Читать книгу: «Сандалии на коньки не надевают. Стихи, роман»

Елена Сомова

Шрифт:

ISBN 978-5-0065-2785-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Елена Владимировна Сомова

(родилась 2 августа 1966, Горький) – российский писатель, поэт.

СВЕТОНИЙ. Стихи 2024 года

«Ледяные свистульки ветра и сонная пряжа метели …»

Ледяные свистульки ветра и сонная пряжа метели —
Декабрь плетет корзинку прямо рядом с постелью,
Мерцает в окнах детсада елка.
Жужжит пчелкой.
Пчела декабря облетела весь мир – чего только не видала!
И силы святые, волшебные, в два накала,
Расходуемые легкими в ритме скрипучей ржи,
пурги и любви, конечно, в кромешной лжи,
и то, что волхвы в пути, когда Мария только что залетела
декабрьской пчелой в алчной страсти предела,
Желая дачу, машину, баню и караоке —
Петь на весь лес, не платя аренду и не считая сроки,
Жить и воду мутить, чтоб не видать кощея
прям-таки за спиной с острым чем-то возле твоей трахеи —
Это не перец, это покруче, мачо,
Что ты меня резкостью озадачил.
Думала Маша в глаз дать отцу ребенка,
Но раз уж вышли волхвы, то поздно, – готовь пеленки.
Девять месяцев как один день – и опять сентябрь,
Первое сентября, в родовой канделябр
развиселся – в стену лампами, к лесу задом,
Передом к акушеру Маркизу-де-Саду.
«Нет с вами, девки, прям-таки, сладу,
Надо те было в Новый год, Маша, с этим-то лохом, —
Я же вокруг тебя пляшу теперь здесь скоморохом…
Вот и родился! В тачку и причесаться!
Выборы скоро – к лету бы расписаться
бедным родителям – станут богаче втрое —
А за меня Президент миллион обещал переводом —
на первое, на второе —
с первым пустившимся за волхвом пароходом —
мячик, лучше, чем Танькин!»
Вот, вынимаем теперь всем врачебным взводом —
весь в пуповине:
«Салютики, квазимоды!»

«Ты веришь в зеркало? Закрой и убери…»

Ты веришь в зеркало? Закрой и убери
теснящейся звезды обрамленный осколок,
предательски транслирующий ложь —
обрушенный каскад. И молодой ребенок
не из него глядит в тебя. Творишь
субъекта в строгом зазеркалье,
Линует берег отбегающей волной —
там альбатросы знают состраданье,
которое стоит, как часовой.

Там, в зеркале, оплаканное плачет
И причитает молодость,
уйти
не смея,
зная, что нужна, и прячет
седую тень – ее здесь не найти.

В развешенных крестах, теснящихся, иконы,
Скорбит Николы омраченный взгляд,
лгут незатейливо свербящие вороны,
рассказывая всем про Ленинград.

Медлительные очи осторожны —
Не лезут в душу мировых иуд.
Где были счастье и любовь, возможны
листва и перья, – всяк кромешный труд.

«Я просто жду в скрещении дорог…»

Я просто жду в скрещении дорог
вскипанье льда
с измерянною речкой.
Не скрипнет конь изжеванной уздечкой,
не засмеется филин. Я сама
смеялась, не одна, в ряду беспечных,
кто стал созвездиями. Холодна
такая встреча, где сквозит вина,
не искупить которой в одиночку.
Рыдают в сердце маленькие дочки
И рвутся из – под моего крыла.
Взлететь в такую стужу невозможно,
Не зацепив крылом колокола,
Которым воздух – дом, и самый прочный,
где я – хозяйка добрая, смела,
Приветлива и очагу верна.

И если скрипнет боль – лови ее, как мышь.
Её словами не заговоришь,
В ее движеньях лиходей, он чёрен,
И бей по ней, чтоб не таскала зёрен
И чтобы жить – то не перехотеть,
Когда позвякивает цепью смерть,
На кандалы навешивая ценник,
А на просвет стило не рассмотреть,
Не рассчитать, по куда влипший пленник
Завяз мечтой своею на две треть.

Равновесие воды

Я слышу сильные удары воды о подоконник,

пульсовые потоки талого снега,

талой ваты, мокрой от неба,

впитавшего слабый тон сердца.

