Читать книгу: «Асины журавли», страница 2
Глава 3. Масленица
Асю разбудил аппетитный запах пекущихся блинов. Луч солнца скользил по выбеленному боку печки. Рядом уютно посапывала спящая Верочка, согревая Асину спину. За печкой негромко переговаривались бабушка Матрена с Варей. Зашипела сковорода, в сарайке замычала корова – родные, с детства знакомые звуки. Как же скучала Ася по дому, семье все долгие шесть лет монастырской жизни! Послушницам редко разрешалось навещать своих родных, только по особым случаям, тем дороже были эти дни для сестер. Вчера настоятельница отпустила их домой по случаю Масленицы, попрощаться с родными: Анастасии предстоял постриг в монахини, через месяц врата монастыря закроются за ней навсегда.
Но это будет только через месяц, а пока впереди несколько счастливых дней дома. Ася тихонько выскользнула из-под одеяла, прошлепала босыми ногами по теплым доскам пола. В горнице сестра Варя хлопотала у печи, бабушка процеживала только что надоенное молоко, на столе высилась горка блинов, и попыхивал самовар. Ася стянула верхний блин – горячий, кружевной. Как же вкусно!
– Ох, Варя, какая ты хозяйственная-то! Женихи за такой невестой в очередь выстраиваться должны, – сказала она, наливая себе чай и устраиваясь на любимом месте у окошка.
– Да зачем мне очередь? Одного вполне достаточно, – пожала плечами сестра.
– Одного? – брови Аси поползли вверх. Она перевела удивленный взгляд с сестры на бабушку. – Никак посватался кто?
– И правда, чего мелешь? – проворчала Матрена. – Есть у Варюшки жених, Захаром Шамониным зовут. В аккурат опосля Пасхи, Бог даст, обвенчаются, свадебку сыграем.
Ася перестала жевать, уставилась на сестру.
– Варь, а ты не боишься?
– Чего?
– Замуж выходить. Вдруг он тоже… опойка, как наш папка.
– Нет, – улыбнулась сестра, – Захар не такой, он добрый, котенка, и того не обидит. Вот он зайдет, сама увидишь.
– А как же бабушка? Ты уйдешь, она одна на старости лет останется?
– Не уйду. Захар пришлый, рыбинский он, к нам в избу жить придет, и бабуля с нами будет.
Из запечного закутка, зевая и потягиваясь, вышла заспанная Верочка.
– Вы чего меня не будите-то? Я так все блины проспать могу, – заворчала она.
– Вер, слышь-ко, Варвара наша замуж собралась. На пасху под венец пойдет.
– Ну так и пора уже, – подала голос Матрена. – Двадцать второй годочек девке пошел, засиделась. И мужик рукастый нам в дом ох как нужен! Забор вон поправить, и крыша сараюшки протекает… Да мало ли мужской работы в хозяйстве? Сколь можно Петра-то просить? У него своих забот хватает. А Ванятка мал ишо.
Глаза Верочки загорелись любопытством. Она порывисто обняла сестру.
– Ой, Варя, а какой он, твой жених? А как он к тебе посватался? А где познакомились? А фата у тебя будет? – засыпала она вопросами Варвару.
– Да Захар скоро придет, сами увидите, какой он. Не висни на мне, у меня блин сгорит, – отбивалась Варя от младшей сестры.
– А мы-то с Верой и на свадьбе не погуляем, и на венчание не попадем, – опечалилась Ася. – Запрещено нам, монастырским, на свадьбах присутствовать.
– Мы молиться за вас будем, – Верочка перекрестилась на киот с иконой.
После завтрака сестры Севастьяновы в сопровождении Вариного жениха отправились в город, на масленичное гулянье.
Захар Шамонин оказался учителем словесности, недавно назначенным в слободскую церковно-приходскую школу. Пенсне на цепочке, форменная фуражка с лакированным черным козырьком, пушистые русые усы и небольшая бородка придавали ему солидности, так что девушки даже заробели в его присутствии. Но на деле молодой человек оказался добродушным любителем побалагурить, и Ася с Верочкой быстро освоились, словно давно знали будущего зятя.
Решено было отправиться в самое сердце праздника – в город, на Сенную площадь. Ну и что, что далеко? Разве это помеха для молодых, если хочется повеселиться?
