Читать книгу: «Предатель в красном», страница 3

№ 4. «Элен»
Территория: Проходной пункт Кампуса
Экзамен

Определение: Топь – огромный болотный участок земли на Джелида-ден. Занимает 1/4 всей площади материка. Место является самымбольшим пристанищем для представителей ведьм.

Преодолев последние метры, Арейник спустил меня на землю, и мы оба оказались у входа в город.

Гигантские белые ворота были под стать стражам – огромным эфилеанским верзилам в голубой форме. Нас обыскали, затем задали пару свободных вопросов: кто мы, откуда и зачем явились к порогу белой обители. А после связали наши руки веревками, напоминавшими ведьминские путы, и, дождавшись подкрепления, провели внутрь.

* * *

Для вступления в белую обитель нужно было следовать всего двум правилам.

Первое: чистое сердце.

С этим все просто: эфилеан должен иметь благие помыслы – желать мира и отказаться от мести за вековые конфликты и кровные неурядицы кланов. А для этого нужно было следовать второму правилу: отныне эфилеан будет жить не с подобными себе существами.

В здравом уме ни один эфилеан никогда не согласился бы на такое. Это то же самое, что прийти к своему врагу и самолично протянуть нож, чтобы тот с удовольствием перерезал тебе глотку.

Людской разум никогда не поймет смысла этого правила. На их языке это звучало бы как принятие «других рас». Но даже учитывая тот факт, что люди могут разговаривать на других языках, выглядеть по-разному, они – часть единого мира. Человек не испытывает инстинктивного страха при виде того, кто имеет другой цвет кожи или говорит на другом языке.

В мире эфилеанов все иначе: если ты отличаешься, значит, чужой, а чужак – всегда угроза.

Убей – или будешь убит – принцип выживания как животных, так и эфилеанов.

* * *

Ворота закрылись.

Мы шли небольшой группой. Арейника почему-то увели в другой проход. Рядом со мной шагали еще трое странников, которые присоединились к нам, когда подошли другие стражи. Эти трое – девочка, лохматая женщина и великан казались не менее подозрительными. Девочка была жутко чумазая, великана почти не удалось разглядеть – он оказался полностью замотан в лохмотья, все тело и голову покрывала ткань, а вот женщина точно являлась лесной ведьмой. Об этом говорил ее внешний вид: рваная синяя юбка в пол в грязных земляных пятнах, платки, обвивавшие бедра, кожаная куртка ручной работы. Голову «украшали» неаккуратные свалявшиеся рыжие дреды, а руки с отросшими ногтями оплетали браслеты из стеблей.

Все ведьмы выглядели неопрятно. Ничего особенного. По коридору она шла босиком, вероятно, обувь изъяли на входе. В подошве либо в стельке могли быть спрятаны отравленные иглы – старый трюк гнили.

Каждый по виду был измотан долгим скитанием.

Все трое имели измученный взгляд.

«Интересно, у меня сейчас такие же глаза?»

Мы все одинаковые. Мы – скитальцы. Те, кто, вкушая острый страх неизвестности, все же сохранил рассудок, – эфилеаны, желающие отречься от кровопролития.

Мне еще не удалось увидеть улицы белой обители, но уже у главных дверей стало понятно, что Кампус был не каким-то пристанищем, а огромным городом. Город, где больше не придется перед сном думать о том, что эта ночь может оказаться последней. Странно, что белую обитель называли «Кампусом»…

Следуя по коридору, я услышала чей-то шепот: ведьма что-то неразборчиво бормотала под нос.

Нужно срочно сказать об этом страже.

Я потянулась к сопровождающему, как вдруг расслышала из уст ведьмы одно слово:

– Amen.

«Показалось, что ли?»

Порождения магии никогда не воспринимали ни одно вероисповедание. Оно и понятно: наша природа противоречила религии людей. Эфилеанский бог един. По общепринятой теории все мы – дети леса и создания природы. Природа и есть бог. Хотя в ходе эволюции на разных материках к единому богу эфилеаны стали обращаться по-разному: на Арейна-ден – через шаманские дожди, на Монс-ден – пролитой кровью, на Джелида-ден – жертвоприношениями и так далее.

