Венец Прямиславы

– Без моих ключей, голубка, голодной насидишься со своей княгиней! – бросила ключница, но тут Мирон взял ее за плечи и подтолкнул к дверям, бормоча: «Ступай, ступай!»

Красавица вышла, негодующе фыркая, но, видимо, внимание мужчины, пусть даже выраженное таким образом, смягчило ее.

– Ты, раба Божья, не для монастыря нравом уродилась, тебе бы в воеводы! – с дружелюбным упреком обратился к Прямиславе сотник.

Похоже, он старался ладить решительно со всеми, с кем ему приходилось иметь дело, и готов был подружиться даже с челядью похищенной княгини.

– А у нее отец воеводой был, – пояснила Зорчиха. – Может, слышал, Орогость Смолижич. Тоже, помнится, сотню водил у Юрия.

– Воевода Орогость! – Мирон взял себя за бороду, будто в большом изумлении, и во все глаза уставился на Прямиславу, словно она внезапно оказалась его родной сестрой. – Как такого человека не знать! (У него получилось «целовека», и Прямислава, непривычная к новгородскому говору, с трудом удержалась от смеха.) Добрый был муж, отважный, честный! Как же ты в монастырь-то попала, красавица?

– А как воевода сам помер, им с матерью только приданого и осталось, что на два подрясника! – ответила вместо девушки Зорчиха. – Вот и пришлось в монастырь идти.

– Жаль, жаль! – Мирон сочувственно закивал. – Такая девка боевая да красивая! Не будь я женат, сейчас бы на тебе женился, не сходя с места! Видит Бог!

Прямислава усмехнулась, а Мирон продолжал, видя, что задобрил ее:

– Не бранись ты с Прибавкой, Бог ей судья. Она у князя в чести и довольстве жила. Я еще лет шесть или семь тому приезжал к нему, видел ее: разодета была, что твоя княгиня. А теперь, сама видишь, годы набежали, князь новых нашел, помоложе и покрасивее, да и нрав у нее тяжелый – словом, надоела. Теперь в Ивлянке живет, в ключницах, хоть и почетная должность, а все ей – опала. После княжеских-то палат ходи тут, ключами греми.

– С глаз долой, значит? – Зорчиха понимающе кивнула.

– Знаешь, мать, как бывает! – Мирон развел руками. – Куда податься? А забыть не может, что чуть ли не княгиней в Берестье жила.

– Холопка! – с выразительным презрением произнесла Прямислава, ненавидяще глядя на дверь, за которой скрылась ключница.

Еще одна! Предшественница той нахалки, которую она видела на торгу! Семь лет назад, наверное, и эта вот так же расхаживала по Берестью, словно заморская пава, хвалилась дорогими нарядами и своей властью над князем. Как я, дескать, захочу, так он и сделает! Именно в те годы ее отец и Юрий Ярославич заключили свой непрочный союз. Быть может, в тот самый день, когда она, Прямислава, стала берестейской княгиней, он, ее венчанный муж, проводил «брачную ночь» в объятиях этой чернобровой!

– Да уж, знатная, видно, была девка! – Зорчиха тоже посмотрела на дверь, потом на Прямиславу, догадавшись по ее лицу, о чем она думает. – А тебе, княгиня, – нянька посмотрела на Крестю, – одиннадцатый год едва-едва пошел. Конечно, не ты ему в пару подходила, а вроде как она. А теперь срок вышел…

– Ты, княгиня, теперь красавица, а она – тьфу, отопок сношенный! – горячо пустился утешать Крестю сотник Мирон. Его стремление всем угодить, наверное, позабавило бы Прямиславу, если бы она сейчас могла забавляться. – Теперь ее время прошло и не вернется. Пожалеть бы тебе ее, княгиня.

– Ее время прошло – другие завелись! – непримиримо ответила за Крестю Прямислава. – Сам же говоришь!

– Ну, мало ли что я сболтнул по глупости! – охотно отрекся Мирон. – Ведь князь Юрий, поди, и не знает, что жена его расцвела, как цветочек лазоревый! Как увидит он тебя, так и скажет: «Супруга моя любезная, тебя одну я люблю и вовек с тобой не расстанусь!»

