Утренний Всадник

Справившись со всеми перевязками, Смеяна прошлась по клети, собирая и сворачивая окровавленные лоскуты, потом присела рядом со Светловоем.

– Ну что – не болит? – спросила она, лукаво поглядывая на него.

От ее взгляда Светловою сделалось весело, тоска по красоте Белосветы отступала. Ну ее совсем, эту призрачную красоту, когда рядом есть другая – настоящая, живая и горячая.

– Видно, крепкие ты слова знаешь – любую хворь прогоняют! – с ласковой благодарностью глядя на нее, ответил Светловой.

Смеяна встретила его взгляд и вдруг опустила глаза. Княжич был слишком хорош, слишком красив и приветлив, ей не верилось, что такие бывают на свете.

– Тогда о чем загрустил? – негромко, чтобы не слышала родня, спросила она.

– Сильно меня тот козлиномордый щитом в лоб угостил – мороки замучили!

Светловой попытался усмехнуться, но сияющее лицо Белосветы вдруг встало перед ним, заслоняя Смеяну, и снова стало больно от мысли, что такая красота – только мечта. Наигранная бодрость таяла и отступала под натиском глупой тоски по тому, чего не было и не могло быть.

– Какие такие мороки? – Смеяна серьезно посмотрела на него, и без улыбки ее лицо со вздернутым носом и широким ртом показалось Светловою совсем некрасивым.

– Привиделась мне девица красоты небывалой, как сама берегиня, – со вздохом признался Светловой. – Будто на ручье пришла она ко мне и со мной говорила…

– О чем? – спросила Смеяна, стараясь подавить вспышку глупого чувства ревности.

– О чем… не помню. – Светловой слегка повел плечом.

В его памяти мелькали обрывки речей Белосветы, но их смысла он вспомнить не мог. Да, может, его и не было? Во всяком ее слове была какая-то странность, которой Светловой тогда не замечал, но заметил сейчас. Во сне тоже не осознаешь происходящих странностей – они делаются заметны только после пробуждения.

– Думаю, может, это берегиня была?

– Макошь и Велес с тобой, княжич светлый! – с шутливой озабоченностью сказала Смеяна и сотворила знак Молота и Чаши у себя на груди. Подумав, она осенила им же лоб Светловоя, и он улыбнулся, опять вспомнив свою старую няньку. – Какие тебе берегини – месяц травень на дворе. Раньше Ярилина дня не будет тебе берегинь. Да и после – не дай тебе Лада с ними встретиться! Ты собой хорош, как солнышко ясное, – уведут они тебя с собой, запляшут, заморочат, и совсем про… Ну их совсем!

Светловой вздохнул.

– У нее волосы светлые, до колен, не меньше, щеки румяные, глаза как небо весеннее, брови темные. И лицо будто сияет – глаз не отвести. Ведь не может быть красоты такой… – промолвил он с тайной надеждой, что Смеяна возразит ему, скажет, что у них в округе есть какая-нибудь необыкновенная красавица, что, как в сказании, простого рода, но достойна стать женой князя – за красоту…

Но Смеяна молчала. Уронив руки на колени, она не сводила глаз с лица Светловоя, и в горле ее стоял плотный ком, мешал вздохнуть. Сам Светловой казался ей милее Ярилы, от красоты его ясного лица с налетом печали щемило сердце. Словно с земли смотришь в Сварожий Сад, на миг растворивший облачные ворота, и знаешь, что тебе туда не дойти. Темные ровные брови так ярко оттеняют голубизну глаз, в каждой его черточке, в каждом мягком волоске таится особый свет; Смеяне хотелось смотреть на него без конца, любоваться, как любуются радугой в чистом голубом небе. Князья Велеславичи ведут свой род от самого Сварога – чему же тут удивляться? И не ей, простой девке, мечтать о нем. Все так – но Смеяне было больно думать, что он любит другую.

Светловой замолчал и вопросительно глянул на нее. И в глазах его были такая грусть и надежда, что Смеяне захотелось хоть из-под земли достать эту красавицу – только чтобы он был счастлив. Но где ее взять?

– У нас краше Верёны не найдешь, – с сожалением качнув головой, ответила она. – Вон она, Верёна, ты ее в поле видал.

