он.
– Иногда хочется забыть… Все помню, – ответил Василич, в голосе которого звучала острая душевная боль, – Коротков я. Данила Васильевич Коротков.
– А адрес ваш? – продолжил Андрей Иванович, – улица? Дом?
– Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз, – грустно улыбнулся Василич, – на Ленина раньше жил…в прошлой жизни.
Андрей Иванович, кажется, понял, что Василич что-то не договаривает, но не стал его мучить допросами. Он посмотрел на меня.
– Ты как себя чувствуешь? Не вспомнил ничего?
– Нет, док. Не вспомнил…Думал после гипноза что-то вспомню, а вообще ничего. Пусто.
– Макс, можешь меня проводить? – спросил Андрей Иванович, – Разговор есть.
Я не стал задавать лишних вопросов и вышел из палаты вслед за Андреем Ивановичем. Док шел по коридору и задумчиво молчал. Перед лестницей на второй этаж он так неожиданно остановился, что я чуть было не врезался в его широкую спину.
– Макс, что ты знаешь о Василиче?
– Кое-что знаю, док, но это не моя тайна, извини.
– Макс, пожалуйста, я должен знать, – настаивал он.
Скажу, что меня, признаться, и самого мучила мысль о том, как сложится дальнейшая жизнь Василича. Подлечит его Андрей Иванович, а дальше что? Опять свалка и сарай? Холод и голод?
– Хорошо, Андрей Иванович…Слушай… Василич алкоголем злоупотреблял в свое время. Дошло до того, что дочь родная его из квартиры выставила. Больше я не знаю ничего, честно.
Андрей Иванович нахмурился и, бросив мне короткое «спасибо», поднялся к себе. В своем кабинете он поймал себя на мысли о том, что бесцельно бродит из угла в угол. Док подошел к окну, посмотрел вниз, потом, видимо машинально, закрыл входную дверь на ключ. Прошла секунда, и он снова ее открыл. Сказанное мной ему внизу возле больничной лестницы, не выходило из головы Андрея Ивановича. Василич шел на поправку, следовательно, скоро его нужно будет куда-то выписывать. А куда? В дом престарелых? Не тот человек Данила Васильевич.
Андрей Иванович наудачу раскрыл старый телефонный справочник, желая отыскать в нем прежний адрес Василича. Коротковых в списке было несколько, но только один телефон, принадлежавший некой Коротковой А.Д., был зарегистрирован по улице Ленина. С большой долей вероятности можно было утверждать, что это то, что искал Андрей Иванович. Он улыбнулся своей детективной находчивости и, не раздумывая, отправился по адресу, решив не звонить: «хочешь, чтобы тебе отказали – позвони по телефону».
Искомая улица была в десяти минутах неспешной ходьбы от больницы. Андрей Иванович подошел к подъезду с домофоном и, на минуту замешкавшись на пороге, не зная как начать трудный разговор, набрал нужный номер квартиры. Из домофона раздавались длинные громкие гудки. Видимо, никого нет дома. Док уже собрался уходить, когда к подъезду подошла молодая женщина с маленькой худенькой девочкой, тонкие белые косички которой смешно подпрыгивали от порывистого ветра.
– Извините, пожалуйста, – начал он, – вы не из девяносто шестой?
Женщина посмотрела на него без особого интереса. Андрей Иванович обратил внимание на ее потухший взгляд, не характерный для молодых особ, и тонкие, заостренные черты лица.
– Из девяносто шестой, проходите, – ответила женщина, не задавая ни одного вопроса.
Андрей Иванович поднялся за ней на второй этаж хрущевки, его мысли путались. Он, готовый к любому исходу встречи, был обескуражен поведением дочери Василича. Дальнейшие действия женщины, которая указала жестом на кухню и стала накрывать стол, вообще выбили Андрея Ивановича из колеи.
– Меня Андрей Иванович зовут, – начал док.
– Я Аня. Спасибо, что пришли. Вы, наверное, учились у папы?
– Нет, почему вы так решили?
Она пожала хрупкими плечами и ничего не ответила. Андрей Иванович ничего не понимал. Что происходит? Он наблюдал за неспешными движениями Ани и не знал, уместно ли сейчас что-либо говорить, но все же начал.
