Про деньги, которые были закопаны на даче, следователю он говорить не стал. Хотя понимал, что воспользоваться ими ему не суждено. Но и отдавать государству он не будет. Хорошо бы передать их Людмиле, на содержание детей и ещё Оле. Она пострадала совершенно не заслуженно. Но как это сделать. Поговорить со следователем? Пусть половину заберёт себе, а остальные разделит между Людмилой и Олей? Нет, на такое Александр Александрович не пойдёт. Он, хоть и хороший человек, но очень принципиальный. Да и увидеться с ним уже не удастся – следствие закончено. А может, через адвоката Павла Кондратьевича? Человек он, конечно, хороший, но какой-то вёрткий. Доверять ему, пожалуй, не стоит. Запросто может всё себе забрать. С кем ещё Константинов встречается? Конвоир Трофимыч? На него положиться можно. Если он возьмётся за это дело, то всё сделает правильно.

Константинов дождался того вечера, когда Трофимыч, а не другой конвоир, отстегнул ему шконку.

– Трофимыч, доброй ночи.

– И тебе хорошо выспаться.

– Ты сегодня всю ночь будешь дежурить?

– Да, один из наших ушёл в отпуск, так что придётся и мне подежурить.

– Трофимыч, зайди ко мне ночью, поговорить надо.

– О чём же мне с тобой говорить, горемычный?

– О жизни, Трофимыч, о жизни.

Трофимыч ничего не ответил. Молча вышел и замкнул дверь камеры. Константинов прилёг на свою постель, но спать не стал. Он ждал. Прошло, наверное, часа два, прежде чем услышал звук отмыкаемого замка. Константинов сел на шконку. Дверь камеры тихо приоткрылась и вошёл Трофимыч. Присел рядом.

– Что тебе не спится, горемычный? Совесть, наверное, спать не даёт.

– Не спится, Трофимыч. Остались дела незавершённые.

– Ничего. Скоро все твои дела завершатся на Страшном суде. Тяжек твой грех. Не будет тебе прощения, но всё равно нужно молиться и надеяться.

– Трофимыч, не умею я молиться, да и в Бога не верю.

– Это плохо. Без веры жить плохо. Была бы в тебе вера, не случилось бы этой беды.

– Я сам виноват, что случилось. Ни на кого свою вину не перекладываю.

– Чувствую смятение в твоей душе. Не упокоилась она. Покой тебе нужно найти. Легче станет и примешь свою участь безропотно. Почитать тебе нужно Священное Писание.

– Это ещё зачем? Ведь ты, Трофимыч, коммунист, наверное.

– Конечно, состою в партии. Но ещё я русский человек. А русскому человеку без Бога жить нельзя, особенно на такой службе. В следующее дежурство принесу тебе Евангелие. Почитаешь. Может, и найдёшь для себя ответы на свои вопросы.

– Принеси, Трофимыч, принеси, – Константинов замолчал, а затем добавил, – не для этого я просил тебя зайти. Дело у меня есть к тебе.

– Да какое же дело у тебя может быть? Все дела, как говорится, у прокурора.

– Остались у меня, Трофимыч, спрятанные деньги. Не нашли их ваши опера. Хочу их тебе отдать. Возьмёшь себе половину, остальные передашь моим детям и ещё одной женщине. Очень сильно я перед ними виноват.

– Это плохо, горемычный, очень плохо. Плохо, что не рассказал следователю. Значит, ты не полностью осознал свою вину. А свою вину перед близкими тебе людьми деньгами не искупишь. Не принесут они им счастья.

– Трофимыч, не говори так. Ты уже не молод, скоро, наверное, на пенсию. Деньги тебе очень пригодятся. А их там много закопано. Хватит тебе на безбедное житьё. И моим мальчишкам поможешь. Они ведь теперь останутся без алиментов. На что им жить? И ещё есть одна женщина, которая очень пострадала из-за меня. Она ни в чём не виновна. Она ничего не знала, – из глаз Константинова потекли слёзы, – Трофимыч, не отказывайся. Очень тебя прошу.

