Адвокат вампира

– Моя дорогая мисс Адлер, вы должны подумать о возвращении на сцену! – пылко произнес он, кланяясь на прощание спутнице, уже усевшейся в кэб. – Вы совершаете преступление, скрывая свой талант от публики!

– Нет, мой дорогой мистер Эдкинс, – покачала та в ответ головой, – мне лестна ваша похвала, но я знаю свои истинные возможности: я упустила слишком много времени, и слишком много усилий понадобилось бы мне, чтобы все наверстать, даже при самом жгучем моем желании, которого я, к тому же, не испытываю. – Она снова покачала головой. – Нет, мне милее нынешняя жизнь.

– В таком случае, счастливцы те, кто услышит вас в Рождество. До встречи на следующей репетиции, мисс Адлер.

– В четверг, мистер Эдкинс.

Откинувшись на сиденье, пассажирка скользнула по вознице безучастно-вежливым взглядом.

– Отвезите меня в отель «Браун», – сказала она.

* * *

– Куда вы нынче, Джонатан? – спросил профессор, зажав трость подмышкой и натягивая перчатки.

– Как бы мне ни хотелось употребить время на более важные занятия, сегодня придется посетить еще несколько особняков, которые я подбираю для нашего трансильванского гостя, – ответил молодой человек. Оба спустились с крыльца, и Джонатан придержал для профессора калитку.

– Его сиятельство все еще не принял окончательного решения?

– Он очень капризен. То местоположение не подходит, то цвет фасада, то узор решетки, то история дома недостаточно кровавая. Признаться, его предшественник в вопросах недвижимости доставил куда меньше хлопот.

Ван Хельсинг фыркнул и сочувственно похлопал помощника по плечу.

– Крепитесь, друг мой. Пусть вас согревает мысль, что мои коллеги из Музея естественной истории охотно заложили бы душу ради возможности столь тесного общения с представителем иного разумного вида.

– И горько бы разочаровались, – язвительно произнес Джонатан. – Если, конечно, их не интересуют последние сплетни светского общества и новинки моды на Стрэнде.

Ранним утром движение на Вествик-гарденс-стрит было не слишком оживленным, но едва Джонатан поднял руку, перед ним словно из ниоткуда соткался кэб.

– А вы, профессор, куда направляетесь?

– Я должен представить лорду Гамильтону отчет о проделанной работе, – сказал Ван Хельсинг, садясь в экипаж. – Вы присоединитесь?

– Пройдусь пешком до подземки, – покачал головой Джонатан. Ван Хельсинг коснулся рукой края шляпы, прощаясь, и назвал кучеру адрес Британского музея.

Кэб свернул за угол и влился в общий поток. Распогодилось, и профессор невольно залюбовался городом. Некоторые дома и витрины магазинов уже начали украшать к Рождеству, полицейские важно позировали на их фоне. Обычное лондонское утро, и почтенная публика даже не задумывается, что ночью город сбрасывает маску респектабельности, показывая истинное лицо.

Карета замедлила движение: на перекрестке пытались разъехаться два омнибуса. Неуклюжие, как левиафаны, они собрали вокруг себя другие экипажи и кучку зевак. В толпе мелькнула физиономия типичного пройдохи, и Ван Хельсинг усмехнулся: в скором времени парочка прохожих лишится кошельков, часов и портсигаров.

Кэб качнуло, когда кучер направил его в переулок, чтобы объехать затор. Менее чем через четверть часа они остановились возле музея, и Ван Хельсинг с ловкостью двадцатилетнего юноши спрыгнул на землю.

– Прекрасная погода, сэр, не так ли, – услышал он приглушенный голос кучера. – Очень английская.

– Да, – отозвался Ван Хельсинг, рассеянно шаря по карманам пальто в поисках мелочи, чтобы расплатиться. Его внимание привлекла элегантная коляска, остановившаяся поодаль. Секунду спустя лорд Дарнем уже подавал руку поочередно двум дамам, прибывшим с ним. Одна, с лошадиным лицом, была профессору незнакома, а вот вторая… Модного кроя пальто облегало ее стройную фигуру, на лице то и дело вспыхивала улыбка. Было совершенно очевидно, что Ирен Адлер, в отличие от другой дамы, наслаждается показавшимся из-за облаков солнцем, да и компания лорда Дарнема не кажется ей неприятной.

