Корни гор. Книга 2. Битва чудовищ

– У тебя много людей? – оживленно спросила Далла.

В ее проворном воображении уже мелькали видения могучего войска, которое вернет ей с сыном былую честь, власть и богатство.

– У нас есть руки, чтобы держать оружие, но маловато самого оружия. Многие люди, что живут теперь в Медном Лесу, не вынесли свое оружие с полей битв или повредили его. Мне нужно железо. Говорят, что у тебя оно есть. Если это так, то я думаю, ты не откажешься помочь нам.

Едва речь зашла о железе, как оживление Даллы угасло. Она слишком привыкла охранять свое сокровище, как дракон Фафнир охранял легендарное золото, и любой, кто хотя бы думал о ее железе, мгновенно вызывал ее подозрение.

– Железо? – повторила она, еще не решив, что отвечать. – Ты слышал, будто у меня есть железо?

– Родственница! – внушительно сказал Ингвид и настойчиво заглянул ей в глаза. – Не будем играть в прятки, мы ведь не дети. Род Лейрингов с самых Веков Асов владеет этой усадьбой, с тех самых пор как Тюр помог отбить этот край у великанов. И с тех же самых пор возле усадьбы Нагорье добывают железо. Не может быть, чтобы его у тебя не было.

– Но разве железо есть только здесь? – отбила удар Далла. – У Фрейвида Огниво копи были куда богаче здешних. В его Кремнистом Склоне железа всегда выплавляли втрое больше здешнего. А ему все было мало… Ты говорил с наследниками Фрейвида? Кто теперь живет в его усадьбе?

– Там живет его вдова и побочный сын, Асольв. С ним я говорил. Он хочет нам помочь, но он не хозяин своему железу.

– Как-так? Кто же там хозяин? Ведь у Фрейвида нет другой родни!

– Ведь Кремнистый Склон стоит бок-о-бок с Турсдаленом, – напомнил Ингвид. – А в Великаньей долине живет Свальнир. Если он не захочет, никто не вывезет оттуда ни единого пеннинга железа.

– Вот как! – Далла недоверчиво усмехнулась. – А отчего бы вам не потолковать с великаном?

– Никто не скажет, что мне недостает смелости, но толковать с великаном – не мое дело, – без стыда и досады, со спокойным достоинством признал Ингвид. – Я сговорился с одним человеком… Он живет далеко отсюда, ты его не знаешь. Но у него хорошо получается толковать с нечистью. Он обещал мне пойти в Турсдален и поговорить со Свальниром. А я взял на себя другое – потолковать с тобой.

– Да уж! – с надменной обидой ответила Далла, сразу вцепившись в эти не слишком ловкие слова. – Я, разумеется, чудовище не лучше Свальнира.

– Как ты могла подумать… такую нелепость? – Ингвид в последний миг удержался, чтобы не сказать еще резче. – Ты – вдова конунга, ты моя родственница. Кому же говорить с тобой, как не мне, и с кем же говорить тебе, как не со мной? Ведь твой брат Гримкель хочет совсем другого. Он подмазывается к Торбранду Троллю, а подмазать он его может только нашей кровью, больше ничем. Как деревянного бога в жертвенный день. Он будет собирать дань, чтобы наши люди каждую зиму уносили своих детей в лес^[3], а фьялли жирели, ничего не делая. Конечно, и Гримкелю перепадет, иначе зачем бы он так старался, хитрая сволочь… Хм, прости, я забыл, что говорю о твоем брате!

По мере своей речи Ингвид все больше и больше горячился; огонь его гнева разгорался медленно, но ровно и неуклонно. Гельд ловил каждое слово и даже потирал колени одно о другое от возбуждения: перед ним сидел человек, способный на большие дела! Способных на громкие слова везде полно, а способных к делу встретишь нечасто!

