Читать книгу: «Московский дневник. Заметки американки, живущей в Москве»

Шрифт:

ISBN 978-5-0064-8172-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1.
Из Нью-Йорка в Москву… через Париж

Москва встретила меня прохладой – 5,5 градуса ниже нуля со снегом. В тот день, 5 января 2022 года, я впервые оказалась в российской столице в своём уже привычном статусе американской пенсионерки. Сюда я перебралась из небольшого городка на юге Франции, прожив там около восьми лет. Контраст был очевиден – в день моего вылета во Франции стояла тёплая (почти 17 градусов) солнечная погода.

В Москве я остановилась в небольшой гостинице неподалеку от арендованной квартиры, куда из Франции должны были доставить мебель и домашнее имущество. За восемь лет до этого мне уже довелось переезжать, но только во Францию из Нью-Йорка. Мысль начать новую жизнь в Москве, в совершенно новой культурной среде, одновременно пугала и привлекала. Поэтому мне было так важно окружить себя вещами, ставшими привычными для меня за многие годы.

На тот момент я была знакома только с тремя москвичами, а мой русский состоял из двух коротких слов – да и нет. Смартфон стал моим спасательным кругом, единственным средством коммуникации с россиянами. В Москве я планировала по-настоящему насыщенную жизнь с посещением музеев, балета, прогулками в парках, садах и тому подобное. Проведя большую часть жизни в Нью-Йорке, я привыкла к суете, присущей столичному городу. Жизнь в мегаполисе, сопоставимом с Москвой, предполагает даже некоторого рода приключения и вызовы, которые всегда были для меня притягательны. Прежде мне уже доводилось посещать Санкт-Петербург и Москву в качестве туриста и по достоинству оценить богатое культурное наследие, разнообразие и историю тысячелетней российской цивилизации.

Оказаться здесь мне было суждено по нескольким причинам. Написать книгу об увиденном и пережитом в Москве, никогда не входило в мои планы, пока я не почувствовала невозможным для себя закрывать глаза на разнузданную антироссийскую риторику коллективного Запада. Я пришла к решению написать эту книгу не только в качестве контраргумента всей этой риторике, но и для того, чтобы поделиться с читателем тем, насколько глубоко меня тронули открытость, сердечность, сострадание, человечность и щедрость русских людей, с которыми судьба сводила меня чуть ли не каждый день.

Это не книга об истории, не путеводитель и не общие рассуждения на тему культуры. Она скорее о том, что довелось испытать и увидеть живущей в Москве пенсионерке из США. Это очень личное повествование, в котором я хотела бы затронуть вещи, ставшие для меня и вызовами и неожиданностями, переплетённое с некоторыми историческими отступлениями, долей юмора, размышлениями о том, что стоило увидеть, и сугубо собственными представлениями.

Надеюсь, эта книга будет увлекательной, информативной, вдохновляющей и трогающей за душу. Хотелось бы, чтобы она привнесла больше объективности и уважения в отношения между нашими культурами и вызвала искреннее желание узнать больше друг о друге. Не случайно фамильный девиз de Bardin звучит по-французски «Faire Face», то есть «Принимаю вызов», что я и делаю сейчас с удовольствием.

Для гражданки США с французским паспортом передо мной были открыты почти все двери, но я выбрала Москву. Кстати, первым вопросом, который мне задавали русские, был, – а почему вы живёте здесь?

Я родом из Сан-Франциско, Калифорния, получила образование в католических учебных заведениях, выросла в семье со средним достатком. Мои родители, иммигранты из Италии, воспитали меня на традиционных и консервативных ценностях. Я объездила весь мир, где-то ведя бизнес, где-то наслаждаясь отдыхом, побывала в крупнейших мировых музеях, видела величайшие храмы и древние археологические памятники от Юкатана до Луксора и Мачу Пикчу. По своей натуре я путешественница.

Я до болезненности независима, не терплю конформизма и готова затрагивать самые провокационные темы. Большую часть моей жизни в США эти качества вызывали справедливо высокую оценку. Занимаясь предпринимательством в Нью-Йорке с 1980 по 2010, я с успехом основала и возглавляла три предприятия различного профиля.