– Денег мне твоих не нужно. Плохие это деньги. И твоя жена и та, другая женщина, не обрадуются этим деньгам. Не обманывай себя. Не сделаешь ты их счастливыми. Эти деньги сделали несчастным тебя, также сделают несчастными и их. Получил ты их, сотворив великий грех. Так пусть же они сгниют в земле, – Трофимыч замолчал, а затем тихо добавил, – молись за них, за всех, кого обидел. Это принесёт им, да и тебе тоже, больше пользы.

Он встал и тихо вышел из камеры. Щёлкнул замок.

1.12. ТИМОФЕЕВ ВАЛЕНТИН ГРИГОРЬЕВИЧ

Сколько времени он провёл в тюрьме? Ответить на такой простой вопрос Константинову было очень сложно. Наверное, всю жизнь. Было ощущение, что никакой другой жизни и не было. Все воспоминания крутятся только вокруг его камеры. Она как бы стала центром его вселенной. Что было до тюрьмы вспоминать было всё труднее и труднее. Почему-то его память стала очень избирательной. Он очень точно мог вспомнить любой допрос, о чём его спрашивали, что он отвечал, но с большим трудом вспоминалось то, что было до тюрьмы. И если жизнь после той злополучной встречи с Владимиром Петровичем была как-то понятна, о ней пришлось вспоминать достаточно подробно на допросах, то жизнь до того, как он стал предателем, стала забываться полностью. Он не мог вспомнить ничего из своего детства, как будто его и не было никогда. Какими были его папа и мама? Он не мог вспомнить их образов, не мог вспомнить, как они жили. От этого ему становилось очень страшно. Казалось, что камера высосала из него все воспоминания о его прошлой жизни. Жизнь как бы разделилась на множество других жизней. Была жизнь Юрочки Константинова, о которой он, как оказалось, ничего не помнил. Была жизнь Юры Константинова, когда он учился в институте, участвовал в КВН, ездил в студенческие строительные отряды. Был Юрий Иванович Константинов, младший научный сотрудник института, работой в котором он очень гордился. А сейчас он гражданин Константинов, предатель и изменник, ожидающий своей смерти. Это были жизни совершенно разных людей, которых ничего не связывает между собой. Они жили в каких-то других, параллельных реальностях. И если первые дни после ареста он постоянно вспоминал о своей прежней жизни, вспоминал до слёз, до истерики, то теперь она, прежняя жизнь, ушла от него. Во время ночных бессонниц он пытался вспоминать ту, свою жизнь, когда он был независим от дяди Коли, когда был молод и влюблён, увлечён работой. Но с каждым разом это было делать всё труднее и труднее. Исчезли краски жизни. Она стала какой-то чёрно-белой. Его детство стало ярким белым пятном, в котором он не различал детали. Они все смазались. Видимо, чёрная краска теперешней жизни настолько контрастно высветила его прошлое, что разобрать, как там было, уже не получалось.

Единственное, что его связывало с прошлой жизнью, была маленькая фотография его сыновей. Фотографию передал Трофимыч. Однажды он вошёл в камеру перед ужином, присел на стул и вытащил её из кармана гимнастёрки. «Это тебе, горемычный, передал Павел Кондратьевич. Правда, ему этого сделать не разрешили, поэтому он передал через меня. Так что фото спрячь хорошенько, если вдруг найдут, у меня будут неприятности», – сказал Трофимыч и отдал фотографию. Константинов хранил её в книге «Анна Каренина», которую получил из библиотеки. На ней были его сыновья, его мальчики. Кирилл и Иван. Они стояли, видимо, в фотостудии. Одеты в одинаковые костюмчики. Иван был уже совсем взрослый, ему исполнилось тринадцать лет. Смотрит в объектив прямо, на лице нет никаких эмоций. Кирюша был ему по плечо. Чувствовалось, что ему трудно было замереть перед съёмкой. Он, кажется, что-то рассматривал за фотографом. Возможно, это была Людмила. Глаза выражали интерес к происходящему. Он уже должен был пойти в школу. Конечно, ведь ему исполнилось восемь лет. На обратной стороне рукой Люды была сделана ручкой надпись «Ваня и Кирюша. 1990 год». И всё. Как они живут сейчас, он понятия не имел. Вышла ли Людмила замуж? Спросить было не у кого. Каждый раз, доставая фотографию, сердце обливалось кровью. Это было самое страшное преступление. Преступление против своих детей. Предательство меркло перед этой изменой. Ведь если бы он тогда не совершил этой подлости, уйдя от семьи к Нине, возможно, не было бы и встречи с Владимиром Петровичем. Не было бы этих страшных трёх лет его предательства. А сидел бы он на диване со своими детьми, читая какую-нибудь книжку. И Люда была бы рядом. Впору было зареветь бугаём, но все слёзы за эти полгода уже кончились. Назад ничего вернуть нельзя. Нет прошлого. Нет будущего. Есть только сейчас. Его камера, его шконка. Осталось в жизни одно – сидеть и ждать. Ждать, когда его поведут на исполнение приговора. Смерти он уже не боялся. Чем смерть страшнее этой камеры? Раз и навсегда прекратятся его мучения, мучения совести.