В голосе его слышалась такая страсть, как будто не от лица отсутствующего князя Юрия, а от своего собственного клялся он в любви этой испуганной девушке, почти еще подростку, и Прямислава снова усмехнулась.

– Где он сам-то, князь Юрий? – спросила она. – И когда ты нас, княгиню то есть, к нему отвезешь?

– Сам он к вам приедет. – Воодушевление Мирона разом угасло, словно он вспомнил нечто, о чем пока не хотел говорить. – Сейчас пока недосуг… Сама знаешь, княгиня, какие там дела творятся… А Прибавки ты не бойся, она хоть и грозна с виду, а все-таки холопка. А ты княгиня. Не гневайся, прости ее, Бог ведь учил прощать. Игуменья в Апраксином, должно быть, тебе это натвердила… Так я сам ей скажу, чтобы свое место помнила. Не тревожься, она тебя не обидит! Ну, отдыхай покуда, а я пошел. Поди, надоел.

Поклонившись, сотник вышел.

– Мы сами кого хочешь обидим! – пригрозила Прямислава закрывшейся двери. – Будет здесь Юрий – первым делом холопку продать, без этого и разговаривать с ним не буду! И запомни это! – велела она почему-то Кресте, как будто после появления здесь Юрия Ярославича Крестя еще каким-то образом могла оставаться «княгиней».

А впрочем… Ведь Юрий тоже не знает ее в лицо.

* * *

Прошел день, потом еще один, а Прямислава с двумя своими спутницами по-прежнему жила в Ивлянке под присмотром сотника Мирона. Больше никто не появлялся. Ключница Прибавка смотрела на приехавших с негодованием, видя в молодой берестейской княгине такую же захватчицу и соперницу, какую Прямислава видела в ней. Но Зорчиха лучше умела к ней подойти и уже на второй день кое-что выяснила. Князь Вячеслав и впрямь стоял в Ивлянке два дня, но потом к нему приехали люди из Турова, и, переговорив с ними, князь заторопился в дорогу.

– От туровских старост были двое, если не врет, да поп один, – так говорила Зорчиха, пересказывая то, что выспросила у Прибавы. – Вроде, бают, раскаялись они в своей измене – видно, узнали, что князь с большой силой на них идет, потому и передумали. Обещали ему ворота открыть, чтобы он без битвы в город вошел. А Юрия клялись хоть в цепях к нему вывести. Ну, вот он и заторопился, не дождался нас.

– Не дождался, а мы теперь тут сидим! – сердито воскликнула Прямислава, понимая, что остается, по сути, в руках мужа.

– Кабы знал, что по дороге перехватят, может, и дождался бы! – Зорчиха уже снова принялась вязать, раздобыв у Прибавы моток серой пряденой шерсти. – А может, и не стал бы ждать. Там, вишь, целый город ворота открывает, а тут мы втроем!

Прямислава вздохнула, но не стала возражать. С детства она привыкла к тому, что борьба за владения составляет главную цель и заботу любого князя. Она не удивилась бы, если бы отец сознательно оставил ее в руках мужа, чтобы успеть в Туров, пока тамошний люд не передумал.

– Может, еще все по-старому будет, – добавила Зорчиха. – Вот помирятся, и тебя назад в Берестье вернут.

– Ну, уж нет! – отрезала Прямислава. – Что я им, мячик тряпичный, чтобы туда-сюда меня кидать? В монастырь уйду, постриг приму, но больше не стерплю, чтобы его холопки мне в глаза смеялись!

– Ну, теперь-то все по-другому пойдет, теперь-то ты выросла, – рассуждала Зорчиха, вытягивая из мотка длинную-предлинную нитку и складывая ее пополам^[9]. – И впрямь, пора Юрию тебя в дом взять. При такой жене-красавице зачем ему те холопки? Какая простолюдинка против тебя встанет? Прикажи ему всех распродать, а в прислугу старух наберешь! – Зорчиха усмехнулась, и Прямислава с издевкой кивнула:

– Ага, и буду спокойна, только пока ему молодые на глаза не попадаются? Нет уж, не на такую напал! Мне чужих объедков не надо!

– Какие же это объедки? Он твой муж, голубка. Помирится с Вячеславом Владимировичем, будете жить.