Наконец коридор был пройден, мы подошли к коричневой двери в стене. В комнату заводили по одному. Первым на тест отправился гигантский мужчина. Ему пришлось присесть, чтобы пройти сквозь проем.

Дверь со скрипом закрылась.

Фантазия вмиг разыгралась, заставляя гадать, что там происходило. Где-то внутри возникло нервное напряжение. Но прошла от силы пара минут, и мужчину вывели из комнаты. Кажется, здоровяк прошел тест: ему развязали руки и повели по другому коридору.

Сердце сжалось. Дверь снова распахнулась, и стражник с невозмутимым видом провел ведьму внутрь.

Кандидатов осталось двое: я и девочка. Ребенок, может, лет шести, не больше, но ее лицо, как у маленького бойца, было наполнено непоколебимой решимостью перед испытанием. Подобной стойкости позавидовал бы любой взрослый, особенно я.

Вновь прошла пара минут, затем десять. В итоге, по ощущениям, ожидание затянулось на полчаса. Вдруг в закрытой комнате раздался звук удара обо что-то твердое, последовал крик. Ведьма выкрикивала непонятные слова на монсианском языке.

Резкий грохот двери, и следующее, что мы узрели, – как крепкий сопровождающий вылетел из комнаты, схватил за дреды разъяренную женщину и поволок по полу. Она барахталась и надрывно выкрикивала монсианские проклятия до конца коридора.

Исход был ясен всем – ведьма не прошла испытание.

Стоило на мгновение ослабить бдительность, как в тот же момент второй сопровождающий схватил меня за руку и потянул в сторону двери. Дрожь в коленях, выступающий липкий пот на спине, ком в горле – и я сделала шаг в будущее, которое так долго ждала.

В комнате без окон не было ничего, кроме стола и двух стульев, стоящих друг напротив друга. На одном из них расположилась седая женщина с невозмутимым лицом. Взмахнув рукой в перстнях, она пригласила присесть.

«Кажется, тест уже начался».

Я выполнила безмолвную просьбу и, оказавшись за столом напротив экзаменатора, принялась изучать ее. Узкое худое и немолодое лицо, сморщенные губы, пышная копна седых волос, темно-зеленое одеяние и эти удивительные глаза… Джелида, я еще никогда не видела подобного! Один глаз светло-розового оттенка, второй – голубой. В природе не существовало подобных генетических отклонений как у эфилеанов, так и у людей. Не в таких цветах.

«Последствия экспериментов? А она может быть куда опаснее, чем кажется на первый взгляд, если даже глаза мутировали от ведьминской химии».

– Красивый платок, – прохрипела женщина.

Мы неотрывно взирали друг на друга в идеальной тишине. Можно было даже услышать ее глубокое дыхание. Абсолютный баланс души и тела – она казалась самим воплощением спокойствия.

– Ты прячешь его так глубоко, что я почти не ощущаю, – вдруг произнесла она.

Руки взмокли.

– Оно настолько глубоко, что даже ты его не чувствуешь. Да… Бездна страха заставляет прятать настоящие чувства, – сощурившись и облокотившись о спинку стула, экзаменатор продолжила: – До тех пор, пока ты не покажешь, что прячешь, я не смогу тебя понять.

Лоб покрылся испариной.

– Пожалуйста, – почти прошептала, – скажите, что я должна показать? – Я начала копошиться в котомке и вынимать из нее все содержимое.

– Оно не здесь! – Женщина резко наклонилась к столу и схватила меня за руку, в кожу впились длинные ногти.

Выражение ее лица, пару минут назад излучавшее глубокое спокойствие, исчезло: сейчас на меня взирала разъяренная ведьма. Я смотрела в двухцветные глаза хищника, поймавшего свою жертву.

– Покажи свою истину! – заверещала эфилеан. – Дай мне свой страх!

Раздался хруст кости, из моей глотки вырвался крик, а потом ведьма, глядя в мои глаза, ворвалась в сознание – будто с ноги вышибла дверь и попала в самый эпицентр событий.