Ван Хельсинг вложил несколько шиллингов в раскрытую ладонь кучера, и тот не глядя сунул их в карман. Его лицо, замотанное в шарф грубой вязки, было обращено к вновь прибывшим. В глазах загорелся странный желтый огонек, из-под шарфа послышалось несколько слов на французском языке.

– Что вы сказали? – переспросил профессор, решив, что кучер обращается к нему.

– Я говорю, эта женщина меня преследует, – ответил кучер и весело добавил: – Полно, «мистер Андерсон», неужели вы меня не узнали в этом маскарадном костюме? – Он хихикнул и подмигнул Ван Хельсингу.

– Эрик? – сказал тот с удивлением в голосе. – Ах да, вы же на работе.

– Истинно так, сэр-р, – кивнул в ответ бывший Призрак Оперы, нарочито грассируя.

– Профессор! – лорд Дарнем окликнул Ван Хельсинга, приветственно помахал рукой и сказал что-то своим спутницам.

– Я буду поблизости, – сообщил Эрик. – Во сколько вас забрать?

– Право, затрудняюсь ответить. Наверное, двух часов мне хватит, чтобы закончить все дела.

Эрик погладил свою лошадь по морде и кивнул.

– Вы знакомы с мисс Адлер? – спросил Ван Хельсинг.

– Еще чего, – буркнул Эрик и поспешно занял свое место на козлах.

Минутой спустя состоялось знакомство профессора и драгоценной супруги лорда Дарнема, после чего вся компания направилась к входу в музей.

Лорд Дарнем выразил радость от встречи с профессором, сообщил, что давно намеревался показать жене сокровища Британской короны, потом он говорил что-то еще, леди Дарнем при этом кисло улыбалась, а мисс Адлер следовала за супругами с безмятежным видом.

Ван Хельсинг замедлил шаг, поравнялся с Ирен и предложил ей руку.

– Профессор, как я рада, – негромко сказала она. – Признаться, согласилась на экскурсию по музею только в надежде встретить вас. Лорд Дарнем говорил, что вы работаете над какой-то загадкой и в это время дня вас всегда можно застать в хранилище.

– Да, сударыня, ваш покорный слуга заделался египтологом, – с улыбкой ответил Ван Хельсинг. – Вы, как я вижу, знакомы с лордом?

– С лордом почти нет, – сказала Ирен. – А вот леди Дарнем я когда-то неплохо знала. Теперь возобновила знакомство. И на днях подсказала идею прогуляться по музею.

У входа в египетский отдел музея их встретил сам глава Фонда исследования Египта. За его спиной, в глубине первого зала, угадывались очертания каменных саркофагов, изваяния богов и огромная голова от статуи Аменхотепа. Ван Хельсинг отрицательно покачал головой на невысказанный вопрос лорда, и тот, удовлетворенный, точнее, обрадованный этим ответом, лично показал дамам самые дорогие экспонаты из коллекции, после чего леди Дарнем, разочарованная невзрачным обликом черепков и клинописных табличек, захотела осмотреть греческие амфоры. С непередаваемым выражением на лице лорд Дарнем увел ее.

– Мисс Адлер, – сказал Ван Хельсинг лорду Гамильтону, – давно интересуется археологией, но не парадной ее стороной, прочно закрепленной на подставке и укрытой стеклянным колпаком, а, так сказать, археологией в первоисточнике.

Мисс Адлер, в первый момент безмерно удивленная, кивнула и улыбнулась самой обворожительной своей улыбкой.

Лорд Гамильтон немедленно пригласил ее в святая святых музея – хранилище, куда допускались лишь избранные. Спускаясь по служебной лестнице в подвал, Ирен незаметно пожала руку Ван Хельсинга.

Огромное холодное помещение состояло будто бы только из стеллажей, ящиков, коробок и полок.