Но Прямиславу не радовала возможность такого мира. Каждый раз, видя Прибаву, она не могла не думать о том, что в день свадьбы ее муж целовал эту женщину и смеялся вместе с ней над «недоросточком». И пусть теперь бывшая полюбовница доживает век в глухом селе, ее место заняли другие. А она, Прямислава Вячеславна, не хочет ложиться в постель, нагретую холопками!

– Не утонул бы Милюта, может, мы еще и выбрались бы! – не раз говорила она Зорчихе. – Не мог отец так далеко уехать, чтобы мы не догнали!

Зорчиха только качала головой и опять бралась за чулок.

Сотник Мирон, похоже, вовсю наслаждался нежданным отдыхом. На другой день, правда, ему пришлось устраивать охоту на тощую весеннюю дичь, чтобы как-то прокормить двадцать человек своих отроков: в селе оставалось к весне не так много припасов, и те почти целиком забрал Вячеслав. Но других забот у него не существовало, и он проводил время то в дружинной избе, то в клети, болтая с Прибавой, которая была весьма довольна его вниманием, а иногда поднимался наверх к княгине: проверить, не скучает ли она и не нуждается ли в чем.

– Где же князь Юрий? – спрашивала его Крестя, наученная Прямиславой. – К отцу не отпускает, так почему сам за мной не едет? Где он? В Турове? В Берестье?

– Не знаю, княгиня, не знаю, матушка! – Мирон разводил руками, и Прямиславе смешно и досадно было слышать, как тридцатилетний мужчина называет «матушкой» девушку неполных шестнадцати лет. – Не дает о себе знать. Да не тревожься, объявится.

– Не случилось ли там какой битвы, не слышно ли чего? – спрашивала Зорчиха.

– Не слышно пока! – честно отвечал Мирон, поскольку в село за эти дни никакие гонцы не приезжали. – Как будет что, сразу к вам прибегу, все расскажу.

– Сохрани Бог! – вздыхала Крестя. – А то еще убьют…

– Не тревожься, княгиня! – с неизменным пылом утешал ее преданный Мирон, не уточняя даже, за отца или мужа она боится. – Даже если и будет битва, упаси боже, обойдется! Князей не убивают.

– Рассказывай! – оборвала его Прямислава. – А как же князя Мстиславца Святополчича убили, стрелой прямо в грудь? Брата его, князя Ярославца, убили, когда он Андрея во Владимире осаждал. А Василька теребовльского ослепили!

– Ну, и они тоже – рабы Божьи, всякое случается. Так ведь Ярославца сам же Андрей велел в город внести и в соборе похоронить со всей честью. Ты, Христова невеста, откуда про князей все знаешь?

– Мать игуменья рассказала! – нашлась Прямислава. – Мстиславец ей родным отцом приходился, а под Владимиром мой батюшка воевал.

– Ну, мало ли что там! – отмахнулся Мирон. – А у нас, даст Бог, все обойдется. Спокойна будь, княгиня, живыми все вернутся.

– Милюта только не вернется уже! – пробормотала Прямислава.

– На все Божья воля! – Мирон развел руками. – Я его и ударил-то плашмя, хотел оглушить только. Разве я упырь какой-нибудь или нехристь поганый, чтобы кровь христианскую проливать? Да он с берега в Припять свалился, а там глубоко под обрывом, видно, омут. Помолись за душу грешную – хороший человек был, сказать нечего.

С ключницей Прибавой пленницы ладили далеко не так хорошо. Казалось бы, и говорить им не о чем, однако Прямислава встречалась с ней десять раз на дню, и каждая их встреча превращалась в столкновение. Прямиславе один только вид ключницы напоминал об ее унижении, а Прибава не желала и смотреть на княгиню, во власти которой было продать ее хоть за Хвалынское море. Сама Крестя не вступала с ней в разговоры, но Прямислава не оставляла без ответа ни одного слова ключницы.

– Да что же ты в драку-то лезешь, красавица моя? – пытался унять Прибаву Мирон, взявший на себя должность миротворца. – Что нападаешь на девку? Она – послушница, монахиней будет, а ты, грешная душа, ей проходу не даешь!