– Я думаю, ты не хочешь этого, – взяв себя в руки, Ингвид вернулся к началу своей речи. – Ты не хочешь всю жизнь просидеть в глуши, в этой усадьбе, куда и дороги-то нет, со своим сыном, который рожден от конунга…

– Мой сын – родич трех конунгов, если уж на то пошло! – быстро откликнулась Далла. Этот предмет, понятное дело, занимал ее больше всех прочих. – Его отец был конунгом! Его старший брат Вильмунд был конунгом, хоть и не слишком удачливым. И его дядя по матери тоже конунг, хотя тоже не из лучших. Мой Бергвид – наследник конунгов и с отцовской, и с материнской стороны. Квиттами должен править только он! Вот что, Ингвид сын Борга! – Далла внезапно приняла решение. – Я дам тебе железа на оружие, если ты дашь мне клятву, что мой сын будет провозглашен конунгом!

У Гельда дрогнуло сердце. Прощай, «злое железо»! Оно пойдет на мечи для квиттов, и фьялли получат их только тогда, когда клинки распорют им животы. Неужели судьба так его обманет и Локи посмеется над неудачником, вздумавшим подражать Коварному Асу? Неужели он напрасно торчит в этой троллиной усадьбе, рядом с ведьмой и колдуном, натужно скалит зубы днем и чуть не воет от тоски ночью? Все зря?

– Дать клятву? – недоуменно повторил Ингвид. – Как я могу дать тебе такую клятву? Я не Один и не вёльва, я не могу отвечать за будущее. Может быть, мы будем разбиты. Может быть, после победы тинг всего войска назовет конунгом совсем другого человека…

– Разумеется! – крикнула Далла, точно бросаясь на добычу. Вот теперь-то он заговорил по-иному! – Другого человека! Тебя, кого же еще?

– Меня? – Ингвид был удивлен и даже возмущен. – Я не думал об этом. Сейчас рано об этом говорить. Когда наше войско будет собрано, оно само назовет своего предводителя, достойного и родом, и нравом, и заслугами. А если в битвах он покажет себя достойно и останется жив, то его могут назвать и новым конунгом. Так бывало. Но я не могу сказать заранее, кто это будет. И как я могу навязывать людям в конунги мальчишку?

– Ты сможешь! Ведь это тебя выберут вождем! И тебя назовут конунгом! Кого же еще? Скажи мне, кто еще остался, достойный возглавить такое войско? Ну, кто? – нападала хозяйка. – Фрейвид? Он убит. Вальгаут Кукушка? Он убит у себя дома. Ингстейн Осиновый Шест? Он, как слышно, погиб в Битве Конунгов. От рода Лейрингов остался один Гримкель, но о моем подлом братце я даже говорить не хочу. Кто же остался, кроме тебя?

– Еще есть Донгельд Меднолобый, – помолчав, ответил Ингвид. – Я его видел. А со временем, может быть, появится и кто-то еще. Знаешь, как говорят: придет время, придет и средство. Когда люди готовы и дух их тверд, среди них обязательно находится настоящий вождь. А если вождя не находится, значит, время для дела еще не пришло. Вот что я тебе скажу. И не много я дам за дух такого племени, которое назовет своим вождем мальчишку, вчера посаженного впервые на коня!^[4]

– Хельги сын Хьёрварда был прославлен подвигами в двенадцать лет!

– Так то в двенадцать! Я не Один, но я умею считать до двенадцати. А тут пока хватит трех! – Ингвид кивнул на Бергвида, что сидел на руках у няньки, и показал его возмущенной матери три пальца.

Далла сжала губы. От досады она раскраснелась так, что даже на лбу у нее проступило яркое красное пятно. Возраст ее сына был единственным, с чем даже у нее не хватало упрямства спорить.

– Если ты поможешь нам, то твой сын будет расти в почете, которого достоин его род, – продолжал Ингвид, стараясь не горячиться. Он все еще надеялся убедить ее доводами. Честный воин, при всем его уме, не подозревал, что для некоторых людей доводы разума совершенно ничего не значат. – И когда он станет взрослым, то сможет смело спросить людей: не хотят ли они назвать его конунгом? И если он к тому времени достойно себя покажет, почему бы людям не сказать да?

– А если ты будешь разбит, мой сын не вырастет вовсе! – мстительно сказала Далла, будто уличила Ингвида в коварном замысле против нее. – Чтобы мой сын вырос, нужен мир. Мой брат Гримкель хотел сохранить мир и ради этого поступился даже своим достоинством. Он пожертвовал собой! А ты, сдается мне, предал его, потому что сам захотел стать конунгом!