Погода явно намекала на скорую весну. Под ботинками хлюпал подтаявший снег, солнце искрилось в бахроме сосулек на стрехах домов. Воробьи радостно праздновали конец холодной зимы, им и невдомек, что впереди еще мартовские метели.
Базарная площадь шумела и пела на все лады: тут и дудки скоморохов-зазывал, и гармошка трактирного гуляки, и крики торговок, и детский смех, и отчаянный визг девчат на качелях. Глаза у сестер разбежались, хотелось всего и сразу: и прокатиться на карусели, и полетать на доске, висящей на цепях, и поглазеть на представление бродячих кукольников. Весело!
Захар купил сестрам угощение – красных карамельных петушков и медовых пряников. Вкусно!
Верочка то и дело пугалась, одергивала старших сестер, а Захар наоборот подзуживал, и Ася с замирающим сердцем подлетала на доске, как ей казалось, к самым облакам – ой, не ерыкнуться[1]бы!
Все хорошее имеет свойство быстро заканчиваться. Надвигались сумерки, пора было отправляться в обратный путь. И они, было, пошли, но их внимание привлек балаганный зазывала в кафтане, отороченном красной тесьмой. На колпаке трепетал пучок разноцветных лоскутов. Забавный человечек выделывал кренделя перед шатром цирка и кричал:
– Представление начинается!
Сюда! Сюда! Все приглашаются!
Стой, прохожий! Остановись, на наше чудо подивись!
Барышни-вертушки, бабы-болтушки,
Старушки-стряпушки, солдаты служивые,
И дедушки ворчливые,
С задних рядов протолкайтесь, к кассе направляйтесь,
За гривенник билет купите и в балаган входите!
– А давайте посмотрим представление? – загорелась Ася. Уж очень ей не хотелось, чтобы этот замечательный день так быстро закончился.
– Да ты чё хоть? В балаган! Грех какой, – глаза Веры стали круглыми как пятаки.
– Так Масленица же! Сейчас развлекаться не грех. Мы же больше никогда этого не увидим в своем монастыре. И мы пока послушницы, не монашки. Ну пожалуйста! Там фокусы, дрессированные собачки, канатоходец, – Ася показала на яркую афишу возле окошка кассы.
– Да темняет уже, домой нам пора, – Варя в сомнении посмотрела на Захара, а тот неожиданно поддержал Асю:
– Успеем домой-то. Извозчика возьмем. Когда еще удастся посмотреть цирковое представление? Труппа, говорят, хорошая, из Варшавы.
Возле кассы действительно собралась небольшая очередь. Не слушая робкие возражения Веры, Захар купил билеты, и через несколько минут вся компания усаживалась на свои места под полотняным куполом. Они с любопытством рассматривали круглую арену, посыпанную опилками и устланную брезентом, балкончик над плюшевым занавесом, шумную разномастную публику. Внизу, ближе к арене, рассаживался народ почище, понаряднее – купеческого звания, чинуши; выше, на галерке, попроще – из рабочих да слободских; а в ложе напротив занавеса занимали мягкие кресла нарядные дамы с веерами и кавалеры в сюртуках.
На балкончике рассаживались за свои инструменты музыканты. Неожиданно грянули фанфары, тапер заиграл на пианино бодрый марш, занавес раздвинулся, и на арену двумя шеренгами вышли девушки в гусарских ментиках и киверах, украшенных плюмажем. На девушках были пышные короткие, едва прикрывающие колени, юбочки. Стройные ноги обтягивали белые чулки. Верочка, увидев это, ойкнула и перекрестилась:
– Свят, свят, свят… Говорила вам, нельзя сюда идти! Безобразие бесовское…
Она порывалась встать и уйти, но на нее тут же зашипели зрители с задних рядов, пришлось смириться и сесть. А Варя с беспокойством поглядывала на довольного Захара. Ася не замечала этих волнений, она с любопытством наблюдала за происходящим на арене. Девушки выделывали па в такт музыке как одно целое, ловко крутя золочеными жезлами.
