Читать книгу: «Брызжет юмором народ. Сборник национального анекдота», страница 2

– А его нет, – отвечает Галина. – Я его только что проводила. Но ты не печалься. Я его и накормила, и напоила, и в постели несколько раз удовлетворила.

* * *

К профессору Чазову приходит его любимый пациент – Леонид Ильич Брежнев.

– Доктор, в последнее время я страдаю потерей памяти…

– Вот как? В таком случае попрошу подписать подготовленный мною проект указа о награждении меня очередным орденом Ленина – для начала. А потом я вас обязательно обследую.

* * *

Член политбюро Екатерина Фурцева¹⁷ пришла к президенту академии медицинских наук Петровскому.

– Доктор, мой муж болен…

– Тогда раздевайтесь. И побыстрее. Мне некогда. Хрущев меня ждет.

Фурцева разделась. Петровский, не отрывая глаз от каких-то бумаг на столе, сказал:

– Ну-с, голубушка, показывайте, где болит?

* * *

Сергей¹⁸, сын Хрущева, обращается к матери:

– Мам, а мам, в бидон с молоком мышонок угодил.

– Ты его, конечно, вытащил, не так ли, сынок? – спрашивает Нина Павловна.

Сергей отрицательно качает головой.

– Нет, Я бросил туда кота. Пусть полакомится!

* * *

Москва. Кремль: Георгиевский зал. Идет прием по случаю приезда в нашу страну Премьер-министра Индии Индиры Ганди. Выступает с приветственной речью Брежнев.

– Дорогая Маргарет Тзтчер!..

Помощник генсека толкает в бок:

– Леонид Ильич, это же Индира Ганди!

Брежнев поворачивается к стоящей рядом гостье, внимательно вглядывается и произносит:

– Сам вижу, что Ганди. Но у меня-то написано, что это Тэтчер!

* * *

Пришел в парикмахерскую генсек Черненко¹⁹. И весь из себя желчью исходит.

– Чего это у вас простыня-то такая грязная? – бурчит он под нос. – Почему бритва тупая? Почему зеркало не протерли?

Услышав это, подскочила в ярости к нему заведующая.

– Скажите, а цены вам наши нравятся?

– Нет, не нравятся.

– Но, может, вам члены политбюро Горбачев и Громыко нравятся?

– Нет, не нравятся.

– Почему? —

– Первый – сопливый юнец, выскочка, так и норовит занять мое место, а второй – ходячий труп, впавший в детство, брюзга невозможный.

– Если вам никто и ничто не нравится, тогда чего привязался к нашему парикмахеру, а?

* * *

Генсек Горбачев решил прогуляться по улицам Москвы. Идет он, значит, по улице Горького. Видит, у крыльца магазина «Зоотовары» сидит мужичонка, а возле него – попугай в клетке. Поравнялся. Остановился. Присмотрелся.

– Продаешь? – спросил он мужичка.

– О, да, Михаил Сергеевич, купите. Попугай-то особенный. Видите, к ногам привязаны две веревочки. Дернешь за одну – попугай будет цитировать программу КПСС.

– А если дернуть за ту вот, вторую веревочку?

– Тогда попугай будет кричать: «Слава КПСС!»

– Это интересно, – задумался на минуту Горбачев, а потом спросил. – А если дернуть за обе веревочки сразу?

– Дур-р-р-р-рак! – заверещал теперь уже сам попугай. – Я же с жердочки упаду!

* * *

В очередной раз занемог Брежнев. К нему срочно вызвали доктора Чазова.

– Ну-с, на что жалуетесь, Леонид Ильич? – спрашивает доктор.

– Плохо, доктор. Язык заплетается, ноги не держат, в коленях сгибаются, голова кружится, перед глазами все какие-то видения.

– Давайте откровенно, Леонид Ильич: вы пьете?

– Доктор, это вопрос или предложение?