Смеяна кивнула на одну из девушек, резавших сыры и хлеб у стола. Верёна и правда была хороша – статная, с пышной грудью, с двумя толстыми русыми косами, большими карими глазами под густыми и длинными черными ресницами. Сорочка, белая и опрятная, было украшена искусной вышивкой, очелье сидело ровно, привески-заушницы поблескивали чищеным серебром. Невеста была на зависть.

– Почем невест отдаете? – спросил у старейшины Скоромет.

Сидя у стола, он любовался стройной и статной фигурой Верёны.

– Дорого! – горделиво ответил Варовит. – Наши невесты славятся, за ними издалека ездят. Да эта почти сговорена – на Купалу и свадьбу будем играть. Парень есть хороший у нее, Заревник, и близко – из Перепелов, чуть ниже по Истиру.

– А ты чего там засиделась? – вдруг бабка Гладина заметила Смеяну возле княжича. – Чем сидеть, лучше ступай полон перевязывай! А то помрут у нас тут, чего доброго! Потом их, упырей, не выживешь! В клети они. Ступай!

– Ступай, ступай! – подхватил за женой и Варовит.

Казалось, старейшина был рад ее спровадить.

Смеяна неохотно поднялась:

– Княжич-то удал – большой полон взял! Сколько ж их у вас?

– Да восемь голов… – начал Скоромет и вдруг запнулся, виновато дернул себя за вихор на затылке. – Прости уж, княжич. Такое дело вышло… Пока мы тебя искали, один лиходей-то у нас сбежал. Вязать нечем было, да я думал, не уйдет, у него нога поранена.

– Помнишь, черный такой, как грач? На тебя еще прыгнул? – добавил Преждан. – Вот он и сбежал.

– Сохрани Свароже! – Варовит пальцем нарисовал у себя на груди знак Молота и Чаши. – Да он ведь у нас в лесу и будет бегать!

– Ой, страх-то какой! – насмешливо фыркнула Смеяна. – Это ему, что ли, полноги отрубили?

Варовит замахал на нее руками:

– Иди, иди! Без тебя обойдемся.

– Только гляди – лиходеям не скажи, что он сбежал! – поспешно предостерег ее Скоромет. – Я им сказал, что он помер. Нечего. А то и другим будет охота бегать…

А Смеяна вдруг нагнулась к Светловою и шепнула, горячим дыханием обдав ему щеку:

– Я тебе помогу! Я узнаю, кто тебе встретился!

– Чего ты там бормочешь, непутевая! – со всех сторон закричали на нее родичи. – Собралась – так ступай! Умеешь лечить – так лечи, хоть какая польза будет!

Смеяна отскочила от Светловоя и мигом исчезла за дверью. И все, от княжича до лежащего Миломира, проводили ее глазами. Она ушла, и в беседе как-то потемнело. Может, просто дрова прогорели.

– Что это она у вас… не такая? – спросил Светловой у старейшины, когда за Смеяной закрылась дверь.

Он все смотрел, словно хотел через дверь еще что-то увидеть, и не сразу подобрал слова. Все Ольховики были русоволосы и кареглазы, а Смеяна со своими желтыми глазами и веснушками на вздернутом носу казалась среди них чужой.

– А! Наградили боги! – Варовит сразу понял его и махнул рукой. – Беда, а не девка! Ни прясть, ни ткать, ни шить! Все из рук валится! Сено ворошить, жать, полоть едва оглоблей загонишь! Зато из лесу не дозовешься. Грибы, ягоды, травы, корешки искать – она первая искусница. И ведь не знает ничего – а как собака, понюхает да выбирает. А спросишь, почему сия трава, а не другая, – не знает. Раны и хвори всякие заговаривать ловка – рукой иной раз по синяку проведет, и нет, будто не бывало. Кто с зубами мается – за двадцать верст к ней приезжают. Не поверишь – из Воронца один раз молодуху привезли. А по дому ничего делать не хочет. Вроде не ленива – а и толку нет. Бабка ей невестино обручье дала только прошлой осенью, на девятнадцатом году – а то перед соседями стыдно. И как ее замуж отдавать – прямо и не знаем.

– Отчего же она такая?

– А она ведь не совсем наша. У нас в роду родилась, а кровь в ней неведомо чья. Мать ее к нам пришла уже тяжелой. Откуда пришла, почему от родни ушла – ничего не знаем. Она немая была. Пришла и так и осталась. Прежний ведун, что еще до Велема у нас жил, сказал, что зла в ней нету, мы ее и оставили. Она под Медвежий велик-день девчонку родила, а на другую зиму померла. А девчонка еще говорить не умела, а все смеялась. Так и назвали Смеянкой. И по се поры все смеется.