Незваным гостем она проникла в мою голову и разбрасывала там все, что только попадалось под руку, создавая настоящий хаос. Все, чего хотелось в этот момент, – как можно скорее вышвырнуть гниль оттуда, куда она не имела права даже ступать.

Но я, оцепеневшая, лишь бессильно наблюдала, как старуха блуждала в коридорах сознания, оставляя грязные следы на белоснежной поверхности: открывала потаенные двери, рылась в сундуках с воспоминаниями, ворошила отрывки картин прошлого, цеплялась за полупрозрачные нити чувств и дергала за них, силясь найти исток. Ощущение сродни тому, будто кто-то засунул руку в глотку и увлеченно копошился в кишках, пока ты беспомощно стоял и захлебывался слюной, не в состоянии ничего с этим сделать.

– А вот и оно.

Гниль нашла спуск и, преодолев его, добралась до яркого света: туда, где таилась душа. Лицезрение посторонними души – самое отвратное ощущение, какое только можно испытать. Даже хуже, чем быть пойманной ведьмами и получить награду гнильным ядом.

– Убирайся! – закричав, я вырвала руку из цепких пальцев и вскочила со стула. – Страх, значит. Вот что ты искала, погань!

– Потерпи, – невозмутимо выдала старуха. – Страх оголяет животную натуру. Показывает нас настоящими.

Трясущимися руками я попыталась дотянуться до своей котомки, как вдруг из уст ведьмы прозвучало:

– Ты можешь присесть.

Казалось, это не простое приглашение присесть, а предложение продолжить тест, который я, скорее всего, уже завалила. Внутри все сворачивалось и закипало от отвращения и ярости. Однако едва заметное просветление в мыслях пыталось кричать, что мы здесь еще не закончили.

Упрямство и едва слышный шепот здравого смысла невероятным образом заставили тело опуститься на стул.

Игра продолжилась.

– Умница.

– Гниль…

– На территории Кампуса нас называют ведьмами, дорогая.

– Ну извините, природные порождения. Привычки дикаря открытого мира. Не обессудьте.

– Сколько гнева, – старуха ухмыльнулась. – Своевольная девочка сама застегнула поводок на шее и села, как ей и сказали. Но я воззрела тебя настоящую.

Судя по тому, что гнильная особа могла работать с тонкой материей, что подвластно только жнецам, – экзаменатор была тесно связана с некромантией. Самое отвратительное и грязное ремесло из перечня занятий ведьм: только прогнившие болотные отродья опускались до того, чтобы черпать силу из темных источников и беспокоить души мертвых.

Тест, что осквернял душу, выворачивал наизнанку – входная плата, цена за мир. Я понимала это.

Но молчать больше не было сил.

– И что же ты сделаешь дальше? – сплюнула я, не сдержав язвительности в голосе. – Может, еще раз залезешь в голову, а потом пойдешь любоваться чем-то более сокровенным, например душой простого скитальца?

– А если так, то что? Это экзамен, эфилеан. Хочешь попасть в белый город – выполняй указания.

– Ты… Цветноглазое отродье…

В надменном худом морщинистом лице не было ярости, наигранного спокойствия, с виду – только обычное любопытство. Что ж…

«Теперь, если ты так хочешь, порождение природы, мы поиграем с тобой по-другому».

– Даже если так, я все равно не сдвинусь с этого места до тех пор, пока не получу то, зачем сюда пришла. Я так посмотрю, ты, цветноглазая, все-таки слепая, раз так и не воззрела, что за эфилеан перед тобой стоит и на что он пойдет, чтобы получить желаемое. Не в курсе про нрав огня? – Я ударила по столу. Последние нити контроля только что сгорели дотла. – Плевать мне, что ты сделаешь: залезешь еще раз, вывернешь, вытрясешь душу. Я поклялась белым спинам стать принятой! И ты пропустишь меня в город.

– Как интересно! – восторженно вскрикнула она.

– Не сдвинусь с места, ведьма. Теперь мы будем играть по другим правилам. – Мое лицо приблизилось к ее. – И если ты попытаешься убрать меня силой, я сожгу здесь все. Сожгу дотла всех, кто помешает остаться в белом городе. Рискнешь?

