Шарко

После полутора часов напрасных поисков Шарко, с покрасневшими глазами и в измазанном костюме, остался без сил. Он выпрямился, преодолевая боль. Он больше не мог вспомнить, где уже искал, а где еще нет. Полное ощущение, что ходит по кругу. Но одно было очевидно: техники из научного отдела найдут ее, эту чертову гильзу.

Люси взяла его за руку:

– Ничего не выходит. Возвращайся домой, прошу тебя. А я потом позвоню в полицию и…

– Не валяй дурака. Слишком поздно. Ты пропадешь, я пропаду, наши дети пропадут. Ты сделаешь их сиротами.

Шарко знал, что каждое его слово пронзает Люси насквозь, но это бичевание было необходимо. Он до сих пор не мог поверить собственным глазам: два копа из уголовной полиции ползают на четвереньках по подвалу и ищут оловянную трубочку девятнадцати миллиметров длиной и девяти миллиметров в диаметре, чтобы скрыть преступление. В последнем всплеске надежды он снова кинулся искать. Пять минут спустя, смирившись, он погрузился в долгое размышление, не отводя взгляда от пистолета «хеклер-кох» Рамиреса.

– Бесполезно, мы ее не найдем. Я вижу три выхода. Самый плохой – избавиться от тела. Но в любом случае копы придут сюда. Так или иначе, кто-нибудь заявит об исчезновении Рамиреса. Рано или поздно следователи обязательно обыщут дом. Что никоим образом не решает нашу проблему с гильзой, а я не смогу жить спокойно, зная, что она где-то здесь и однажды кто-нибудь ее найдет. Второй вариант – огонь. От тела и от дома мало что останется – кроме этой проклятой гильзы. Парни из отдела пожаров и взрывов ее заполучат, это точно.

Шарко бросил взгляд на труп:

– Итак, остается только последний вариант… Возьмем дело на себя. Расследуем убийство, которое ты сама и совершила.

7

Люси обеими руками обхватила голову:

– Невозможно такое сделать.

– Почему бы нет? Мы только что закрыли дело с двойным убийством, момент самый подходящий. Наша команда свободна и по всей логике должна взяться за новое расследование, при условии, что труп обнаружат очень быстро, то есть завтра. Наш процессуалист Леваллуа, так что осмотр места преступления и сбор улик вместе с техниками должны поручить ему, но я подсуечусь, чтобы на этот раз занять его место. Именно я буду составлять протокол осмотра, и я же займусь опечатыванием улик. Прежде чем отправить их в научный отдел, я подменю гильзу, которую отдадут мне техники, на другую. По крайней мере, контроль изнутри останется за нами.

– Ничего не получится. Мы сейчас находимся вне Парижа, так что Управление не при делах. И даже если бы тело обнаружили в пределах столицы, это была бы просто еще одна смерть от огнестрела. Расследование передали бы в один из окружных комиссариатов.

– Ты права, тут требуется что-то исключительное – убийство, выходящее из ряда вон, причем крайне гнусное, тогда мы точно окажемся в деле и нас пришлют сюда. Глянь только на это место – одна кошка, усеянная пиявками, чего стоит! Что еще нужно, чтобы преступление стало настоящей сенсацией? И чтобы у судебных властей не осталось другого выбора, как обратиться на Орфевр, 36.

По тому, как он оглядел труп, Люси поняла, куда он клонит:

– Господи, Франк. Нет, не можем же мы…

Шарко приложил указательный палец к ее губам:

– В нашей беде нам хоть на каплю да повезло, все могло быть в десять раз хуже. Я уже знаю, где взять гильзу на подмену. Его ствол…

Он поднял оружие Рамиреса, одним движением достал магазин:

– Девять миллиметров, самые распространенные, как и наши собственные. Одно очко в нашу пользу.

Он достал из магазина патрон и повернул его. На задней стороне полукругом шла гравировка: «Люгер».

– Другая марка. Черт!