Старик развел руками и вздохнул:

– Нравом не злая, веселая, бить вроде жалко. Ну да пусть ее! Она хоть и непутевая, а счастливая. Какую корову приласкает – у той молока вдвое.

Светловой осторожно потрогал повязку – не болело. «Скорее бы она возвращалась!» – вдруг подумалось ему о Смеяне. Может, она и правда сумеет узнать, что за берегиня повстречалась ему над ручьем.

И вдруг сама Белосвета как живая встала перед ним. Закрыв глаза, Светловой чуть не задохнулся от восторга, снова видя ее сияющие черты, мягкий блеск ее серебристых волос, небесный свет в глазах. Он ощущал сладкий запах цветов, чувствовал ласкающие прикосновения ее тонких пальцев. Беседа, дым очага, желтый свет лучин, запах мяса – все пропало для него, ушло, растаяло. Светловой видел вокруг себя сияние теплого и свежего весеннего дня, и солнцем этого дня была она – девушка, прекрасная, как сама весна.

* * *

Дождавшись, когда гости и хозяева улягутся спать и огнище затихнет, Смеяна выскользнула из избы деда Добрени и неслышно метнулась к хлеву. Дверь скрипнула, но шагов девушки не было слышно. Кошка не могла бы пройти тише. И в темноте Смеяна видела не хуже кошки. Осторожно пробравшись вдоль стойла, где дышали восемь коров, она ступила на большую кучу сена в углу, встала на колени, потянулась, пошарила возле стены. Ее пальцы скоро наткнулись на чье-то мускулистое плечо.

– Брате! Даян! Проснись! – позвала Смеяна сначала шепотом, а потом и громче. – Ну, проснись, еще вся ночь впереди, успеешь отоспаться! Ну ты слышишь!

Она с силой потрясла спящего за плечо, и он повернулся.

– Ну чего тебе! – послышался из-под сена хриплый со сна голос. Молодой мужчина с сухими травинками в темных кудрях – точь-в-точь батюшка-овинник! – поднял голову и сел, моргая. – Ой! – вдруг воскликнул он. – Да у тебя в темноте глаза горят! Как у кошки!

– А ты только сейчас увидел? – Смеяна фыркнула и тихо засмеялась. – А я еще десять лет назад девчонок пугала по ночам. Подстерегу за углом или в сенях…

– Десять лет назад меня здесь не было! – Даян сел поудобнее и стал выбирать сухие травинки из волос и кудрявой короткой бородки. – Я еще у батюшки сухую ложку облизывал – восьмым после всех. Чего тебе надо-то? Или княжичу слишком много пирогов натащили, самому не съесть? Подмога требуется?

– Требуется! – подтвердила Смеяна. – Только не ему, а мне. Открой мне ворота.

– Да ты куда собралась? – удивился Даян. – Ночь на дворе!

– А был бы день, я бы тебя не звала, сама бы управилась. Да я засова не подниму. И как обратно пойду – отвори.

– Что же мне, полночи сидеть под воротами тебя дожидаться? – Даяну вовсе не понравилась эта просьба. – Не лето! Там холод не хуже, чем зимой! Ты, девка, не дури! Тебе погулять надобно, а я тут…

– Ну как знаешь! – перебила Смеяна и вскочила, не дослушав. – Обойдусь и без тебя! Только и ты, как тебе опять жена рожу расцарапает, без меня обходись! И на Перунов день стрелок не проси!

Она подалась к двери, но Даян вдруг схватил ее за щиколотку. Смеяна вскрикнула от неожиданности, чуть не упала на него, но взмахнула руками и удержала равновесие.

– Тьфу ты! Леший кучерявый! Лягни тебя лягушка! – негромко, но с большим чувством бранилась Смеяна. – Чтоб тебя граблями да по лбу!

А Даян только смеялся в ответ.

– Да ладно тебе, уже и обиделась! – сказал он, когда Смеяна немного выдохлась. – Ты прямо как боярышня! Да разве я когда тебе в чем не помог? Надо, так пойдем.

– Так бы сразу и сказал… – обиженно проворчала Смеяна.