Ингвид посмотрел на нее с откровенным изумлением. Раньше он не был близко знаком с этой женщиной и не знал, до какой нелепости она может дойти в своих рассуждениях, если задето ее самолюбие.

– Сдается мне, что ты хочешь мира с губителями твоего мужа! – точно сам не веря, проговорил он. – Фьялли погубили Стюрмира конунга и сделали твоего сына сиротой. А ты рада примирению с теми, кому твой сын должен мстить. Что-то мне не верится…

– Моего мужа погубили не фьялли! Его погубил Медный Лес! Да, ваш хваленый Медный Лес! – крикнула Далла, уже забыв, что сама живет в Медном Лесу. – Тот самый великан, с которым вы теперь водите дружбу! Это он обрушил на моего мужа лавину, которая его засыпала! Это ему должен мстить мой сын! А не дружить с ним! Пусть тот мерзкий великан и дает вам железо! А у меня вы не получите ни единого пеннинга!

Далла задохнулась от негодования и замолчала. До нее только сейчас дошло, что она сказала. До Ингвида тоже дошло не сразу: ему казалось невероятным, что на пороге войны человек в здравом уме может рассуждать подобным образом.

– Вот как! – наконец произнес он и поднялся на ноги. Больше ему было нечего сказать. – Значит, прощай, родственница. Наше дело не сложилось. Как бы тебе потом об этом не пожалеть.

– Я сама о себе позабочусь, – ядовито ответила Далла. – А ты позаботься о великане.

Ничего не ответив, Ингвид первым вышел из гридницы, за ним дружно зашагали его люди. Они уехали сразу; впрочем, хозяйка и не приглашала их даже переночевать. Старый Строк украдкой показал одному из хирдманов на запад, растолковал покороче, где стоит Подгорный Двор; хирдман сунул ему что-то в руку.

Ворота закрыли за гостями и опять заперли, но Далла еще очень долго не могла успокоиться. Уже стемнело, служанки накрыли ужин, в очагах трещал огонь, а вдали завывали волки, но Далла ничего не замечала. Она расхаживала вдоль помостов между очагами, гневно потрясала руками и говорила все об одном и том же: о наглеце Ингвиде, который задумал сам стать конунгом, спихнув с дороги ее сына, и только затем затеял весь этот поход. Добром это не кончится, фьялли их разобьют! И захватят весь Медный Лес, разорят, как разорили Запад, Север и Юг! И она погибнет, погибнет с ребенком, хотя вовсе не хотела помогать этим сумасшедшим наглецам!

Несколько раз Гельд брал ее за руки, усаживал на скамью, принимался уговаривать и успокаивать; поначалу она затихала, но потом начинала все сначала. Гельд вздыхал, следя со своего места, как она расхаживает взад-вперед. Эта женщина изумляла его. Она воображает себя зоркой, как Один, озирающий единственным глазом небо и землю, а на самом деле слепа, как крот. Ради призрачной чести своего сынишки она готова пожертвовать свободой целого племени, того самого, где ее сын мог бы когда-нибудь стать конунгом. Она не глупа, но не умеет смотреть вперед и действует порывами; сама рубит под собой сук и думает, что устроила дела как нельзя лучше. Ее ум принимает во внимание только то, что касается ее непосредственно. А этого, увы, недостаточно даже для той святой цели, чтобы правильно позаботиться о самой себе! Но даже попробуй он растолковать ей это, разве она ему поверит?

Как видно, все эти Лейринги такие. Борглинда сначала помогла ему спасти Асвальда и фьяллей, потому что это казалось ей справедливым, а потом послала брата предупредить об опасности Гримкеля, потому что это тоже казалось ей справедливым. Она так же порывиста, как Далла, но более чистосердечна и благородна духом. Ее никто этому не учил, ее сердце само на ощупь искало правильную дорогу. А сердце Даллы ведет ее к пропасти. Но, хотя все обернулось к выгоде Гельда, он не мог радоваться неразумию хозяйки.

– Я уверена, что Ингвид еще вернется! – сказала вдруг Далла. Остановившись возле очага, она повернулась к Гельду, прижимая руки к груди. – Я уверена! Он так просто не откажется! Он ведь сказал, что я об этом пожалею. Он знает, что больше ему негде взять железа. Что он там болтал про великана – никто и никогда не договорится со Свальниром! Это все ерунда, лживые саги для глупых детей! Он вернется!