Разве оно есть, если тебя нет,

если ушел берег от воды,

и тонкие струны крепких объятий,

цепких своей неотвратимостью,

поглощающей мир, безбрежный в своих изысках.

Слыша пульс воды, падающие лавины снега

и легкие точки указок,

обрывки слов короче согласия

твоим прикосновениям…

Дарующий мне меня

шелковый берег моего преддыхания

в тайном диалоге с миросогласием,

в беспамятстве получающем токи постороннего сердца,

что стало родным —

родное сердце постороннего, уходящей натуры.

ускользающего крыла…

Объятье крыльями теснее рук и ног,

пронзительнее, быстрее, поучительнее,

их наставничество гуманно

по сравнению с объятием человека,

способного к материализации надежд.

«Я знаю, отчего горит печаль…»

Я знаю, отчего горит печаль
свинцовым оком
И отчего смирнеет невзначай,
И свет потоком
Уходит, будто не было его:
темно и сыро,
орел кровавой пищей озарен,
Видение уплыло
на волжской льдине.
Перевертыш всех приоритетов,
Как лживый айсберг в перепутье лет
подводным светом
сияет, как несметная печаль
орлиным глазом,
нацеленном, как ночь и как печать
рассвета как приказа.

«Осень, один несуществующий сюжет…»

Осень, один несуществующий сюжет
Ты пришел ко мне помечтать на крышу.
Осень впишет золото в белизну манжет,
Пурпуром пошутит, семенами шелестит неслышно.
Вертолеты осени на кленах,
Как бананы пальм для гномов,
добрых, не со зла
время поворачивающих
колбами рассветов и закатов,
Вместе с тем
ненаписанных страниц тома
из систем.

Отпочкуешься и дышишь.
Уровень тумана выше дискотек.
Выбрось боль, – не стоит
Расшивать кисет для смерти
В жаркую эпоху электронных сигарет.

Надо в очередь за счастьем,
И пока стоишь,
Ловишь свой сюжет:
Целое и части,
Винторогий взлет
На земной планшет.

«Мне же некогда было понять…»

Мне же некогда было понять
До скольки продолжается сказка,
Где мелодией вальса обнять,
Закружиться под снегом, что ласков…
Так легко, не поняв ничего,
Перепутать всё и заблудиться,
Как в другой параллели родиться,
Где не хлещется визг бечевой,
Не влачить кандалы и не злиться…
Встретить луч в парке девичьих грез,
По лучу до какого – то взгляда
Комаренком вперед пробежать
До стены, и, встречая вопрос,
Убежать, будто от снегопада
спрятать страх в животворный твой ворс,
мать – природа небесного сада,
Потому что земной не пророс —
Истоптали, как жители ада,
В рай земной пропихнувшие нос.

«Есть кроме лета, осени, весны…»

Есть кроме лета, осени, весны,
Особая хорошая погода,
Когда, не долетев до крыши, воды
Кристаллизуются,
И для земли тесны
становятся объятия природы.

Снегами застилает небосвод,
И все вокруг становится причастным
Одной любви. Пух ангелов качаться
над головами будет, и смотри,
Как изменяешься ты изнутри:
Скруглились обострённые шипы,
Душа готовится дарить подарки
И обретает Дом. А ты пиши
судьбу, как лучшую свою помарку!

Праздник Николая Чудотворца

Как всходит солнце, знаем я и ты,
Как загорается неистовство Вселенной,
Весь мир,
следя за малой каплей бренной,
Давая сердцу лучшие цветы.

Из снега и добра всех покрывал
Святые руки доброты мир держат,
Сердца и души светлым счастьем нежит,
которым от беды Господь заткал
Галактику прощенных,
без лекал:
Всего – то лишь рукой благословенной
И чудом доброты своей нетленной
Послушным душу счастьем облекал,
Нас на любовь и мудрость обрекал.
Давая от себя, святых
дары
духовности, —
в ней счастье поминутно
планету греет, словно шарик ртутный,
для умноженья доброты
миры
прозрений,
что как дар святой даны.

«Какое солнце! Осень, а светло!..»