Даян выпустил ее и поднялся, стал отряхивать сено с одежды. Уже не в первый раз он, поссорившись с молодой женой, ночевал в хлеву. Как и Смеяна, он не был родным Ольховикам по крови, а в род был принят благодаря женитьбе на одной из здешних девушек, Синичке. В роду Ольховиков он был больше всех дружен со Смеяной. Оба они знали, что ими род не гордится, и это сближало их.

– Потише ты! Всех перебудишь! – кошкой шипела Смеяна названому брату, пробираясь от хлева к воротам через двор.

Собаки кинулись к ним, но узнали Смеяну и присмирели, как будто поняв, что шуметь не нужно.

– А княжеские-то дозора не выставили? – прошептал Даян.

– Нет, я посмотрела. Спят все.

– Спят! – Даян хмыкнул. – А лиходеи-то, что на реке были, вокруг бродят! Слышь, Смеянка, ведь что отроки говорили – дрёмичи на нашем берегу остались? Не ходить бы тебе…

Но Смеяна только отмахнулась. В лесу для нее не существовало опасностей.

У ворот Даян бесшумно поднял тяжелый брус, нажал плечом на створку, чтобы засов не стучал, и вынул его из скобы.

– Давай! – шепнул он, дав створке отойти самую малость, чтобы не заскрипела.

Смеяна неслышно метнулась в щель. Даян вдруг взял ее за плечо свободной рукой:

– А все же – куда собралась ночью-то?

– Нос прищемишь! – дразняще шепнула Смеяна ему в лицо.

– Не пущу! – Даян грудью загородил щель. – Уж не к парню ли какому?

– А хотя бы! – ехидно ответил Смеяна.

Даян хотел что-то ответить, но не успел. Смеяна подалась лицом к его лицу и быстро укусила его за нос. От неожиданности Даян охнул, а Смеяна отпихнула его от створки, выскользнула за ворота и мигом пропала во тьме. Растаяла, как тень, даже трава не шуршала под ее легкими ногами.

Даян осторожно оттянул на место створку, заложил дубовый засов в железную кованую скобу – свое же собственное изделие. При этом он презрительно фыркал, как будто Смеяна все еще могла его слышать. Усевшись на землю под тыном, он прислонился к бревнам спиной, потрогал нос, пожал плечами, усмехнулся, а потом вдруг вцепился зубами в рукав, чтобы не рассмеяться в голос.

* * *

Облака затянули луну, за тыном огнища царила густая, холодная весенняя тьма, но Смеяна хорошо знала дорогу. Миновав луговину и поле, где утром катали Светловоя, она вошла в лес, где тесно перемешались сосны, мелкие березки, разлапистые елки, ольховые заросли. Ни в какую темень, ни в какой чаще, даже совсем чужой, ей не случалось заблудиться. Старшие учили ребятишек определять дорогу по солнцу, по коре деревьев, по муравейникам, по лишайникам на стволах – да мало ли других способов? Много, и наука не всякому покажется легка, но без нее никому нельзя – пропадешь, будешь блуждать по лесу, как слепой. Но Смеяна никогда не могла толком рассказать, почему выбирает эту дорогу, не смотрела ни на мхи, ни на солнце. Она просто знала – туда. Ей казалось, что какие-то глаза смотрят на нее из чащи, зовут, раздвигают ветки. И она шла, доверясь зовущему взору этих невидимых глаз, и еще ни разу они не подвели ее.

Под горкой, возле ручья, стояла избушка. Крохотное окошко было изнутри задвинуто заслонкой, не выпуская запаха дыма; чужой человек, случись ему идти здесь ночью, прошел бы мимо избушки, приняв ее за пригорок. Но Смеяна, безошибочно найдя крылечко и дверную ручку из изогнутого корневища, без стука толкнула дубовую дверь и шагнула через порог.

Навстречу ей мигнули два ярко-зеленых огонька. Черный кот, совершенно не видный в темноте, бросился под ноги Смеяне и стал об них тереться, выгибая спину и высоко задрав пушистый хвост.

– Какой леший тебя принес? – послышался из темноты хрипловатый мужской голос. – Ни днем ни ночью от тебя покою нет! Вот смотри – прикую тебя к прялке и не выпущу, пока…

– Да ладно тебе, дядька! – перебила Смеяна. – Не сердись. Тебе бы без меня скучно было. Другие-то к тебе по доброй воле не ходят.

– А мне и не надо никого… – проворчал голос.