Их гильзы, как и у всех французских силовых структур, были марки «Speer», что также подтверждалось гравировкой на задней части гильзы, рядом с номером серии. Он положил свои большие ладони на плечи Люси, заглянул в глаза, надеясь уловить огонек надежды среди бушующего отчаяния.

– И все равно наш план сработает. Слушай меня хорошенько: баллистическую экспертизу будет точно проводить Ги Демортье. Он, конечно, блестящий специалист, но опираться сможет только на ту опечатанную улику, которую я ему передам. А я подменю гильзу до этого, значит он будет исследовать гильзу от «люгера», и дело в шляпе. Кто, кроме него, обращает внимание на марку? Никто. Вот ты, когда читаешь отчеты, смотришь на это?

– «Люгер», «Speer»… Я даже не знала… Но техник из научного отдела, который найдет гильзу в подвале, будет знать.

– При условии, что сам обратит на это внимание, и в любом случае протокол буду составлять я, не забывай. Он находит гильзу «Speer», я записываю «люгер», отдаю «люгер» в лабораторию и избавляюсь от «Speer». Протокола техник в глаза больше не увидит. Техники никогда не пересекаются с баллистиками. Две разные гильдии.

Шарко осмотрел все вокруг, потом снова повернулся к Люси:

– Послушай, пять процентов подонков так и остаются непойманными, потому что они не паникуют, они сохраняют хладнокровие. Так вот, мы тоже окажемся в этих пяти процентах, Люси. Мы видали виды, мы знаем правила, мы сами их пишем. Нас никогда не заловят. Завтра мы с тобой придем в отдел минута в минуту, без опоздания, и займемся своей работой, как каждый день. В какой-то момент днем нас вызовут, потому что здешние копы обнаружат «ауди» Рамиреса, которую я сейчас перегоню и поставлю так, чтобы машина мешала проезду по малой дороге. Местная полиция доберется до этой хибары с открытой дверью и спустится в подвал.

– Не сработает. Слишком сложно. Слишком много параметров, слишком…

– Сработает, можешь мне поверить. А сейчас ступай прямиком к своей машине и езжай домой. Только сними куртку, прежде чем покажешься Джае, ты вся изгваздалась. Потом налей мне большой стакан виски и жди, он мне очень понадобится. А я пока тут кое-чем займусь, подгоню «ауди», избавлюсь от лишнего и присоединюсь к тебе. И подготовь досье дяди к моему приезду: надо будет все сжечь.

Люси не верила, что слышит все это из уст законопослушного и честного полицейского, каким всегда был Шарко. Но она поняла, что пытаться его отговорить бесполезно.

– Он должен быть виновен… Он должен был причинить зло Летиции, иначе мне не оправиться. Этот тип отсидел свой срок и, возможно, на сегодняшний день был чист.

И она исчезла. Шарко подтянул свои кожаные перчатки перед разбитым зеркалом. Никогда еще у него не было такого мрачного и решительного взгляда. Задача будет трудной, но он знал, как надо действовать: за свою карьеру он не первый раз подправлял сцену преступления.

Прежде всего, эта ситуация с пулей и гильзой. Он подумал и нашел решение. Перетащил тело Рамиреса в другой угол подвала, подальше от настоящего места убийства и следа от пули на потолке. Усадил его, прислонив к стене, абсолютно в той же позе. Подобная точность была необходима: с первых минут после смерти кровь начинала стекать по сосудам и под действием силы тяжести скапливалась в зонах соприкосновения тела с твердой поверхностью, образуя затем трупные пятна. Они позволяли эксперту определить, перемещали ли тело после смерти. Но на этот раз медик даст маху. Шарко стер следы крови там, где тело располагалось первоначально.

Потом рукой в перчатке он взял «хеклер» и приставил к горлу трупа. Не дрогнув, выровнял дуло по направлению раны, другой рукой пристроил свое кепи внутренней стороной к линии выброса гильзы, справа. Выстрелил. Ударная волна вонзилась в его барабанные перепонки, полностью оглушив. Он закричал от боли.