Еще в девяностые для меня стало очевидным прогрессирующее падение стандартов в сферах СМИ, науки, правосудия, бизнеса, политики, образования, культуры и духовности. Деградации шла, что называется медленно, но верно, и наблюдать за всем этим было крайне болезненно. Нормой стало следовать путём «социальной инженерии», которая начала подрывать саму этику и правила установленных у нас институтов во имя «прогресса». На место меритократии приходила идеология.

Этические и моральные принципы, понятия добродетели и порока, добра и зла игнорировались. Культурные ценности и основные принципы, составлявшие когда-то краеугольный камень западной цивилизации, заменялись моральным релятивизмом, когда каждому индивиду предоставлялось право определять свои моральные принципы. Дозволенным становилось всё. И прошло совсем немного времени, чтобы жадность, демонстративное потребление и показные символы статуса пропитали нашу повседневную жизнь. Было тревожно видеть, как алчность превращается в «новую нормальность».

Но тут вмешалась сама судьба, когда в Париже я встретила и полюбила утончённого француза Клода де Бардэна, ставшего моим мужем. Наши консервативные философские принципы и ценности, как говорят в таких случаях, сошлись. На протяжении 15 лет мы проводили время то в Нью-Йорке, то в Париже. Я была увлечена французской культурой, историей, искусством, архитектурой и самим «французским стилем». Подобный уклад жизни был куда менее поверхностным, нежели в Нью-Йорке. Ведь в Париже я могла в полной мере насладиться кухней, искусством, архитектурой и обновлением нашей парижской квартиры. Мы также арендовали квартиру на юге Франции, где проводили зиму.

Когда же в 2014 году мой возлюбленный супруг ушёл из жизни, я решила оставить за собой ту самую зимнюю квартиру. Она располагалась в небольшом городке с 30000 жителей. Этот городок стал идеальным местом для человека, переживающего свою утрату. Затем я распродала или пожертвовала большую часть моего имущества в Нью-Йорке, а оставшееся было перевезено во Францию.

В начале 2020 года ВОЗ присвоила вспышке КОВИД-19 статус пандемии. Для меня крайне подозрительной выглядела та быстрота, с которой весь мир подчинился навязанным правилам со всеми масками, вакцинами и закрытием всего, что только можно. Проведя собственное исследование, я пришла к выводу – не дам себя «проколоть». Во Франции правительство приняло произвольные законы, регламентировавшие даже количество людей, с которыми допустимо общаться дома, ввело масочный режим, ограничения на поездки и подтверждение вакцинации или тест ПЦР (стоимостью 30 Евро и годный на трое суток), предъявить который был обязан всякий, желающий пообедать или выпить чашечку кофе в уличном кафе. Не имея ни одного, ни другого, я по-прежнему отказывалась провакцинироваться.

В июне 2021 в моей судьбе произошли новые изменения. Впервые за восемь лет мой арендодатель сообщил о своём намерении продать мою квартиру, которую он предложил выкупить или освободить к февралю 2022. Хотя во многих аспектах жизнь во Франции и была по-настоящему волшебной, в городке, где я проживала, она в культурном плане была несколько ограниченной. И пусть природа в тех краях отличалась великолепием, я пришла к выводу, что в жизни есть место большему, чем прекрасная погода и пейзажи.

Будучи не связанной во Франции ничем, я решила, что теперь смогу выбрать для жизни любое подходящее для себя место. С американским и французским паспортами возможность выбора у меня имелась. Учитывая уже описанные выше обстоятельства, жизнь в США меня не привлекала. Во Франции при всей её прелести, правительство с каждой новой неделей проявляло все больший деспотизм. Оставаться во Франции я не хотела и поэтому выбрала Москву.

Не так давно мою английскую речь случайно услышал один россиянин, который спросил, откуда я. Я ответила, что я американка, только что переехавшая в Москву из Франции. Когда же он поинтересовался, почему я оставила Францию, я отвечала, – во имя свободы, равенства и братства. Рассмеявшись, он сказал, – а ведь вы правы.