– И у него будет не десять человек! – предостерег Кар.

Гельд хотел было его поддержать, но прикусил язык. Если он согласится, то Кар, как тогда с пастухом Ульвом, переменит мнение и будет твердить глупости, лишь бы противоречить ему. А пока он говорит очень дельные вещи, так и пусть говорит.

– Он приведет целое войско и попытается взять наше железо силой, – продолжал Кар. – Надо его спрятать получше, да так, чтобы ни одна собака не знала.

– Что же, мне самой его таскать? – оскорбленно спросила Далла. – Ты ведь ни единой крицы не поднимешь.

– Пусть рабы таскают… – пробормотал Кар и многозначительно не окончил.

– Я не творю рабов из глины! – ответила Далла, понявшая его умолчание. – У нас есть Бури. Пусть таскает, а потом он сразу забудет. И хоть режь его…

– А если резать будут кого-то другого? – осторожно намекнул Гельд. – Или ты сама собираешься не знать, где твой раб прячет железо? Конечно, это неглупо. Как говорится, не знаешь – не проболтаешься.

Далла озадаченно промолчала. Разве можно ей не знать, где ее сокровища?

– Ах, если бы только знать, что он задумал! – страдальчески протянула она, сжимая руки. – Если бы я знала его замыслы…

– Может, ты и узнаешь их, – загадочно произнес Кар.

Далла резко повернулась к нему.

– Каким же образом? – подозрительно спросила она. – Уж не ты ли мне их откроешь?

– Может, и я, – ответил Кар и бросил на Гельда угрюмый взгляд. – Пусть другие рассказывают тебе лживые саги. А я сумею сделать кое-что получше.

– Что?

– Я задумал вот что, – не сразу ответил Кар, заставив хозяйку помучиться от любопытства. – Я отправлюсь на Раудбергу.

Далла и женщины вокруг нее испуганно ахнули. Все слышали про Раудбергу, Рыжую гору, целиком состоящую из кремня. Когда-то давно, в сумеречные потерянные века, когда Квиттингом правили великаны, на Раудберге они устроили свое святилище, называемое Стоячие Камни. Святилище сохранилось и сейчас. Но приходить туда мало кто отваживался, потому что от Раудберги было совсем близко до Турсдалена – Великаньей долины, где жил Свальнир, последний из рода квиттингских великанов. Жутко было подумать – пойти в великанье святилище и там творить ворожбу. Стоячие Камни полны древней, невообразимой силой, которая сама по себе раздавит неосторожного пришельца…

– Да. – Кар уверенно кивнул. – Я пойду туда и там, перед древними священными камнями, раскину мои руны. Здесь мне мешает кто-то, – он метнул косой взгляд на Гельда, – но там сила великанов поможет мне. Я узнаю все замыслы наших врагов, – он метнул на Гельда еще один многозначительно-угрожающий взгляд, – и тогда мы точно будем знать, что нам делать.

– И когда ты думаешь отправиться? – боязливо и отчасти недоверчиво спросила Далла.

Она привыкла думать, что ее управитель едва-едва заслуживает называться колдуном, и никаких чудес от него не ждала. Но сейчас, едва собравшись на Раудбергу, он разом вырос в ее глазах и встал чуть ли не вровень с самой священной горой. Так и виделось, как маленький колдун сидит посредине огромной площадки великаньего святилища, а окружающие площадку высокие черные камни молчаливо смотрят на него тысячей невидимых глаз, и между ними мягко качаются волны нечеловеческой силы… Волосы шевелились на голове, мурашки бежали по коже.

– Завтра утром, – сурово ответил Кар. – Я должен успеть на Раудбергу к полнолунию, а до него осталось всего пять ночей. Может быть, в пути мне придется нелегко. Надо быть ко всему готовым. Мало ли что задумали наши враги?