Раскаленная гильза марки «Люгер» закончила свой путь внутри его кепи. Когда она остыла, он вытер гипотетические отпечатки, которые мог оставить Рамирес, вставляя ее в магазин, – хотя жар должен был все уничтожить, – и аккуратно убрал ее поглубже в карман. В ушах еще стоял звон, как нестройный звук, вырвавшийся из скрипки. Потом он повернул голову трупа: пуля застряла глубоко в стене, не «угрибнившись», значит она не была полой. Отлично. Не прикоснувшись к ней, он раздел тело, отметив наличие пирсингов, многочисленных татуировок и насечек: полосы на груди в форме тюремной решетки. Он придал трупу прежнюю позу. Словно художник, скульптор жути, он тщательно прорабатывал каждую деталь своего произведения. Вытащил мобильник из спортивных штанов на трупе. Раздавил его сильным ударом каблука и вынул сим-карту, прежде чем убрать к себе в карман.

Можно было переходить к следующему этапу. Самому тяжелому.

Он подошел к верстаку с аквариумом и взялся за скальпель.

8

Час спустя он убрал в багажник своей машины большой мусорный мешок, где лежали скальпель, пластиковый чехол, который Рамирес прижимал к лицу Люси, разбитый мобильник, пистолет «Хеклер-Кох Р30», одежда Рамиреса, в которую была завернута кошка, – ему пришлось придушить ее за неимением другого способа положить конец мучениям. Он снял с животного большую часть пиявок, воспользовавшись ими для создания своей инсталляции.

Тучи застилали небо, воздух был влажным и наэлектризованным, почти грозовым, но дождь не шел. Тем лучше. Под прикрытием темноты Шарко осторожно пробрался вперед по обочине узкой дороги, что шла вдоль дома. Ни одной живой души. Он огляделся. По полям гуляли волны, лес отбрасывал тревожные тени на неровности почвы. Внизу, вдали, грязная асфальтовая полоска Национального шоссе 20 взрезала ночь. Две-три машины мчались в попытке покорить ее. Жилье Рамиреса стояло на отшибе, ни соседей, ни прохожих: коп воспринял это как еще один добрый знак.

Он нашел в доме ключи от «ауди», снял с ручного тормоза и начал толкать машину назад. Ему и в голову не могло прийти сесть за руль и оставить биологические следы, которые легко обнаружить в замкнутом чистом пространстве. Достаточно обронить ресницу, чешуйку кожи, волос… Спортивная машина перегородила половину дороги. Другие автомобили смогут проехать, только сползая на обочину. Никакого сомнения, уже завтра утром, в час пик, раздраженные водители предупредят полицию.

Как поступить с ключами от машины? Оставить в замке зажигания? Отнести обратно в дом? Шарко постарался представить реакцию коллег, когда они обнаружат обустроенную им сцену, и себя среди них – если все пройдет так, как он задумал. И решил сунуть ключи в карман.

Оставив входную дверь приоткрытой, он сел в свою машину, оглядел последний раз дом в зеркало заднего вида – не забыл ли он чего? – и тронулся с места, доверху застегнув плащ, чтобы скрыть следы крови на рубашке и брюках: убийца всегда уносит на себе частицу жертвы, и Шарко не стал исключением из правила.

Он выбирал маленькие объездные дороги, сделал большой крюк через лес Де-Верьер, припарковался в укромном уголке, пошел пешком между деревьями, с мусорным мешком в одной руке и канистрой с бензином, найденной в подвале, в другой. В глубине леса он сложил в кучу содержимое мешка и кошку. Облил все горючим. Глядя на языки пламени, он попытался вызвать в памяти улыбку близнецов – и увидел их на песке, как они с криками играют на берегу моря, – только так он мог выдержать то, что ему приходилось совершать. Простоял неподвижно несколько минут, и этого времени хватило, чтобы продышаться и осознать: ничто больше не будет таким, как прежде. Отныне они с Люси проведут остаток жизни, балансируя на канате, натянутом над пропастью. Малейший порыв ветра – и она поглотит их.