***

В одну из таких бессонных ночей вспомнился допрос, куда на очную ставку привели Олю.

– Юрий Иванович, я ещё раз хочу уточнить одну деталь. Вы уверяете, что ни с кем, кроме так называемого дяди Коли, Вы никаких отношений не поддерживали? Я имею в виду Вашу шпионскую деятельность, – спросил Александр Александрович. Он не сидел на месте, а ходил по кабинету. Казалось, что он был чем-то взволнован.

– Да, я уже Вам рассказывал, что все задания получал только от него и всю информацию передавал только ему, – спокойно ответил Константинов. Он уже привык к манере допросов – задавать одни и те же вопросы по нескольку раз.

– А как же Ольга Ивановна Агафонова, инспектор первого отдела? – спросил следователь и внимательно посмотрел на Константинова, – она должна была быть в курсе Ваших дел.

Константинова прошиб холодный пот, и мелко задрожали руки. «Оля, Оленька, неужели я погубил и тебя?» – подумал Константинов и произнёс холодным и бесстрастным голосом:

– Александр Александрович, я ещё раз повторяю, что ни одному человеку в институте не было известно о моей деятельности.

Следователь подошёл к столу, снял трубку на телефоне и набрал номер. Через несколько гудков ему ответили. «Валентин Григорьевич, Вы хотели поприсутствовать при допросе. Да, всё готово. Хорошо, жду Вас», – Александр Александрович положил трубку. Нажал кнопку звонка, в кабинет вошёл конвоир, а он вышел. Константинов сидел и смотрел в одну точку на полу. Думать не хотелось. Он уже вроде всё рассказал. Но видимо, придётся ещё раз повторить для неизвестного ему Валентина Григорьевича. Минут через пять дверь открылась и в кабинет вошёл Александр Александрович и высокий, сухощавый мужчина.

– Встать, – резко сказал Александр Александрович.

Константинов не спеша начал подниматься.

– Отставить, пусть сидит, – ответил мужчина и прошёл за стол. Сел на стул за столом, и начал листать лежащие на нём бумаги. Александр Александрович стоял позади и что-то тихо пояснял. Константинову не было слышно.

Прошло несколько минут. Затем мужчина поднял голову и внимательно начал рассматривать его. Константинову стало как-то неуютно, он почувствовал себя совершенно голым перед этим человеком с военной выправкой, с коротко стрижеными седыми волосами. Цепкий взгляд словно пытался проникнуть в его мозг. Константинов опустил глаза – он не мог более выносить этого.

– Константинов Юрий Иванович, – медленно проговорил мужчина и замолчал на несколько секунд, – ну что ж, я генерал Тимофеев Валентин Григорьевич.

Константинов поднял взгляд и кивнул, как бы здороваясь.

– Подполковник Петров держит меня в курсе ваших дел. Вы понимаете, в чём Вас обвиняют? – генерал вновь пристально уставился в глаза Константинову, так что тот вновь опустил голову.