Кажется, это провал. Ненависть захлестывала и сметала последние капли разума. Температура в комнате поднялась до критической отметки, из-за раскаленного воздуха было почти невозможно дышать.

– Вот как, хочешь взять меня измором? Выжечь весь кислород, чтобы мы обе задохнулись? – Ведьма задрала ноги на стол.

– Вернусь в открытый мир, и мне не удастся остаться в живых более чем на месяц. Ведьмам соседних портов уже, скорее всего, известна цена, назначенная Тогом за мою поимку.

Я чуть не подавилась, когда назвала имя жирного наркобарона. Какая ирония: шишка, занимающаяся нелегальным сбытом химии, на которую я работала, теперь назначает цену ведьмам за мою голову. Если не повезет и цена окажется больше, чем гроши на выпивку, к поимке могут подключиться эфилеанские волки с окраин порта. Вся бродяжная свита.

Так что либо мы сгорим здесь, либо меня расчленят дикие отродья ради алкоголя и миски еды. Поэтому я стойко прошептала внутри себя: «Назад дороги нет».

– Если у ведьм из-за возраста проблемы со слухом, повторюсь: я выжгу всех! Зови свою стражу, гниль, живее, и мы вместе заживо сгорим! – Веревки на руках начали тлеть, ситуация стремительно выходила из-под контроля. – Ах, точно! Перед сожжением не забудьте еще раз толпой потоптаться по душе простого скитальца. Мне будет приятно напоследок узнать, что я сжигаю некромантское ничтожество, позволяющее себе извращения над живыми.

– Жарковато, – ухмыляясь, она смахнула пот со лба. – Да… гнев огня прекрасен! Давно я не видела пылающих глаз.

– Твой ход, гниль!

– Ты правда готова сжечь стольких эфилеанов на пути к мечте? – пытливо спросила ведьма, но я не смогла ответить.

Гнев огня дурманил здравое сознание, заставляя даже на мгновение потерять себя, – и он пожрал меня, как эфилеанский волк заветный ужин. Цветные глаза видели насквозь. «Я сожгу вас! Либо принятие огня – либо смерть от него. Брат должен увидеть мою мечту!» – кричало что-то внутри.

– Я… вижу ответ, – вполголоса отозвалась старуха. – Вижу, как гнев сжигает пламенеющую душу. – Она провела рукой по веревкам на моих запястьях: они перестали воспламеняться и снова стали тлеть. Ведьма манерно поднялась, и мне показалось, что еще немного – и она вырвет мое сердце, предаст его грязной некромантии прямо здесь.

«Топь все это… По крайней мере, я смогу умереть на пороге места, которое считаю «своим» домом, а не на помойке Шосса».

Ведьма оказалась рядом и внезапно выдала:

– Хватит. – Она подняла руки и, нежно обняв, прижала меня к своей пышной и упругой не по годам груди. На мой лоб упала капелька влаги. Приподняв голову, я увидела, как слезы стекают по невинному лицу женщины, которая плакала своим сердцем и прижимала меня, словно дочь.

Под действием адреналина природный инстинкт заметно ослабил хватку: я не удрала, когда мое лицо прижалось к теплой груди ведьмы, которая относилась к другому эфилеанскому подвиду. Это было невероятно странно, как если бы медведь прижал к себе домашнюю козу, и та не стала бы дрыгаться в лапах когтистого зверя.

Путы спали с рук, продолжая тлеть уже на полу.

Будто сама не своя, я обняла ее в ответ.

– Я должна была дать тебе шанс, – сказала ведьма уже мягким и певучим голосом. – Попрошу светлых жнецов залечить рану. – Она всмотрелась прямо в мои глаза. Это не был взгляд ведьмы, это был взгляд хранительницы – той, что любила и оберегала город.

Ведьма с нежностью провела рукой по платку на моей голове и наконец произнесла заветные и столь желанные слова, которые я мечтала услышать более десяти лет жизни.

– Добро пожаловать домой.

№ 5. «Элен»: отголоски прошлого
Территория: Шосс
…Три года назад

Эфилеанская летопись. Запись № 1: «Первый закон мира эфилеанов». Древнейший закон выживания разумного вида эфилеан: убей – или будешь убит.