Кошка целиком не сгорела, и Франк спрятал обуглившиеся останки под опавшими листьями уходящего лета. Он снова выехал на дорогу, остановился километрах в пяти, выбросил ключ от «ауди» и скальпель в водосток. Господи, этому конца не видно. Он позвонил Люси предупредить, что скоро вернется. Нажимая на кнопку отбоя, заметил, как сильно дрожат его руки: в этот самый момент они взвешивали всю тяжесть их общего будущего – всех четверых.

На грани нервного истощения он продолжил свой кровавый путь пешком, вдоль Сены, до Шуази-ле-Руа^[9]. Миновал ряд фонарей, их синеватый свет брызгами лег на его плащ. Перед ним шумела Сена, перекатывая черные волны, как снаряды. Шарко подумал о Стиксе, мифологической реке, которая отделяла земной мир от подземного царства теней, и у него возникло ощущение, что он скитается по его водам, лишившись возможности вернуться назад. Теперь, когда его скрывала полная темнота, он избавился от пистолета Рамиреса и, ускорив шаг, выбросил оставшиеся в магазине шесть патронов по одному, через каждые пятьдесят метров, с укоренившимся в нем странным червячком тревоги: не упустил ли он какой-то детали?

Он снова вышел на дорогу, борясь с дрожью: поселившееся в нем сомнение было скорее нормой. Нет, он ничего не забыл, и знал это. Столько лет в профессии, сотни мест преступлений, которые он видел и анализировал – разве он мог ошибиться?

Его крестный путь закончился в собственном гараже. Он разделся, облачился в синий халат, который надевал, когда требовалось что-то покрасить или обклеить, собрал в кучу испачканную одежду и поджег ее прямо на бетоне. Очень быстро огонь заплясал перед его глазами. Он посмотрел, как корчится в пламени его полосатый галстук и серый костюм, парадный, только для больших праздников. Подарок Сюзанны, его первой жены, умершей много лет назад. Все обращалось в дым, словно ставя точку в истории, и Шарко увидел в этом мрачное предзнаменование.

Люси принесла ему досье Анатоля. Он кидал бумаги по одной в пасть огня, остановив взгляд на сияющем лице юной Летиции. Он отдавал девушку ее ужасной судьбе, но разве у него был выбор? Пламя пожрало ее, пока горечь и отвращение разъедали сердце Шарко. Виновны.

Потом он опустил глаза на пулю из пистолета Люси на своей ладони, кусочек свинца в медной оболочке, уничтожитель жизни. Он схватил молоток и бил, бил, бил с животным рычанием и каплями пота на лбу, пока не превратил снаряд в мелкое крошево.

Когда он обернулся, задыхаясь, позади него стояла потрясенная Люси, глядя в безумные глаза своего мужчины.

9

На следующее утро в Управлении, укрывшись за монитором своего компьютера, Франк чувствовал, что не в состоянии заниматься чем бы то ни было. Одно то, что ему пришлось войти в их «опен спейс»^[10], пожимать руки как ни в чем не бывало, шутить в коридорах, принимать поздравления коллег по поводу ареста Дюлака… А еще гильза от «люгера», аккуратно завернутая в носовой платок и лежащая в кармане брюк, четыре грамма, способные отправить их на двадцать лет в тюрьму. Он должен подменить ее на другую, затерянную в глубине подвала, средоточие всей мерзости его поступков…

Хоть он это тщательно скрывал, но страх приковал его к креслу. Мороз по коже, какого он не ощущал уже очень давно. Он видел, что Люси, осевшая на своем стуле по диагонали от него, тоже чувствует себя не слишком хорошо. Всю ночь она дрожала в постели, проигрывая в голове худшие из сценариев. Тюрьма, место медленной смерти, тоски, насилия и отчаяния, приводила ее в ужас, она была для нее монстром, пугалом, источником ее кошмаров. Люси многое вынесла в жизни, но лишение свободы неотвратимо погубило бы ее.

И Франк без устали успокаивал ее: они выпутаются, вместе будут смотреть, как растут их дети, состарятся под тенью зонтика в собственном саду и эта история в конце концов сотрется в их памяти, погребенная под тысячью других воспоминаний. В глубине души он в этом сомневался. Одно чувство не давало ему покоя со вчерашнего дня. И он должен был любой ценой избавиться от этой занозы.