– Да, понимаю, – тихо ответил Константинов.

– Материалов следствия и Ваших показаний достаточно, чтобы передать дело в военный суд. Но мне нужна вся сеть. Как я вижу, Вы только одно из звеньев этой сети, которую спецслужбы развернули в институте. С Вашей помощью мы должны вскрыть всю сеть и ликвидировать её. Со своей стороны я могу пообещать Вам, что Ваша помощь следствию будет учтена судом и Вы сможете избежать смертного приговора.

– Извините, но я не знаю, что ещё могу рассказать.

– Вы можете ещё многое рассказать. Кто Вам помогал в сборе информации, кто ещё принимал участие в передаче Вам заданий и кому Вы передавали собранную информацию? Кто ещё в институте занимался подобной деятельностью?

– Я всё это много раз рассказывал Александру Александровичу. Больше мне добавить нечего.

– Да, я ознакомился с протоколами допросов. Дядя Коля, – задумчиво произнёс генерал, – этот дядя Коля, которого Вы опознали по фотографии, опытный разведчик, по совместительству сотрудник торгового представительства одной из западных стран в нашей стране, срочно выехал из Союза, за день до Вашего ареста. Ещё в Ваших показаниях фигурирует некий Владимир Петрович.

– Да, я встречался с ним три раза, – вставил Константинов.

– И не смогли его опознать ни по одной из представленных Вам фотографий, – добавил генерал, – а посмотрите вот эти.

Генерал вынул из кармана несколько фотографий и разложил их на столе.

– Извините, у меня что-то со зрением, я не могу на таком расстоянии.

Генерал кивнул Александру Александровичу, тот взял фотографии и подошёл к Константинову поближе. Это были три изображения одного и того же человека. Внимательно присмотревшись, Константинову показалось, что этого человека он знает. Взял одно фото в руки, начал внимательно рассматривать его. Да, это, без сомнения, был Владимир Петрович. Правда, вид у него был другой. Какой-то шикарный, что ли, независимый. Респектабельный иностранец, это было сразу заметно и по причёске, и по костюму.

– Да, это он.

– Кто?

– Владимир Петрович. Больше я ничего о нём не знаю. Он назвал себя корреспондентом.

– Не удивительно. Это резидент одной из разведок, сотрудник посольства.

– Мы его задержали? – спросил Александр Александрович.

– Увы, подполковник. У него дипломатическая неприкосновенность, и он недавно покинул страну. Но давайте вернёмся к нашему институту. Вы продолжаете утверждать, что Вам никто не помогал в сборе шпионской информации?

– Мне никто не помогал, – ответил Константинов.

– Подполковник, давайте свидетеля, – резко сказал генерал.

Александр Александрович подошёл к столу и нажал кнопку. Дверь открылась, вошёл караульный: «Пригласите, пожалуйста, свидетеля Агафонову», – караульный вышел. Константинов побледнел, и у него вспотели ладошки рук. Это не могло укрыться от проницательных глаз генерала.

Через мгновение в кабинет вошла Оля. Она была испугана и не сразу заметила Константинова, сидящего в метре от стола. Оля нервно оглядела кабинет, затем увидела его, побледнела, губы сжались, и она зарыдала.

– Юра, Юрочка, – со всхлипом произнесла она, – боже, что это? Я не верила тому, что говорили в институте. Я не могла в это поверить. Скажи, скажи, пожалуйста, что это какая-то чудовищная ошибка. Ты почему молчишь?

Константинов не знал, можно ли ему говорить, посмотрел на генерала и Александра Александровича. Генерал сидел на своём месте, руки сложены на груди, он внимательно смотрел на Константинова и Олю. Александр Александрович отошёл к окну и смотрел в пол.

– Оленька, милая Оля. Это всё чудовищно. Я не могу ничего поделать.

– Юра, скажи, что это неправда.

– Оля, я не могу ничего тебе сказать.

– Так это правда? – тихо произнесла она.

– Да, – выдохнул Константинов.