– Аня, я врач из больницы.
Она встрепенулась, очнувшись от каких-то своих тяжелых мыслей, и спросила с надеждой:
– Вы по поводу Мариночки?
Андрей Иванович совсем растерялся.
– Нет, я по поводу Данилы Васильевича. Он мой пациент.
– Вы что-то путаете, мой папа умер. Сегодня ровно год. Мы с Маринкой с кладбища только пришли.
К Андрею Ивановичу подошла девочка с белыми косичками, по-видимому, Марина, держа в маленьких ручках какую-то старую фотографию.
– Дядь, ты видел моего дедушку?!
– Видел, – повернулся к ней док.
– Ты был на небе?! Ничего себе! Ты умер? Я тоже скоро на небо улечу к дедушке и бабушке! Я так соскучилась по ним!
Глаза девчушки горели маленькими искорками, но ее бледная, несколько синюшная кожа говорила опытному врачу о болезни девочки.
– Марина, отстань от дяди, – строго, но ласково сказала мать, – иди, поиграй.
Девочка положила на стол перед Андреем Ивановичем фотографию и послушно ушла. На фото док без труда различил лицо молодого Данилы Васильевича, который держал на руках дочку. На обратной стороне была подпись: «моя Анечка, пять лет».
– Аня, ваш отец жив. Он сейчас в нашей больнице и очень нуждается в вас.
Аня нахмурилась. Видно было, что она не верит ни одному слову Андрея Ивановича и отчаянно пытается сдержать свой гнев.
– Вы, наверное, пришли посмеяться над моим горем? Если так, то уходите немедленно. Повторяю вам: я похоронила своего отца год назад.
– Аня, послушайте меня. Вы можете в любое время прийти к нам в больницу и удостовериться во всем лично. Я уверен, что год назад произошла какая-то ужасная ошибка. Я, конечно, сейчас уйду, но вы знайте, что Данила Васильевич очень вас ждет.
Андрей Иванович вышел в коридор, предусмотрительно оставив на тумбочке свою визитку. Закрывая за собой дверь, он слышал, как тихо всхлипывает на кухне Аня.
ГЛАВА 18
Егор вернулся домой из Клина поздно вечером, когда каждое окно его родной многоэтажки подсвечивало темный неухоженный двор. Тимур шел рядом, периодически обнюхивая различные предметы новой для него обстановки. Капитан Михайлюк за прошедший день так к нему привязался, что уже, кажется, не представлял без него ни прошлого, ни настоящего, ни будущего.
– Не дрейфь, старик, прорвемся, – ласково потрепал он Тимура, – у меня мама мировая.
Егор поднялся на свой этаж, привычно позвонил в дверь и прислушался. Через пару секунд появились знакомые торопливые шаги, а в следующую секунду он с Тимуром уже стоял на пороге родительской квартиры. Мать всплеснула руками.
– Егор! Да ты не один!
– Мама, знакомься, это Тимур. Он пока у нас поживет. Ты же не против?..
Тимур прятался за спиной Егора, робея от проницательного взгляда женщины.
– Ну, давай знакомиться, раз пришел, – улыбнулась Людмила Константиновна, – но сначала мыть лапы!
Тимур неуверенно переминался на всех четырех лапах, пока женщина наливала в ведро воду. Что происходило в тот момент в его голове – трудно сказать, но он был таким покладистым и даже покорным, что Егор рассмеялся:
– Да, друг, с женщинами всегда так, проще сделать, как они говорят. Лаять на них и сопротивляться – себе дороже.
Мать ласково посмотрела на Егора, погладила Тимура и отправилась на кухню разогревать давно остывший ужин.
Но тут произошло то, о чем никто не подумал в эти несколько минут. Дверь спальни со скрипом отворилась и оттуда выглянула сонная морда еще одного члена семьи Михайлюков – огромного белого мейн-куна. Кот оторопел. В его глазах стоял ужас, спина выгнулась горбом, подняв дыбом шерсть. Тимур с интересом его разглядывал, не проявляя к Семену какой-либо агрессии. Однако кот думал иначе и поспешил ретироваться обратно в комнату. Впрочем, любопытство мейн-кунов сильнее самого лютого страха, поэтому уже через пару минут морда Семена снова показалась в двери. На этот раз он не стал высовываться полностью, и разглядывал страшного монстра Тимура, которого зачем-то привел домой хозяин, оставаясь на почтительном расстоянии.