Фараон Джеммураби, вернее, его мумия с аккуратно снятыми бинтами, во всей красе возлежал на столе и приковывал к себе взгляды. Не сказать, чтобы его размеры были внушительными, напротив, при жизни это был невысокий мужчина, а после смерти, выпотрошенный и высушенный, вовсе стал размером с ребенка. На том, что осталось от лица, застыла презрительная гримаса, подбородок надменно вздернут, руки с крючковатыми пальцами скрещены на груди. Чтобы скрыть отвращение, Ирен с преувеличенным любопытством стала рассматривать крышку саркофага, стоявшего неподалеку от стола, – на крышке и стенках частично сохранился узор, рисующий, вероятно, посмертный путь фараона и ожидающий его удел. Ван Хельсинг в это время вполголоса разговаривал с лордом Гамильтоном.

– Стало быть, – сказал лорд, получив от профессора папку с бумагами и теребя кончики страниц, – вы точно установили невозможность…

– Сударь, – мягко ответил Ван Хельсинг, – я провел надлежащие анализы со всем тщанием. Могу вас заверить, у многоуважаемого фараона нет ни малейшего шанса когда-либо вдохнуть снова полной грудью, скушать на обед свое любимое блюдо или удовлетворить какие-либо физиологические потребности. Он мертв, мертв так давно, что и говорить здесь не о чем.

С каждым словом профессора улыбка на лице лорда Гамильтона становилась все шире и шире, а к концу речи и вовсе растянулась до ушей.

– Ну, а с юридической точки зрения? – решил он убедиться окончательно.

– Я привез вам бумаги, которые подготовил мой помощник. В них рассмотрено несколько прецедентов и приведены статьи закона… – лорд Гамильтон прервал его, схватив поспешно всю пачку бумаг, и метнулся к Ирен. Он бережно перехватил из ее тонких пальцев какой-то, видимо, особенно дорогой его сердцу черепок и вернул в коробку, в компанию совершенно идентичных по форме, размеру и цвету образцов.

– Я бы рекомендовал, – сказал лорд, когда Ирен, словно уличенная в краже пастилы примерная девочка, покраснела и потупилась, – не прикасаться к экспонатам. Проклятье гробниц, моя дорогая, – поспешно добавил он, видя смущение гостьи, – вещь не совсем научная, но исключать ее не следует, верно, профессор?

Ван Хельсинг, который во время исследования мумии давно уже детально рассмотрел и ощупал наиболее интересные с его точки зрения черепки, кивнул, пряча улыбку.

Чтобы загладить неловкость, лорд Гамильтон предложил Ирен посмотреть на экспонаты, которые в скором времени предстанут перед широкой публикой в отделе древностей Передней Азии. Каменные панели из дворцов ассирийских царей, предметы отправления культа древних шумеров, прекрасно сохранившиеся клинописные таблички двадцатидвухвековой давности. Раскопки – сложное дело, очень редко из земли извлекаются целые предметы, почти все находки нуждаются в реставрации. Иногда приходится ломать голову, пытаясь понять, для чего предназначена та или иная вещь, или что означает цепочка непонятных символов – текст ли это, и тогда – как его перевести, или же просто декоративный орнамент.

Гордостью экспозиции должна была стать прелестная статуэтка крылатого горного козла, выполненная из дерева и окованная тонким золотым листом. Золотой козел восхитил Ирен, и лорд Гамильтон был немедленно прощен за свою бестактность.

По возвращении в египетский отдел лорд Гамильтон нашел лорда Дарнема, и оба египтолога, перебивая друг друга, начали рассказывать о найденных недавно папирусах, содержащих любовную переписку некоего жреца с неустановленным адресатом. Леди Дарнем с видом великомученицы крепко держала мужа под руку, а Ван Хельсинг внимательно слушал – но не лекцию по Новому царству, а то, что говорила ему Ирен Адлер.

– Видите ли, профессор… – начала она. – Боже, я уподобляюсь английским кумушкам, которые дня не могут прожить без свежей сплетни…

– Ну-ну, моя дорогая мисс Адлер, – похлопал ее по руке Ван Хельсинг. – Как это говорят у вас в Америке? Своему доктору и своему адвокату следует говорить все без утайки?