* * *

Маршал Устинов²⁰ поехал на дачу. Только выехал за город – его останавливает инспектор дорожно-патрульной службы.

– В-в-вы п-п-пач-ч-ему вдвоем сидите за рулем управления? – Сердито, еле выговаривая слова, спрашивает служивый.

– П-п-пусть так, – рыгнув пару раз, с трудлм отвечает Устинов, – н-н-но эт-т-то не п-п- повод б-б-брать в ок-к-кружение м-м-мой ав-т-т-томобиль.

* * *

Ленин, Сталин и Хрущев сидят за одним столом.

Ленин, обращаясь к Хрущеву, спрашивает:

– Э, батенька, а ведомо ли тебе, что от пьянства каждый четвертый заболевает раком?

– Да, но… Мы-то с вами пьем на троих.

* * *

Никита Сергеевич Хрущев и его жена Нина Павловна сидят на кухне. Жена говорит:

– Когда ты пьян, Никитушка, кричишь все одно: «Люблю! Люблю! Люблю!»

– А когда трезв, что кричу? – полюбопытствовал Хрущев.

– Если трезв – все материшься.

– Вот и сообрази, Нинуль, что мне подавать на завтрак, обед и ужин.

* * *

Надравшись изрядно на очередном правительственном приеме, Николай Рыжков²¹ решил по Москве прошвырнуться. И забрел на Ваганьковское кладбище. Идет по кладбищу и видит перед собой белое пятно.

– Ты кто? – спрашивает он.

– Белое страшилище, – слышит в ответ.

Идет дальше. Видит перед собой красное пятно.

– Ты кто?

– Красное страшилище

Идет дальше. Видит серое пятно.

– Ты серое страшилище, да? – догадывается. Рыжков.

И сшит:

– Гражданин, пройдемте в отделение милиции…

* * *

Горбачев едет вдоль Москвы-реки и вслух произносит:

– Надо будет сказать правительству Москвы, чтобы срочно заасфальтировали речушку.

Сидевший на переднем сидении его помощник обернулся и спросил:

– Зачем, Михаил Сергеевич? – и через несколько минут добавил. – Да и невозможно!

– Нет, все же надо заасфальтировать… Сон мне приснился, будто Ленин крейсер «Аврора» подогнал к Кремлю и собирается открыть залповый огонь из всех орудий.

* * *

Раиса Максимовна в этот день проснулась поздно. Открыв глаза, она увидела, что Горбачев собирает чемоданы.

– Ты куда? – спрашивает она мужа.

– Сон мне приснился.

– Расскажи, – просит она.

– Понимаешь, будто я очутился на Марсе. А вокруг – все женщины, женщины, так и льнут, так и льнут. Все хотят меня. Все предлагают за раз червонец, в долларах, между прочим. Ну, вот и решил: полечу-ка я на Марс. Представь, сколько я буду заколачивать? Плюс удовольствий сверх головы.

Раиса Максимовна молча встала и тоже стала собирать чемодан. Завидев это, Михаил Сергеевич страшно удивился.

– А ты-то куда?!

– Ну, как же! Полечу-ка и я на Марс.

– Зачем?

– Хочу посмотреть, как ты будешь жить месяц на червонец, пусть даже и в долларах.

* * *

Международный аэропорт. На летном поле – проводы официальной делегации… К Брежневу склонился его помощник и на ухо шепчет:

– Леонид Ильич, так не годится. Не по протоколу.

– Что такое?

– С товарищем Хонеккером вы прощались десять минут, а с этим черномазым из Зимбабве уже полчаса прощаетесь. Он, между прочим, и коммунистом никогда не был.

– Правда? А как целуется! Ах, как целуется…

* * *

По коридору в Кремле идет генсек Андропов. Он только что встал на ноги после очередной затяжной болезни. Ему встречается Громыко, который низко кланяется и произносит:

– Христос Воскреси!

– Ну, ты и даешь! Это уж явное преувеличение – я и Христос!?