После обеда, когда все вернулись на рабочие места, он встал:

– Мой черед.

Первый номер команды вернулся с пятью кофе: один с сахаром, один с молоком для Робийяра и три черных. Из-за своего монитора он исподтишка наблюдал, как Жак Леваллуа пьет свою чашку. Полчаса спустя процессуалист группы начал вертеться в кресле, кусая губы: слабительное скрутило кишки. С этого момента он все чаще удалялся в туалет походкой ковбоя, едва слезшего с лошади. Шарко заметил, как на него смотрит Люси: она поняла. Доведенный до изнеможения, Леваллуа натянул пиджак и выключил свой компьютер:

– Я пошел, не знаю, что случилось, но брюхо болит до чертиков. Наверно, съел что-то не то в столовой.

Он вяло попрощался, держась за живот. Франк передвинул монитор, чтобы тот прикрыл его от глаз подруги. Он себя проклинал.

И он стал ждать, ждать, не в силах работать, попусту щелкая по клавиатуре, чтобы создать видимость бурной деятельности. Чем дальше сдвигались стрелки – пятнадцать часов, шестнадцать, семнадцать, – тем отчетливее в его голове хлопали тюремные двери. Что происходит? Местных копов еще утром наверняка вызвали жители из-за «ауди». Учитывая весь процедурный порядок, Управление должны были привлечь сразу после полудня.

А если в судебной машине что-то разладилось и дело не дойдет до Орфевр, 36? Или его поручат другой бригаде? Люси права: риск, что их затея провалится, был велик. Одно желание терзало его: сесть в машину и помчаться туда, просто чтобы посмотреть. В этот момент его охватила дрожь: он же ничем не отличался от убийцы, которого тянет обратно на место преступления.

После поспешного ухода Леваллуа атмосфера в их рабочем пространстве, месте, где они делили свои победы, перебранки и провалы тоже, прониклась олимпийским спокойствием, как и всегда наутро после завершения большого дела. После задержания Дюлака люди из команды Маньена испытывали потребность перевести дыхание, ответить на отложенные мейлы, немного расслабиться.

Одним взглядом Шарко дал понять Люси, что той пора немедленно отправляться, чтобы забрать близнецов с продленки. Она тоже с явной тревогой ждала пресловутого звонка, и ей не хотелось уходить, так ничего и не узнав. В конце концов она скрепя сердце собралась, встала, бросила, ни на кого не глядя, «до завтра» и исчезла. Следом за ней испарился лейтенант Паскаль Робийяр, со спортивной сумкой на плече, отправившись на очередные занятия в спортзал. Гигант тренировался больше четырех раз в неделю и был не из тех, кто засиживается на работе, особенно после окончания дела, потребовавшего немало сил.

Они остались в офисе вдвоем.

– Кажется, между вами кошка пробежала, – заметил капитан Белланже между двумя щелчками мышью. – Так и едите друг друга глазами.

– Люси немного дергается из-за начала учебного года. С Адриеном порядок, а у Жюля проблемы. Он куксится, плачет. Мы сейчас недосыпаем.

– Мы все недосыпаем. На то мы и копы.

Больше Николя Белланже ничего не добавил. Он отвернулся к монитору, поднеся руку к виску, но тут же поспешно отнял ее и положил ладонь на стол. Дрожание пальцев было почти незаметным, и Шарко, конечно же, никогда не обратил бы внимания, если бы Николя не приобрел привычку прятать руки. Однажды Шарко поинтересовался, пьет он или что-то принимает. Белланже едва не заехал ему в морду. Возможно, Шарко и ошибался, хотя агрессивность Николя и то, как он выглядел иногда по утрам – он-то, который всегда так следил за своей внешностью…

После дела «Пандемии» и учитывая смерть его подруги двумя годами раньше, наверху решили, что будет лучше отстранить его от руководства командой и снова сделать простым уличным полицейским, номером два в группе – после Шарко. Череда несчастий, которые Белланже с трудом превозмогал, сильно поспособствовала продвижению нового шефа их группы, Грегори Маньена, извлеченного по такому случаю из дальних закромов.