– Она-то послушница? Ха-ха! – Прибава уперла руки в бока. – Где ты видал у послушниц такие глаза? Не глаз, а копье – того гляди, проткнет! Ты меня за дуру-то не держи, я ведь понимаю! Не послушница она, а новая князева любовь, вот она кто! Ты сам-то, воевода, на нее посмотри! У самого небось слюни с клыков капают, да греха боишься, богомольный ты наш!

– Ну, красивая девка, кто ж спорит? Отец ее воеводой был еще у Ярослава Ярополчича, но зачем ты срамишь ее? Юрий ее и не видел никогда!

– Ну, увидит! Увозил бы ты ее скорее в Берестье, чего ты мне душу мотаешь? Увози, а то дойдет до греха!

– Не могу я ее в Берестье везти! Не было мне от Нежаты такого приказа!

– Это еще почему? – Любопытство взяло верх, и Прибава несколько усмирила свой гнев. – Что же ты с ней делать собираешься? Не век же ей тут жить, мне на горе!

– Не век, конечно, а сколько-то поживет. В Берестье везти – Юрию в руки отдать. А мы еще поглядим!

– Кому же ты хочешь ее отдать? – удивилась ключница. – Если не князю? Себе, что ли, оставишь? – Она недоверчиво усмехнулась.

– Мне Нежата велел так: привезти княгиню в Ивлянку и тут держать, пока на небе не прояснится. Ну, кто кого одолеет: то ли Вячеслав, то ли Юрий. Если Вячеслав Юрия из Турова погонит – куда тот денется? Назад, в Берестье. А мои князья Юрий да Вячеслав тогда куда? Домой, к княгине Марфе, не хочется. Пусть тогда Юрий уступает нам Берестье.

– А ему куда деться? – Прибавка хмурилась, силясь сообразить, где какой Юрий.

– Он себе у Вячеслава другой город выпросит.

– Так ему и дал Вячеслав город – после всего-то!

– Да ведь зять, куда деться! Погневается и простит, как Бог велел. А чтобы тестя умилостивить, Юрию лучше его дочь, свою-то жену, при себе держать. Вот мы ему и отдадим жену, как поклянется от Берестья отступиться.

– А если наш князь одолеет и в Турове останется?

– А одолеет, так отвезти к нему всегда успеем. И опять за услугу городок себе выпросим какой-нибудь, хоть Мозырь или Несвиж, много ли нам надо? А пока княгиня Юрьева в наших руках, киевский князь нас не обидит – ведь она ему внучка. А то вдруг приберет, скажем, Бог Юрия – мы с нашим Юрием ее обвенчаем.

Прямислава сначала не поняла его, в очередной раз запутавшись в Юриях Ярославичах, а потом сообразила и расхохоталась. Мирон задумал выдать ее замуж за младшего Юрия Ярославича, тринадцатилетнего!

– Зря смеешься, девушка! – Мирон чуть ли не обиделся. – Ну, подумаешь, лет на пять она его постарше, эка невидаль! Не век же он отроком останется – вырастет! Через пять годков такой сокол будет! – Он снова повернулся к Прибаве и предупредил: – Так что ты смотри, красавица, не зли сильно княгиню-то. Ведь она уже не тот недоросточек, что в монастыре держали. Теперь она в самой поре, молодая, красивая. Князь ее полюбит, будет все желания исполнять…

– Первые два месяца!

– А тебе и того хватит, голубка, чтобы в Тмутаракани оказаться, – справедливо заметил Мирон. – Ты уж расстарайся, чтобы она на тебя зла не держала. Я ведь тебе добра хочу, потому и советую.

– Околеть бы ей, проклятой! – в сердцах бросила Прибавка. – Потонуть бы вместе с тем воеводой, какого ты в Припять бросил!