* * *

Полетели в Германию с очередным дружеским визитом Горбачев и его Раиса Максимовна.

Самолет пролетает над одним из голодных российских городов. Глядя в иллюминатор, Горбачев говорит:

– Вот если я сброшу горожанам мешок муки, то люди мне будут благодарны

Откликнулась Раиса Максимовна:

– А если я, Миша, сброшу мешок колбасы, то горожане будут вечно мне благодарны.

Командир корабля не выдержал, подошел к ним и сказал:

– А если же я вас обоих сброшу с самолета, то мне будут благодарны все народы Советского Союза.

* * *

Сидят за столом загородной дачи и пьют чай Брежнев и Жуков²². У обоих – полна грудь орденов. Все хорошо, да вот беда: не дают пчелы покоя Брежневу. Так и вьются, так и льнут к его наградам. Не выдержал Леонид Ильич и обращается к Жукову.

– Георгий Константинович, скажи, почему пчелы льнут к моим орденам, а к твоим – нет?

– Все очень просто, – отвечает Жуков, – твои награды пахнут «липой», а мои – порохом.

* * *

Премьер-министр Индии Джавахарлал Неру знакомит своего гостя Хрущева с достопримечательностями города.

Вдруг кортеж машин остановился на одной из улиц: не проехать, так как на проезжей части разлеглась корова. По древнему обычаю в Индии это животное считается священным и потому трогать нельзя – великий грех.

Долго Неру уговаривал корову встать и отойти в сторону, не позорить его перед гостем. Корова продолжала лежать и жевать свою жвачку, не обращая на него никакого внимания.

Тогда из машины вышел Хрущев. Подошел к корове, наклонился к ее уху и что-то прошептал. Корова вскочила на ноги, взбрыкнула и пустилась наутек. Неру изумился и попросил Хрущева поделиться секретом.

– Да, ничего особенного, – небрежно махнул рукой Хрущев. – Я ей сказал: если она не уберется прочь, то я ее запишу в колхоз и запрягу в плуг.

* * *

 
– Это что за Бармалей
сейчас влез на Мавзолей?
Брови черные, густые,
речи длинные, пустые.
Он и Маршал, и Герой.
Угадай, кто он такой?
Давший правильный ответ,
получает… десять лет.
 

* * *

Горбачева спрашивает у Лигачева:

– Егор, ты пиво холодное любишь?

– Люблю.

– А женщин потных?.. Ну, когда меж грудей пот ручьями льется?..

– Не люблю, – отвечает Лигачев. – Зачем, Миш, задаешь такие странные вопросы?

– Тестирую я, Егор… Чтобы лучше знать предпочтения коллег по политбюро.

– Но зачем тебе это?

– Затем! Отправлю-ка я тебя нынче в отпуск не в июле, а в январе.

* * *

Жены членов политбюро ЦК КПСС вернулись из турне по Франции. Одна из жен рассказывает своей приятельнице:

– Были в Лувре… Ах, как там замечательно! По секрету: в одном из коридоров почти всех нас изнасиловали… С остервенением изнасиловали.

– Почти? – переспрашивает подруга.

– Жену Шеварднадзе²³ не изнасиловали.

Приятельница никак не отреагировала. Тогда рассказчица продолжила делиться впечатлениями:

– Были на Елисейских полях. Гуляли. Нас почти всех изнасиловали… Изощренно изнасиловали.

– Почти? – вновь спрашивает подруга.

– Жену Шеварднадзе не изнасиловали.

Приятельница почему-то вновь оставила последние слова без внимания.

Рассказчица так и решила, что приятельница ее не поняла, поэтому продолжила делиться туристическими впечатлениями:

– Были, между прочим, в Булонском лесу. Ах, какая там тишина! Какой мир и покой! Кстати, нас почти всех изнасиловали… Безобразно изнасиловали… Слышала, что Француженки специально туда ездят, чтобы их изнасиловали… Жену Шеварднадзе вновь не изнасиловали.