Из-за занавеса вышел мужчина во фраке, с бутоньеркой в петлице. Он торжественно прокричал что-то непонятное, и арена заполнилась артистами в полосатых трико, плотно облегающих сильные красивые тела, артистками в блестящих костюмах – представление началось. Сестры, забыв обо всем на свете, затаив дыхание, наблюдали за воздушными гимнастами, борцами, канатоходцами, акробаткой, гибкой как змея. И Верочка со всеми вместе заразительно хохотала над проказами клоуна. Вновь ведущий вышел на опустевшую арену, прокричал что-то неразборчивое, Ася разобрала только «Стани́слав Бартошевский!». Рабочие прикрутили фитили ламп. В полумраке раздалась зловещая барабанная дробь, а когда свет вспыхнул вновь, зрители увидели посреди арены закутанную в черный плащ фигуру в цилиндре. Артист раскинул руки в белых перчатках, и плащ вдруг оказался алым. По рядам пронесся вздох удивления. Дальше происходили невероятные вещи: то в руках фокусника невесть откуда возникали цветы, то из цилиндра вылетал голубь, то из перевернутого стакана с водой не проливалось ни капли.
Затем фокусник попросил у господ, сидящих в первом ряду, какой-нибудь небольшой предмет. В руках у него оказались карманные часы. Один пасс руками – и часы исчезли! Хозяин часов заволновался, потребовал вернуть ценную вещь.
– У меня, уважаемый, ваших часов нет, извольте убедиться. Но я сей же час найду, кто их прикарманил.
Бартошевский одним прыжком преодолел барьер, взбежал по ступеням прохода и остановился возле Аси, пристально посмотрел ей в лицо. В зеленовато-карих глазах она увидела золотистые искорки, яркие губы изгибались в лукавой улыбке, узкая ладонь с длинными пальцами изящным жестом раскрылась перед ней. Она ощутила еле уловимый аромат лаванды.
– Барышня, верните этому господину часы, – сказал он так громко, что слышно было во всем шатре.
– Я… у меня их нет.
– Потрудитесь проверить карманы. Думаю, они у вас.
Ася сунула руки в карманы расстегнутого тулупа… и вытащила злополучные часы.
– Мерси! – артист склонился в шутливом полупоклоне, поцеловал руку совершенно ошеломленной барышни и под аплодисменты зрителей легко сбежал по ступеням к просиявшему хозяину ценной вещицы.
Дальнейшее действо Ася видела как в тумане. Вокруг артиста танцевали девушки в летящих одеждах, похожие на миражи. Одну из них он заключил в черный пенал, а когда под барабанную дробь открыл его, девушки там не оказалось. Зрители вновь заволновались. Верочка, бледная, испуганная, крестилась и молилась. Барабан смолк, зазвучала скрипка, и из-под купола шатра спустились увитые бумажными цветами качели, на которых покачивалась и посылала всем воздушные поцелуи та самая девушка. На этом представление окончилось.
Все последующие дни в родной слободе Асю не покидала задумчивость. Если днем ее отвлекали разговоры, забавы, домашние хлопоты, то ночью, стоило ей закрыть глаза, как перед ней вновь и вновь возникали карие глаза с искорками, лукавая улыбка, раскрывающаяся как цветок рука с нервными пальцами. Ей снились танцующие девушки в легких одеждах, рукоплещущие ряды зрителей. Неужели вся эта яркая, пестрая, праздничная жизнь не для нее? Неужели она так и останется безымянной, безликой певчей на клиросе? И никогда никто не подарит ей такой взгляд, каким Захар смотрит на Варю? И даже имени своего она лишится при пострижении в монахини. Отказаться от пострига? Но куда ей деваться? На что жить? В родительском доме она только гостья. Нет у нее пристанища, никому-то она не нужна в миру.
Вот и последний вольный день, Масленица заканчивается, начинается Великий пост. После обеда сестры попрощались с родней, Петр отвез барышень через Волгу в город до церкви Ильи Пророка, сам отправился дальше по делам. Чем ближе подходили сестры к монастырю, тем большее волнение охватывало Анастасию.
– Ну что ты медлишь? – поторапливала Вера. – Так и к вечерней службе опоздаем. Матушка Феофания недовольна будет.
Ася остановилась в нескольких метрах от монастырских ворот.
– Не пойду я дальше, иди одна. Здесь и простимся.