* * *

Но Милюта, за которого его невольный убийца был готов от души молиться, вовсе не утонул: он упал с берега не в воду, а на отмель. Там отлежался и пришел в себя в то время, когда на дороге над высоким берегом уже стучали копыта Мироновой дружины, увозившей трех пленниц. Не зная, что стало с его собственной дружиной, уцелел ли из нее хоть один человек, Милюта раздумывал недолго. Жизнь, полная превратностей, научила его использовать любую возможность. Здесь же, на отмели, лежал долбленый челнок кого-то из местных рыбаков. Подобрав весло, Милюта столкнул суденышко в воду и, преодолевая головокружение, направил его по течению. Там, внизу, лежало село Ивлянка, в котором его ждал князь Вячеслав. Оглушенный, Милюта не сообразил, что отбитых у него женщин увезли не назад, в Берестье, а в ту же сторону и той же дорогой, куда направлялся он сам. Для него в Ивлянке находился Вячеслав, а значит, первая помощь в его неудаче.

Но уплыть ему удалось не очень далеко: уж больно ему нездоровилось после сильного удара плоской стороной меча по голове, полета с высокого берега и удара об отмель. Да и силы подкрепить было нечем, кроме холодной речной воды. Теряя сознание, Милюта даже не заметил, как челнок застрял носом в ветвях старой ивы.

А когда он очнулся, уже наступил вечер. Рядом трещал и дышал теплом большой костер, под головой было что-то жесткое – седло, судя по запаху кожи и конского пота. Накрыт он был попоной, вокруг все двигалось и говорило.

– О, гляди, оживает! – сказал кто-то рядом, когда Милюта пошевелился. – Видишь, Сеча, и ведуна не понадобилось!

– Дай ему воды, – посоветовал другой голос, и возле Милюты появился простой питейный рог, полный той же речной воды.

Милюта глотнул, хотел поблагодарить, поднял голову… и обомлел. Над ним склонилось половецкое лицо – с широкими скулами и узкими глазами.

– Ну что, жив человек? – на чистейшем русском языке спросил половец. – Ты даешь, рыбак, – еще немного, и сам бы ракам на корм пошел. Откуда взялся-то?

Боярин Милюта моргал, сомневаясь, не мерещится ли ему, не обманывает ли его зрение или слух.

– Постой, княже, я вроде этого рыбака знаю! – произнес еще один голос. – Сдается мне, что у Вячеслава туровского я его видел. В старшей дружине сидел.

– Уж нет ли самого Вячеслава тут поблизости? – Половец огляделся, будто туровский князь мог прятаться за кустом. – Может, его уже разбили, пока мы добираемся? Ну, что смотришь, человече? – обратился он к Милюте. – Я ведь тебя уже узнал, Милюта Векославич, а ты меня нет! Ростислав я, сын Володаря перемышльского. Вы же нас звали с собой Туров отбивать. Вот отец меня и прислал. Сам хотел идти, да приболел. Две тысячи копий я вам веду, им собранных. Где Вячеслав-то?

Наконец, при помощи двух отроков, Милюта сумел сесть, и после этого все стало несколько понятней. Его окружали русские люди, и только сам Ростислав, возглавлявший перемышльскую дружину, походил на свою мать-половчанку. Торопясь догнать Вячеслава, он ночевал с войском прямо в поле. Отроки его ловили рыбу на ужин, поскольку с припасами в весеннюю пору было туго у всех, и под ветвями старой ивы наткнулись на челнок с бесчувственным гребцом.

– Не повезло тебе, боярин! – согласился Ростислав, выслушав короткий рассказ Милюты о неудачной поездке за княгиней. – Совсем в руках ты ее держал, а тут такая незадача! Конечно, Юрий догадался, что жену надо при себе иметь, если с тестем мира хочешь!

– А мог и меньшой Юрий Ярославич сообразить, – добавил Милюта. – Ему этот мир больше всех нужен. Если Вячеслав себе Туров вернет, Юрий назад в Берестье уедет. А тот Юрий куда, меньшой который?

– Как вы в них разбираетесь? – Ростислав усмехнулся. – Оба Юрии Ярославичи, да теперь еще оба – берестейские!

– Чья бы корова, княже, мычала! – заметил Милюта. – Самих же вас, Ростиславов, двое!

– Так я – Ростислав Володаревич, а братец мой двоюродный – Ростислав Василькович! А еще у Рюрика Ростиславича, старшего отцова брата, сын был тоже Ростислав. Да тот в монастырь подался, а то бы совсем беда! – засмеялся княжич.