Приятельница покачала головой.

– Странно, что ее не изнасиловали. В чем причина?

– Причина в том, что жена Шеварднадзе не хотела, чтобы ее изнасиловали.

* * *

Идут по улице, прогуливаясь перед сном, генерал Чурбанов (зять Брежнева) и жена Галина (любимая дочурка Брежнева). Навстречу попадаются всё ядреные такие парни. Галина, радостно улыбаясь, со всеми здоровается.

Чурбанов ревниво спрашивает Галину:

– Кто такие?

– Это же всё члены моего кружка.

Генерал ничего не сказал. Прошло несколько дней. Супруги вновь гуляют по улице. Но на этот раз встречаются одни юные красотки. С каждой из них Чурбанов здоровается, всякий раз прикладывая к груди руку.

Галина, видя это, спрашивает:

– Кто такие

Чурбанов восхищенно отвечает:

– Это всё кружки моего члена.

* * *

Заглянул как-то на птичий рынок Егор Лигачев. Подошел к продавцу попугаев. Интересуется:

– Где тут самец, а где самка?

– И ты не знаешь? – удивился продавец.

– Не знаю, – признался Лигачев.

– Купи. Принеси домой. Выпусти из клетки и наблюдай: если улетела, то, значит, – самка; если улетел, то, значит, самец.

* * *

Вечер. В постели лежат генерал Чурбанов, зять Брежнева, и Галина, дочка того же Брежнева.

Генерал смотрит на все больше и больше стареющую жену, а потом мечтательно произносит:

– А у жены нашего соседа, знаешь, какие замечательные трусики? Сплошь отделаны кружевами, нежно-розовыми такими кружевами. Кажется, такая мелочь, а до чего же смотреть приятно!

Галина промолчала. Прошла неделя. Снова вечер. Снова супруги в кровати. Галина, мечтательно прикрыв глаза, сладострастно говорит:

– Знаешь, у нашего соседа он, инструмент, которым детей делают, всего-то на два сантиметра длиннее твоего. Мелочь, а до чего ж приятная!

* * *

Приходит Брежнев к академику Чазову, своему обожаемому врачу.

– Что у вас? – по привычке спрашивает Чазов пациента.

– Печень, доктор, пошаливает, – жалуется Брежнев.

– Ясно. А еще?

– Постоянные головные боли…

– Дальше-дальше.

– Ноги в суставах плохо сгибаются.

– Еще что?

– Мне кажется, сердце бьется с перебоями.

– Понятно. Все?

– Нет. Что-то с памятью моей стало… Все, что было не со мной, – помню… А так – начисто забываю.

– Хорошо.

Брежнев обижается.

– Что тут хорошего?

– Хорошо уже то, что все это не у меня, а у вас, дорогой Леонид Ильич.

* * *

Вызывает к себе министр обороны Российской Федерации Грачев командира подмосковной ракетной части. Слюной брызжет, ногами топает. Ты чего, кричит министр, мать твою, порядок у себя не можешь навести?

– Почему не могу? Могу, – отвечает командир ракетной части.

– Тогда – почему в одно и то же время от тебя исходит сигнал, извещающий о ядерной атаке?

– А-а-а, вон вы о чем! Так, это всё прапорщик Свистоплясов. Сидит перед пультом на дежурстве, а представляет, что на шоу «Угадай мелодию».

Грачев любопытствует:

– И как? Что-нибудь угадывает?

Командир ракетной части сокрушенно мотает головой.

– Куда ему?! Не угадывает, однако на красную кнопку постоянно надавливает.

* * *

По случаю золотой свадьбы Брежнев пригласил в гости своих боевых друзей – Громыко, Косыгина, Подгорного, Андропова.

Сидят за столом. Выпили по первой. Брежнев обращается к жене:

– Лапонька, подай салатик?