Вонь носков и забродившего пива, что постоянно проливали на прогнивший деревянный пол бара, – обыденность для здешних мест. А в «особые дни» еще и жутко несло дерьмом пуделя Ратана, хозяина заведения. Уж очень пес любил срать прямо на входе бара, если хозяин забывал покормить его с утра. Посетители, не замечая собачьего дерьма, просто размазывали его подошвой, а потом оставляли зловонные следы.

Сегодня, кстати, был тот самый «особый день»…

На улицах сменялся морской караул. Уже неделю в преступных переулках дежурили новички – наивные молодые парнишки, у некоторых еще даже не отросла щетина, под глазами не было чернушных провалов, а новая форма идеально сидела на человеческих телах. Через месяц они узнают местных шишек, через два начнут собирать первые взятки, а через три их пивные животы растянут красивую форму. И – вуаля! – новички станут самыми обычными портовыми жирдяями в зеленых погонах.

– АПЧХИ! – раздался рев элементалия земли в самом дальнем углу бара, и пол под нами содрогнулся. С бара упало и разбилось несколько пивных стаканов.

– Свинячья рожа! – взревел бармен на гиганта. – Опять из-за тебя землетрясения!

– Извини, – буркнул эфилеан, вытирая нос, а затем снова чихнул, да так, что стол под моими локтями чуть не подскочил.

Я окинула взглядом посетителей бара.

Бородатый Стэн уже три часа спал на барной стойке, уткнувшись лицом в свою желтую блевотину, пока его тощий дружочек Астит проигрывал в бильярд уже шестой раунд. И каждый раз при очередном провале он увеличивал свою порцию штрафного спиртного на две.

Синий кий оставлял толстые занозы в пальцах, но Астит был настолько пьян, что даже кусок этого кия, воткнутого в его тощий живот, не заставил бы отвлечься от провальной игры. Джелида… Он снова выпил залпом целый стакан. Такими темпами бедолага скоро уснет рядом с любовничком своей сестры в его же блевотине. Хотя, учитывая, что седьмой раунд он, скорее всего, тоже проиграет – в своей. А она, на минуточку, тоже воняет!

Что тут можно сказать? Вот она, портовая романтика нейтральной территории Шосс, на которой по закону что эфилеаны, что люди – все равны.

Я, как обычно, сидела за круглым столиком в дальнем углу. По мнению местного бармена, семнадцатилетняя эфилеан в платке, будто церковная прислужница, привлекала слишком много нежелательного внимания портовой пьяни. Поэтому сидела я именно в углу.

Сегодня в баре народу собралось немного, так как на настенном календаре красным кружком был отмечен вторник. В будни мужчины работали, а вот в выходные в баре начинался самый смрад.

Старые двери заведения с грохотом распахнулись. Все местные знали, кто позволял себе подобные показушные выходки, – морские копы главного поста. Гладко выбритые лица, темно-зеленая форма – они всячески пытались выделиться аккуратностью на фоне общественного мусора. Их лица всегда выражали отвращение, когда копы проходили мимо одиночных круглых столиков, лицезря пьяниц вокруг. С особым презрением они смотрели на портовых крыс: тех, кто выполнял для наркобаронов грязную работу по зачистке, отлову, краже, пыткам и прочим прелестям.

Я – одна из таких закоренелых портовых крыс.

Иногда нас называли наемниками, но сами полицейские использовали исключительно понятие «портовые крысы». Работа подобного рода противозаконна, но нас никто не мог арестовать, пока не было доказательств! Не пойман – не вор.

Хотя полицейским уже давно поименно были известны знаменитые крысы, и каждый раз, проходя мимо угла, где я обычно сидела, их выражения лиц с отвращения менялись на гнев. Будто пронырливые коты проскользнули мимо мыши, которую так страстно жаждали поймать, но каждый раз – безуспешно.

– Уже успела полакомиться на помойке, крыса в платке? – съязвил один из полицейских, проходя мимо.

– Наелась до отвала.

Мы иногда перекидывались парой фраз, но сегодня, кажется, они были не в настроении, судя по тому, что поприветствовали подобным образом еще нескольких человеческих мужчин.