– Вы правы, – вздохнула Ирен. – Помните, я высказывала опасения касательно нашего трансильванского гостя, и вы советовали мне избегать его? – Ван Хельсинг кивнул. – Так вот, теперь я снова беспокоюсь из-за него. Вернее, за него. Мне кажется, граф… немного увлечен мистером Дорианом Греем. Вам должно быть знакомо это имя.

– Крайне смутно.

– Репутация мистера Грея. Его не принимают в некоторых домах. Говорят, лорд Эджуорт демонстративно покинул клуб, когда мистер Грей там появился…

– Я не слишком сведущ в тонкостях этикета в высшем свете, – покаялся профессор. – Но допускаю, что в обществе курсируют самые разнообразные слухи, и некоторые из них даже имеют под собой основание. Так значит, наш юный… хотя, конечно, слово «юный» вряд ли можно применить по отношению к носферату…

– Мне кажется, что он и в самом деле еще очень молод, – вдруг улыбнулась Ирен. – Возможно, в своей невероятно долгой жизни эти создания и взрослеют дольше. Граф ничем не отличается от прочих светских молодых нахалов, разве что демонстрирует еще большую развязность – но ему все прощают, поддаваясь очарованию. Простите. Граф определенно увлекся мистером Греем. И, учитывая репутацию последнего, я опасаюсь…

– …Как бы не вышло беды, – закончил за нее Ван Хельсинг. – Благодарю вас, мисс Адлер, я все приму к сведению все.

– Спасибо, профессор. – Ирен сжала на секунду его пальцы. Затем произнесла уже другим, более веселым тоном: – Скажите, на каком языке говорят в Трансильвании?

– Насколько мне известно, там используется какой-то диалект румынского.

– Вы говорите на нем?

– Увы, сударыня, с румынским языком я знаком лишь поверхностно. Вам необходимо что-то перевести? Я знаю нескольких весьма достойных специалистов, стоит только написать им…

– Нет-нет, – поспешно сказала Ирен, – не надо специалистов. Я только хотела узнать… Скажите, а много ли в румынском языке заимствованных слов?

– Равно как и в других языках. Разумеется, это латынь, кроме того, греческий, а также русский, еще французский и немецкий…

– Быть может… быть может, вы знаете… Есть ли какое-то слово в тамошнем языке, которое было бы созвучно английскому слову «ванна»?

Ван Хельсинг удивленно поднял брови.

– Боюсь, что никакое… разве что… постойте… – Он потер переносицу. – Паром. Да-да, некое отдаленное созвучие имеется…

Ирен вздохнула. Вряд ли граф имел в виду именно это… А если так – боже правый, какой оригинальный вампир!..

Глава 6. Столкновение

Последний вечер осени был сырым и промозглым. Дул северо-западный ветер, так и норовя забраться за шиворот и в рукава пальто, с неба непрестанно сыпался не то мгновенно тающий снег, не то мелкий дождь. В такую погоду легче всего впасть в грех уныния.

Карета петляла по уайтчепелским переулкам, узким и похожим один на другой. Мелькала бесконечная череда домов, из-за дождя и сумерек казалось, что с них стекает грязная серая краска. Дориан Грей, вглядевшись в стрелки часов и подсчитав оставшееся до назначенной встречи время, высунулся в окно и приказал вознице ехать быстрее, тот стегнул кнутом по лошадиным бокам.

Сюда, в Ист-Энд, Грей наведывался частенько, как и в былые годы. В молодости он стремился познать все, и самого себя в том числе, набраться впечатлений и разнообразить опыт. Теперь же он и сам не знал, что потерял и чего никак не может найти среди убогих домишек и грязных прохожих. Чтобы не видеть унылый пейзаж, Грей плотно зажмурился и принялся мысленно декламировать из Данте: «…облагородить душу поклонением красоте». Вскоре незаметно для себя он задремал, а когда вновь открыл глаза, за окном кареты уже проплывал пышный неоготический фасад Черинг-Кросс. Небо затянули тяжелые свинцовые тучи, дождь усилился. Менее чем через две четверти часа Дориан Грей уже был на месте.