– А меньшой Юрий, говорят, больше на Священное Писание налегает! – добавил Милюта, вспомнив отзывы Прямиславы.

– И то дело! – весело одобрил Ростислав. – В монастырь пойдет, глядишь, игуменом станет, как наш Ливерий, а то и епископом! Небось, сейчас уже больше молитв знает, чем ты, лоб здоровый! А, Звонята? – Он хлопнул товарища по плечу. – Помнишь, как мы с тобой первый псалом учили? Кормилец мой Крепибор Добровоевич, Звонятин то есть отец, нас двоих учил читать по Псалтыри, с первого псалма! – начал он тут же рассказывать Милюте. – Показывает буквы и долбит: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста…» А Звонята букв не разбирает, на слух запоминает. Так весь псалом и выучил. Как велят ему с самого начала читать – читает, что твой епископ. А раз ткнул ему отец в середину, там, где уже «яко древо, насажденное при исходищих вод», а он опять: «Блажен муж, иже не иде…» Так его и поймали!

– Да ну, отстань, придумываешь только! – смущенно отбивался Звонята.

Это был рослый, плечистый, круглолицый парень, не робевший ни в какой схватке и не боявшийся никакого дела. Вот только про успехи свои на ниве учения книжного он не любил вспоминать.

Отроки вокруг смеялись, хотя в большинстве уже знали эту повесть.

– Ой, монастырь, монастырь! – вздохнул Милюта. – Запрут нашу княжну опять в Апраксином, тогда ее оттуда не выцарапаешь! Теперь-то ее игуменья не выпустит, разве что самому Вячеславу отдаст!

– Надо будет – достанем хоть со дна морского! – Ростислав бодро похлопал воеводу по плечу. – Но пока, как мне думается, надо вслед за Вячеславом к Турову торопиться. Не съедят ее там, в монастыре, а вот ему наши копья пригодятся.

– Это верно… – Милюта кивнул, подавляя досаду.

Как ни мало ему хотелось возвращаться к своему князю, не выполнив поручения, он все же понимал, что две тысячи перемышльского войска Вячеславу сейчас нужнее. С этими копьями ему гораздо легче одолеть Юрия, а тогда уже вернуть дочь не составит сложности, где бы ее ни скрывали.

– На заре и поедем! – подбодрил его Ростислав. – Коня тебе дам хорошего, отцу Тургебек, родич матери, в подарок прислал. Для себя вел заводного, да с тобой поделюсь, для хорошего человека не жалко.

Милюта рад был принять его предложение, но наутро, хоть ему и казалось, что он чувствует себя хорошо, при первой же попытке сесть на коня весь мир вдруг резко опрокинулся влево, и он свалился на траву, как куль. Под сдержанные смешки отроков его подняли и посадили обратно, но воевода снова покачнулся и опять упал, теперь уже в предупредительно подставленные руки.

– Голову зашиб, сердешный! – пожалел его старый оружник, Некрутич. – Дня три-четыре полежать бы ему.

– Ну, оставайся-ка с ним пока! – решил Ростислав. – Ждать нам некогда. Бери Воронца и Сновида, втроем донесете его до той веси, что вчера проезжали. Устройте, велите ходить за ним, на-ко вот… – Княжич развязал кошель и вытряхнул на ладонь пару серебряных монеток. – С нами ему не ехать, так не бросать же человека в чистом поле. А как справитесь, так и догоняйте.

Милюта во время этого разговора сидел на траве, сжимая голову руками: ему не терпелось ехать за своим князем, но голова так кружилась, что он едва понимал, где небо, где земля. Ни верхом, ни пешком он передвигаться не имел сил, а стать обузой войску, идущему на помощь Вячеславу, старый воевода не мог себе позволить.

– Бог милостив, здоров еще будешь! – утешал его Некрутич, когда перемышльское войско тронулось в путь. – Ты тоже, боярин, не молоденький, повоевал на своем веку. Кто, говоришь, приложил-то тебя так?