Но всему этому была и другая важная причина. В 2016 году я написала книгу «В борьбе с глобальной тиранией», в которой отслеживается история и методы глобальной олигархии, правящей миром. Между 2020 и 2021 годами я отмечала укрепление союза России и Китая – то, что США стремились не допустить любой ценой десятилетиями. Я видела смещение центра тяжести с Запада на Восток. Казалось, что происходит целая цивилизационная трансформация: конец англосаксонской гегемонии и зарождение многополярного мира. Поэтому я не могла представить места, более привлекательного, чем Москва, столица нового многополярного мира. И мне хотелось занять кресло в первом центральном ряду. Это решение стало лёгким.

Это не был мой первый переезд. Я уже переезжала из Калифорнии в Нью-Йорк, чтобы профессионально заниматься маркетингом, потом из южной Франции в Нью-Йорк в 2014 году, а теперь была готова перебраться в Москву. Я знала, что меня ждут вызовы, которые я не могла даже представить себе, однако в своей жизни я всегда руководствовалась принципом – выход есть всегда.

На тот момент я знала только четырёх россиян. Это мой сосед по Франции, отставной полковник российской армии, который приезжал туда из Санкт-Петербурга три-четыре раза в год, мой гид по Москве Катя, которая жила в США, и семейная пара москвичей, Наташа и Алекс, с которыми я дружу уже пять лет. Все они поддержали моё решение переехать в Москву.

Выросшая в большом городе, я стремилась вновь оказаться в интернациональном мегаполисе со всеми милыми моему сердцу культурными атрибутами – оперой, балетом, художественными музеями, интересными людьми, перспективой новых культурных переживаний и приключений каждый новый день. Шанс попасть в центр цивилизационных перемен только подкрепил моё решение. Как говорят мне многие россияне, переехать в Москву в одиночку требует немало смелости. На что я всегда отвечаю, – для меня это не было смелостью, а скорее бегством от тирании.

Перед принятием окончательного решения о переезде я пробыла в Москве пару месяцев, чтобы осмотреться и на месте увидеть, каково жить там. В поисках жилья я вышла на пять агентов недвижимости. Неожиданностью для меня стало то, что большинство квартир в Москве сдаются с меблировкой. Поиск квартиры без мебели под мои требования и бюджет занял два месяца. После выбора подходящего жилья настало время организации самого переезда.

Уже в Москве мои русские друзья сообщили мне, что большинство людей в возрасте от 30 до 40 лет говорят по-английски, и, если мне потребуется помощь, мне лучше ориентироваться на эту возрастную категорию. Этому совету я следовала ежедневно. И почти сразу же я прочувствовала на себе доброжелательность со стороны совершенно незнакомых мне россиян.

Наконец, подобрав нужное жильё, я пустилась в поиски необходимой для меня мерной ленты, проще говоря, рулетки. Я решила пройтись по району, где, наверняка, есть хозяйственный магазин. Памятую совет друзей, я обратилась к трём молодым людям поблизости, – извините, вы говорите по-английски? Немного, – отвечали они. Я объяснила, что мне нужно купить рулетку, и спросила, где я могу найти хозяйственный. Да, недалеко, – сказали они и принялись рассказывать, как туда добраться. Почувствовав по выражению моего лица, что я не вполне поняла их объяснение, один из них сказал, – ну ничего, мы вас туда проводим. Несколько минут мы шли до магазина, и они уже в магазине помогли мне выбрать и купить рулетку. Затем я пригласила их на кофе, но они отказались, сказав, что им ещё нужно навестить больного приятеля. Не переживайте, – успокоил меня один из них, – мы вас тут одну не бросим, а отведём туда, откуда мы с вами пришли, чтобы вы могли найти дорогу домой. Слава Богу, – подумала я. Один из них, как выяснилось, владевший французским, дал мне свой номер телефона и сказал, – звоните, если вам что-то понадобится.

