Читать книгу: «Ночь с Достоевским», страница 25
– Вы, кажется, читали, Александр? – сказала она мне. – Прошу вас, продолжайте: я не буду мешать вам.
Я уверял, что мне приятнее говорить с ней: она не обратила внимания на мои слова, села поодаль от меня и задумалась. Я заметил, что она особенно грустна, и чтобы развлечь её, я заговорил о посторонних предметах. Мало-помалу её весёлость возвратилась: она казалась особенно оживленною, острила и как-то неестественно смеялась; но в её шутках проглядывала жёлчь и горечь.
– Ах, как тяжело! – сказала она, схватив себя за голову. – Вот это хорошая пословица «Что имеем – не храним, потерявши плачем». Как бы я не хотела теперь расставаться с Москвой: здесь всё-таки лучше, чем где-нибудь в провинции.
– Везде хорошо, где вас любят! – сказал я, не понимая к чему всё это она говорит.
– Не знаю, отвечала она: – меня никто не любил.
– Неправда, – сказал я, не смотря на неё.
– Вы думаете? – спросила она, и я чувствовал, что она на меня смотрела. – Если любовь может существовать при желании приобресть любимую личность в свою собственность, подчинить своему произволу, присвоить себе право располагать её судьбой, взять на себя ответственность за её поступки, вмешиваться в дело её совести, то и меня любили. Можно ли же не желать избавиться от такой любви? Но как избавиться?..
Она закрыла лицо руками и с минуту сидела неподвижно. Но вот она подняла голову, и в её лице, в самой позе было столько величия и глубокой покорности. Несколько времени мы молчали.
– Отчего вы не бываете у нас? – спросила вдруг Зенаида.
– Некогда, – отвечал я в смущении.
Она посмотрела на меня своим пристальным проницательным взглядом и настойчиво повторила:
– Отчего?
Я чувствовал, что краснел, и у меня не было сил сказать что-нибудь.
– А, так вот оно что!.. – сказала она. – Значит я не ошиблась…
Она медленно встала и взяла свою шляпку. Я подошёл к ней. Какое-то предчувствие говорило мне, что я её более не увижу. Мне хотелось удержать её, насмотреться на это милое лицо… Я обнял её талию и плакал как безумный.
Когда я взглянул на неё, лицо её было печально и серьёзно!
– Зенаида, я так люблю вас… А вы!..
– Любите, – проговорила она не смотря на меня, и мне показалось, что голос её дрожал. Она надела свою шаль и вышла из комнаты. Я молча смотрел ей вслед и сердце моё разрывалось. Я понимал, что она уходила навсегда и уносила с собой все мои радости и надежды на счастье. Мне было горько и обидно.
На другой день совершенно неожиданно явился ко мне мой брат.
– Мать очень сердится? – спросил он меня.
Я отвечал, что ничего не заметил. Да и за что ей сердиться?
– Разве ты ничего не знаешь? – спросил он.
– Нет… Что такое?
– Это просто несчастье! – я теряю голову и не знаю, что делать.
Он пододвинул ко мне свой стул
– Вот видишь, в чём дело, начал Анатолий. – Нелли вздумалось влюбиться в Зеленовского, или она просто метила за него замуж, – это всё равно, ну и мать была рада. А Зеленовский провёл их всех: он был влюблён в Зенаиду. Было у них там что, или нет, – чёрт их знает, только мать ужасно сердится, что не состоялась свадьба Нелли. И пускай бы ещё сердилась на одну Зенаиду, а то и на меня тоже. Вот ещё недавно рассердилась за то, что Зенаида познакомилась с актрисой. Это конечно нехорошо, потому что компрометируется всё семейство: у меня сестры невесты; хотя они живут и не с нами, но всё-таки неловко. Да я-то в чём тут виноват? Что я в самом деле – блюститель нравственности, квартальный надзиратель?..
Убедившись такими доводами в несчастье брата, я конечно ему сочувствовал, но тем не менее не мог заявить этого сочувствия на деле, не мог придумать, чем бы помочь горю.
Через неделю сказали мне, что Анатолий решительно поссорился с женой и она уехала на лето в деревню к одной своей приятельнице. Но лето проходило, а Зенаида не возвращалась. Брат, кажется, не очень скучал и её отсутствие мало беспокоило его. После он мне сам рассказывал, что Зенаида живёт где-то в гувернантках и он этому рад; жизнь с ней ему надоела, потому что это не женщина, а упрямый чёрт, с ней нельзя не ссориться; но что при всем этом ему трудно было с ней расстаться, потому что был влюблен.
IX
В доме нашем по отъезде Зенаиды всё пошло прежним порядком. Сначала в кругу знакомых моей матери много говорили о ней: одни разсказывали, что Зенаида была влюблена в Зеленовского и хотела оставить мужа, но к счастию, это скоро обнаружилось; другие – что муж не вынес её скандалезного поведения и выгнал её из дому, и мало ли ещё что говорили! Анатолий очень смеялся, рассказывая мне эти сплетни. Что же касается моей матери, то одно имя Зенаиды приводило её в негодование, и никто из домашних не напоминал о ней в присутствии моей матери. Как скоро это происшествие перестало в нашем семействе быть новостью, фантазия красноречивых рассказчиков истощилась и все забыли о Зенаиде. Я чувствовал себя одиноким и как бы беззащитным среди людей, которые бросали грязью в мой идеал; я чувствовал бессилие, и столько негодования и злобы, сколько отчаяния и стыда было в этом чувстве! Я бросил службу, знакомства и по целым часам не выходил из комнаты. Мало-помалу все эти чувства смирились и успокоились под гнетом апатии.
Так проходили годы.
Раз как-то, я сидел один в моей комнате и смотрел в окно. Предо мною раскинулась пёстрая картина низких, грязных домов с разноцветными крышами. Я мысленно приподнимал это жалкое рубище города, заглядывал во все углы от роскошных гостиных до мрачных подвалов, и сколько трагических, раздирающих душу картин представилось моему воображению, сколько жертв увлечения, порока и нужды гибло в этой горячим кличём бьющей жизни! В ушах моих гремели проклятия и слышались подавленные стоны и всё это покрывалось общим напряжённым шумом города, будто усиливающегося подавить внутреннюю боль. И подымались со дна души моей, давно уснувшие под гнетом апатии чувства любви и печали…
В это время ко мне вошёл Анатолий. Он повертелся вокруг меня, и видя, что я не обращаю на него внимания, сел и довольно таинственно повёл речь о превратностях судьбы, наконец договорился до того, что сообщил известие о смерти Зенаиды. Она жила в гувернантках в каком-то уездном городе, по словам Анатолия, переходила из дома в дом и нигде не могла ужиться; наконец наняла себе квартиру где-то в чердаке, жила в бедности, не имела даже горничной, бегала по урокам из-за каких-нибудь грошей, наконец простудилась и умерла. Я принял это известие довольно равнодушно. Да и что могло возбудить во мне подобное явление? Смерть похитила жертву, заранее ей обречённую… Разве вся эта масса людей, что так волнуется и стремится вперёд большим потоком, не останавливаясь и не вдумываясь, оспаривая друг у друга право первенства на празднике жизни, и в чаду похмелья ненавидя и преследуя друг друга с упорным ожесточением, – не падёт перед ней без сопротивления и борьбы? Рано или поздно – не всё ли равно?
А. С-ва.
«Время», № 10, 1861.