Выпили по второй. Брежнев вновь обращается к жене:

– Любонька, подай-ка мне бутерброд с осетринкой?

Выпили по третьей. Брежнев вновь просит жену:

– Ласточка, подай мне чашку с кофе?

Потом Брежнев провожает гостей. В прихожей Косыгин восхищенно говорит:

– Надо же! Пятьдесят лет прожили, а все еще как молодожены. Вон, как ласково к жене: лапонька, любонька, ласточка.

Брежнев возражает:

– А как иначе я должен называть жену, если имя ее давным-давно забыл?

* * *

За столом – трое: Хрущев, Подгорный и Полянский²⁴. Спиритизмом занимаются.

Хрущев:

– Я вызываю дух товарища Сталина… Ау, явись нам… Где ты? Как твои дела?

И тут слышится голос с характерным кавказским акцентом:

– Здэсь я, здэсь… чего кричишь, да?

Хрущев укоряет:

– Битый час ждем, а ты все не являешься и не являешься.

– Естественно, да… Могли и дольше ждать.

– Почему? – спрашивает Подгорный.

– Нэ выдыте, да? Табличка для кого поставлена? На ней ясно написано: столик сегодня не обслуживается.

* * *

Появляется в своем рабочем кабинете Брежнев. Хмурый и злой. Явно не выспался. Нажимает на кнопку. В кабинете появляется помощник Александров.

– Что случилось, Леонид Ильич?

– Безобразие, знаешь ли… Что-то надо с центральным телевидением предпринимать.

– А что такое? Там, вроде, ваш друг, Лапин²⁵.

– Друг-то друг, но по его вине за всю ночь глаз не сомкнул.

Александров угодливо восклицает:

– Безобразие!

– Я тоже так считаю.

Александров осторожно интересуется:

– Ночью, наверное, фильм ужасов показывали?

– Да нет. Всю ночь эротику транслировали. Ночью страна (и я с ней) должна спать… Передай Лапину, чтобы жесткую эротику показывали не ночью, а в середине дня.

* * *

Андропов, славившийся особой любовью к охоте, стоит ранним утром на берегу озера, в зарослях камыша. Рядом – Черненко.

Андропов цыкает:

– Осторожно! Здесь могут быть утки.

– Ну и что? – удивляется Черненко. – Боюсь, думаешь, каких-то уток? Ничуть! Я даже ружье не стал перезаряжать.

* * *

Сергей Хрущев, сын Никиты Сергеевича, малец необыкновенно шустрый. Он сидит на уроке биологии. Учительница объясняет классу:

– Смотрите, окунаю червячка в банку с водой и ничего. Червячок энергичнее прежнего. А сейчас я окуну того же червячка в банку со спиртом. И что мы видим? Червячок погибает. Отсюда вывод?

Сергей Хрущев первым поднимает руку.

– Слушаю, Сереженька, внимательно слушаю.

– Козе понятно: чистый спирт надо пить, а не суррогаты всякие. Тогда внутри нас вся зараза подохнет.

Учительница спрашивает:

– Откуда, Сереженька, знаешь?

– Папанька мой так считает.

* * *

В семидесятые годы прошлого века советские интернационалисты распевали на кухнях:

 
– Куба, отдай наш хлеб!
Куба, возьми свой сахар!
Куба, Никиты давно уже нет!
Куба, пошла ты на хер!
 

* * *

Одно время существовали в регионах СССР Советы Народного Хозяйство, а коротко – СНХ. И советские люди скорехонько по-своему расшифровали аббревиатуру: СНХ – Стране Нужен Хозяин; и обратно – Хрущев Никита Сергеевич.

* * *

Такая вот эпиграмма…

 
Ничего уж нет опасней
Леньки Брежнева у власти:
Как бровищи он сведет,
Так в ГУЛАГ придет черед.
 