Какое солнце! Осень, а светло!
Чья – то любовь бежит в одном пальто,
Отряхивая зонт, как энергетик,
И с аурой очищенной летит!
Стуча дубинкой, тощий инвалид
Навстречу вынырнул, – он – теоретик
невидимых чудес, – вот волшебство:
За уваженьем очередь под сто
Униженных, отчасти, оскорбленных.
Он исцеляет, но не всех подряд,
А только тех, кто словно шелкопряд,
Латает шёлком нежности прощенных.

В любой беде дорога в небеса,
И если разглядишь, чья ввысь краса
Дух поднимает, будто бы антенну,
Приблизишься и не обидишь, нет,
Воздушный предложив кабриолет —
Прогулочный кортеж и авансцену.

При свете солнца вам не согрешить,
Поэтому свирепой воли нить
Не лопнет, не мешай поверить в счастье
крылатых поцелуев – лепестков,
Томящих на груди сто тысяч слов,
С них может и любовь начаться.

«Из плетения роз…»

Из плетения роз
Эти капли осенней поры
В мире метаморфоз
Раскрывается лист новой оды.
Кружевная завязка игры
В угасанье природы,
В смене красок на свет
И светящуюся чистоту.
Позабыв о борьбе,
Мир воспрянул принять белизну,
И волшебен ответ
новогодних пресыщенных свалок.
В одноногой ходьбе
птичек сахарных, шаток и валок,
Просыпается снег,
Выбирая походку не ту,
Что стелила на землю
покров повышения ставок.

Так синичье потеньканье
Пляшет в воздушной листве —
Тени бывшей листвы,
Уступившей ходьбе птичьих лапок.
Из белёсого пара трубы
С высоты зодиаков
Взгляд рисует людей,
Переживших привычки свиней.
Мир плетения гнезд
Не приемлет вражды, он инаков.

«Сколько нам снега – то намело, да какого красивого!..»

Сколько нам снега – то намело, да какого красивого!
Белого, желтого, искрометного синего, —
Радуга новогодних мечтаний, кино!
Девушки смотрят из вуза в большое окно, —
Не наглядятся
на зайца от солнца – паяца, —
Выскочил он из зеркал
пудрениц,
удлинив интервал.
Девушкам радостно ощутить этот танец,
Пальцами взять снежно – утренний глянец.
В душах не гадостно, и подступает румянец
Нежных Снегурочек. Шел Дед Мороз на филфак
И уронил все подарки в невысохший лак —
Так и застыли они на десятой минуте, —
Это открылось окно для студентов арт – студий,
Слава снегам,
что под солнцем, как белый штурвал.
Мы отплываем в экзамены, – бури и шквал.

«Не записав ни строчки, я жила…»

Не записав ни строчки, я жила
Как фея грёз. Кругом пылили танки,
и рвали жесть на звезды атаманки
из электронных игр. Январь принес
им олова, – отлили взвод солдат,
и лазерным оружием водили
по окаёму, вырезая их из пыли,
Как из открытки «С Днем Победы».
Спиц
вокзальных, не разбросанных зимой —
из птичьих пений спиц, а не из пряжи —
было в избытке, ими ткали свет.
Он серебрился и улыбкой взвился,
для подражателей держа стилет
прямо у рыла, прикрывая.
Нет
им светотени. Нет фольги
живых движений неба—покрывала
снегов земли, в котором открывала
месторожденье искр. Из тайги
несло рассветом.
И медведь, и волк
ревели вслед кровавыми слезами
и провожали в ночь солдатский полк,
свет утомив отросшими резцами.

«выжить в дикой природе…»

выжить в дикой природе
дикими методами
при любой погоде
лезть на улицу и спешить,
обрывая канат и нить,
связывающие с теплом и уютом,
не оцененными почему – то.
Внутренняя животворная смута
даст ли спокойно жизнь досмотреть?!
Лезешь по уши туда, где круто.
где лукавит чертова смерть.
Спрашиваешь, почем там валенки,
в дикой глуши, в мятно – пряничной спаленке,
даже там теперь сапоги
из мутно – желтой с прицепом пурги:
молний по шкуре бобра расписной
мантрами по голенищам с резьбой,
так что навинчивая их на ноги,
ты не забудь промокод сквозной,
не то, как волчара в «Ну, погоди!»,
пальцы с когтями порвут утюги
бывших изяществ, крутых сапог.
Их надевают и жрут пирог,
и запивают лишь молоком, —
всё остальное прям в них, потом!..
Слава тому, кто большим сапогом
жмоту заехать может тайком.