Глава 2.
Вызовы и открытия, ставшие неожиданностью

Спустя два месяца после моего прибытия в Москву Россия попала под санкции. И вдруг большинство моих старинных приятелей в Америке либо прекратили переписываться со мной, либо стали отвечать на мои сообщения сугубо из вежливости. Из американских / западных пабликов, доступ к которым в Москве у меня имелся, мне стало ясно, что эти СМИ неизменно продавливали антироссийскую повестку, не допуская даже видимости сбалансированного освещения событий. Я не обсуждала конфликт на Украине ни с одним из них, равно как они не задавали мне вопросы о жизни здесь. Для них я стала чем-то вроде призрака. Меня же утрата связи со столькими добрыми знакомыми крайне расстроила, пока я не поняла, что на них просто обрушились потоки искажённой информации, а сами они, вероятнее всего, опасаются поддерживать связь с кем-нибудь в Москве. А вот реакция моих друзей в Европе оказалась иной. Они видели необъективность СМИ и скептически относились ко всему прочитанному. От одного из моих друзей во Франции я услышала такое, – ты очень вовремя уехала из Франции.

Я даже задалась вопросом о том, как все эти санкции могут отразиться на моих отношениях с россиянами. Тогда-то я и заучила на русском следующий текст: «Извините, я не говорю по-русски, я американка». Реакция на него всякий раз оказывалась весьма доброжелательной. Мои собеседники рассказывали мне о своих родных в Соединённых Штатах, о местах, которые они посещали, и о том, как им понравилось там побывать.

Санкции санкциями, а я решила и дальше говорить о себе, – я американка, в готовности встретить негатив со стороны россиян. Такого не происходило. Ничего не менялось. Они всегда были рады увидеть американку, живущую в Москве, и не сдерживались в своих чувствах. Они с охотой говорили со мной на английском, задавали мне вопросы, явно не скрывая радости этому знакомству. Если общение давалась мне с трудом, обычно находился тот, кто, владея английским, брал на себя роль переводчика. Мои опасения, что Москва встретит меня враждебно, развеялись. Россияне обаяли меня, причём не только взрослые, но и даже дети.

Это было тёплым весенним днём, когда я только что завершила своё привычное паломничество в 37-й зал Третьяковки, где насладилась полотнами моего любимого русского пейзажиста Исаака Левитана. Я присела на скамейке в небольшом сквере, раздумывая, куда двинуться дальше. Напротив меня на экскурсию в музей собралась стайка школьников. Когда один из них оказался неподалёку от меня, я сказала ему, что не говорю по-русски, что я американка, а он подбежал к учительнице, чтобы сообщить ей об этом. Она тут же завязала со мной беседу на английском. Затем она объявила детям, что у них появилась возможность поговорить по-английски с настоящей американкой! И чтобы попрактиковаться в английском, эти ребята стали подходить ко мне и задавать вопросы. Они вели себя открыто, дружелюбно и по-детски. Один из них поинтересовался, сколько мне лет. Я ответила, что мне 16. Он рассмеялся и покачал головой. Мне 22, – была моя следующая попытка, но он всё равно не поверил. Мы оба расхохотались, и он, наконец, сдался. Мы все сфотографировались и распрощались.

Санкт-Петербург и Москва поражают туриста своей красотой. Еще до того, как я решилась переехать в Москву, я трижды посетила эти города. Я даже совершила круиз по Волге и Неве в Финский залив с остановками в малых городах и посещением великолепных дворцов. В рамках индивидуальных туров я пользовалась услугами гидов, чтобы узнать как можно больше о местной истории и культуре. Но как бы насыщенными и содержательными ни были программы посещения города для туристов, по-настоящему узнать его можно, только прожив в нём.

То, что больше всего поразило меня с первого дня моего постоянного пребывания в Москве, это доброжелательность со стороны незнакомых мне россиян, встреченных мной на улице или в магазинах. Меня ошеломили их тепло, участие, человечность, щедрость и сочувствие. На моей памяти не раз они лично провожали меня по нужному мне адресу, даже если им было не по пути. Они находились рядом со мной, пока я заканчивала свои дела. Это было больше, чем просто знак вежливости – они всегда сопровождали меня до конца. Путешествуя по миру, мне никогда не приходилось сталкиваться с подобным. Это не просто удивляло меня, а трогало до глубины души. Для меня было крайне любопытно, как и почему такое сочувствие стало неотъемлемой частью русского характера и культуры. Я даже начала отмечать, что их сочувствие пробуждает во мне всё лучшее. Я почувствовала тепло их объятий и ответила им своими.

