Браслет с шармами

Мысль соблазнительная. Элоиза уехала, а мне без нее одиноко. Делать особенно нечего, и я предпочла бы где-то гулять, а не сидеть взаперти. К тому же мальчик вроде бы ничего – приятный, хоть и задавал слишком много вопросов.

– Лейла? Я могу отшить его, если…

– Все нормально, – быстро отвечаю я. – Может, мы сначала в саду побудем?

– Это хорошая идея, – говорит дедушка. Поднимая кружку с чаем, он пытается спрятать за ней улыбку, но ему это не удается.

Я снова краснею – всё моя дурацкая бледная кожа! – и прохожу через темную столовую в коридор. Отворяю дверь, которую дедушка оставил приоткрытой. Мальчик прислонился к дверному косяку – от неожиданности он спотыкается о порог и приземляется у моих ног.

Он смотрит на меня с ковра большими глазами странного цвета, пожимает плечами и смеется сам над собой.

– И снова здравствуй.

Я хихикаю:

– Привет.

Он поднимается, отряхивает выцветшую одежду и улыбается. От этого шрам над губой натягивается.

– Я х-хотел спросить, может, т-ты хочешь выйти погулять? Мы вчера недоговорили.

Я буднично пожимаю плечами.

– Конечно. Хочешь пойти в сад? Там есть классные деревья, на которых можно висеть. – Мои щеки вспыхивают. Наверное, это звучит так по-детски. Думаю, он старше меня, поэтому, наверное, обычно ходит в парк с компаниями ребят.

– Давай, – кивает он. – Я Джейк.

– Я Лейла, – застенчиво отвечаю я.

* * *

Так мы с Джейком проводим вместе всю неделю. Он необычный, не такой, как мальчики из школы, – громкие и грубые. Тихий, более задумчивый. А еще он уверенный – вот бы мне быть такой. Он не стесняется быть собой и иметь собственное мнение обо всем.

Не считая того первого утра в саду дедушки, когда мы сидели на нижних ветках яблони, беззаботно болтали и рассказывали о себе, мы проводим большую часть времени в местном парке. Закутываемся в парки (моя – суперновая и мешковатая, его – поношенная и мала ему) и катаемся на великах (мой – блестящий и яркий, его – с отломанной ручкой, покрытый ржавчиной). Я ничего не говорю и не спрашиваю, потому что не хочу его смущать.

В парке мы говорим о фильмах, музыке и книгах. Джейк ненавидит школу, потому что, по его словам, не силен в учебе, но любит читать по ночам, когда родители думают, что он спит, – книжки он берет в школьной библиотеке. Конечно, ему тоже пришлось поменять школу. Из сочувствия я даю ему почитать одну из книжек о Гарри Поттере, при условии, что он вернет ее в пятницу, когда нам надо будет уезжать.

От холода белые облачка пара окутывают наши лица, пока мы сидим на качелях и болтаем, обхватив руками ледяные цепи. Дрожь нам уже нипочем. Два дня Джейк ведет себя тише, чем обычно, не хочет разговаривать и временами хмурится, но не говорит почему, поэтому я приношу свой скетчбук и часами рисую в деревянном «домике Венди», в котором обычно играют самые маленькие. Сейчас здесь никого нет, кроме нас, из-за зимнего мороза.

В перчатках без пальцев, чтобы можно было рисовать, я делю с ним сэндвич и горячий шоколад из термоса, пока он следит за моей левой рукой, летающей по страницам. Кажется, он не против молчать, пока я рисую, и просто рад убраться из дома. Каждый раз после полудня, когда наше время подходит к концу, его охватывает странное напряжение. Плечи сутулятся, на лице появляется суровое выражение, и он становится еще тише. К четвергу мне кажется, что мы уже достаточно хорошо знакомы, чтобы я начала беспокоиться о нем.

– У тебя дома все в порядке? – нерешительно спрашиваю я, наклоняясь к нему.

– Все нормально, – рявкает он, отворачиваясь.

Он не разговаривает со мной целый час, поэтому я больше ни о чем не спрашиваю.

Хотя и выяснилось, что Джейк почти на два года старше меня, с ним я никогда не чувствую себя глупой или маленькой. Он спрашивает про мои рисунки, откуда я беру идеи и почему мне так нравится рисовать, и говорит, что мои картины действительно красивые. Я рассказываю ему, как мама ушла от нас, и кручу браслет на запястье; иногда, когда мы разговариваем, Джейк щелкает пальцем по шарму с сердечком, и тот раскачивается, как маятник. Утром в день моего отъезда в парке у меня начинается паника, когда мне кажется, что я его потеряла: я лихорадочно ищу браслет на запястье, в карманах, на земле вокруг, но не могу найти. Джейк меня успокаивает, засовывает руку в рукав моего пальто и медленно вытягивает браслет из складок, в которых тот застрял. В порыве благодарности я хочу обнять его, но он отшатывается. Мне становится неловко, и я убираю руки.