– Господь с тобой, что ты такое говоришь? Предупреждала я, не надо в этот цирк идти. Бесовское развлечение. Ты после того вечера сама не своя ходишь. Вот и завлек тебя искуситель в свои тенёты. Попросим матушку молебен отслужить о твоей душе, увидишь – отпустит, и успокоишься. Пойдем скорее.
– Верочка, а тебе не страшно, что у тебя не будет ни семьи, ни деток, ничего, кроме монастырской кельи, служб и послушаний? Через два года, как исполнится восемнадцать, примешь постриг и все? Никакой другой жизни?
– Не страшно. Наоборот, мне хорошо, спокойно в монастыре. Стану Христовой невестой, Бог убережет нас от мирских искушений, не даст в обиду. Ну не пугай меня разговорами, пойдем уже!
– Нет, это не для меня. Прости!
Анастасия обняла сестру, поцеловала и пошла, почти побежала прочь.
Вера перекрестила ее спину, прошептала: «Храни тебя Господь…». Постояла в надежде, что сестра одумается и вернется, не дождалась и вошла в кованые ворота монастыря одна.
[1]Не упасть бы (ярославский говор)
Глава 4 Фокусник
На Сенной площади было малолюдно. Ветер заметал остатки праздничной мишуры, рабочие разбирали карусель. Из шапито выносили кресла, грузили их на подводы, внутри шатра раздавался стук молотков. Ася с кошачьей осторожностью вошла внутрь. Никто ее не остановил, не обратил внимания, словно на ней была шапка-невидимка. В шатре без красочного убранства все выглядело иначе: голо, неприглядно. Ася обогнула арену, с которой рабочие сгребали опилки, вошла в служебный ход и оказалась на заднем дворе, огороженном крытыми повозками. В сгущающихся мартовских сумерках плясало пламя костра. Возле огня грелись несколько человек. Женщина что-то помешивала в котелке, пахло пшенной кашей и лошадьми.
Ася подошла к рабочему, разбиравшему металлическую конструкцию.
– Сударь, подскажите, где можно найти господина Бартошевского, фокусника?
– Ну я Бартошевский. Чего надо?
Рабочий обернулся, и Ася с удивлением узнала в нем того самого красавца, который занимал ее мысли последние дни. Без грима, фрака и цилиндра он больше походил на приказчика из лавки колониальных товаров.
– Я… Вы меня не узнаете? Ну, часы… у меня в кармане… на представлении. Помните?
– Ну, допустим, и что?
Ася и сама не могла объяснить, почему пришла именно к нему, почему решила, что их что-то связывает, что он должен ее узнать.
– Я хочу работать в цирке, хочу выступать с вами, – сказала, словно в омут нырнула.
– Выступа-а-ать? А что ты умеешь?
– Я?
– Ты, ты. Что я умею – я знаю.
– Петь умею. Я хорошо пою, всем нравится.
– Это в цирке без надобности. Здесь надо быть гибкой, смелой и выносливой, уметь красиво двигаться и пахать как каторжная. Танцевать хоть умеешь?
– Умею… Научусь, то есть…
– Понятно. Ноги покажи.
– Что?
– Ноги, говорю, покажи.
Ася в растерянности приподняла подол и выставила вперед поочередно одну и другую ноги. Бартошевский рассердился, сказал раздраженно:
– Барышня, ты была на представлении, видела, в каких костюмах танцуют мои ассистентки. Надо иметь красивые ноги и стройную фигуру. Что ты мне щиколотки показываешь? Стесняешься – сиди дома.
Ася зажмурилась и задрала подол выше колен. Фокусник обошел вокруг нее, почесал подбородок, скомандовал:
– Тулуп сними.
Она послушно скинула тулуп, поежилась на холодном ветру. Фокусник еще раз обошел вокруг нее, окинул оценивающим взглядом. «Как кобылу покупает», – подумала Ася. В ее душе нарастали недоумение, обида, ведь она ожидала совсем другого отношения, но монастырская привычка к смирению одержала верх над чувствами.
– Одевайся, простынешь, – вновь скомандовал Бартошевский. – Тебя как зовут? Чья будешь? Родители не хватятся?
– Не хватятся. Сирота я. Анастасия Севастьянова.