С тех пор Николя держался особняком, отдаваясь душой и телом каждому расследованию, в доказательство, что он еще жив, а главное – чтобы поменьше бывать дома. Его личная жизнь сводилась к хлебным крошкам, какие бросают голубям.

Шарко пришлось напрячь память, чтобы вспомнить хорошие времена. Скоро их комната станет прибежищем убогих – от Робийяра, который до самой пенсии будет довольствоваться своим статусом лейтенанта, Шарко – бывшего комиссара, бывшего шефа, бывшего все-на-свете, которого снова отправили «мести тротуары», Белланже, одинокого волка с карьерой, вдребезги разбившейся на самом взлете, и до Люси, которая, возможно, никогда больше не сможет вести расследование, не вспоминая про ночь с двадцатого на двадцать первое сентября две тысячи пятнадцатого года. При условии, что они оба не окажутся за решеткой. В конечном счете только Жак Леваллуа получил повышение и вышел сухим из воды.

Шарко до крови изгрыз ногти, раз за разом прокручивая в голове последние часы. Ненайденная гильза была для него как моментальный снимок Люси, оставленный на трупе с надписью: «Это я, Люси Энебель, убила его. Вы найдете меня на четвертом этаже дома 36 по набережной Орфевр». Вспоминая о тех чудовищных поступках, которые он совершил после ухода Люси, матери своих детей… Да еще снадобье, которое он подлил в чашку одного из сослуживцев… Человеческое существо ничем не отличается от всех прочих: оно борется за выживание, и Шарко не был исключением.

В восемнадцать часов двадцать минут капитан Грегори Маньен зашел в помещение, с потухшей сигаретой в зубах. Шарко его не очень жаловал, Николя не выносил на дух – между двумя мужчинами шла давняя война, и Маньен пользовался каждой секундой власти, чтобы отдать Шарко приказание или отодвинуть в сторону, едва представлялся случай. Но старого козла ждала пенсия весной две тысячи шестнадцатого года, что и заткнет его окончательно.

Их начальник оглядел пустующие рабочие места с видом побитой собаки и высек из газовой зажигалки струю пламени, чтобы разжечь свою цигарку – «Житан» без фильтра. Он уже сто лет как забил на любые запреты. За облачком дыма он возвел глаза на Шарко:

– Мне сказали, что ты занялся стрельбой ни свет ни заря? Ты – и вдруг в тире? Шутка века. И как прошло?

Франк хотел как можно быстрее восполнить недостающий заряд в магазине «зиг-зауэра» Люси и воспользовался утренним занятием в тире, чтобы стащить патрон. Копы-инструктора не отличались такой строгостью, как их коллеги из жандармерии, и не вели счет боеприпасам, потраченным во время тренировок.

– Тебя так интересуют мои баллистические достижения?

– Скажем, все, что касается моей команды, меня интересует. Ну и?

– Я мог бы пристрелить белую лошадь, целясь в черную.

– Эта хрень уже не для стариков вроде нас с тобой. Ладно, шутки кончились, за одним делом тянется другое. У нас труп в районе Лонжюмо. Эксперты из КУ^[11] уже едут.

– Лонжюмо? Так это не к нам.

– Да, но, похоже, там не Винни Пух порезвился, вот прокурор и решил, что лучше привлечь нас. А где Леваллуа?

– Ушел. Живот заболел.

– Ну что ж это за…

Шарко встал с кресла и натянул старый черный пиджак, демонстрируя полное спокойствие, просчитанное от и до.

– Да ладно, не заводись, я подменю его с процедурой и сам займусь составлением протокола осмотра.

В улыбке Маньена сквозила доля цинизма.

– Поверь, ты не пожалеешь, говорят, там неописуемый бардак. Я поеду с вами. Может, это мое последнее дело. Так что сделаем из него конфетку.