* * *

Ленин с Горьким целуются, страстно целуются. Потом Ленин говорит:

– Какой дурак назвал тебя горьким, сладенький ты мой!

* * *

После ливанской войны сирийский военный министр обратился к своему советскому коллеге Устинову, чтобы тот поставил для противовоздушной обороны новое вооружение.

Устинов несказанно удивился.

– Но мы и так поставили вам много ракет типа «земля – воздух»!

– Это верно. Но не сможете ли еще поставить нам и ракеты типа «земля – самолет»?

* * *

Один из лидеров России хвастается, выступая перд западными журналистами:

– Россияне – народ рукастый. Любой придорожный булыжник запросто отшлифует до блеска.

Журналист хмыкает.

– Экая невидаль…

– Кстати, мы и не только по этой части мастера.

– И… по какой ещё?

– Любой бриллиант легко превращаем в придорожную пыль.

* * *

Президент США и советский генсек посетили «АВТОВАЗ» – гордость советского автопрома.

– Ну… как? – спросил Брежнев у заморского гостя.

– Все нормально, друг, – гость замялся и, почесав в затылке, деликатно, чтобы не обидеть хозяина, добавил, – машина слишком громко рычит.

А сегодня…

Кремлевский кабинет. «На ковер» вызван генеральный директор завода.

Брежнев с порога встречает его криком.

– Почему строишь машины, по-звериному рычащие?!

– Многоуважаемый Леонид Ильич, – мягко поясняет директор, – машины наши хороши…

Генсек, прервав, ядовито замечает:

– Настолько «хороши», что своим рёвом до смерти пугают иностранцев.

– Не всех, Леонид Ильич, не всех.

– То есть?

– Да, рычат… Но это естественная реакция всего советского на проклятых классово чуждых империалистов.

* * *

Дальнее Подмосковье. Озаботившись нехваткой продовольствия в стране, приехал Хрущев. Придирчиво осмотрев фермы, поля и луга, перед отъездом в райкоме КПСС проводит совещание животноводов. На трибуне – районный «маяк», значит, передовик сельскохозяйственного производства, лучшая в районе доярка. По бумажке старательно зачитывает кем-то сочиненный заранее текст:

– В ответ на призыв родной партии и любезного всем нам правительства я встала на трудовую вахту, приняла повышенные социалистические обязательства и…

– Марфа Даниловна, – Никита Сергеевич, впечатлившись рапортом труженицы села, остановил рассказ, – результаты твои прекрасные, но не смогла бы ты, за счет внутренних резервов, добиться удоев от каждой коровы в две тыщи литров?

– Смогу! – по-пионерски бодро, совсем не раздумывая, ответила доярка.

– Ну, а три тыщи? Вытянешь, Марфа Даниловна?

– Если постараюсь, то смогу, Никита Сергеевич.

– Ну, а четыре тыщи?

– Ну… Если рискнуть, то смогу и четыре тыщи.

Хрущев, придя в полный восторг, решил пойти до конца

– А пять, пять тысяч!

– И пять тысяч смогу надоить…

Хрущев прервал Марфу Даниловну. Он вскочил со стула и замахал руками.

– Видите, товарищи, видите, каков потенциал у советских тружениц села! Им – любые планы по плечу! Создай советским людям соответствующие условия – и они горы своротят.

– Никита Сергеевич…

– Что-то еще, умница ты этакая, хочешь сказать?

– Смогу, понятное дело, и пять тысяч литров надоить, если надо партии и правительству, только…

Доярка замялась.

Хрущев подумал, что колхозница смущается. Поэтому поощрительно сказал:

– Ну-ну, не скромничай. Выкладывай, что еще у тебя?

– Никита Сергеевич, я надою и больше, но… Боюсь, что это будет уже не молоко, а вода голимая.