– Это не может быть правдой, ведь я тебя люблю. Ты не мог этого сделать. Тебя, наверное, оклеветали? Тебя кто-то заставил?

Константинов опустил глаза в пол, он не мог смотреть на Олю.

– Будем считать, что приветствие старых друзей закончено, – громко сказал генерал, подполковник, продолжайте вести допрос.

Александр Александрович отошёл от окна, подошёл к столу и нажал кнопку вызова. Через пару секунд в комнату вошёл конвоир: «Принесите, пожалуйста, два стула», – сказал ему Александр Александрович. Через минуту тот вернулся, принеся два стула. Александр Александрович взял их. Один поставил у стены напротив Константинова, другой поставил сбоку у стола. Сел на него. Пододвинул к себе бумаги. Взял чистый бланк допроса.

Это была не первая очная ставка Константинова. Были встречи практически со всеми сотрудниками лаборатории, с охранниками института и даже с руководством. Процедуры жутко неприятные, когда приходилось при бывших сослуживцах рассказывать вновь и вновь о своём предательстве. Видеть их глаза. Одни смотрели на него с презрением и ненавистью, другие с сочувствием и непониманием того, как их товарищ, для многих старший товарищ, смог совершить это. Но сегодня было другое. Напротив него сидела Оля, женщина, которая была небезразлична для Константинова.

После общих вопросов, к которым Константинов уже привык, пошли вопросы по существу.

– Ольга Ивановна, как так могло случиться, и заметьте, неоднократно, что гражданин Константинов не возвращал секретные документы по окончании рабочего дня? Почему Вы своевременно не сообщили об этом своему начальству? – подключился к допросу генерал.

– Вы понимаете, Валентин Григорьевич, Юрий Иванович очень увлечённый работой человек. Он мог просто не обратить внимание на часы. Дело в том, что библиотека первого отдела работает только до восемнадцати часов, а Юрий Иванович, он мог заработаться допоздна и не успеть вовремя сдать литературу.

– Я понимаю, – перебил её генерал, – что можно не успеть один раз, два раза, но если подозреваемый не успевает сдавать систематически, то это Вас, как сотрудника, прошедшего специальную подготовку, должно было насторожить.

– Да, совершенно верно. Поэтому я каждый раз делала замечание Юрию Ивановичу и просила сдавать документы вовремя.

– Гражданин Константинов, сколько раз Вы оставляли документы у себя и не сдавали их в библиотеку? – продолжал генерал.

– Я не помню, раза три или четыре. Понимаете, у нас была напряжёнка со временем и мне часто приходилось задерживаться на работе, а без документов и чертежей делать было нечего. Руководство торопило с выдачей результатов.

– И Вы каждый раз забирали документы себе домой и делали с них фотокопии?

– Юра, ты выносил документы из института? – вскрикнула Оля, – я ведь тебе говорила, если не успеешь вернуть, то закрывай их в свой сейф.

– Нет, забирал документы только тогда, когда получал указание от дяди Коли, – ответил Константинов генералу. На Олю он не смотрел.

– Ольга Ивановна, – генерал повысил голос, встал из-за стола и подошёл к ней, Оля тоже хотела подняться, но генерал крикнул, – сидеть! Вы Ольга Ивановна совершили должностное преступление и за него ответите. Но я хочу сказать больше, Вы участница преступной группы.

– Да как Вы смеете, – вдруг вскричал Константинов.

– Молчать! – крикнул генерал, – я смею назвать Вас, Ольга Ивановна, предательницей и изменницей Родины.

Константинов опешил. Это было ужасно. Он, как бы ища поддержки, посмотрел на Александра Александровича. Тот оторвался от бумаг, лицо его побледнело, и он пристально смотрел на генерала. Руки мелко дрожали. Генерал широким шагом подошёл к столу и сел на своё место.

– И сколько ещё сотрудников института также получали секретные документы и не возвращали их вовремя? – тихо спросил генерал, а затем добавил, – я вскрою всю вашу шпионскую организацию. Вы, гражданин Константинов, являетесь организатором этой сети, а Вы, гражданка Агафонова – его пособницей.