– А чем живешь, Анастасия Севастьянова?
– В церковном хоре пою… пела.
– О как! Из церкви да в цирк. Отчаянная ты, однако, – Бартошевский заулыбался, его взгляд потеплел, и в глазах вновь заблистали искорки.
– Зося, – окликнул фокусник проходившую мимо девушку, – вот барышня просится к нам в труппу.
В девушке, которую приняла бы за обычную мещанку, встреть ее где-нибудь на улице, Ася узнала ту самую сияющую блестками артистку. Это она сначала исчезла в темном ящике, а потом внезапно спустилась из-под купола шапито.
– Это вместо Клары взять хотите? А что? Комплекция подходящая, росточком такая же, костюм, пожалуй, впору придется. Упитанная чуток, но у нас быстро похудеет.
– Лучше бы, конечно, цирковую… Эту еще обучать и обучать.
– Обучим, лишь бы не трусила. Я тоже не в опилках родилась.
– А вот сейчас и проверим, годится или нет. Айда на арену.
Ася с Зосей стояли посреди круглого пространства, с которого все еще сгребали опилки.
– А что случилось с Кларой? – осмелилась спросить Ася.
– Да ничего плохого. Беременная, замуж собралась. И с тобой ничего плохого не случится, не бойся.
Сверху спустились качели. Вблизи, без цветочной гирлянды, они выглядели как обычные, только с узкой перекладиной вместо доски.
– Садись, – сказал подошедший Стани́слав, – держись крепче, станет страшно – скажи, опустим на арену.
Он надел на Асю пояс, тросик от которого пристегнул к стропе качели и крикнул кому-то в сторону:
– Вира!
Качели дрогнули и медленно поползли вверх. Пол уходил все дальше вниз. Сидеть на узкой перекладине было очень неудобно, даже больно. Ася намертво вцепилась в стропы. Ей почти сразу захотелось крикнуть «хватит!», но она уговаривала себя: «Еще чуть-чуть, еще пару секундочек…». Боялась посмотреть вниз и разглядывала приближающийся купол.
– Стоп! – раздалось снизу.
Качели дрогнули и остановились, слегка раскачиваясь. Ася посмотрела под ноги и удивилась, как она, оказывается, высоко. Снизу расстояние до купола вовсе не выглядело таким уж большим, но сверху!.. Голова сразу закружилась.
– Майна! – крикнул фокусник, и Ася поехала вниз. Ноги коснулись пола, она спрыгнула с перекладины, но разжать пальцы рук сразу не смогла, их свело судорогой. Потребовалось несколько секунд, чтобы отпустить стропы.
– Ну что ж, годишься, беру тебя в ассистентки, – улыбнулся Станислав. – Зося, забирай новенькую под свое крыло, будешь ее обучать.
К утру на месте шапито была только утоптанная земля, по которой ветер лениво гонял обрывки афиш, клочки сена. На рассвете обоз с цирковыми артистами, реквизитом и дрессированными животными покинул Ярославль. Новая знакомая крепко спала, плотно завернувшись в одеяло, а от Аси сон бежал. И дело было вовсе не в жестком тюфяке, а в мыслях, тревогах и предвкушении приключений. От жаровни с тлеющими углями шло тепло, но в кибитке все равно было холодно. Ася вылезла из-под одеяла, завернулась в свой тулуп и высунула голову из-под полога.
Занимался поздний мартовский рассвет. Алая полоска над горизонтом ширилась, окрашивая тревожными отсветами сизые тучи. На ее фоне четко вырисовывались темные силуэты голых деревьев. Над ними кружили черные птицы, то ли вороны, то ли грачи. Показался краешек солнечного диска. Светило уверенно выбиралось из плена облаков. Еще минута – и засияло, вмиг изменив мир. И облака, и осевший снег окрасились в праздничный алый цвет. Серп луны над горизонтом бледнел, словно растворяясь. Небо быстро светлело, от ночи не осталось и следа.
Ася и сама не заметила, как в порыве чувств запела тропарь воскресный, сначала тихонько, чтобы не разбудить Зосю, затем увлеклась, и голос полетел, как в храме, торжественно и вольно, пока ворчание спутницы не прервало ее пение.