Магазин, принадлежавший семейству Локхедов уже пятое поколение, располагался на Олд-Бонд-стрит в ряду прочих богатых антикварных лавок. Переступив порог, посетители словно попадали в пещеру Али-Бабы и сорока разбойников: старинные книги и картины на кирпичных стенах, полированные зеркала и вычурные подсвечники, статуэтки и курильницы, дамские безделушки и посуда. Все это разнообразие освещалось мягким сиянием масляных ламп и сверкало. Владельцу не составляло труда обеспечить более современное освещение, но это означало пожертвовать неповторимым уютом магазина, что, разумеется, было неприемлемо. В магазине мистера Джейкоба Локхеда посетители искали не только вещи, но и – что было куда важнее – ощущения.

– Сюда, мистер Грей, проходите, – сказал антиквар, представительный мужчина с едва тронутыми сединой висками, открывая дверь, столь искусно запрятанную в стене, что различить ее мог лишь человек с орлиным зрением.

Дориан Грей жестом велел слуге ждать его на улице, а сам последовал за хозяином магазина за потайную дверь, вниз по ступенькам, ведущим в святая святых самого влиятельного лондонского антиквара.

Коллекционирование – невинная страсть джентльмена, хобби, временами дорогое, но замечательно подчеркивающее характер обладателя коллекции, будь то курительные трубки, полотна великих живописцев или сокровища империй, познавших свой золотой век и пришедших в упадок задолго до рождения Христа. Ценность их была невероятна: ведь, помимо драгоценных материалов и мастерства художников, они несли на себе еще и печать времени. А каждый уважающий себя коллекционер непременно рано или поздно переступал порог магазина мистера Локхеда, наследника старинной династии антикваров и лучшего эксперта по древним реликвиям. Его ценили не только за глубокие познания, но и за особое умение ладить с кем угодно, за удивительную способность отыскивать и предлагать вещи прекрасные, уникальные и идеально соответствующие настроениям клиентов.

Знатоку искусства хватало двух-трех взглядов, чтобы понять: особой ценности предметы в первой комнате не представляли. Здесь можно было купить старый натюрморт, серебряную табакерку или нефритовую шпильку, которая украсит прическу прекрасной леди, искренне порадоваться удачной покупке и поспешить дальше. Тем же, чьи знания были глубже, а финансовые возможности – шире, кланялся смуглый тонколицый слуга, пропуская во вторую комнату.

Слуг в магазине было всего двое: похожие, как близнецы, одетые в яркие восточные наряды, скрывающие их среди окружающего богатства, как пестрое оперение делает райских птиц незаметными среди тропической зелени. Молчаливые, исполнительные, полностью преданные Джейкобу Локхеду, равно готовые услужливо подать очередной раритет из Долины Царей и убить любого, вставшего на пути их хозяина. За последние десять лет лишь один раз магазин пытались ограбить, и участь, постигшая преступников, была столь ужасна, что попытки не повторялись.

Немногие могли себе позволить регулярно посещать вторую комнату, и все же не там хранились настоящие сокровища. Единицам был открыт вход в третью, скрытую за потайной дверью под трехсотлетним гобеленом. По ступенькам спускались всегда двое: покупатель и хозяин.

Последняя комната была невелика и просто обставлена. Почти всю ее занимали два закрытых шкафа и стол, покрытый темной скатертью. В одном шкафу обычно хранились вещи, отложенные для доверенных покупателей, во втором – вещи, чьи возраст, происхождение и назначение пока оставались неизвестными: они ждали своего часа, пока их оценят.

Временами Локхед демонстрировал и несколько образцов из своей личной коллекции подделок. Не всяких, но таких, что сами могли соперничать в мастерстве изготовления с подлинниками. Несколько картин великих творцов Ренессанса, китайская ваза пятнадцатого века – искусная подделка под век десятый, и жемчужина собрания – тиара царя скифов, признанная подлинной десятком специалистов. С мастером, изготовившим ее, мистер Локхед состоял в постоянной переписке.