В глубине избушки послышалось движение, скрип дерева, шарканье ног. Раздался глубокий вздох, словно сама темнота, разбуженная вторжением неугомонной Смеяны, втягивает в грудь воздух, чтобы выдуть прочь виновницу беспокойства. Взметнулось облачко золы над очагом, из-под пепла мигнули красным непогасшие угли.

Смеяна бросилась на колени возле очага и принялась раздувать огонек. Избушка осветилась. Кот ходил вокруг нее, терся боками о плечи Смеяны. С другой стороны от очага на полу сидел рослый мужчина лет сорока, темнобородый, с выпуклым высоким лбом и большими карими глазами навыкате. Волосы на его висках отливали рыжиной, борода вокруг самого рта тоже.

– Ты все спишь! – с упреком сказала Смеяна, видя, что он морщится от яркого огня. – Ты хоть знаешь, что у нас сегодня на реке делалось?

– Как не знать! – с насмешкой сказал ведун, быстро глянув на нее поверх низкого огня. – Ты ведь самого княжича в полон взяла.

– Да ну, ты скажешь – в полон взяла! – Смеяна хотела сказать это насмешливо, а получилось скорее жалобно. Она опасалась, что княжич взял в полон ее саму, и насмешка показалась не забавной, а горькой и обидной. – Ему бы самому поберечься!

– А что так?

– Боюсь я, как бы его берегиня не заполонила.

– Берегиня? – Велем поднял брови, так что три глубокие продольные морщины на лбу уехали под самые волосы. – Да ты, рыжая, стала басни сказывать! Откуда же он ее взял в травень-то месяц? Я и то их еще не слышал.

– А я почем знаю? – с намеренной небрежностью отозвалась Смеяна. – Он про девку какую-то спрашивал, да так ее расписывал, что краше ее на всем свете нет.

– А тебе и завидно? – со снисходительной издевкой спросил ведун. – Не на тебя же ему смотреть, рыжую! Ты бы хоть кислым молоком умывалась, может, веснушек бы поменьше осталось!

– А я так нечисти не боюсь! – вызывающе ответила Смеяна. Веснушки никого не красят, но она не хотела этого признавать. – Она пока будет мои веснушки считать, забудет, чем навредить хотела.

Ведун хмыкнул. Его забавляла Смеяна, которую ничем нельзя было смутить или озадачить.

– Ну так и что? Чего тебе было ночью бегать?

– Дядька Велем! – просительно заговорила девушка. – Поворожи на эту девку! Кто она, живая или морок?

– Дела мне мало! – возмутился Велем и даже отворотился от Смеяны. – И ради этого ты мне спать не даешь? Ты смотри, девка! – грозно хмурясь, пригрозил он. – Я терплю, да вот возьму и превращу тебя в лягушку! Будешь у меня в горшочке сидеть да помалкивать!

– Жди! – дерзко крикнула Смеяна. – Я тебе тогда уснуть не дам! Всю ночь буду квакать!

– А вот не будешь!

– А вот буду! Буду, буду! – Смеяна замолотила кулаками по земляному полу, затрясла разлохмаченными косами. – Ты, дядька, со мной не ссорься! Ты лучше погадай – я сразу уймусь!

– Вот еще! Ради всякой блажи Высокий Мир тревожить!

– Да ты не можешь! – с вызовом воскликнула Смеяна. – Не суметь тебе, вот и отпираешься!

– Мне не суметь? – закричал Велем, возмущенный ее дерзостью. – Да ты помнишь, с кем говоришь? Быть тебе лягушкой!

– Не суметь! – не слушая, кричала Смеяна. – Это тебе не телушку заблудшую искать! Не рыбу с лягушками пополам в сети манить! Позабыл давешнюю уху!

– Да ты… – свирепо начал Велем, взметнув брови и швыряя глазами молнии в отблесках пламени.

На пять дней пути в обе стороны по Истиру не нашлось бы человека, которого не бросило бы в дрожь при виде гнева ведуна. А Смеяна вдруг задорно сощурила глаза и рассмеялась. И Велем остыл, словно устыдился шумной ссоры.

– Мужа тебе рябого! – от всего сердца пожелал он. – Плюнуть бы, да огня стыдно. А тебе зачем про эту девку знать?

– А любопытно! – ответила Смеяна, точно это было самое надежное основание.

Она уже видела, что дело ее удалось и Велем согласен попробовать. Даже с ведуном можно совладать, если взяться умеючи.