Тимур лег на бок в коридоре, чуть прикрыв глаза. Наблюдать со стороны за первым знакомством мудрой собаки и трусливого, но не менее умного кота, было невероятно смешно. Семен, кажется, осмелел и подобрался к Тимуру, который подглядывал за его действиями, метра на два, потом еще на метр, и еще, пока не оказался совсем рядом с собакой, уже не казавшейся ему такой страшной. Семен встал на все четыре лапы и начал деловито обходить Тимура, втягивая воздух маленьким носом. Он осторожно дотронулся лапой до нового постояльца, но стоило только Тимуру открыть глаза, как хитрая белая морда снова скрылась за дверью спальной.
– Не обидит он нашего кота? – спросила Егора мать.
– Нет, мам, это не собака, а клад. Я таких, как он, еще не встречал. Умный, чертяга.
Егора тяготили мысли о прошедшем дне, что не ускользнуло от цепкого взгляда его матери.
– О чем думаешь, сынок? Проблемы какие-то на работе?
– Да, мам, понимаешь, – начал Егор, – я тебе рассказывал, что у меня есть подозреваемый… Точнее был. Я уже поверил, что он не виноват. А сейчас новые обстоятельства появились в деле, и я снова сомневаюсь. Что, если он ловко всех за нос водит? В доверие втерся…
– Знаешь, Егор, жизнь штука не простая, по-всякому может быть, но твой отец всегда говорил: никогда никому не доверяй, а если поверил, то верь до конца. Я уверена, что ты во всем разберешься, со всем справишься. Ты – сын своего отца. И мой сын. Отдохни сейчас. Утро вечера мудренее.
Егор восхищался своими родителями. Отец для него всегда был образцом для подражания, а мать он всегда считал самой мудрой женщиной на свете, которая способна в двух предложениях развеивать все его сомнения и страхи. Егор пошел в свою комнату, забрав с собой сытого и вполне довольного жизнью Тимура, чтобы Семен немного пришел в себя после вечернего стресса.
Капитан Михайлюк долго не мог уснуть, снова и снова пересматривая фотографии, сделанные в Клину, в доме матери Говорова. Бедная женщина. Тимур, казалось, услышал мысли Егора и, чтобы успокоить его, лизнул в лоб горячим языком, после чего улегся рядом охранять сон нового хозяина.
ГЛАВА 19
Егор, казалось, только закрыл глаза, как уже наступило утро. Тимура рядом не было, а в коридоре шла какая-то возня, в которой явно различалось жалобное попискивание Семена. Егор вскочил и побежал на звук, представляя себе довольно печальную картину. То, что он увидел, застало его врасплох. Он сел возле коридорной стены на пол и начал безудержно хохотать. Тимур поймал Семена в свои огромные серые лапы и вылизывал его с ног до головы, нисколько не обращая внимания на активные попытки кота, старавшегося выбраться из цепких лап своей новой няньки.
Тимур увидел Егора и, наконец, освободил из плена белого трусливого друга, который шаткой походкой направился прямо в спальню. Тимур подошел к хозяину, уткнулся носом в его ладонь и заглянул в глаза.
– Ну ты и шкода, – ласково потрепал собаку Егор.
С кухни по всей квартире распространился заманчивый запах блинов, заботливо приготовленных для сына Людмилой Константиновной. Егор быстро позавтракал, поцеловал мать и выбежал из дома в сторону больницы. Тимур, который хоть и привык в новому хозяину, но все также тосковал по Василичу, не отставал от капитана Михайлюка ни на шаг, иногда даже обгоняя его и настырно поскуливая.
Егор зашел в больницу, оставив Тимура на улице, соблюдая санитарный режим отделения. Пес бросился к знакомому окну первого этажа, встал на задние лапы и постучал в больничное стекло, которое отделяло его от Василича. Я первый его увидел, улыбнулся настойчивости Тимура и приоткрыл окно.
– Василич, встречай гостя.