Сейчас на столе стоял только один предмет: круглая бронзовая чаша. По ее стенкам летели навстречу друг другу драконы. Каждая чешуйка на гибком драконьем теле имела собственную форму, развевались длинные усы, сверкали когти, кривились жуткие морды показной угрозой, ведь раскосые глаза были полны веселья. Чудо-звери не собирались сражаться, они играли друг с другом среди стихий, переплетений побегов и цветов, сорванных не то ветром, не то бурным течением. Блеск очередного шедевра Фаберже не мог сравниться с двумя тысячами лет истории, воплощенными в танце драконов.

Перевернув чашу, на донышке можно было разобрать несколько иероглифов – клеймо мастера. Непонятные значки или набор странно звучащих для английского уха звуков, и больше ничего.

– Она прекрасна, – сказал Дориан Грей, нежно касаясь орнамента кончиками пальцев. – Почему вы раньше не показывали мне ничего подобного?

Антиквар улыбнулся:

– Лишь потому, что ничего подобного еще не бывало в моей коллекции. И конечно, подобного нет во всей Англии.

– Это мне походит, – кивнул Грей. – Бронза. Не серебро, не золото… Но удивительное мастерство обработки для такой древности. Чем-нибудь еще она знаменита?

– Возможно, – сказал хозяин магазина, приближаясь. Обычно он предпочитал стоять позади и немного в стороне от клиента, занятого очередной диковинкой. Не вмешивался и не пытался расхвалить свой товар, как делают мелкие лавочники, отвечал лишь на вопросы, всегда безошибочно улавливая тот миг, когда покупатель поддастся желанию обладать той или иной вещью.

Принадлежащая Грею коллекция могла сделать честь даже королевскому музею, а ее стоимость затруднился бы определить и сам Джейкоб Локхед. Для него вкусы одного из лучших клиентов стали своего рода профессиональным вызовом. Дориан Грей собирал вещи, на первый взгляд, бессистемно: металл, камень, Восток, Запад, Юг, экспонаты возрастом в несколько тысяч лет – и почти новоделы. Но все они были удивительно красивы. Казалось, Грей был одержим погоней за этой неподвластной времени красотой.

– Ее привезли из богом забытого места в Китае, затерянного храма, где остался служить единственный монах, – антиквар взял предмет и поставил на ладонь левой руки, становясь похожим сам на старинную скульптуру. Его бархатный голос звучал негромко, ровно настолько, сколько было необходимо, чтобы завладеть вниманием слушателя. – Храм был беден, почти ничего, достойного внимания, кроме этой чаши. Неизвестно, как могла там очутиться столь прекрасная и ценная вещь, но монах пытался защитить ее даже ценой собственной жизни, хотя его отчаянные усилия оказались тщетны. Этот экземпляр не разочарует коллекционера.

– Не стоит избегать разочарования. Оно бывает полезно, – тихо ответил Грей. – Разочарование позволяет сберечь время и душевные силы, не растрачивая на то, что их не достойно.

– Если взять чашу в руки, можно ощутить одновременно и холод, и тепло, – сказал Локхед. – А если налить в нее чистой воды – через минуту вода закипит, но при этом металл не нагреется.

– Это правда?

– Желаете небольшой эксперимент?

Грей покачал головой, давая понять, что воздержится от этого опыта.

– Зрелище на самом деле презанятнейшее, – произнес хозяин. – Представьте себе, как затихает прозрачная вода, и ее ровная поверхность становится идеально чистым зеркалом. А потом со дна срывается серебристый пузырек, стремительно всплывает и лопается, за ним следует второй, третий, их становится все больше… Проходит несколько мгновений, и вода бурно кипит. Поневоле представляется, как раскаленный орнамент причиняет мучительную боль плоти, но ладонь не ощутит ничего, кроме разве что легкого покалывания. И стоит поставить чашу на стол, это явление мгновенно прекращается и более не повторится, даже если снова взять ее в руки.

Губы Грея чуть дрогнули.

– Занятный фокус, но в чем его смысл?