– Да как же я на княжича стану ворожить? Был бы он сам здесь…

– Врешь, дядя, да не обманешь! И я знаю – не надо его самого. У меня вот что есть.

Смеяна извлекла из-за пазухи туго свернутый платок, которым Скоромет на берегу перевязывал лоб Светловою. На тонком белом полотне темнело засохшее пятно крови, к которому пристало несколько золотистых волосков.

– Чтоб тебя кикиморы щекотали! Вот сядет на шею полудянка, так узнаешь! – Ворча, как глухой дед, Велем встал и ушел в темный угол избушки. – Сама за водой пойдешь!

– Пойду, пойду! – примирительно отозвалась Смеяна. – Кринку давай.

– Сама возьми. Чай, знаешь, где что.

Смеяна подхватила с полки в углу кринку из красной дебрической глины и мигом исчезла за темным порогом. Черный кот метнулся за ней. А Велем вернулся к очагу и снова сел, осторожно поставив рядом с собой на пол большую глиняную чашу с широким горлом. Через равные промежутки на ней было три маленьких круглых ручки, а полоса вокруг горла была покрыта тонким сложным узором. Полоса была поделена на двенадцать частей, и в каждой части был нанесен знак одного из двенадцати месяцев. Это была священная чаша гаданий и заклинаний, малое подобие Чаши Годового Круга, которую хранит сама Мать Макошь.

Смеяна вернулась мгновенно – другой бы и светлым днем не обернулся к ручью и обратно так быстро, как она темной ночью. Кринка была полна воды, и Смеяна сама, не дожидаясь указаний, перелила воду в чашу.

– Отойди! – буркнул Велем, глянув на нее исподлобья. – Не лезь под руку.

Не возражая, Смеяна послушно отошла в самый дальний угол и села там. Добившись своего, она стала удивительно тиха и послушна. Для нее пришло время молча смотреть и ждать. К ворожбе у нее было способностей не больше, чем к рукоделию. Ее искусство врачевания было основано не на премудрости, перенятой ученьем, а все на том же лесном чутье: знаю, что надо делать так, а почему – не знаю. В руках ее жила целящая, животворная сила, но сама Смеяна так же мало могла на нее повлиять, как на свои веснушки. Она дружила с ведуном только благодаря своей смелости и любознательности, а вовсе не потому, что он готовил ее в преемницы себе – хотя все в волости ждали именно такого исхода их дружбы. И Велем никогда не сознавался, что присутствие Смеяны придает ему больше сил для ворожбы.

Не отрывая глаз от поверхности воды в чаше, Велем ждал, пока она успокоится. Сам его взгляд, тяжелый, осязаемый, усмирял воду, и она быстро затихала. Смеяна из своего угла смотрела затаив дыхание. Она давно смирилась с тем, что сама никогда не научится ни прясть как следует, ни ворожить, но чужое искусство восхищало ее и завораживало. Раз за разом она наблюдала ворожбу Велема, вглядывалась в его лицо и действия рук до боли в глазах, все пыталась поймать ускользающую тайну общения с Надвечным Миром. Иногда ей казалось, что тайна эта близка, вот-вот кто-то окликнет ее из-за Синей Межи, и голос этот будет понятен ей. Но чаще всего это бывало в лесу, когда она шла от избушки ведуна домой. И песни леса радовали ее одну – она не сумела бы перевести их на понятный людям язык и заставить послужить всему роду. А значит, какой в них толк? А никакого, баловство одно.

– Вода темна, Бездна глубока, – глухо забормотал Велем. Слова его заклятий были просты, но в каждое слово его низкий невнятный голос вкладывал огромную, непостижимую и неодолимую силу. – Огонь ярок, уголь жарок.

С этими словами он прямо рукой взял с очага пылающий уголек и опустил его в темную воду. Уголек яростно зашипел и погас, канул во тьму. Так искры Огня-Сварожича пропадали в Бездне перед началом мира. В те безначальные времена, пока Сварожьим молотом не был еще создан белый свет.

– Уголь проглоти, мне тьму освети, – бормотал Велем.

Глаза его выпучились больше обычного, взор застыл.