Когда приходит время уезжать, мне грустно прощаться с Джейком, и я понимаю, что буду скучать. С ним так легко разговаривать, и мысль о том, что он останется здесь, наполняет мое сердце печалью.

– Эта неделя была такой хорошей, – говорю я, пока мы стоим друг напротив друга возле загруженного папиного фургона. В горле комок. Я оставляю все, что знаю, здесь и отправляюсь в неизведанное. – Спасибо.

Джейк кивает и засовывает руки в карманы. Его глаза странного цвета – один зеленый, другой карий – очень мрачные, а шрам, разрезающий губу, еще бледнее сегодня, особенно выделяясь на фоне его растрепанных густых черных волос.

Я собираюсь с духом спросить, можем ли мы продолжить общаться, но тут Джейк делает шаг назад, а за моей спиной папа открывает дверь. С дедушкой Рэем мы уже попрощались в доме – он сказал, что ему лучше не выходить. Я знаю, как трудно ему выражать свои эмоции.

– Давай, милая, – торопит папа, – нам пора ехать. У нас впереди несколько часов дороги, а еще нужно будет распаковывать вещи.

– Хорошо, извини, – мямлю я, все еще не спуская глаз с Джейка. Я жду, что он скажет что-нибудь, но он сегодня снова в молчаливом настроении. – Что ж, тогда пока.

– Пока, – отвечает он и отходит.

Отвернувшись, я залезаю в фургон. Пристегиваю ремень, опускаю стекло на дверце и смотрю на него – вдруг он все же захочет что-то сказать; но его губы вытянуты в прямую линию, а глаза пусты. Словно я уже уехала.

Когда папа заводит машину и снимает ее с ручника, я поднимаю руку, чтобы помахать Джейку. И вдруг он быстро кидается вперед и ударяет по двери. Папа резко давит на тормоза.

– Что? – У меня перехватывает дыхание.

– У меня осталась твоя книжка! – говорит он с беспокойством. Я улыбаюсь.

– Она тебе нравится. Дочитывай, потом отдашь дедушке Рэю. Я заберу, когда в следующий раз приеду, – киваю я. – Может, увидимся тогда? – спрашиваю быстро, почти не дыша.

– Ты правда хочешь?

– Да.

– Я бы тоже хотел. – Пустота в глазах тает. – Ты уверена насчет книжки?

Папа заводит мотор. Я закатываю глаза.

– Да. Оставь книжку. Пока, Джейк, будь осторожен.

В тот момент я еще не знаю, что не увижу его два с половиной года.

ДЖЕЙК
31 августа 2003

Шарм с карандашом

Джейк сидит на покатой крыше у окна спальни уже четвертый день подряд. Наклон крутой, и мама не любит, когда он здесь, особенно в жару.

От раскаленного солнца у него иногда кружится голова, но это лучшее место, чтобы не попадаться на глаза отцу. Терри уже не такой сильный, как раньше, поэтому залезть сюда не сможет.

Он забирался сюда уже сотни раз за последний год и в совершенстве овладел искусством лазания через окно, прямо как Джоуи из «Бухты Доусона»^[2]. Кроме того, отец остался без работы, потому что ударил кого-то кулаком и был уволен, так что теперь проводит дома гораздо больше времени. Он никогда не задерживается на одном рабочем месте долго, поэтому их свободная комната забита дисками, электроникой и спортивными товарами, которые он продает на рынке или eBay. Он постоянно проворачивает какие-то махинации – мама Джейка как-то пошутила, что он похож на Дэла из «Дуракам везет»^[3]. Этот комментарий стоил ей синяка под глазом, потому что папа Джейка гордится своей внешностью и оскорбился, что его сравнили с комедийным персонажем.

У самого Джейка ребра заживают уже несколько недель с тех пор, как Терри пришел домой пьяным из паба и обвинил мальчика в том, что он не его сын. Он кричал, что Джейк – самозванец, что мама наверняка ему изменила.

Он не помнит сами удары или что чувствовал, когда лежал, свернувшись клубком, на кухонном полу, пока над ним нависал отец. Он знает только, что, когда это закончилось, все тело болело, превратившись в сплошную массу синяков и ссадин. Потом в ванной – единственной комнате в доме, в которой есть замок, потому что отец любит принимать душ в уединении, – он выплевывал кровь в раковину и держался за бок. Было трудно дышать: острая боль пронизывала при каждом вдохе. Но он уже привык – сломанные ребра со временем заживают.