– Боюсь, что и это неизвестно, – ответил антиквар. – Некоторые считают, что это часть ритуала общения с духами, не в новомодном стиле столоверчения, но в древнем, тайном и запретном. Прежние владельцы не успели рассказать о предназначении этой вещи, – закончил он со смешком.

Немногие понимали смысл шутки, а узнававшие случайно предпочитали о нем забыть. Сокровища покоренных империй, попадавшие в руки Джейкоба Локхеда, человека со связями среди богатейших людей, равно как и со знакомствами среди обитателей преступного мира, оставляли за собой длинный кровавый след.

– Я беру ее, – сказал Грей, еще раз касаясь чаши. – Распорядитесь о доставке.

Цена могла бы повергнуть в уныние даже принца Уэльского. Дориан Грей лишь коротко кивнул, соглашаясь.

Таков был круг клиентов Локхеда: все они знали о цене, и все были готовы платить. Никто не унижался до торга.

…Похолодало, и мелкие моросящие дождевые капли сменились редкими снежинками. Одна коснулась мраморной кожи Дориана Грея, замерев на миг, прежде чем растаять.

Слуга, невысокий коренастый мужчина, чьи возраст и внешность было сложно различить из-за густо покрывающей щеки растительности, распахнул дверцу экипажа. Грей сделал шаг, чтобы подняться, но остановился на полпути – рука со скрюченными пальцами вцепилась в рукав его пальто. За такую переходящую все границы наглость слуга был достоин немедленного увольнения с занесением во все возможные черные списки, но Грей лишь одарил его вопросительным взглядом.

– Опасность рядом, – сказал тот. – Стригой.

– Я не знаю этого слова, – равнодушно пожал плечами его хозяин. – Ты справишься?

Слуга тихо зарычал. Грей кивнул.

– Ты понадобишься мне через час. – Усевшись в свой экипаж, он велел: – Домой.

Слуга подождал, пока карета скроется с глаз за поворотом, а потом неторопливо направился в противоположную сторону. Как и на многих улицах Лондона, свернув с Олд-Бонд-Стрит, можно было всего за несколько шагов оказаться совершенно в другом мире, скрывшись от любых наблюдателей.

Он побежал, сначала неторопливо, разогревая мускулы после долгой неподвижности, потом все быстрее. Сильно оттолкнувшись от земли ногами, он приземлился на ладони, перекувыркнулся через голову – и дальше по темному пустынному переулку понесся огромный лохматый зверь, напоминающий пса.

* * *

Поздний вечер в Лондоне – все равно что ночь. Окна плотно закрыты ставнями, снаружи ни души, даже завсегдатаи пабов успели вернуться домой. Падает снег, несильный, вряд ли покроет мостовую хотя бы на пару дюймов, вокруг пустынно, словно на окраине, а не на Питер-стрит. Тишину нарушают только шаги одинокого прохожего.

Сорвавшийся порыв ветра на миг проник под пальто, заставив Ника Ловкача поежиться и пожалеть о решении пройти отделявшие от дома полторы мили пешком.

День выдался прекрасным даже по меркам удачливого и опытного, несмотря на юный возраст, вора, приятно утяжелив карманы. Как бы самому не стать жертвой не столь успешных коллег, усмехнулся про себя Ник, и тут же отбросил эту глупую мысль: в этих охотничьих угодьях не было равного ему хищника. Нику нравилось ощущать себя царем здешних джунглей, пробегая по известным с детства переулкам и ступая по широким дорогам. Особенно в такой прекрасный и тихий вечер. Откуда только взялся этот ветер?

Ловкач натянул шляпу на уши и поднял воротник пальто, сделал еще несколько шагов и остановился: ветер стих так же внезапно, как возник, воздух замер, превращаясь в вязкий кокон. В ушах зашумело, и Ник тряхнул головой, отгоняя неприятное ощущение: он гордился своим отменным здоровьем, благодаря которому пережил не одну голодную и холодную зиму, когда промышлял мелкими карманными кражами в компании таких же, как он, сирот. До шестнадцати дожили всего трое…

– Иди сюда…

Действительно ли он услышал донесшийся издалека голос, или ему почудилось? По всему выходило второе.