«Волшебной дымкой небеса полны…»

Волшебной дымкой небеса полны.
Сквозь таинство чудотворенья
Плетется кружево солнцетворенья —
В кружках снежиночных художества вольны.
И целый мир в запущенном саду —
Микроскопических кристаллов млечность —
Отрада сердцу! Рвется в бесконечность
И зачарованно сверкнет во льду
Звездой под облаками,
тонкий шлейф
Неся ветрами до земного взгляда
В небесное сокровище:
так надо
узнать, как засыпает лев,
лизнув сандалию. По облакам
спускаюсь в мир снегами заглядеться
и поднимаюсь по ступенькам детства
туда, где некогда идти ногам —
лишь крылья устремленно пронесут
и перед куклами с конфетами усадят.
Какое чудо яблочный мой садик!
А новогодний он волшебен,
полосу
Очарования душе дает,
В познанье мира счастье приближает
в другой реальности, где льды цветами
Становятся, и вместо снега – мед.

«Осенняя богата акварель…»

Осенняя богата акварель,
Ярко – лимонный березняк трепещет влажно,
Развесив «по ветру нервически флажки,
И веселит округу птичья трель,
И сыплются с небес то порошки,
То дождь, то ледяная крупка,
Что наступить – берёт боязнь, – скрипит,
Как мерзлая тщета непостоянства
чудес природы. Солнышку лимит
Объявлен ветром разбитного пьянства, —
И ветер кружит голову, бандит,
Хватая льдом, которого бояться
В сезон простуд навеяно тебе.
Идешь ты по асфальтовой воде,
Хрустишь льдом крупки
И считая шутки
Листвы пролетной,
Целишься взлететь
Повыше крыши и надеясь, что там суше,
Теплее, и щедрее слышат уши
Ту музыку небес, куда стремился ты
Набрать высоковольтные цветы,
Наэлектризовать к земле снежинки —
летят! И по космической судьбе
программу вычислить.
Листвы косынки
Не убедить лететь иначе,
и развивая дым в воздушной скачке
коней прозрачных
от дыханья сфер,
от пристальности мельниц, как химер,
К решениям толкая все задачи.

«Осенний выболт листовой на ветер…»

Осенний выболт листовой на ветер
шептал о брошенных морях мне на рассвете —
покинутых мечтаньях кораблей.
Сопроводила лето на лафете,
как видную фигуру при берете
с поклонами по ягодно – грибным
делам
цветочным светом золотым.

Такого лета и такой жары —
не приведи Господь, такую скуку
и городскую пыль, и без игры —
в скучильне, как в навозе видеть муху
вместо друзей, как горькую науку
всерастворенья, вовлеченья в пыль
бесчеловечную,
в которой умер пыл
и осы в лужах янтарями в стынь…

Какая осень выдалась! Октябрь,
а солнце выпарило летнюю всю хмарь
и весело болтаются на нитке
заздравый лист и паучок в убытке.
Все лиственные завитки, как встарь,
листают на земле один букварь
и собирают от святых молитвы в свитки…

«Благословенная прохлада октября …»

Благословенная прохлада октября —
Как флаг победы над жарой восстал,
И оправдав цветов листвы накал,
На потаенных струнах заиграл.

Ждала, как параллель судьбы тебя,

Прохлады день, гармонии внутри

Как блага и свершения. Замри —

Услышишь, как магистр говорит,

Как мир и благо, полюбив тебя.

Счастливый день свершения надежд

С песком и пылью растирать не смей —

Лети и возрождайся, зерна сей —

Зерно добра не измельчит и суховей —

Не то что миг проникновенья меж

Линовкой взгляда и дождя как прежде.

«В тишине ночной тонкий прах слюды…»

В тишине ночной тонкий прах слюды
Светит в окна мне отраженным светом
затаенных звезд. Как всегда во тьме
Высекать следы фабрикой рассвета.
Что мне до борьбы…
Если силы те, что толкали в путь, растворились ветром,
Растворили след белых кастаньет —
Звезд, прошедших как
все цветы из лета…
И уйдут следы тянущей воды,
белой ерунды,
неба без ответа.