Константинов глянул на Олю, она была совершенно растеряна, губы плотно сжаты, сидит прямо, глаза превратились в щелочки. Генерал встал и пошёл к выходу: «Подполковник, продолжайте». Александр Александрович тоже быстро встал и вышел вслед за генералом. В комнату вошёл конвоир. Оля сидела на стуле и смотрела на Константинова. В глазах застыл немой вопрос. Он не смог вынести её взгляда и согнулся, уперевшись локтями в колени, глаза смотрели в пол. На них навернулись слёзы. «Боже, какой ужас. Олю за что? Как им объяснить, что она ни при чём? Позор! Позор! Из-за него пострадает женщина, которую он любил», – мысли метались в его мозгу. Ему было бесконечно стыдно перед ней.

Александр Александрович вернулся минут через пять. Он был очень взволнован, это было видно даже через его напускное спокойствие, но глаза – они говорили о борьбе, которая шла внутри. Руки тоже не находили себе места на столе. Константинов распрямился и смотрел прямо на него.

– Так, продолжим, – спокойным голосом начал Александр Александрович, – Ольга Ивановна, Вы запомнили вопрос генерала? Сколько ещё сотрудников института брали секретные документы и не возвращали их вовремя?

– Я так сразу не могу ответить на Ваш вопрос. У нас более ста человек имеют допуск к секретной литературе. Мне нужно просмотреть журналы, вспомнить.

– То есть Вы хотите сказать, что записи в журнале не соответствуют действительности? Сотрудник мог не сдать литературу, но Вы тем не менее делали запись, что сдал вовремя?

– Да, – тихо ответила Оля, – если утром, когда начальница Первого отдела проверяла журнал, там не было отметки о том, что литература сдана, она наказывала нас.

– Всё понятно. Это тема для отдельной беседы. Вас освободили от работы?

– Да, правда, я сейчас взяла отпуск. Вы меня арестуете? – её губы вновь задрожали.

– Нет, оснований для Вашего задержания у меня нет. Только прошу Вас никуда не выезжать из города, Вы нам понадобитесь. А теперь можете быть свободны, – Александр Александрович нажал кнопку вызова на столе, вошёл конвоир. – Проводите свидетеля.

– Вот такие вот дела, Юрий Константинович, – медленно произнёс Александр Александрович и посмотрел в окно.

– Что будет с Олей? – тихо спросил Константинов.

– Не знаю. В лучшем случае будет наказана за нарушение инструкции.

– А в худшем?

– Я сказал – не знаю. Не от меня зависит.

– Этот генерал – Ваш начальник?

– К счастью, нет, – Александр Александрович нажал кнопку звонка. – Уведите, – сказал вошедшему конвоиру.

В камере Константинов не находил себе места. «За что, за что это досталось Оле? Она ни в чём не виновата. Нужно что-то делать, Оля не должна пострадать. Виноват только я один и никто больше», – мысли в голове путались, он не мог найти выхода из ситуации, которую сам же создал. Константинов понял, что генерал готов посадить и Олю, сделав её соучастницей преступления. Ему нужно было разоблачить всю шпионскую сеть, хотя Константинов понятия не имел, кто ещё в институте мог помогать дяде Коле. А Оля, Оленька, которая его любила, он это чувствовал уже давно, но опасаясь за себя, не позволил развиться чувствам и сблизиться с ней.

***

Он помнил, тот зимний день, когда Оля подсела к нему за столик в институтской столовой.

– А у нас сегодня праздник, – весело сказала она.

– Какой? Пятница? – улыбнулся он.

– Нет. Нам выдали годовую премию.

– Понятно. Поздравляю. А нас, кажется, прокатили, – хмуро ответил Константинов, – работаешь, работаешь весь год, как проклятый, а потом очередная неудача на испытаниях и вот тебе – премии не будет.

– Но ведь ты же не виноват?

– Виноват, не виноват. Кто будет разбираться. Наказали всю лабораторию. Они думают, что работа должна состоять только из одних удач. Так не бывает. Бывают и провалы. Особенно если на испытания ставят незавершённую систему. В надежде, а может, всё пройдёт? А с чего оно получится, если система ещё не готова? – возмущённо сказал Константинов и ударил ладонью по столу.