Он опять посмотрел на Гельда. Гельд задумчиво покусывал сустав пальца. Решение Кара удивило его: он тоже не ждал от сварливого колдуна таких подвигов. И то, что тот нашел в себе такую отвагу, было до крайности неприятно. «Домашнее средство» – руна на коже – могло хорошо послужить против маленькой домашней ворожбы. Но если Кар вздумает раскидывать руны в Стоячих Камнях, то на сей раз к сердцу Гельда протянется копье такой великанской мощи, что его не отразит и щит из драконьей шкуры.

Несколько мгновений Гельд колебался: поддержать решение колдуна в надежде, что тот передумает, или возражать и тем укрепить его противоречивый дух? Все же Гельд избрал второе. Не сидеть же ему, в самом деле, тут до Праздника Дис! А без колдуна его дело может и сдвинуться с места. У него будет дней десять. За это время можно очень много успеть.

– Не думаю я, будто у тебя что-то получится, – вполне искренне усомнился Гельд. – Я слышал, что сила Стоячих Камней не покорялась людям и посильнее тебя. Один чародей даже не добрался до вершины горы…

– Я доберусь! – язвительно утешил его Кар. – Если у твоего приятеля Рама ничего не вышло, это не значит, что никому другому это дело не по силе.

Гельд пожал плечами. Ему было любопытно: Рам Резчик и правда пытался подниматься в святилище Раудберги, или Кар выдумал со злости?

А может, у него и правда ничего не получится?

* * *

На другое утро Кар отправился в путь. Он взял маленькую смирную лошадку, припасов на дорогу и свой мешочек с рунами. Гельд еще советовал ему взять черного барана для жертвы, но Кар отмахнулся.

– Он купит барана в усадьбе Кремнистый Склон, – сказала Далла. – Наверняка у них хватает скотины… Если не всю отбирает великан. А у нас лишних нет!

В самом деле, за последние дни овечье стадо Нагорья не досчиталось еще нескольких голов. Целы все до одной были только овцы Ульва, а у других пропадали каждые два-три дня. А находилось потом лишь несколько обгрызенных костей.

– Надо спросить у этого Ульва, какое такое волчье заклятье он знает, – бормотали между собой работники, сидя по вечерам у очага.

– Может, у него какой-то амулет, отгоняющий волков? Может, поделится и с другими?

– Вот бы хозяйка поговорила с ним! Ей-то он не откажется сказать, в чем тут дело!

Подходящий случай вскоре представился. Через несколько дней после отъезда Кара Ульв сам явился в усадьбу. Он уже раза два или три приходил пополнить запасы еды и всегда оставлял своих овец без присмотра, но они смирно паслись, точно привязанные невидимой веревкой.

– Пусть никто не ходит ко мне, не мешает! – говорил Ульв домочадцам Нагорья. – Когда мне что-то понадобится, я сам приду. А с овцами ничего не случится.

– Он овечье заклятье тоже знает, – шептали женщины.

В прежние дни Ульв уходил сразу же, как только Кар выдавал ему хлеба, ячменя на кашу и сушеной рыбы. Но в этот раз он попросился переночевать, и Далла позволила.

– Ляжешь там, среди челяди. – Она показала ему на ближнюю к двери часть дома. – А на заре возвращайся к овцам. Сколько бы ты ни знал заклятий, я полагаюсь на живого человека больше.

Ульв послушно кивнул. Он вообще был неразговорчив и к вечерней болтовне челяди прибавил мало.

Постепенно говор успокаивался, домочадцы Нагорья устраивались спать. Ульв приволок из конюшни охапку сена и улегся на ней, подложив под голову свернутую накидку. При этом старый Строк толкнул Вадмеля и сделал ему знак белыми бровями. Вадмель недоуменно покрутил головой.

Через некоторое время Строк кивнул ему на дверь. Озадаченный Вадмель вышел с ним во двор.

– Ты чего, старик?

– Ты не видел? – Строк кивнул на дверь дома. – Не видел, что у него на шее?

– У кого?

– Да у нового пастуха! У Ульва! У него на шее мешок! А в мешке…

– Что – в мешке?

– Откуда я знаю? Да уж наверное что-то любопытное! Я так думаю, там как раз и лежит его амулет!

– Да ну!

Поразмыслив немного, Вадмель решил призвать на совет Лоддена, и три работника еще некоторое время шептались.