Однако и у меня последние дни настроение ни к черту: по работе приходило мало заказов. Чертовски мало! Мелкие поставщики химии, которые владели захолустными подпольными точками, уже как месяц легли на дно из-за прошедших рейдов. Мой основной заказчик, наркоторговец Тог, тоже притих.

Пузатый бандит в прошлом хорошо показал себя и уже почти шесть лет являлся одной из главных шишек порта. Однако даже он уже несколько дней не связывался ни со мной, ни с другими крысами.

Один из этих крыс, Ягар, сейчас развалился за барной стойкой и пил уже восьмую кружку эля. У него, по-видимому, по заказам тоже было пусто.

– …И потом мы еще долго ржали над простофилей, который целый час пытался нам доказать, что это драгоценность! – кричал Ягар. – Но в конечном итоге Зак набил ему морду и просто ушел, – разглагольствуя на весь бар, он вытирал рукавом пену со рта, пока бармен Хенгель начищал кружки и делал вид, что ему безумно интересно уже который час слушать жирного наемника.

– И чем все закончилось? – без особого интереса спросил Хенгель.

– Зак так и не вернулся, а тот сумасшедший, Кристен, не замолкал, повторяя, что нашел сгусток ярости. Как же его там называют?.. Ах, точно, Асентрит.

– Хм… – промычал бармен. – Мне кажется, я когда-то слышал о нем. И, возможно, видел.

– Видел сгусток ярости?! – с явным подозрением спросил Ягар.

– Да. Твоя жена, когда с похмелья притаскивается ко мне в бар, – вот настоящий сгусток ярости.

Раздался прокуренный смех с соседних столиков, однако после недовольного взгляда наемника, брошенного в ту сторону, гоготанье тут же прекратилось.

– Мы нашли этого придурка в южном районе Топи, недалеко от Огенских полей. Он во всю глотку орал, что почти нашел какой-то там белый город, Кампус, – продолжил Ягар.

Где-то недалеко от входа послышался звонкий удар пивной кружкой по столу, а дальше последовал рык вперемешку с отрыжкой:

– Грязные трусливые куски дерьма, – выругался на весь бар здоровяк.

Лысый и огромный эфилеан. Я не видела его здесь раньше. Возможно, заграничный гость, хотя говорил он на джелийском чисто и без акцента, будто местный.

Он продолжил:

– Меня тошнит от трусов, которые бегут из внешнего мира в белый загон, как испуганный скот, – бандит срыгнул. – Вы должны были размазать его так же, как говно местного пуделя по прогнившему полу.

– Он был слишком жалок, чтобы опускаться до подобного, – усмехнулся Ягар в ответ.

– Я на прошлых выходных придавил пару мелких букашек, они так же пищали про этот Кампус. Такие ничтожные, – парировал лысый эфилеан. – Я прямо-таки упивался их мольбами не убивать. Якобы они так долго искали свое спасительное убежище, что бежали аж с самой Арейна-ден! Кретины же, ну! – басисто рассмеялся он, и вместе с ним засмеялись и другие.

Не в силах слушать тошнотворную беседу, я ворвалась в разговор:

– Тебя так забавляют «мелкие букашки»? Себе по весу, наверное, ссышь найти соперника на мордобой?

– Это кто пропищал? – спросил он, делая вид, будто осматривает зал.

Новая волна смеха окатила прокуренное помещение. Гости бара, обратив на меня все свое «почтенное» внимание, замерли в предвкушении ответной реакции, которая не заставила себя ждать.

– Такое отребье, как ты, должно махать кулаками с теми, кто равен по силе, тупое ты ископаемое.

Бар замолк.

Возможно, я поступила опрометчиво, так ответив эфилеану в три раза больше меня, но если кто-то собрался словесно поносить мою мечту – молчать не стану. Просто не смогу. Слишком многое было пройдено в открытом мире в поисках этого Кампуса. Слишком много шрамов с малых лет оставлено на теле на пути к мечте.