Мама пролежала в постели два дня, а ему пришлось встать: надо было окончить семестр в школе. Он не возражал, потому что для него было облегчением уйти из дома. Даже несмотря на то что не ладит с одноклассниками, он остается на внеклассных занятиях так долго, как только может, чтобы растянуть школьный день.

Он знает, что родители должны любить и защищать своих детей, но не в его случае. Может, раньше, когда он был маленьким, мама и старалась защитить его от побоев отца, но он не уверен, правда это или его фантазии. Сейчас, похоже, она просто смирилась с такой жизнью. Ничего не делала, чтобы что-то изменить, не пыталась спасти себя и сына. Кто-то пакует вещи, копит деньги, сбегает из дома, скитается по приютам. Джейк с мамой были словно два незнакомца, заключенные в тюрьме, – отбывали срок и старались не смотреть друг другу в глаза. Он ничего от нее не ждет. Ждет только, когда вырастет и станет сильным, чтобы остановить своего отца. Конечно, если Терри увидит, что он может постоять и за себя, и за маму, то перестанет их трогать. Найдет кого-нибудь другого, чтобы выпустить гнев. Джейку нужно просто дожить до этого момента. Пару лет назад он надеялся, что, как только станет подростком, у него сразу вырастут мускулы. Они не выросли, но он все еще надеется, что рано или поздно это произойдет. Сложно стать сильным и вырасти, если часто недоедаешь.

Он вздыхает, мечтая оказаться где угодно, только не здесь. В листве деревьев поют птицы, издалека слышится жужжание газонокосилки, и он рисует в голове клочок яркой зеленой травы. Это помогает скоротать время. Серый дым поднимается из сада в паре домов отсюда, и он представляет людей, столпившихся вокруг барбекю. Он почти чувствует вкус сочной сосиски, и рот наполняется слюной. Он ничего не ел с прошлой ночи, и желудок начинает урчать и сжиматься. Если повезет, Терри свалит ненадолго, и он сможет проскользнуть на кухню. Невозможно предсказать, когда тот уйдет и когда придет, так что это сложное дело. Последний раз, когда мама пыталась принести ему еды, Терри сломал ей палец.

– Надеюсь, ты усвоила урок, – сказал он, наблюдая, как она прижимается к кухонной столешнице, схватившись за руку. – Если твой сын хочет еды, он может спуститься и взять ее самостоятельно.

После этого Джейк решил, что лучше оставаться голодным, чем смотреть, как бьют маму, или самому получить очередной синяк.

Он рассеянно отряхивает свои черные шорты. Изодранные, с потрепанными краями и по меньшей мере на два размера меньше, чем нужно, они плотно облегают бедра и ноги. Футболка такая старая, что теперь и не разберешь, что на ней было раньше написано. В отличие от школьных товарищей, у него нет новых кроссовок или спортивного костюма. Поэтому он никуда не ходит по выходным или по вечерам. Он стыдится своей одежды и того, что скажут люди. Что они могут подумать о нем и его семье.

Единственный человек, который никогда его не осуждает, – это Рэй. Дедушка Лейлы. Когда он рядом с этим стариком, он знает, что тот не будет смотреть на него сочувственным взглядом и задавать неловкие вопросы. Рэй в курсе сложной ситуации Джейка, хотя и не знает всего масштаба того, что происходит за закрытыми дверями. Он не пытается сунуть туда свой нос, но однажды упомянул, что есть места, где ему и маме могут помочь. После этих слов Джейк тут же умолк и поспешил уйти, поэтому Рэй больше не поднимал эту тему. А недавно Рэй предложил ему выполнять иногда кое-какую работу и после каждого задания давал маленькие коричневые конверты с монетами и кормил горячей едой. Джейк хранит деньги у Рэя, чтобы отец не нашел и не потратил все на выпивку.

Дом Рэя находится всего в трех участках от них, и Джейку видно его задний двор из-за поворота дороги. Он часто слышит, что происходит у Рэя дома, особенно когда окна открыты. В основном ничего интересного: приглушенная речь ведущего по телевизору; джазовые мелодии по радио; голос Рэя, который отвечает телефонному продавцу: нет, спасибо, ему не нужно то, что они предлагают, – но сегодня все по-другому. Два голоса приближаются к заднему двору изнутри и становятся громче. Рэй и крупный розовощекий мужчина с растрепанными светлыми волосами выходят на стриженый газон и идут к круглому столу из зеленого пластика и стульям того же цвета. Джейк узнает отца Лейлы, Генри, хоть они и встречались только мимоходом.