Звезд, прошедших, как
крылышки надежд,
Тянущие вдаль, за свинцовый полог,
Но когда есть лак
поднебесных луж,
тающих зеркал на пути, что долог,
То пройдет и то мутное зерно
среди брызг воды по лицу и лику.
Замолчит одно сладкое фоно,
чтобы слопать всю чудо – землянику.

«Эту музыку чистой души…»

Эту музыку чистой души
Эту светло – зеленую сагу,
Обладая дыханьем, обречь
На холодную ртуть снегопада
В виноградном пылании плеч
Под цветистые копна распада —
Покидая их, уберечь
Осиянные замыслы сада:

Там легли на траву хрустали,
На смятенье груди, как земли,
Мягко падают нежные хлопья.
Такова у них воля холопья:
Угодить небесам и сберечь
Легкость всходов – как вызреет время —
И придет драгоценное племя
Подбирать поцелуи земли —
Землянику, покуда верны
Этой быстро бегущей планете
И земле в предсказуемом свете,
Где как бабочки, топоры
Будят молодость на рассвете.

«Ушла на глубину снегов…»

Ушла на глубину снегов
Печаль, что крохотный скворечник.
И знаешь только ты и Бог,
Как замерзает междуречье.
Смотря в скорбящие глаза,
Ты отольешь тепла и света,
И птиц летящая комета
Вернется из весны, резва.
Уснувших в ноябре долин
Не потревожить говореньем.
Я дождалась отдохновенья
И блеска внутренних седин.
А ты в мерцанье, как звезда,
В высоком свете ты зеркален,
Как всякий умный человек.
Дышать по сторонам банально,
Глаза скрывают створки век,
Упрячут жемчуга, как в спальне,
Где няньки пухом состраданья
Покрыли дно, где человек
Утратил даже ожиданья
Любви, и окунулся в снег.

«Снег, как видение любви…»

Снег, как видение любви,
Вуаль на сомкнутых глазах…
Весне по сотику звони
С милейшей нежностью сквозь взмах
Ресничных крыльев соловьев
И верных бабочек любви.
Сквозь белый пламень посмотри
на мир – всё на сто лет твоё:

И зимних елок звукоряд,
Высоких звезд такой парад!
Да иероглифы ветвей,
Топтанье в танце сизарей!

Кошачья поступь так мягка
И снежная вуаль тонка!
В расшитых снегом сапогах
Пришла любовь, как стайки птах.

«По живой – да памяти – пешком…»

По живой – да памяти – пешком,
По серебряному дну
Я стремлюсь во время с порошком,
что в часах песочных поверну.
За стеклом пороша бьет, как птиц
бестолковая салажня
И ручных синиц – тонкозвучных спиц
устремленная в суть жизни возня.

Яблочный пирог восхода поднял небеса
внеземного парохода, корабля и паровоза
гулки голоса.
И соседей через стенку
раздраженный часовой
звука
смоет и побелку,
одиночеств тошный вой.

«Мой мир из крупных капель дождевых…»

Мой мир из крупных капель дождевых
Сложил мозаикой из красок заревых
Твой взгляд, любимый и родной,
Идущий через сердце мне стрелой.

Навеки Родина в том взгляде пролегла,
Раскинув полем яркие крыла, —
Из крыльев взгляда, из открытых губ
Волной колышет милый изумруд
из гласных дождевой травы в обхват —
гнать сто кругов не спящий циферблат,
Чтоб через время целовать опять —
Горячих губ захваты узнавать.

Как ты соскучился сквозь ураган идти —
Сквозь время роковое на пути
Не встретились преграды языка.
На Родине в полях своя тоска
По таинству объятий – и взахлеб
Глоткам наперехлёст, как языков
Блуждания по ласковым словам,
Которые тебе опять отдам.

Светоний

Утро первого снега.

Спокойствие для ожиданья.

Из ночного побега

не тает цветок – созиданье

свето – ассоциаций фонарных.

Сквозь изморозь банькой потянет —

Моржеванье на озере —

в яркости чувств – дух не вянет.