* * *

Вскоре после полудня Ростислав с дружиной был уже перед Ивлянкой – к изумлению и ужасу всех его обитателей. Помня, что должен оберегать свою добычу как от отца, так и от мужа, сотник Мирон мог только схватиться за бесталанную голову: кони пасутся на лугу, спасаться бегством затруднительно, а сражаться двумя десятками мечей против двух тысяч – глупо. Положившись на Бога и на свое испытанное умение со всеми ладить, Мирон велел не закрывать ворота княжьего двора и даже сам встретил нежданных гостей перед крыльцом. Половецкая внешность ехавшего во главе ничего ему не сказала (как и женщинам, смотревшим из окошка терема), но русский облик остальных убедил в том, что это, по крайней мере, не набег поганых.

– Это и есть село Ивлянка? – Въезжая во двор, половец сразу выбрал взглядом Мирона и обратился к нему. – Здесь Вячеслав?

– Откуда Вячеславу быть, когда тут хозяин – Юрий Ярославич? – справедливо заметил Мирон. – А вы-то кто будете, добрые люди?

– Я – Ростислав, сын Володаря перемышльского. Знаю, что это земля Юрия, но его тесть Вячеслав обещал меня здесь ждать.

– Уехал он, княже. Уж второй день как в Туров уехал.

– Что же он меня не дождался? – удивился Ростислав, не сходя с коня. – Ты из его дружины? Не передал ли он мне что-нибудь?

– Сам-то я, княже, его не видел, – уклончиво ответил Мирон, первой заботой которого значилось спровадить ненужных гостей, – а говорят, что приехали к нему из Турова люди и сказали, что Туров в своей измене раскаялся и готов Вячеславу ворота открыть. Вот он и поехал. Только кто же знает, как оно там сложится? Оставить ему здесь было некого, но, видно, если бы мог, то просил бы тебя скорее вслед за ним ехать. Может, пока он доберется, Туров опять передумает или Юрий откуда-нибудь помощь получит. Словом, твое войско никак лишним не будет.

– А ты сам-то кто такой, что так о нем заботишься? – Ростислав внимательно оглядел Мирона с головы до ног. – Новгородец, видать? Неужели Мстислав новгородский брату помощь прислал?

– Я-то кто? – Мирон словно бы удивился, что ему задали такой простой вопрос, но делать было нечего, приходилось отвечать. – Я – Мирон, Юрия берестейского сотник.

– А тут чего делаешь?

– Да так… По хозяйству… – Мирон слегка развел руками, но Ростислав уже понял его замешательство.

– Наследство, значит, принимаешь? – Он усмехнулся. – Ловок Юрий берестейский, хоть и молод.

– Что же ты, Ростислав Володаревич, с коня не сойдешь? – С крыльца спустилась ключница Прибава. В новом красном платке, с ожерельями, видимо, еще из старых князевых подарков, она улыбалась во все лицо, устремив на молодого гостя блестящий обольстительный взгляд. – Нельзя же нам из дома отпустить такого гостя, ничем не угостив! Отдохни малость, будь ласков. Князь Юрий с твоим батюшкой всегда в дружбе состоял, мы и от тебя никакой обиды себе не ожидаем. Прогневается, если мы тебя от порога отпустим, не уважив.

– Да ты что болтаешь, глупая баба! – Мирон не на шутку перепугался, видя, как старается Прибава и с каким вниманием слушает ее Ростислав. – Разве нам можно таких гостей принимать? Припасы все подъели, а что осталось, туровцы увезли. Корьем, что ли, сосновым угощать будем?

– Не встревай в чужое дело! – с досадой прикрикнула Прибава. – За угощенье не беспокойся. Я хоть все клети выскребу, а на стол соберу. Не сомневайся, Ростислав Володаревич, найдем чем угостить, голодными не останетесь. Найдем и где уложить, и чем позабавить!

Она еще раз поклонилась, при этом бросив на Ростислава завлекающий многозначительный взгляд. Ростислав посмотрел на своих воевод, словно советуясь. Отрок Тешило, готовый принять коня, показал ему глазами куда-то вверх. Ростислав поднял голову и успел заметить мелькнувшее в окошке терема женское лицо, которое сразу спряталось. Тешило горячо закивал ему, всем видом изображая что-то очень приятное и обольстительное.

– Раз так, передохнем немного! – решил Ростислав и сошел с коня.