Рэй несет круглый белый торт с розовой глазурью и розовыми свечами, а Генри балансирует с подносом с фарфоровыми чашками, серебряными ложками, чайником, кувшином с молоком и сахарницей, а затем ставит его на стол. Это тот же сервиз, что использует Рэй, когда Джейк украдкой пробирается к нему на чай.

Настроение поднимается. Он ждал этого неделями с того момента, как Рэй сказал, что они приедут. Джейк надеется, что правильно все сделал. Он бы отдал ей сам, но вчера отец поставил ему фингал. Ему стыдно показаться ей на глаза с фиолетовым синяком и налитым кровью глазом. Будет слишком много вопросов. Обычно отец осторожен и старается бить его в те места, где синяки можно спрятать. В конце концов Джейк решил просто подсунуть подарок под дверь вчера поздно ночью, в конверте, подписанном просто буквой Л.

Джейк подвигается вперед, пытаясь получше разглядеть Лейлу, когда она выходит. Она подросла с прошлого года. Ее серебристые светлые волосы красивы как никогда. Она собрала их в высокий хвост, а челку начесала и заколола назад. В хвосте по всей длине видны красные и фиолетовые пряди. Она в джинсах с полосками по бокам, сверху – короткая черная футболка, открывающая живот.

– С днем рождения, Лейла! – улыбается Рэй, держа большой нож над тортом. – Каково быть тринадцатилетней? Официально подростком?

– Пойдет. – Она пожимает плечами, плюхаясь на стул рядом с папой.

– Лейла, манеры! – говорит Генри. Она краснеет.

– Извини.

– Хочешь, зажжем свечи? – спрашивает Рэй у внучки.

Джейк подкрадывается ближе, чтобы лучше видеть, осторожно переставляя ноги по черепице.

– Да, пожалуйста.

Рэй подносит спичку, и свечи загораются; ее темные глаза сверкают, а бледная кожа вспыхивает румянцем от удовольствия, когда она наклоняется вперед, чтобы задуть пламя. Потушив все свечи разом, она широко улыбается.

– Что ты загадала? – спрашивает Генри, когда она садится, а Рэй начинает резать торт на аккуратные кусочки.

Лейла мгновение пристально смотрит на отца, и улыбка пропадает с лица.

– Собаку, – бубнит она наконец.

– Правда?

– Правда. – Но она отводит глаза в сторону, будто лжет.

– Это пришло прошлой ночью. – Рэй достает конверт из заднего кармана.

– Спасибо! – Она выхватывает конверт из его рук и с нетерпением разрывает бумагу. Джейк наклоняется ближе и смотрит, задержав дыхание, чтобы лучше слышать. По дороге с ревом проезжает машина, угрожая утопить ее слова в звуке мотора. Свали отсюда!

– Это очень круто, – говорит она, поднимая маленький серебряный шарм. – Крошечный карандашик! Мама, видимо, не забыла, что я люблю рисовать. Она вспомнила про мой день рождения! – Лейла сияет. – Записки нет, но ничего страшного. Боже, как мне нравится!

Ох. Джейк обхватывает колени руками и кусает губу.

Рэй открывает рот, чтобы что-то сказать, но молчит. Они с Генри обмениваются взглядами.

Лейла пристегивает шарм к браслету и улыбается, глядя на него, потом вскакивает и направляется к яблоне на другой стороне сада. Она проводит пальцем по узловатой коре. Джейк знает, что на дереве вырезаны узоры, волны, кружочки и сердечки. Он однажды спросил у Рэя, кто их оставил, но лицо старика стало каменным, и Джейк сменил тему. Джейк подозревает, что это мама Лейлы выцарапала их на коре.

Генри и Рэй устраиваются на стульях с чашками чая, оставив торт на тарелке в центре стола, и болтают. При одном взгляде на торт желудок Джейка урчит. Из-за того, что он все видит и слышит, он чувствует себя частью происходящего. Он почти там, вот только потрогать ничего не может. Он понимает, что именно такой и должна быть семья, даже без подарка от мамы: люди, которые заботятся друг о друге и наслаждаются проведенным вместе временем.

– Нам нужно поговорить о шарме. – Рэй, сощурившись от солнца, смотрит на Генри. – Я не уверен, что…

– Я знаю, – перебивает Генри, оглядываясь, – однако не сейчас.

– Но поскорее, – говорит Рэй, и Генри кивает. – Так что ты подарил ей в этом году?