Армейские байки

1. Настоящий полковник

Полковник Митрошкин, для которого честь русского офицера превыше всего, на редкость честен, поэтому среди дружков закадычных слывет рубахой-парнем, а среди подчиненных – крутым отцом-командиром. Я, говорит он, – не дипломат и, говорит, всяким там подтанцовкам либо расшаркиваниям не обучен; я, говорит, – обычный русский вояка, пропитанный огнем и порохом, и потому, добавляет, рублю матку-правду в глаза.

В самом деле, Митрошкин блюдёт офицерскую честь как ничто другое, блюдёт даже в мелочах, блюдёт до того, что корпусной генерал обычно при встрече похохатывает и снисходительно похлопывает по широченной спине. Быть тебе, говорит, генералом, если, добавляет, опять же похохатывая, меня переживешь.

– Как, переживешь? – спрашивает ласково полковника.

Тот вытягивается в струнку, так вытягивается, что даже начавшее расти брюшко куда-то пропадает, а лысина на затылке запотевает и от того на солнце начинает поблескивать.

– Никак нет! – гаркает Митрошкин и добавляет. – Ваша жизнь, товарищ генерал, вечна и для российской армии бесценна.

Командир корпуса тычет жирным кулаком в то место, где только что у командира бригады был животик, и ласково говорит:

– Так держать!

Ну, он так и держит уже несколько лет подчиненное ему воинство. Воспитывает во всяком исполнительность. Крут, конечно, иногда, но в российской армии без требовательности – никуда.

Вот и сегодня… Вышел по утру на крыльцо штаба бригады, потянулся до хруста в мощных суставах, оглянулся и что видит? А непорядок видит. И по гарнизону несется его оглушающий рык:

– Где эта рыжая харя?! Сюда его!

И не надо лишних слов: все знают, о ком речь. Через минуту перед ним столбом вырастает «начхоз», то есть заместитель по этой вот самой части. Объяснений для него не требуется: знает загодя, что будет жарко, а потому загодя вытащил носовой платок.

Полковник долго и пристально смотрит на трепещущего майора, до того долго, что у виновника члены начинают затекать. Невмоготу уже, но крепится и молчит, потому как не хочет раздражать командира – себе дороже.

Наконец, полковник цедит сквозь плотно сжатые зубы:

– Почему, моченая рожа, приказание не исполнил, а? – Пугающе ласков Митрошкин. Лучше бы, по мнению, «начхоза», – сразу и в рожу. Куда было б определеннее, а то стой тут дурак дураком и соображай (этим, кстати говоря, заниматься для майора смерти подобно), ищи причину командирского гнева. Полковник широким жестом обводит газоны, что справа и слева от штабного крыльца. – Ты почему, подлая морда, до сих пор не покрасил? Сегодня – пятница, а в понедельник – из округа прибудет инспекторская проверка. Чуешь?

– Так точно, товарищ полковник! Отлично чую!

– Не я ли тебе говорил, что прибывающий генерал терпеть не может несвежих газонов?

– Так точно, говорили!

– Ну и?..

– Я, товарищ полковник…

– Хочешь подставить своего благодетеля? – Он говорит совсем уже тихо, чем приводит в полное отчаяние «начхоза». Куда привычнее, если бы обложил крепенько так со всех сторон. – А знаешь, на что ты годен без меня? Выведешь из себя, а тогда… Метлу в руки и айда подметать дорожки.

Майор пробует объяснить в очередной раз:

– Я, товарищ полковник, хотел как лучше…

– И, – полковник переходит на шепот, – что дальше?

– В хозчасти, товарищ полковник, не оказалось приличной краски. Сегодня доставил с главной базы. Отличная краска, товарищ полковник, можно сказать, высший сорт, эмаль импортная. Нежно-зеленого цвета – то, что надо. И к тому же, товарищ полковник, пришел к выводу, что прежде чем красить, надобно пройтись газонокосилкой.

– Это еще зачем?

– Краска ровнее ляжет, товарищ полковник.