Василич, который был еще слаб, но уже вставал и кое-как передвигался по палате, в одну секунду оказался рядом со мной. Он перегнулся через широкий подоконник и наклонился вниз, чтобы потрепать Тимура по голове.
– Дружище, как я раз тебя видеть!
Тимур скулил, лизал ему руки, подпрыгивал, стараясь достать до лица хозяина, потом снова лизал руки и лаял, радостно повизгивая. В палату зашел Егор и ухмыльнулся находчивости Тимура, который опередил его в больничном визите. Дверь в палату снова открылась и на пороге показалась «ночная фея».
– Кто разрешил окно открывать? Быстро закрывайте! – довольно грубо обратилась она к нам и тихо добавила, – опять эта псина, не забрали значит…
Мы с Егором переглянулись. Нам сразу стало понятно по чьей жалобе за Тимуром вчера приезжали живодеры. Я не испытывал желания разговаривать с ней, но промолчать не мог.
– Елена Сергеевна, чем же вам Тимур не угодил? За что вы его ненавидите?
– А я не только его, я и вас ненавижу! Тьфу…Развелись тут. Бомжи без роду, без племени, убийцы.
Я снова стоял, как облитый какими-то, не мне предназначенными, помоями. Мои кулаки сжались. Я расслабил их только тогда, когда почувствовал, как трещат от дикого напряжения сухожилия. Егор заметил это и решил вмешаться в разговор.
– Елена Сергеевна, я следователь Михайлюк. Объяснитесь. Я не вижу оснований для того, чтобы сейчас предъявлять обвинения этому человеку. Вы знаете что-то, чего не знаю я? В таком случае, посодействуйте следствию. Если нет, вы можете быть привлечены за оскорбления и оговор. Я бы не советовал вам разбрасываться словами, в основе которых лежат слухи и сплетни.
Елена Сергеевна бросила на Егора уничтожающий взгляд и, не говоря ни единого слова, вышла из палаты, громко хлопнув дверью. Да уж. Трудно ей, наверное, живется с таким желчным характером…
Я смотрел в одну точку, глубоко погрузившись в свои нелегкие мысли. Василич не отходил от окна, за которым все также подвывал Тимур. Егор, поймав себя на мысли о том, что расстроился, не увидев на посту Марину, первый прервал мое задумчивое молчание.
– Макс, у меня к тебе несколько вопросов.
– Весь внимания, – ответил я, интуитивно понимая, что разговор с капитаном Михайлюком будет непростым.
Егор какое-то время молчал, видимо, собираясь с мыслями, потом достал из своей папки фотографию, найденную в доме убитой, и протянул ее мне:
– Никого не напоминает?
Я всматривался в лица двух улыбчивых женщин, смотревших на меня с фотографии, и мальчишек лет двенадцати, один из которых определенным образом напоминал мне меня настоящего. Ткнув в него пальцем, я отдал фотографию Егору.
– Товарищ капитан, вы и сами видите, что этот мальчишка на меня похож… Но я, честно, не помню. Вы считаете, что это я на фото?
Егор задумался. В нем продолжали бороться симпатия ко мне и сухие факты, которые вновь и вновь появлялись в расследовании. Он замешкался еще на минуту, а потом протянул мне свой телефон, на экран которого уже была выведена фотография убитой женщины.
– Вот, посмотри, – сказал он, – если на фото ты, то эта женщина – твоя мать.
Я, не отрываясь, смотрел на убитую женщину. По моим щекам текли слезы. Не знаю, что подумал тогда Егор, но мне ее было безумно жаль. Нет, я ее не вспомнил, хотя отдаленно понимал, что мы с ней встречались в моей прошлой жизни. Больше всего меня тяготила мысль о том, что она погибла из-за меня. Пусть я не прямо виноват в смерти этой женщины, но косвенно чувствовал свою вину.
Егор не сводил с меня глаз. Он следил за каждой моей эмоцией, за каждым жестом и понимал, что мать была права. И сам он был прав, поверив своему природному чутью. Но, черт возьми, как распутать этот клубок, на который продолжают наматываться новые неизвестные нити? Егор почувствовал, как сильно он устал и, попрощавшись с нами, вышел на улицу, где его уже ждал Тимур.