– Ничего, – Генри издает короткий смешок. – Она просто хотела деньги, чтобы купить всякого. Диски, одежду, блеск для губ. – Он вздыхает.

– Она растет, – иронически улыбается Рэй. – Мне это знакомо. Только с Амелией это были восьмидесятые, поэтому все носили короткие белые футболки с закатанными рукавами, джинсы на бедрах и делали начесы на голове. Она целые баллоны лака на волосы изводила.

Мы с Анной называли это «эффектом Мадонны». – Он хихикает, а потом резко замолкает. Генри пристально смотрит на него. – Извини, – говорит Рэй, – забыл, с кем говорю.

– Ничего, – Генри покашливает. – Она была моей женой. Хотел бы я знать ее тогда. Может, если бы я лучше ее понимал, то…

– Ты не должен себя винить. Моя дочь такая, какая есть, и я сомневаюсь, что твои слова что-то бы изменили. В конце концов, она жила всего в трех домах от меня. Ты уходил, чтобы заработать на достойную жизнь, платить за дом, обеспечивать семью. Если у нее были проблемы, ей стоило только прийти и постучать. Я бы выслушал. Постарался бы помочь. – Он делает паузу. – Жаль, что так вышло с домом. Я знаю, как сильно ты его любил.

– Это просто здание. – Генри ерзает на стуле, вытягивает шею и смотрит на дочь. – Мой дом там, где Лейла.

На крыше Джейк сжимает кулаки и смаргивает слезы, внезапно выступившие на глазах. Лейле так повезло.

– Хотя было бы неплохо, если бы за домом присматривали получше, – грубовато добавляет Генри. – Я над ним много работал.

Рэй вздыхает, теребит пуговицу на рукаве хлопковой рубашки и смотрит на своего зятя.

– Они не из тех людей, которые будут заботиться о доме.

– Да? Почему же?

– Они не особо общительные и никогда не приходят на соседские барбекю. Пару раз кто-то пытался их пригласить, но дверь захлопывалась прямо перед носом. – Он морщится. – Ты знаешь, Генри, я не люблю плохо говорить о людях, но их сын – единственное их достоинство.

– Тот мальчик, с которым Лейла гуляла неделю перед нашим отъездом?

– Да, Джейк. Он одинокий парень, но очень сообразительный и обаятельный. У него проблемы в учебе, но он схватывает все, что ему ни расскажешь. Он мыслитель. Если он выберется отсюда, все у него будет в порядке. – Сделав паузу, он добавляет: – Я не думаю, что у них дома все хорошо. – Генри вопросительно поднимает брови, но Рэй качает головой. – Не мне об этом рассказывать.

– Кажется, ты много времени провел с Джейком.

– Он иногда приходит в гости и помогает мне с делами. Мы разговариваем. Он хороший парень.

Лицо Джейка вспыхивает от стыда, когда он слышит всю правду о своей семье, так точно изложенную, но в то же время слова Рэя заставляют его сердце трепетать. Рэй считает, что он умный и добьется чего-то в жизни.

– Прошло два года, как Амелия ушла, – бормочет Генри, решив сменить тему и проверив, нет ли Лейлы поблизости. – Думаешь, она когда-нибудь вернется? Лейла до сих пор спрашивает.

Рэй мнется, а на его лице застывает незнакомое выражение – раньше Джейк не видел на нем ничего кроме уверенности.

– Я не знаю, – после долгой паузы отвечает Рэй. – Но я знаю, что она в порядке.

– Откуда? – Генри придвигается на стуле, пластик трещит под его весом. – Ты с ней разговаривал?

– Она прислала мне письмо. Я не знаю, где она. Нет ни почтовой марки, ни адреса отправителя.

– Тебе пришло письмо от мамы?

Оба подпрыгивают на своих местах.

– Лейла, я тебя не видел! – ахает Рэй.

– Где оно? Я хочу посмотреть. – Она упирает руки в бока и делает шаг к дедушке. – Что там написано?

– Не думаю, что это хорошая идея. Я не хочу, чтобы ты расстраивалась.

– Я расстроюсь, если не увижу. Сегодня мой день рождения. Пожалуйста. Я достаточно взрослая. Я хочу почитать. Обещаю, что не расстроюсь. – Генри морщится. – Там есть что-то… плохое?

Рэй задумчиво отводит взгляд в сторону.

– Нет. Просто общие фразы. Как у нее дела, чем она занимается. Как я и сказал, без адреса.

Генри ласково трогает Лейлу за плечо, и на мгновение внутренности Джейка скручивает от жгучей зависти.