Митрошкин обожает инициативных подчиненных, поэтому морщины на лице разглаживаются.

– Хорошо, – говорит он и напоминает. – Чтоб завтра же исполнить.

– Слушаюсь!

Полковник, потянувшись еще раз и широко зевнув, поворачивается к подчиненному спиной, но, вспомнив что-то, возвращается в исходное положение.

– Краска-то, говоришь, импортная?

– Так точно, товарищ полковник! Отличная краска!

– Ага… Ну, да… Хорошо… Супружница на днях высказалась… В том смысле, что на даче забор требуется подновить… Так ты, голубчик…

– Понял, товарищ полковник! Будет сделано, товарищ полковник! Сейчас же откомандирую в распоряжение вашей супруги двух солдатиков, и ваш заборчик заблестит.

Митрошкину нравится понимание задач и услужливость майора.

– Только, – предостерегающе грозит-таки своим толстым пальцем, – не в ущерб качеству газонов.

– Никакого ущерба не будет. Краски на всё хватит.

– Ну и ладно… Иди, майор, исполняй.

Митрошкин поворачивается и скрывается в штабе.

Полковник понимает, что, несмотря на услужливость, подчиненные могут и подкузьмить ведь.

Пару деньков назад командир бригады заглянул на склад, чтобы лично убедиться, насколько хороши продукты для солдатской кухни и вдоволь ли их. Сделав для порядка пару замечаний старшему сержанту-сверхсрочнику, хотел было убыть, но начальник склада вдруг остановил.

– Товарищ полковник, – зная чрезвычайную щепетильность командира, осторожно начал старший сержант Курочкин, – только что привез ягненочка… Лично для вас… Мясо нежное-нежное, так что рагу получится… Во рту растает… Сейчас заберете или?..

Складские стены заходили волнами от грозного рыка командира.

– Провоцируешь, Курочкин?! Чтобы я!.. Чтобы российский офицер об это руки пачкал?! В своем ли уме, подлец?

Старшего сержанта бросило в дрожь, а на лбу выступила испарина.

– Виноват, товарищ полковник! Я не так выразился… Извините… Сейчас же… Лично отвезу тушку ягненочка вашей супруге.

Митрошкин, довольно хмыкнув, покинул подконтрольный ему объект.

Должность у старшего офицера уж больно хлопотная: особо не расслабишься. Подчиненные офицеры вечно стараются зазвать к себе в гости комбрига. Комбриг не кобенится, но долго в гостях не засиживается: пригубит рюмочку коньячка и спешит восвояси. Зная, понимая и принимая такое трепетное отношение своего командира к офицерской чести, принимающая сторона заранее комплектует скромный пакетик, ну, значит, своего рода боекомплектик, содержащий в себе пару бутылок армянского коньячка, свежей осетринки или балычка, икорки, шоколада и прочего. Комбриг, уезжая из гостей, даже не подозревает, что за его спиной, на заднем сидении джипа трясется «боекомплект», ну, то есть тот самый пакетик. Мелочь, а, я почему-то уверен, приятна Митрошкину. Столь ненавязчивый «презент» сослуживца дорогого стоит.

Митрошкин – кремень, а и он подвержен отдельным слабостям. По женской части, например. Но и тут не теряет офицерской чести. К бабе в мундире? Ни-ни! Только в цивильном. Конечно, для Нюрки-любовницы он предпочтительнее, так сказать, при параде, ну, то есть при погонах и при блестящем «иконостасе», однако, извините… Не два же горошка на ложку! Стало быть, мундир Митрошкина по-ангельски чист и свеж: ни пятнышка, ни соринки, ни пылинки.

Оставив в стороне ложную скромность, скажу: Митрошкин – настоящий полковник, типичный представитель российского воинства, краса и гордость армии, ее ум, честь и совесть.

С таким-то защитником Отечества не стыдно, более того, престижно прошвырнуться даже по Елисейским полям… Если, конечно, сподобится.