На следующий день обоз прибыл в Нижний Новгород. Ася с любопытством вертела головой. Большой, многолюдный, шумный город пугал и притягивал одновременно. Пока владелец цирка договаривался в управе о месте для шапито, Станислав пригласил девушек, работающих в его номере, в трактир, новенькую усадил рядом с собой. В ожидании полового с заказанными блюдами спросил:
– Барышни, скажите, я один слышал сегодня на рассвете, как над нашим обозом поет ангел, или вы тоже это слышали?
Все удивленно переглядывались, только Зося хмыкнула:
– Ангелов не слыхала, а новенькая спозаранок спать не давала. Петь ей вздумалось.
– Ну, раз она тебе спать мешает, могу ее в свою кибитку забрать.
Среди девушек прошелестел смешок. Зося поджала губы:
– Забирай, не впервой чать.
Ася зарделась, сказала потупившись:
– Извините, я больше не буду.
Станислав ответил уже серьезно:
– Не смущайся, поешь ты славно. Надо подумать, как использовать это в номере. Пожалуй, я сам займусь твоей подготовкой.
Сердце Аси радостно встрепенулось – Он! Сам! Она готова была учиться хоть сейчас.
Шатер разрешили установить на Софроновской площади на Нижнем базаре. Бойкое место, близость пристани и обилие магазинов обещали хорошую выручку. Пока шли работы, Бартошевский действительно взялся за обучение новенькой.
Труппа расквартировалась в «нумерах» над трактиром. Окна выходили на Волгу, запруженную пароходами, баржами, лодками. Движение на реке было не менее оживленным, чем на городских улицах. Асю поселили в одной комнате с Зосей. Девушки понемногу сближались. В редкие свободные вечера им нравилось сидеть на подоконнике, смотреть на огоньки пароходов, барж и болтать. Зося рассказывала много цирковых баек, приоткрывала секреты фокусов. Однажды, уже укладываясь спать, она вдруг сказала:
– Ты бы поосторожнее была с нашим… фокусником. Ты не первая, на кого он глаз положил. Как бы ты, открытая душа, в беду не попала. Строже будь, держи Бартошевского на расстоянии. Это я тебя по дружбе предупреждаю.
Новоявленная подруга уснула, а Ася все ворочалась, думала, вспоминая сегодняшнюю репетицию: как Станислав сжимал ее талию, помогая сделать сальто, как заглядывал в лицо, как лучились его глаза… Верить Зосе не хотелось, но с этого дня она стала осторожнее, уже не доверялась Бартошевскому так безоглядно.
Настал день Асиного дебюта. В начале представления она вместе с другими девушками вышла на арену в гусарском ментике и короткой до колен юбочке. Четко выполнив под музыку все движения, которым ее научила Зося, вернулась в кибитку, переоделась в расшитое блестками трико, струящееся полупрозрачное платье и парик – все точно такое, как на Зосе. Со зрительских мест их и не отличишь друг от друга. В кибитку заглянул Бартошевский. Вид собранный, даже строгий, нет и следа обычной дружелюбности.
– Готовы? Номер начинается, все по местам. С Богом!
Ася завернулась в темную накидку и, шепча молитвы, вскарабкалась по веревочной лестнице на самую макушку шатра. Здесь, приникнув к люку, ждала условного момента. Наверху было ветрено и страшно. Наконец Зося вошла в ящик, Станислав накинул на него покрывало и через несколько секунд сдернул. К изумлению публики ящик оказался абсолютно пуст. Ася знала, что Зося там, внутри, за фальшивым дном. Настал ее, Асин, черед. Скинув плащ, девушка нырнула в люк и села на увитую бумажными цветами перекладину. Скрипач заиграл вальс Штрауса, флейтист подхватил мелодию, качели медленно пошли вниз. Ася запела. В этот момент страх прошел, она даже начала слегка раскачиваться, словно на садовых качелях. Публика замерла, и лишь когда Асины ноги коснулись арены, зал взорвался аплодисментами. Номер имел поистине оглушительный успех. Все последующие дни у кассы цирка выстраивалась очередь, зал был полон, сборы выросли. Изменилось и отношение труппы к новой артистке, она стала своей. Но самое значимое для Аси было то, что изменилось отношение Станислава: исчезла снисходительность, а во взгляде появились не только интерес, но и теплота.