Василич еще долго смотрел в окно и молчал. Если бы я в тот момент не был настолько глубоко погружен в свои собственные мысли, я бы наверняка заметил, как тяжело сейчас Василичу. Но он ничего не говорил, ничем не выдавал своих мрачных дум. Внезапно лицо его изменилось, и он широко улыбнулся, начав что-то рассказывать, иллюстрируя историю разными жестами.
– Макс, ты слышишь меня?
Я встрепенулся и понял, что не разобрал ни единого слова из рассказа Василича.
– Извини, Василич, задумался. Можешь еще раз повторить?
– Бывает. Я тебе про Тимура рассказывал.
И Василич рассказал историю, которая в очередной раз убедила меня, что Тимур – это не просто собака и даже не просто волк. Дело было так. Василич, найдя в лице Тимура достойного собеседника, как-то летним днем сидел и жаловался ему, что, мол, неплохо бы кружку молока деревенского. Уж очень Василичу захотелось. Тимур его выслушал, развернулся и убежал. Василич тогда подумал о том, что собака всегда собакой останется. Собака – это не человек, который поймет, поддержит и поможет. С этими мыслями он задремал. Просыпается Василич и видит такую картину: Тимур ведет на веревке к нему козу с полным выменем молока. Коза упирается, идти не хочет, а он ее тянет за собой. И смех, и слезы. Василич надоил себе кружку молока и сам отвел козу обратно в деревню, нашел ее хозяина и извинился за проступок Тимура. Хозяин козы не стал ругать собаку, посмеявшись над его сообразительностью, дал Василичу с собой еще молока и хлеба, а Тимуру небольшой пакет с косточками.
Я, кажется, немного отвлекся от свалившихся неприятностей и смеялся вместе с Василичем, добавляя метафорических красок в его рассказ. Такими нас застал Андрей Иванович.
– Я вижу, весело тут у вас, – улыбнулся он.
– Василич про Тимура рассказывает.
– А у меня есть новости для Данилы Васильевича. Как, Данила Васильевич, готов к новостям, а? – спросил Андрей Иванович и с видом заговорщика оглядел нас обоих.
– Выписываете меня док? Вещи собирать? – обреченно спросил Василич, потому что других новостей ему ждать было неоткуда.
– Можно и так сказать, – еще загадочней прошептал док, подмигнул Василичу и вышел за дверь палаты.
Мы с Василичем смотрели друг на друга и ничего не могли понять. Что с Андреем Ивановичем? О каких новостях он говорил и почему ушел? Однако наше замешательство было недолгим, потому что в палату вошла Аня. Василич не верил своим глазам, которые он все время тер и боялся их полностью открыть. Я не знал Аню, но сразу все понял. Мое уважительное отношение к Андрею Ивановичу, возникшее с первых дней нашего знакомства, сейчас преобразовалось в чувство нескрываемого обожания.
Аня выглядела не менее растерянной, чем Василич. Какое-то время она стояла возле двери и плакала. Молчание нарушила маленькая девчушка Маринка, внучка Василича, которую он так мечтал увидеть. Она подбежала к дедушке и крепко обняла его своими худенькими ручками.
– Деда, я так соскучилась! А ты всегда был тут? Мама говорила, что ты на небе. Я просилась к тебе, но мы только на кладбище ходили, а мне там совсем не нравится, не то, что тут!
Маринка могла еще долго тараторить, но Василич так сильно прижал ее к себе, что ее голос стало совсем не слышно. Аня опомнилась от первого шока и подошла к отцу. Она, кажется, еще не верила, что перед ней сейчас ее родной отец, пусть не совсем здоровый, но точно живой.
– Папа, – с трудом выговорила она.
– Доченька моя родная, – ответил ей Василич и нежно взял Аню за руку, – ты прости меня, пожалуйста.
– Да тебя-то за что, пап? Это я во всем виновата…Мы же с Маринкой тебя похоронили год назад… А ты живой… Такого не бывает…Мне Андрей Иванович рассказал про тебя, а я не поверила. Маринка уговорила в больницу сходить.
Василич ласково смотрел на свою внучку и дочку. За наше недолгое знакомство я еще ни разу не видел его таким счастливым.