Смеяна почти перестала дышать, крепко прижимая к себе черного кота. Выйдет, не выйдет? Вода в чаше начала бурлить, сначала тихо и медленно, потом быстрее. Над широким горлом поднимался легкий пар. Вдруг в прозрачных клубах мелькнуло что-то живое. Вода успокоилась. Из глубины чаши показалась голова огромной черной жабы. По размеру эта уродливая голова с частыми пупырышками была не меньше головы кота. Огромные, широко раскрытые, ярко-желтые глаза жабы смотрели прямо в глаза Велему.

– Вела-матушка! – глухо, почти не разжимая губ, забормотал Велем. – Хозяйка Волны! Покажи мне путь Светловоя, Велемогова сына.

Медленно подняв руку, он бросил в чашу тонкий светлый волос. Голова жабы еще какое-то мгновенье помедлила, а потом тихо погрузилась во мрак и исчезла.

Поверхность воды затуманилась и засеребрилась, как тонкий гладкий лед. Потом на ней возникла та полянка возле ручья, словно была где-то поблизости и только ждала знака, чтобы появиться. Брови Велема дрогнули: такая быстрота насторожила его и послужила первым намеком на ответ. Склоняясь над чашей, Велем видел полянку и Бычий ручей, видел Светловоя и рядом с ним… Нет, это не была девушка, это вообще не было человеком или каким-то иным существом. Над травой рядом с сидящим Светловоем парило облачко полупрозрачного золотистого света, полное радужных переливов. Глазам стало нестерпимо больно. Велем отшатнулся от чаши, жмурясь и прижав к глазам ладонь. Но и за это краткое мгновение он успел увидеть и понять главное.

Смеяна молча ждала, не решаясь даже задать вопрос. Наконец ведун крепко потер лоб, словно хотел разгладить глубоко врезанные продольные морщины, провел ладонью по бороде, в которой наверняка теперь появятся седые волоски. Общение с Надвечным Миром не проходит даром. Юный княжич, спящий на огнище Ольховиков и видящий во сне свою любовь, сам еще не знает, какие огромные силы протянули к нему руки.

– Ну что там? – подобравшись поближе, нетерпеливо шепнула Смеяна. – Что ты молчишь? – с тревогой повторила она. – Я ему обещала узнать, что за девица ему встретилась. Что я ему скажу? Что ты видел?

– Ничего я не видел! – вдруг отрезал Велем, и Смеяна с изумлением поняла, что он лжет.

Ведун хмурился и не поднимал на нее глаз, а Смеяна потрясенно хлопала рыжими ресницами. Что же такое он увидел, если даже рассказать не хочет?

– Ничего я не видел! – с напором повторил Велем в ответ на ее молчаливое недоверие. – Так и ему скажешь. Не было никакой девки. Померещилось ему! Сперва по лбу щитом ударили, потом вода холодная – еще и не то привидится! Отлежится – пройдет! Поняла?

Велем бросил на Смеяну хмурый взгляд исподлобья. Он понимал, что не проведет ее, ему было стыдно за эту ложь, но он твердо держался правила не вмешиваться в дела Надвечного Мира, недоступные его разумению. А это как раз и было такое дело.

– Ну да! – со смесью неуверенности и готовности согласилась Смеяна и фыркнула в кулак.

Это объяснение ей понравилось, и очень захотелось поверить. Примерещилось! Не было никакой девки! Никакой! И слава Ладе Белой Лебеди! Нам никого и не надо! Мы и сами хороши!

– Да ты сама-то на княжича глаза не пяль! – приходя в себя, бросил Велем. – Не по тебе дерево, и голову дурью не забивай!

– Да я не… – с горячим возмущением начал Смеяна.

– Слушай! – грубо перебил ее Велем, и она замолчала: в проницательности ведун ей не уступал, и ей тоже было его не обмануть. – И думать не смей! Лучше вышивать учись, да вышей рубаху берегиням, да повесь в Ярилин день на березу, да попроси себе личика поприглядней да жениха доброго…

– Да ну тебя! – Смеяна небрежно отмахнулась.

Об этом она слышала не в первый раз.

– Чего да ну! Замуж выйдешь, будешь как все…

– Да где уж мне! – Довольная Смеяна вскочила на ноги и повернулась, притоптывая, подражая хороводным пляскам: – Я еще похожу, себе ладу погляжу!

Велем безнадежно махнул рукой и отвернулся.