Эфилеан поднялся из-за столика, вразвалочку подошел, почесывая лысину, и насмешливо спросил:

– Так-так, что у нас тут? – Он осмотрел меня. – Соплячка в платке, с грязным лицом, пьет пиво по вторникам и вы-глядит как потрепанный кирзовый башмак. Ты похожа на наемницу.

– Не трогай беженцев, кусок вонючего дерьма.

– Я их не трогаю, я их топчу!

– Они просто хотят мира, пока ты бьешь морды и наслаждаешься месивом в Бездне страха, – рявкнула я, на что лысый хищно улыбнулся, обнажив весь кривой зубной ряд, и, наклонившись к столику, прорычал:

– Я эфилеан. Я хищник. Если хищник видит добычу, он атакует. Сильный поглощает слабого. Убей – или будешь убит. Слизняки, которые щебечут про спасительное белое убежище, – мусор.

Я схватила стакан, и пиво тут же разбрызгалось по его лицу, окатив даже тело. Тишина в баре, до этого разбавляемая редкими короткими диалогами, стала действительно «гробовой».

Облизнув губы и протерев глаза рукавом, здоровяк хищно оскалился. Замах – и тяжелый кулак тут же прилетел мне в челюсть, я мгновенно оказалась на полу. Рука молниеносно коснулась клинка на ремешке, и, вскочив, я бросилась на здоровяка, успев слегка порезать его щеку. Эфилеан снова замахнулся, но тут на нас со спины накинулись гости, под недовольные возгласы скручивая руки обоим. Полицейские же так и не сдвинулись с места, наблюдая за обыденными разборками в старом баре.

Нас вышвырнули на улицу. Здоровяк бросил на меня озлобленный взгляд и, вероятно, рассмотрев опухшее от удара лицо, скривился.

– Соплячка. Еще раз откроешь рот – раздавлю.

– Беженцы – простые эфилеаны, сучий ты потрох. Узнаю, что приложил к ним свои ручищи, – зарежу.

Лицо горело. В одно мгновение мне показалось, что эфилеан снова собирался замахнуться; и тут же, не дожидаясь второго удара, я кинулась бежать по темным улицам прочь.

Как крыса. Настоящая крыса.

* * *

На следующий день я с опухшим лицом направилась к Тогу, так как он наконец соизволил вызвать меня по работе: письмо под дверью квартиры выглядело помятым, разносчик снова был не в духе.

Разбитые лица – обыденная картина для портового города. Женщин здесь тоже били: они так же, как и мужчины, воровали, убивали, их так же, как и мужчин, наказывали. Местные ведьмы неплохо наживались на этом: варили заживляющие бодяги и продавали дороже, чем одурманивающий порошок! Варить правда подобные кремы было куда затратнее, чем дурманы и галлюциногены, но если хотел перейти на легальный бизнес и сохранить шкуру – будь готов потратиться на ингредиенты.

Оказавшись внутри прокуренного помещения морского подполья, я увидела на пороге, как и прежде, эфилеанских портовых стражников – Отона и Лигена. Поначалу, первые пару лет, стоило мне пройти мимо этих ублюдков, как они начинали громко выкрикивать шутки про комендантский час для несовершеннолетних, про отказ в работе в борделе и еще много всего.

Смех. Шепот.

Юные особы редко посещали подобные места, поэтому избежать лишнего внимания было невозможно.

Пару лет назад…

Стражей было трое. Третьего звали Ненан. Языкастый напыщенный коротышка яростнее своих приятелей издевался надо мной.

Пару лет назад…

Его нашли в одной из центральных бухт. Он был привязан к мачте заброшенного корабля, а в теле торчало тридцать восемь ножей. Ровно столько раз он унизил меня в притоне наркобарона.

Ножи нынче стоили дорого, пришлось хорошенько потратиться.

Но оно того стоило.

Теперь, когда я приходила за заказом, на пороге вместо оскорблений и издевок меня встречало желанное безразличие. Отон и Лиген молчали. После того как на изрешеченном теле Ненана была найдена моя записка, адресованная этим двум эфилеанам, они старались принимать отрешенный вид, а я в очередной раз напоминала себе: «Оно определенно того стоило».