– Как же получилось, что вы меня похоронили-то, расскажи, – обратился Василич к Ане.
Аня долго не могла собраться с мыслями, не до конца веря в то, что ее отец живой, рядом с ней, держит ее за руку через год разлуки. Она немного помолчала, а потом рассказала историю, от которой кровь стыла в жилах не только у Василича, но и у меня.
– В тот день…Ну, когда ты ушел из дома…Точнее, я тебя из дома…Прости…
– Не нужно, Анечка, продолжай, – мягко прервал ее Василич.
Аня кивнула головой и первый раз за все время посмотрела отцу в глаза. Она отметила для себя, как сильно он постарел за этот проклятый год.
– В тот день я была злая на тебя. Пришла домой, Маринка одна, плачет. Позвонила тебе, а телефон выключен. В общем, собрала я все вещи, куртку сверху положила и в карман паспорт засунула, на всякий случай… Пап, я не хотела тебя выгонять… Думала, ты испугаешься, поймешь что-то… А ты ушел. Я до вечера тебя прождала, а потом Маринку у соседки оставила и пошла тебя искать. Всю ночь искала, но найти не смогла. На следующий день в полицию пошла, заявлять о твоей пропаже. Там мне сказали, что через три дня искать начнут. Я ждала тебя дома. Извелась вся. А через неделю…Морозы начались сильные…И вот…Позвонили мне из полиции, сказали, что нашли тебя на улице…Замерз, мол, опознать надо…Я пришла в морг, а там ты…Точнее, я тогда так подумала…Синий весь, сморщенный…И куртка, которую я своими руками в сумку укладывала…В куртке твой паспорт нашли…Ну и вот…Похоронили… Я памятник поставила. Идем с Маринкой домой, а там Андрей Иванович нас ждет…Папочка, прости меня, я тебя очень сильно люблю…Прости…Никогда тебя никуда не отпущу больше…Никогда, слышишь?
Марина прижалась к груди отца и навзрыд расплакалась. Василич нежно гладил ее по голове и долго ничего не говорил. Потом украдкой смахнул слезу.
– А я, ведь, в тот день не пил…Сердце разболелось, пошел в аптеку за таблетками. В аптеке очередь была. Мне совсем плохо стало. Вышел на улицу, на лавку сел отдышаться. Задремал, наверное. Чувствую, малец какой-то меня за плечо трогает, спрашивает, нужна ли помощь. Я встал и домой пошел, а там…Сумка на пороге стоит…Хотел тебе объяснить все, да не стал. Гордость не дала. Подумал тогда, раз ты так решила, чтобы я из дома ушел, значит, так тому и быть. Вышел на улицу, а куда идти не знаю. Пошел на вокзал. Там тепло было, разморило меня, уснул…Проснулся – сумки нет. Ни вещей, ни документов, ни телефона. Пошел налегке, куда глаза глядят…А тут вон, значит, как вышло…Не на пользу мои вещи воришке пошли…Царствие ему небесное…Ты, дочка, не плачь. Раз уж так случилось, что меня раньше времени похоронили, то жить долго буду…Примета такая есть.
Все это время Маринка сидела рядом и смотрела на своего дедушку, широко открыв глаза. Я внимательно посмотрел на нее: бледная кожа с синюшным оттенком говорила о том, что девочка чем-то больна. Я не хотел влезать в разговор, но потом не выдержал и обратился к Ане:
– Извините, пожалуйста, ваша девочка болеет чем-то? Вид у нее не очень здоровый…
Аня посмотрела на меня, потом на Марину и на отца, и снова заплакала.
– Порок сердца у нее сложный. Операция срочная нужна. А у меня денег нет. В фондах помощи очереди большие. В Клину хирург есть хороший…Лучший, можно сказать…Точнее был хороший, да весь вышел, – с какой-то долей иронии сказала Аня.
– Почему вышел? – не понял я.
– Да все просто…Я пришла к нему в клинику, а мне сказали, что он сейчас не оперирует и вообще редко появляется на работе. Адрес его нашла через знакомых, домой к нему приехала, а он…
– Что – он? Говори, не томи, – потребовал он дочери Василич.