Постояв еще с минуту и прислушиваясь, он решил продолжить путь, а туманные мысли и голоса отбросить прочь: Ловкач был сугубым материалистом, благодаря чему не только выжил, но даже сумел обеспечить себе сносное существование. Поправив шляпу, он решительно направился к перекрестку с Бервик. Должно быть, именно оттуда вышел еще один поздний прохожий. Шел он не торопясь, то и дело крутя головой направо и налево – точно деревенщина, впервые оказавшаяся в большом городе. Или иностранец, который каждый камень рассматривает, все ему в новинку, разве только рот не разевает. А может, и разевает, не разобрать пока.

Иностранцев Ловкач любил, особенно тех, кто в Лондон приезжал впервые. Их было очень легко избавлять от ненужных вещей (вещь, недостаточно надежно спрятанная, явно не очень нужна), прежде чем те научатся бдительности.

Незнакомец тем временем достаточно приблизился. Ловкач только присвистнул: молодой, блондинистый, расфуфыренный, на вид не старше его самого, и, несмотря на морозную погоду, разгуливает без шляпы. Волосы длинные, как у девицы, но вряд ли помогут защититься от снега – зачесаны назад и стянуты у затылка, видать, чтобы уши обмораживать было удобнее. А вместо приличного пальто – длинный черный плащ, будто прямо из Оперы.

Театральную публику Ловкач тоже любил, в особенности за привычку наряжаться и нацеплять украшения, а потом таращиться на сцену, забывая обо всем. Может, и впрямь ехал из театра домой да решил выйти-прогуляться?

Если иностранец, точно ищет какой-нибудь исторический камень – судя по рассказам одного ученого типа, за которым Ловкач как-то шел целую милю, прежде чем выдался удобный момент, в Лондоне плюнуть некуда, чтобы не угодить в реликвию. Жаль только, что с точки зрения ценности в монетах – совершенно бесполезную.

Значит, иностранец, любитель истории и театрал, один на пустой улице, как беззащитный жертвенный агнец в ожидании тигра. Раньше Ник Ловкач принципиально не грабил после окончания рабочего дня, но в этом случае, сказал он себе, следует поступиться принципами. В конце концов, это даже не кража, а полезный урок, как говорил когда-то дядюшка Ангус, обучавший мальчишку тонкостям воровского ремесла.

Ник направился прямо к прохожему, тот его заметил, но опасности, похоже, не учуял, даже сам остановился, ожидая. Точно, приезжий, вздохнул грабитель про себя. Его счастье, что не попался грубым ребятам, которые не только обчистят, но и ножом на прощание пощекочут. А так – кошелек и пара безделушек – не слишком дорогая плата за науку.

Снова поднялся ветерок, на этот раз не резкий, а легкий и веселый, игриво подтолкнул Ника под спину. Видать, и его развеселил этот чудак в театральном плаще. Ветерок поддул Нику под воротник, сдвинул шляпу на лоб и рванул к юноше.

– Что, мистер, заблудились? – глумливо усмехнулся Ловкач.

– Нет, – ответил тот. – Я жду.

Добыча была совсем близко, и охотничья жажда овладела существом Ника.

– Кого? – спросил он, доставая из кармана нож.

Тот поднял руку, откидывая плащ за спину. Словно повинуясь его знаку, над головой разошлись облака, открывая кусочек звездного неба и половину лунного диска. Может, он и не из театра, подумал Ник, поудобнее перехватывая нож. Может, просто головой скорбный, коль под плащом одна рубашка.

– Тебя, – ответил странный юноша и улыбнулся.

Тут-то и взвыли инстинкты, требуя немедленно бежать прочь от этого ненормального, но послушаться Ник не успел: нож выпал из безвольных пальцев, ноги окаменели, отказываясь сделать хоть один шаг, в ушах зашумела кровь, и все расплылось перед глазами, как после пары лишних рюмок… полудюжины лишних рюмок.

Тонкие ладони легли на его плечи, лицо незнакомца приблизилось. Подернутое дымкой сознание Ника отметило, как он бледен и как отсвечивают в лунном свете серебром его волосы.