Я зашла в кабинет Тога. Наркобарон, как обычно, просиживал свои яйца за огромным позолоченным столом, дымя зловонной сигаретой. Перед ним неизменно стояла машинка-арифмометр – Тог без конца считал свои сбережения. По краям стола располагались испитые бокалы дорогого портвейна.

Увидев меня, наркобарон сощурил покрасневшие глаза, подозрительно посмотрел на мое разбитое лицо, но вопросов задавать не стал, сразу перешел к делу:

– На этот раз цель – человек. Он в долгах и уже полгода кормит нас завтраками. Мое терпение не резиновое. Зачистку сделать быстро, этой ночью. Мне говорили, что он собирается бежать. Выглядит непримечательно: короткие светло-русые волосы, одевается в нищенский ширпотреб, домой приходит только переночевать и то через раз. В общем, работа плевая, оплата после.

– Это всего лишь человек, я сделаю работу за пару часов, почему оплата в конце?

– Потому что я так сказал, – снова затянувшись, он указал на дверь. – Иди. Детали в записке под шестым столиком у Хенгеля.

Таков бизнес порта. Не нравится – не берись за заказ. Но отказавшихся особо не жаловали. Все хотели иметь дело с постоянными наемниками, а не менять их как перчатки – это вопрос репутации.

Крыса, которая берется за любую работу, – хорошая крыса, что имеет хлеб и кров.

Крыса, которая воротит носом, – умрет с голоду на помойке.

Все просто.

Оказавшись в старом баре, я с непринужденным видом подошла к тому самому облезлому столу и, приподняв его, обнаружила сложенную записку. Положив ее в карман старых брюк, краем глаза заметила, что Хенгель сегодня выглядел грустнее обычного. Последние несколько месяцев на человеческом старике не было лица. Мы частенько любили потравить друг другу анекдоты или поделиться морскими сплетнями, но последнее время бармен будто захворал.

Хенгель – единственный, с кем я могла непринужденно поговорить о погоде, новостях, инновациях мира людей и прочей ерунде. Мы не были друзьями – просто любили поговорить «ни о чем». Не будь его, я бы превратилась в животное и со временем забыла бы живую речь.

Бармен, как всегда, натирал пивные краны, пропадая в своих мыслях. Все в этом заведении пахло стариной человечества. Бары, все как один, украшали настенной каменной плиткой серо-коричневого цвета, и заведение Хенгеля не стало исключением. Только огромная коробка, транслировавшая черно-белые передачи, выделялась на фоне затхлой атмосферы.

– Старик Хенгель снова мечтает о пенсии? – задорно спросила я, усевшись на барный стул.

– Тебе как обычно? – Он потянулся за бокалом, чтобы налить привозного солийского пива.

– Нет, у меня скоро задание, после возьму пару кружек.

Он поставил бокал обратно и снова принялся натирать краны.

– Все еще работаешь на этого бандита? – Хенгель тяжело выдохнул. – Видел, как ты наклонилась к ножке стола… Элен, тебе давно пора поменять место поисков белого города.

Да, мы не были друзьями, но один секрет я все же поведала ему: по пьяни проболталась про свою мечту.

– Портовые ищейки в погонах только и делают, что пытаются подловить тебя, – тревожно продолжал Хенгель. – Я слышал их разговоры… Здесь каждый второй полицай знает, что ты местная…

– Убийца?

– Крыса, – бросил он.

Я не любила поднимать эту тему.

Людская семья растила нас с Делианом по человеческим принципам. Удачное стечение обстоятельств, что нас вообще смогли «пристроить» к взрослым. Брошенные эфилеанские дети никому не нужны. Но сказка длилась недолго – ровно до семи лет. А дальше, спустя три года голодания и скитания по улицам, я коснулась протянутого мне ножа и стала орудовать им за деньги. Выполняла приказы, чтобы не сдохнуть от голода.

Я никогда, ни разу в жизни не убила по собственной воле, только пытала и то в большинстве случаев языкастых ведьм. Однако еще до того, как моя рука лишила кого-то жизни по приказу, с первых дней на окраине порта те, кто замечал красные пряди, торчащие из-под платка, все как один клеймили меня убийцей. Просто за то, что я есть.