– Пьет много…Разговаривать со мной не стал. Но его можно понять. Что ему до моих проблем, когда у самого сын пропал…
Меня словно ударило током. Уж не тот ли это мальчик, в похищении которого все меня обвиняют? Не может быть таких совпадений…Хотя, почему не может? Город маленький, дети не каждый день пропадают. Аня внимательно посмотрела на меня.
– А я вас знаю…Это же вы! Вы похитили ребенка! Это из-за вас моя дочь теперь умирает! Пап, это же он, я его узнала!
– Не он это, Аня, ошибаешься ты, – довольно резко сказал Василич, – Максу я жизнью обязан. Если бы не он, ты бы меня второй раз сейчас хоронила…
– Да он это, он! Точно! Я помню его фотографию! – не унималась Аня, – вот, только глаза…Другие какие-то…
– Говорю тебе – не преступник он. Длинная история, потом расскажу как-нибудь и тебе, и Маринке, когда она поправится.
– Она не поправится, пап…надежды больше нет.
– Глупая ты. Разве можно так говорить. Надежда всегда живет, пока человек жив. Поправится Маринка. Обязательно поправится. Да, Мариш? – нежно погладив по голове внучку, спросил Василич.
– Я буду очень-очень стараться, – совсем по-взрослому заявила Маринка и уткнулась Василичу в плечо.
– Анюта, все будет хорошо. Мы теперь вместе, следовательно, справимся. Помнишь, как Омар Хайям говорил? «Не хмурь бровей из-за ударов рока. Упавший духом, гибнет раньше срока».
Василич ободряюще улыбнулся дочери и внучке. Уходя, Аня еще на минуту остановила на мне свой взгляд, наполненный лютой ненавистью, но ничего не сказала, видимо, чтобы не расстраивать отца. Для меня это стало последней каплей. Я замкнулся в себе. Меня донимали собственные мысли о том, что я виноват в похищении ребенка, смерти хорошей женщины, прогрессирующей болезни Маринки и бог знает, в чем еще.
Я очнулся, когда рядом со мной сидел Андрей Иванович. Василича в палате не было. Док что-то мне говорил, но я не понимал ни одного его слова. Силился понять, но не мог. Он повернул меня к себе, внимательно посмотрел мне в глаза и заставил себя слушать.
– Макс, что тебя так гложет? Все же хорошо было.
– Чувство вины, док…Чувство вины. Все вокруг считают меня виноватым, а я не знаю, сделал я что-то плохое или нет.
– Я знаю, что ты не виноват. Не сидел бы тут возле тебя, не разговаривал бы с тобой, если бы хоть на один процент в тебе сомневался.
– Почему, док? Ты же совсем меня не знаешь. Я и сам себя не знаю, а ты и подавно…
Андрей Иванович задумался. Потом взял меня за плечо, посмотрел в глаза и сказал:
– Макс, понимаешь, жизнь – это такая штука, когда у каждого человека на все должно быть свое мнение. Вот, представь, что ты стоишь на своем поле, про которое мне рассказывал. Из твоих воспоминаний. Так вот. Стоишь ты на поле, а рядом куча навоза. Представил?
Я не понимал пока, что пытается до меня донести Андрей Иванович и коротко кивнул. Он продолжал:
– Вот представь теперь, что на эту кучу навоза со всех сторон слетается невероятное количество мух. Миллионы маленьких насекомых пролетают мимо тебя. Ты поверишь им, что навоз – это вкусно?
Я ошалел от такой метафоры, но она, кажется, вернула меня к действительности.
– Спасибо, док. Я все понял.
ГЛАВА 20
Из больницы Егор отправился в свое родное звенигородское отделение полиции. Во-первых, сейчас ему была необходима помощь Семена Петровича, поскольку он совсем запутался в расследовании, а во вторых звонил патологоанатом, тот самый весельчак Семеныч, и сообщил, что у него есть новости для Егора.
Тимур шел рядом, изредка посматривая по сторонам. Казалось, что он тоже о чем-то задумался. В кармане Егора привычно зазвонил сотовый телефон.
– Я слушаю, – коротко бросил он в трубку.
– Егор, это Алексей из Клина, по убийству Говоровой…
Капитан Михайлюк ждал этого звонка и заметно оживился в надежде, что хоть что-то станет ясным.