Довольная Прибава повела гостей в гридницу, а Мирон, пропустив их, со всех ног помчался наверх. Не в силах сообразить, что задумала ключница и зачем ей это понадобилось, он жаждал любой ценой уберечь свою добычу от чужих глаз.

В горнице его встретили три встревоженные пленницы. Ни одна из них не знала Юрия в лицо настолько хорошо для уверенности – насколько удалось разглядеть сквозь желтоватые, в тонких трещинках пластинки оконной слюды, – что среди приехавших его нет. Но чья еще дружина могла заявиться сюда, как к себе домой? Ничья, кроме Юрьевой.

Крестя чуть не плакала, представляя, что с ней будет, когда разоблачат ее невольное самозванство, а Зорчиха успокаивала девушку: ничего не случится, поскольку настоящая княгиня Вячеславна никуда не исчезла. Сама Прямислава сидела на ларе, бледная и негодующая. Должно быть, Мирон знал, что Юрий приедет сюда, потому и повез ее не в Берестье, а в Ивлянку. Она была исполнена такого ожесточения против мужа, что не пожелала бы даже взглянуть на него, если бы он сейчас вошел.

Однако если Юрий так быстро вернулся, это значит, что в битве за Туров он потерпел неудачу. И что же дальше? Насколько далеко простирается гнев ее отца? Будет ли он преследовать своего бессовестного зятя или удовольствуется его изгнанием назад, в Берестье? И как Юрий поведет себя с женой, будучи разбит ее отцом: станет заискивать перед ней или вымещать на ней свою обиду? Прямислава не могла дать ответа на эти вопросы, совсем не зная, что за человек ее муж. Да что мужа – она и отца-то едва знала: ведь они расстались в ту пору, когда она еще не могла судить о его человеческих качествах. Распущенность, неблагодарность, низость, коварство Юрия внушали Прямиславе такое отвращение, что сейчас она снова, как тогда в Апраксином, дала себе слово: «Лучше в монахини постригусь, но не стану с ним жить!»

Когда в горницу вбежал Мирон, Прямислава быстро поднялась ему навстречу. Зорчиха и Крестя тоже встали, на лицах всех трех обозначился вопрос.

– Кто это приехал? – сразу спросила Прямислава.

– А леший его знает, прости господи! – Мирон в отчаянии взмахнул руками и пустился уговаривать: – Отойдите от окна и не выходите, пока они здесь! Не показывайтесь, а то далеко ли до греха!

– Да кто это?

– Да половец какой-то свалился на наши головы, Сухман, Одихмантьев сын^[10], будь он неладен! Что я сделаю, если у меня два десятка, а у него две тысячи!

– Две тысячи! – ахнула Зорчиха, знавшая, что такими войсками князья ходят отбивать друг у друга города. – Что за напасть?

– У кого же это такая силища? – изумилась Крестя.

– Молись, княгиня, чтобы нас не тронули!

– Пронеси Бог тучу молоком! – Зорчиха перекрестилась и зажала в кулаке оберег на поясе.

Прямислава недоуменно нахмурилась. Пока Мирон разговаривал во дворе с приехавшими, она разглядела сквозь слюду не только половецкое лицо и черноволосую голову воеводы, но и то, что все остальные там были русские.

– Не выходи к ним, душа моя! – умолял ее Мирон. – Такая красавица, а там отроки! Они ведь не поглядят, что ты послушница и воеводская дочь!

– Чьи отроки-то? Можешь ты толком сказать?

– Да чьи бы они ни были, вам от них добра ждать нечего! Быстрее бы их леший унес. Слава богу, ночевать не будут.

Мирон убежал, а Прямислава все же подошла к окну и осторожно выглянула из-за косяка. Двор наполнился людьми, но вид отроков, заводящих коней в конюшни, ничего ей объяснить не мог. Однако, если бы это приехал Юрий или кто-то из его воевод или союзников, Мирон так бы прямо и сказал. А его молчание на этот счет уже внушало некоторые надежды.

Она обернулась к Зорчихе, собираясь послать ее потихоньку вниз: бабка-челядинка никакого особенного внимания к себе не привлечет. Но тут же за дверью послышался тяжелый железный лязг замка. Предусмотрительный Мирон догадался их запереть!