– Там может быть и золото! – говорил Лодден. – Не зря этот бродяга ходит по горам среди зимы! Он убил кого-то, забрал золото, а теперь пришел к нам прятаться!

– Надо посмотреть, что у него там такое! – твердил Строк, подталкивая локтями то одного товарища, то другого. – Амулет там или золото – нам все пригодится!

– Зачем он явился, убийца, чтобы из-за него хозяйка попрекала нас день и ночь! – возбужденно шипели Лодден и Вадмель. – Пусть проваливает, откуда пришел!

– Только надо сейчас! Другого такого случая не будет!

– Сейчас полнолуние, да? – Вадмель глянул на небо. – В полнолуние надо бы поостеречься…

Вид неба не слишком подбодрил: почти сплошь оно было закрыто серыми тучами, а чернота в длинных неровных разрывах наводила на мысли о летящих драконах. Полная луна сияла сквозь легкую дымку, своим светом вытопив в облаках круглую проталину. Вблизи самой луны свет был белым, подальше – желтым, а на самом краю облаков – красноватым с коричневым отливом. Во всем этом было что-то значительное, но три работника не знали, добро или худо предвещает им Солнце Умерших.

– Ничего страшного! А такого случая больше не будет! – убеждал старик двух молодых. – Я ни за что не пошел бы к нему на пастбище и не остался бы там ночевать, чтобы он скормил меня своим приятелям волкам! Да он и днем может! Нет, надо сейчас. Поди, Лодден, посмотри, спит он?

Боязливо поёживаясь, Лодден вернулся в дом. Огонь в очагах еще ярко горел, но все уже лежали и, похоже, спали. Не слышалось ни единого голоса. На женской половине тоже было тихо. Хозяйка спала на своей лежанке рядом с нянькой и маленьким Бергвидом. Ближе всех к женской половине устроился хозяйкин приятель барландец. В отсутствие Кара он ночевал в хозяйском доме, чтобы быть под рукой в случае чего, как он говорил. Но вся челядь до слабоумного Бури знала, какого «случая» он выжидает!

Лодден подкрался к Ульву, осторожно наклонился, прислушался. Пастух дышал глубоко, шумно и ровно, как во сне. При свете очага на его шее можно было разглядеть кожаный шнурок, на котором висел мешочек из темной кожи. Мешочек был обкручен и обвязан этим же шнурком намертво, так что узлы залоснились и поблескивали. Такое даже зубами не развяжешь. Да и не похоже, чтобы ремешок часто развязывали. Значит, там не огниво и кремень, которые приходится часто доставать. Там что-то ценное!

Возбужденно сопя, Лодден вернулся к товарищам.

– Спит! – доложил он. – И все спят. Можно идти!

Смесь жадности и любопытства всякого раба сделает отважным. Один за другим, на цыпочках, как три полуночных тролля, Лодден, Вадмель и Строк прокрались в дом. Пламя очага бросало неровные тени, лицо спящего казалось дрожащим, подвижным. Три «грабителя» помедлили немного, но все было тихо.

Строк делал побуждающие знаки бровями. Вадмель неуверенно шагнул к Ульву. В руке у него был маленький острый нож. Дважды он протягивал руку и дважды отступал. «Дай я!» – сердито шепнул Лодден. Испугавшись, что добыча уйдет в чужие руки, Вадмель наклонился и дрожащим лезвием в дрожащей руке перерезал кожаный ремешок.

Свирепый рев потряс и подбросил спящий дом. Нечто жуткое, косматое взметнулось там, где стоял наклонившийся Вадмель и отбросило его прочь; в глаза рабу бросилось что-то серое, красное, с белым блеском зубов и зеленым огнем диких зрачков. В тот же миг Вадмель уже хрипел и катился по полу, разбрызгивая вокруг кровь, которая густой струей лилась из его разорванного горла. Жуткое чудовище с разинутой волчьей пастью кинулось на Лоддена, и тот с отчаянным воплем подался назад. Волчьи зубы щелкнули возле его живота. Огромный волк с горящими зелеными глазами прыгнул и вцепился в горло; человек и волк катились по земле, задели горящий очаг; полетел запах паленой шерсти.