На разглаженных водах с утра

длится пиршество уток.

В глубине трех берез —

корни спящих цветов – незабудок.

Пар дыхания кверху летит —

дух зовется Светоний —

И никто здесь тебя не обидит

и просто не тронет.

В криминальных загонах

убитой фашизмом Отчизны

Есть защита от варварства: трезвый дух —

он во имя всей жизни,

И во имя детей есть для взрослых старанья

исправить

мировые ошибки любви —

баловство сопоставить:

Свет, летящий с небес в виде снега —

Пророчество манны,

Ожиданье ковчега.

Прибытия в мир осиянны:

Прибывает снежку —

Дети лепят, и взрослые с ними,

Пока вечер не выдаст окрас

изумительно синий.

Колыханною тюлью

накрыванье по снегу домишек

для рожденья потом

цветообразов миленьких мишек.

Старичок и его трость

Тук – тук, – стучит о камни его трость, —

Стираясь, камни выражают силу,

И сколько ни положено усилий,

Камнями забивают глупый гвоздь.

Дроздовой шляпки не сносить тому,

Кого бессмыслица ведет в потерю.

Настойчивость по частоте измерю,

Взяв лунный стебель сна в своем дому

За очевидность. Как бы ни стучал

Старик в ночную мглу, вокруг шагая,

Уснувший дом проснется, полагая,

Что неслучаен стук, – и это звук начал.

Так начиналось зимнее житьё.

Снега еще не вырвались в пределы

владения людей. Стучался смело

старик, и трость стерпела колотьё,

Звучала полым звуком. Шёл ноябрь,

Смурная осень продвигала зренье

До высших крон. Там стройный канделябр

И высший знак небес

нашел почтенье,

Пока старик в деревьях не исчез.

«На тихий снег дробилась тишина…»

На тихий снег дробилась тишина,
Летели вниз молчащие осколки
И высекали на морозе колком
Тугую ветвь аркана. Я жила

В магическом квадрате. Снег оплел
Кружащиеся в воздухе картинки —
Друзей и недругов живые снимки —
Судьба дала решительный раскол,
И убежали прочь все невидимки, —
Онлайн – товарищи сердечных дел,
В которых самый прыткий не успел.

«Белые пионы снега…»

Белые пионы снега
Наделили утро счастьем
знать,
зачем гремит телега,
отвозя свои напасти,
от стыда не засластил чтоб
манный корень: сыпет, сыпет…
Вот проснутся люди, – всыпят,
Если светит в полнакала
Белизна, как постоянство,
чисто – поле – самозванство.

Перечеркивая нити,
Ветер рвал на клочья пряжу.
«Завиточки удлините», —
Так свистел на жизни чашу,
Что наполненная манной,
Перешла за край избытка,
Красотою несказанной
Завивая свои свитки.

«Бесплатно вырвать, словно зуб, всю боль…»

Бесплатно вырвать, словно зуб, всю боль,
Послать финансовой прорухи дирижеров
Подальше от себя: «Уйди! Изволь
Понять, что я для всех еще ребенок.

Не грабь меня и не ругай, не бей.
Смотри со мной кино небесной клетки!», —
Там облака, что стаи лебедей,
Бросают миру письма и заметки,

Как выжить, пережить, не расползтись по швам
И не утечь слезами снежной шири в бесконечность.
В полях колодцев нет, но там есть вечность,
И ты ликуешь сердцем только там.

«Охлажденная сном, я покинула суетность мира…»

Охлажденная сном, я покинула суетность мира
И вдохнула туман. Вижу мир, как в окошке трактира,
Где все чествуют право держаться за кромку стола,
А я там не была.
Я витала над миром, смотрела на вражью науку
Быть всегда на коне.
Упадешь – так наступят на руку,
Не заметят и боли. Сожгу ее в адском огне.

Сердце в иглах ежиных, судьба – как луна:
кратер, трещина, яма,
Тут провал, там изъян, а была словно бы Фудзияма —
Простотою кормились враги,
Нажираясь, отваливались, как пиявки,
Повышая себя, надувая вдруг мыльные ставки.
Верю – лопнут сливовые пузыри,
И останутся тонкие сухари.