На летние месяцы цирк переехал в Ялту, поближе к состоятельным скучающим курортникам. По понедельникам у артистов был свободный от выступлений день. Днем все равно многие репетировали, готовили новые, оттачивали старые номера, зато вечером можно было отдохнуть. Станислав приглашал Асю на прогулку по набережной. В труппе заключались пари на то, как далеко зашли отношения этой парочки и когда эта идиллия закончится. Новоявленная «звезда» не замечала ни шепотка за спиной, ни поджатых губ подруги. Ася просто была счастлива и ни до кого, кроме любимого, ей не было дела. Однако, несмотря на влюбленность, помнила предупреждение Зоси, себя блюла строго. Станислава неприступность девушки распаляла все больше.
Бархатный сезон подходил к концу, гуляющих с каждым днем становилось все меньше. Количество зрителей в шапито тоже уменьшалось, билеты продавались хуже. Шли последние представления, на днях труппа собиралась покинуть благословенный Крым и перебираться в один из больших ярмарочных городов.
Станислав и Ася, прогуливаясь по набережной, спустились на опустевший пляж. Парочка села у самой кромки воды на отполированную морем корягу. Они разулись и подставили усталые ступни набегающим волнам. По контрасту с прохладным вечерним воздухом нагретая за день вода казалась теплой, ласкала кожу. Солнце, теряя яркость, спешило к горизонту. Вот коснулось краешком линии горизонта и расплылось желтком на голубом блюде моря. Оранжевая дорожка протянулась по мятому шелку воды прямо к их ногам, словно манила за горизонт. С каждой секундой солнце таяло, становилось всё меньше, вот-вот исчезнет совсем. И Станислав поспешил, пока оно не погасло, сказать то, чего и сам от себя не ожидал:
– Асенька, пойдешь за меня замуж?
Пока труппа переезжала в другие края, Ася взяла неделю отдыха и поехала в Ярославль за благословением родных.
Появление нарядной, счастливой родственницы, да еще с подарками вызвало изумление, в семье ее считали пропащей. Здоровье бабушки к тому времени стало сдавать, и ей было не до замужества внучки. Живая, не пропащая, жених нашелся – и слава Богу, одной заботой меньше. Перед Марусей, когда на том свете свидятся, совесть чиста будет.
Варя ходила на сносях, поэтому все ее мысли работали в одном направлении. Разглядывая фотокарточку будущего зятя, она сказала:
– Приличный господин, симпатичный. У вас должны родиться красивые детки. Ну, актер, что ж теперь? Тоже работа. Зарабатывает, поди, неплохо. Выходи с Богом.
Ася отправилась в монастырь свидеться с любимой младшей сестренкой. Верочка за прошедший год выросла, повзрослела, из подростка превратилась в девушку. Узнав в нарядной барышне сестру, Вера бросилась ей на шею, расплакалась.
– Я верила, что Господь не оставит тебя, молилась, чтобы ты была жива-здорова. Он услышал мои молитвы! Ты приехала!
Узнав о предстоящем замужестве, она опечалилась.
– Как я могу тебя благословить на такое? Думаю, мама была бы против брака с циркачом. И запретить не могу, ты старшая. Знаешь, поговори с матушкой Феофанией, у нее попроси благословения.
По настоянию сестры Ася решилась на разговор с игуменьей, хоть и боялась осуждения. Однако нагоняя не последовало.
– Хорошо, что ты не сделала ошибку и не приняла постриг, раз нет призвания к служению Богу. Я не одобряю стезю, которую ты выбрала, но это твоя жизнь и твое решение. А замужество дело хорошее, если любишь – выходи. Венчайся, и Господь благословит сей брак. А я молиться за тебя буду. Ступай с Богом.
С легким сердцем Ася вернулась в труппу, и на масленичной неделе, ровно через год после судьбоносного циркового представления влюбленные обвенчались.
Ася считала себя счастливицей, ведь у нее самый лучший муж – красивый, заботливый, нежный. Осуществилось ее желание блистать на публике. Она пела, и ей рукоплескали. Однако именно в те моменты, когда мы не ждем подвоха от судьбы, она преподносит нам свои сюрпризы.