* * *

Утром Светловой проснулся от шума шагов и голосов. Насмешливо-ласковый женский голос приговаривал и напевал что-то, вытягивал Светловоя из сладкого сна, полного радужного сияния. Приподняв ресницы, Светловой увидел гибкую, по-кошачьи ловкую девичью фигуру в небеленой рубахе: она скользила по клети, как солнечный луч, склонялась то к одному отроку, то к другому. Светловой сел на лежанке и сразу встретил взгляд Смеяны. Легко просочившись через общую суету, она подошла и присела рядом. В ее желтых глазах прыгали задорные искры, в чертах лица дрожал смех, каждое движение дышало бодростью, и Светловой вдруг ощутил прилив сил, как будто глотнул живой воды.

– Как спал, княжич светлый? – весело спросила она. – Дай-ка я развяжу!

Светловой подставил ей голову и приготовился терпеть, когда она будет отрывать присохшее к ране полотно. И вдруг Смеяна бросила ему на колени повязку с несколькими темными пятнами. Ничего не чувствуя, Светловой поднял руку и осторожно провел пальцами по лбу. Там, где вчера болела глубокая рваная царапина, сегодня оказался тонкий шрам над бровью, гладкий, как будто прошел не один месяц.

– Да как же так? – Светловой в изумлении вскинул глаза на Смеяну.

А она расхохоталась, как будто сама подстроила что-то забавное:

– Я-то тебе что говорила? Как Заря на небо выйдет – забудешь, где болело!

– Да у тебя руки золотые!

– Что ты говоришь? – в притворном изумлении Смеяна протянула к нему свои загрубевшие ладони.

А Светловою вспомнились руки Белосветы, нежные и белые, как лебединый пух. Улыбка исчезла с его лица, и он вопросительно взглянул на Смеяну.

– Ну что – узнала? – вполголоса спросил он, вспомнив ее вчерашнее обещание.

Он хотел придать вопросу вид шутки, но сердце его замерло в ожидании ответа. В душе билась сумасшедшая надежда – а вдруг Белосвета все же не привиделась ему? А вдруг она есть на свете, эта волшебная красота? С ней весь мир изменится, станет богаче и мудрее, золотой Сварожий Сад приблизится к земле…

Смеяна вздохнула. Зря все-таки она ввязалась в это дело, поддалась глупому порыву помочь – на свою голову! Ей было больно видеть в глазах княжича отражение любви к другой.

– Узнала, – шепнула она, быстро глянула в глаза Светловою и отвела взор, снова вздохнула, собираясь с духом.

Лгать для Смеяны было то же самое, что ходить на руках. Но Велем же сказал, и не ей выше ведуна тянуться.

– Узнала, что морок тебя одолел, княжич светлый. Ведун в чаше ворожил – не видел никого. Блазень один.

Светловой опустил глаза, стараясь скрыть тоску разочарования. Не было ее, Белосветы. Мир погас для него, словно из него ушла радуга или заря. А он чего хотел – красавицу лучше самой богини Лели? Не бывает таких… Он и не ждал ничего… Но как ни старался Светловой благоразумием обуздать тоску, душу заполнила тьма, как будто у него отняли самое дорогое.

Женщины звали отроков умываться, принесли полотенца, девушки уже раскладывали на столе еду.

– Смеянка! – крикнула одна из женщин. – Что ты опять к княжичу прилипла! Иди сюда!

Смеяна мгновенно отскочила от Светловоя и бросилась на зов. Она была рада, что трудная беседа осталась позади, и понимала, что гостю сейчас лучше побыть одному.

Как же, дадут тут поразмыслить на воле!

– Ну что, княжич светлый, прикажешь коней седлать? – раздался голос Скоромета.

Светловой поднял глаза: отрок стоял рядом с ним, одетый и перепоясанный, с шапкой на голове, готовый в дорогу.

– Куда? – не сразу взяв в толк, спросил Светловой.

– Да за лиходеями теми, – пояснил Скоромет.

– Ты уж нас не оставь, княжич, выведи их из наших мест! – поклонясь, подхватил Варовит. – Что же, так и будут дрёмичи по нашим лесам разбойничать?

– Ах да! – спохватился Светловой и погладил шрам на лбу.

То ли из-за девушек, то ли из-за раны, но он забыл о самом главном: о необходимости покончить с разбойничьей ватагой. Светловою стало стыдно, что он забыл такую важную вещь. Вскочив, он торопливо затянул пояс, краснея при мысли, что сказал бы отец, узнай он о такой промашке сына. Прогоняя прочь тоску, Светловой старался сосредоточиться на деле, привести мысли в порядок.