Спящие мгновенно проснулись и вскочили; длинный дом наполнился истошными воплями. То ли это сон, то ли явь; возле лежанок огромный свирепый волк рвет зубами кого-то из мужчин, и огромные кровавые пятна при свете огня кажутся черными. Тени мечутся, стены дома качаются, земляной пол дрожит; хочется бежать, но ноги онемели; хочется кричать, но крик застрял поперек горла и душит. Боги Асгарда! Откуда тут волк? Что за чудовище? За что?

Гельд вскочил одним из первых. Он, собственно, и не спал, но не стал вмешиваться в возню работников: мало ли что они там затевают между собой? Но все же он подсматривал сквозь ресницы и отчетливо видел: едва лишь Вадмель перерезал ремешок и поднял мешочек, как на месте спящего Ульва оказался огромный волк. Гельд видел это совершенно ясно и так же ясно осознал: оборотень.

В следующее мгновение он был уже на ногах, руки сами искали и жаждали какого-нибудь оружия. Меча он с собой в хозяйский дом не брал, и рядом с его одеждой лежал только нож.

– Назад! – крикнул он Далле, которая замерла на своей лежанке, тараща изумленные глаза на схватку Лоддена с волком. – Ребенок!

В одной руке держа нож и одним глазом присматривая за оборотнем, Гельд схватил за шиворот плачущего Бергвида и почти бросил его к задней стене. Лодден и оборотень катались по полу перед дверью, и мимо них выйти из дома никто не мог. Женщины визжали до хрипоты, хватали детей, валились с лежанок, путались в одеялах, кидались прочь от зверя, в заднюю часть дома, натыкались друг на друга и падали.

– Назад! Возьмите его! – яростно орал Гельд, толкая служанок в дальний угол. – Есть тут еще что-нибудь…

К задней стене дома было прислонено кое-какое оружие, но от женщин было мало толка, а мужчины не могли к нему подобраться. Одна догадалась сунуть Гельду в руки копье, и он был рад ему так, как не обрадовался бы всему сокровищу Фафнира.

Лодден тем временем затих; одна его нога оказалась в очаге, башмак горел, но он был больше не в состоянии это заметить: домашний очаг уже стал для него погребальным костром.

Оборотень поднял окровавленную морду, взгляд его зеленых глаз скользнул по толпе женщин, сбившихся в кучу в дальнем углу, и оттуда снова послышались вопли ужаса. Обеими руками держа перед собой копье, Гельд выскочил вперед и загородил их; ему совершенно не хотелось изображать Сигурда Убийцу Дракона, но всем этим женщинам больше неоткуда было ждать защиты. В одной рубашке и босиком – Сигурд хоть куда!

Оборотень шагнул к нему, переступив через тело Лоддена, и Гельд крепче уперся ногами в пол. Ну и чудище… с медведя ростом… ведьмы вырастили… чего ему надо?

Гельд чувствовал себя собранным, как никогда в жизни; где-то совсем рядом с сознанием билась и вопила холодная смертная жуть, но сознание было занято только одним: поймать волка на острие копья, если он вздумает прыгнуть. Вогнать прямо в глотку, если подойдет… «Меч через пасть Пожирателю Трупов всадит он в сердце…»^[5] Не самое подходящее время вспоминать древние песни, но строчка из предсказания вещей вёльвы очень кстати всплыла в памяти и указала Гельду, что он должен делать.

Волк метнулся в сторону, и Гельд поспешно передвинулся с копьем. Волк смотрел прямо на него и выжидал, и в его ясных и жестких глазах Гельд видел разум, не уступающий его собственному. В его мыслях было лицо Ульва, а перед глазами стоял огромный волк с окровавленной пастью, и оба эти образа четко сливались в один. Волк метнулся в другую сторону: он явно пытался обойти Гельда и добраться до женщин. Но в глаза ему светил наконечник копья; похоже, оборотень знал, что такое «злое железо», наносящее более глубокие и хуже заживающие раны, чем все прочее.

Все, кто был ближе к дверям, теперь выбежали из дома; краем уха Гельд отмечал визг и треск, когда челядинцы норовили проскочить в дверь сразу впятером или вшестером. Раскрытая дверь зияла пустотой и молчала. Догадается хоть кто-нибудь помочь? Хотя бы позвать барландцев из гостевого дома? В своих людях Гельд был уверен. Лишь бы они только узнали…

Чудовищный волк вдруг отвел глаза от Гельда. Его взгляд был устремлен куда-то ему за спину, вниз, к полу.