Глава 3.
Русским присуще говорить «мы», но не «я»

Казалось, не проходило и дня, чтобы какой-нибудь житель Москвы не оказывал мне помощь, выходящую за рамки учтивости, обычной для большинства стран. На страницах этой книги я хотела бы поделиться с вами несколькими примерами такого. Это, признаться, озадачивало меня и мне хотелось понять, почему эти люди столь особенны, человечны, добры и всегда готовы предложить помощь. Я начала собственное исследование, пытаясь понять, что стоит за подобным сочувствием. Первым, с кем я установила контакт в рамках своего исследования, стала Людмила Селезнёва, российский историк и профессор, на лекциях которой я присутствовала в своей первой поездке в Россию, и книгу которой «Взрослею русской» я прочитала. Я рассказала ей о своих планах, и она великодушно согласилась встретиться со мной. Опираясь на её обширные познания, я смогла сделать для себя открытие, что и было моей целью. Мало того, Людмила любезно согласилась проанализировать главы этой книги на предмет исторической точности, за что я безгранично ей признательна.

Последующие встречи и исследования помогли раскрыть генезис присущей России «мы» культуры – обычаев и образов поведения, которые переплетались и усиливали друг друга веками. Глубокая вера и общие ценности подпитываются фундаментальными учениями русской православной церкви. Князь Владимир принял православие в Константинополе в 988 году, что оказало культурное влияние, глубоко отразившееся на русском сознании. Православие имело значительное воздействие на политику, искусство и почти на каждый аспект русской культуры. Церковь повлияла на образы мышления и мотивации целой культуры и изменила то, как русские думают о себе и как они проживают свою жизнь. Православие являлось духовным и моральным стержнем общества. Оно помогло сформировать характер русского народа, его культурных традиций, этических норм и эстетических идеалов.

Православная церковь также сыграла свою роль в разработке законов и оказала сильное влияние на международные связи. Церковь выступала в качестве объединяющей силы русской нации с её общими традициями и праздниками. У русских сильно чувство общности друг с другом благодаря общим скрепам веры. Подобный упор на общности позволяет объединять права индивида общими верованиями и ценностями православной церкви.

После октябрьской революции 1917 года Советское правительство объявило атеизм государственной доктриной. Но даже в годы гонений, обрушившихся на большинство официальных религий, верующие продолжали совершать обряды в узком кругу и в сохранившихся храмах. В 1943 году Иосиф Сталин ослабил политику в отношении русской православной церкви, чтобы поощрять патриотизм, сплотить нацию и содействовать борьбе в Великой Отечественной войне.

Семейные и общинные традиции с прочными общинными скрепами служили защитой от невыносимых тягот, приносимых войнами, голодом, и неописуемых страданий. Вплоть до XX столетия российское крестьянство, составлявшее 80% всего населения страны, жило главным образом общинами. Крестьяне совместно владели землёй, а все свои решения принимали вместе. Они несли общую ответственность, в том числе бремя государственных налогов, и совместно добывали хлеб насущный. Они заботились друг о друге и об общине в годы лишений, разделяя пищу и обязанности, чтобы выживать. Это были великие коллективисты. И эта традиция породила взаимозависимость, воспитала чувство дружбы, доверия и доброжелательности.

В советской образовательной системе коммунистическая идеология прививалась двумя организациями, вступать в которые были обязаны все дети. Это октябрята (от 7 до 9 лет) и пионеры (от 10 до 14 лет). Правилами этих организаций поощрялись доброта и сострадание, как важные советские ценности. Целью детских организаций являлась подготовка детей к будущей жизни и выработка у них понимания того, что главная задача человека на земле это проявлять доброту к другим людям. Поэтому взаимовыручка, помощь, дружба и доброжелательность должны составлять саму сердцевину жизни. Детей поощряли делать добро.

И только начав жить здесь, я стала понимать, как эта «мы» культура может оказывать глубокое воздействие на жизнь не только народа, но и целых наций. «Я» культура в США и на Западе более индивидуальна, материалистична и конкурентна. Различие просто разительное. Я отмечала то, как российская «мы» культура просто пронизала многие стороны повседневной жизни целых семей, друзей и коллег. Я испытываю это ежедневно, поскольку иностранцы из этой культуры не исключаются. А моими новыми российскими друзьями стали встреченные мною незнакомцы, протянувшие мне руку помощи.