– Кто там у меня за спиной? – резко крикнул Гельд, не отрывая взгляда от волка. – Отойди назад, мать твою! Он сейчас прыгнет!

Далла, жавшаяся к задней стене, вдруг вскрикнула. Там, перед ее лежанкой, на полу валялось огниво. Ее драгоценное огниво, которое она клала под подушку на время сна, а сейчас, как видно, выронила в суматохе. Это к нему был устремлен взгляд жуткого зверя. Это за ним явился оборотень! За ее единственным сокровищем! Он хочет отнять залог ее силы, ее будущего!

Оторвав от себя руки рабынь, Далла шагнула вперед. Гельд с копьем и волк с оскаленными зубами застыли друг против друга, как вытканные на ковре. Все застыло.

И Далла боязливо и отважно двинулась вперед, надеясь сейчас, пока мгновение зависло, украсть у судьбы то, что судьба пыталась украсть у нее.

И вдруг оборотень прыгнул. Гельд метнулся ему навстречу с копьем, но руки дрогнули и острие клинка ударило не в горло зверя, а в лапу. Волк взвыл и рухнул на пол, а сила столкновения сбила и самого Гельда. Кто-то вскрикнул у него за спиной; Гельд покатился по земле назад и задел кого-то. Лежа и дергаясь, он лихорадочно пытался совладать с длинным копьем – скорее, скорее, пока оборотень не успел первым! Тот был у него прямо перед глазами: воющий, дергающий раненой лапой и отчаянно мотающий огромной головой. В его вое звучали боль и ярость, душный горячий запах зверя окутывал Гельда и мутил разум.

В дверях раздался шум: на пороге встал Бьёрн со своим крашеным щитом и мечом Гельда в руке. Собственный меч висел у него в петле на запястье. Первый же его взгляд упал на волка, и Бьёрн изменился в лице. Кто-то толкнул его в спину, он влетел в дом, хотя первым его побуждением, казалось, было убежать: он услышал о «волке в гриднице» и ожидал увидеть волка ростом с волка, а не с медведя! Да это косматый дракон какой-то! Но тут же Бьёрн справился с собой и шагнул вперед, отчаянно хмурясь. Следом за ним вбежал еще один барландец с возбужденно и тревожно вытаращенными глазами и с секирой в руке.

Волк обернулся, глянул на них, потом опять на Гельда. Гельд уже был на ногах; крикнув Бьёрну что-то неопределенно-призывное, он бросился на волка с копьем. Теперь-то они его одолеют!

Но из-под самого клинка оборотень вдруг взвился в прыжке куда-то вверх; раздался треск, и чудовище исчезло. Серый хвост и задние лапы мелькнули в отверстии лаза, который вел на крышу, царапнули когти, на пол упало несколько сорванных комков дерна. На крыше послышался тяжелый шорох, а со двора – крики нескольких голосов. Потом голоса издали общее восклицание, и все стихло.

Некоторое время в гриднице стояла тишина, только женщины всхлипывали в углу. Гельд изумленно смотрел то на пустое место, где только что был оборотень, то на зияющий лаз в крыше. Уже все?

После недавних воплей тишина оглушала. Как будто все умерли.

Гельд медленно обернулся, опираясь на копье. Напряжение схлынуло, навалилась слабость, стало отчаянно холодно.

Далла, в одной рубахе и с рассыпанными темными волосами, сидела на полу возле своей лежанки и издавала сдавленные рыдающие звуки, сжимая в руке что-то маленькое и черное.

– Что ты тут сидишь? – отчетливо, как у слабоумной, спросил у нее Гельд. Он весь дрожал, и голос у него тоже дрожал. – Я же сказал: назад! Тебе что, жить надоело? Что ты тут забыла?

Всхлипывая, Далла протянула ему руку. На ее ладони лежало огниво.

– Вот уж сокровище! – с чувством произнес Гельд и с трудом подавил желание сказать что-нибудь похлеще. – Это что – дороже жизни? С ума ты сошла, что ли?