– Юра, упокойся. Нельзя так близко всё принимать к сердцу.

– Понимаешь, я говорил Анатолию Васильевичу, что нужно доказывать руководству, что мы не готовы к испытаниям. Но куда там?

Они замолчали. Константинов смотрел на Оля, она на него.

– Юра, у меня предложение. Давай сегодня мою премию отметим.

– Вообще-то, можно. Давай вечером куда-нибудь зайдём, посидим.

– В кафе не хочу. Поедем ко мне. Я приготовлю что-нибудь вкусненькое.

– Не знаю. Это, наверное, неудобно.

– Что за глупости. Очень даже удобно. Тем более что Антона мама сегодня забирает к себе на выходные. Они в цирк пойдут.

– Хорошо. Пять минут седьмого я буду ждать в сквере.

– Договорились.

Встретившись, они не пошли на остановку, а решили немного пройтись. По дороге зашли в продуктовый магазин. Константинов купил бутылку грузинского вина и коробку конфет. В цветочном киоске купил букетик гвоздик и подарил Оле.

– Юра, ну зачем ты тратишься. Это ведь у меня премия.

– Всё нормально, Оленька. Зарплата хорошая, живу один. Могу себе позволить купить цветы красивой женщине, – ответил Константинов.

Затем они сели в автобус и поехали к ней.

В холодильнике у Оли лежали готовые отбивные. Видимо, Оля заранее приготовилась к сегодняшней встрече. Их осталось только поджарить. Константинов сел чистить картофель на гарнир. Словно продолжая начатый разговор, Оля сказала: «Да, не повезло Вам с Начальником лаборатории. Я слышала, что он чей-то протеже. Кто-то за него просил директора института».

– Ну тогда понятно, почему меня задвинули, а его назначили.

– Юрочка, это не твоя недоработка. Всё было решено уже давно. Девочки в библиотеке всё знают. Анатолия Васильевича принимали на работу с условием, что он станет начальником лаборатории. И будь ты, хоть семи пядей во лбу, назначили бы его. Для этого даже отправили на пенсию Леонида Парфёновича.

– Но это же не справедливо, это, в конце концов, гадко, – воскликнул Константинов.

– Справедливость, Юрочка, бывает не всегда, – Оля улыбнулась и добавила, – я слышала, что Ваш Анатолий Васильевич ещё тот ловелас. Ни одной юбки не пропустит. Ты не замечал ничего такого в лаборатории?

– Оленька, поверь, мне некогда заниматься ничем, кроме нашей системы. И то, как видишь, не очень успешно.

– Да это я так спросила. Просто однажды случайно услышала разговор двух Ваших девушек из лаборатории. Одна говорила другой, что Анатолий к ней пристаёт, проходу не даёт. И предложил с ним переспать. Иначе уволит, а если согласится, то премию будет получать. Представляешь, какой подлец.

– Ну я не знаю, насколько всё это правда, но на него похоже. Очень он вокруг молоденьких сотрудниц вертится. То за плечо погладит, то за задницу.

– И глаза у него, как у блудливого кота.

– В глаза к нему ни разу не заглядывал, – хохотнул Константинов, – а что, он и к тебе неровно дышит?

– Попробовал бы. Я бы ему такой поворот устроила. Да и стара я для него.

Константинов почувствовал, как у него что-то защемило внутри. Вот оно, недостающее звено в цепочке его предательства. Почему он продался иностранной разведке. Много всяких факторов сложилось в принятие этого решения. И одним из них, может, даже основным, была его ненависть к Анатолию Васильевичу.

– Юра, что случилось? Ты чем-то расстроился? – видимо, Оля заметила его смену настроения, – из-за своего начальника? Не стоит он того.

– Это точно. Вот его предшественник, Леонид Парфёнович, это был человек. Настоящий учёный.

– Да, сталкивалась я с ним. Приятный дядька. Жаль на пенсию отправили.

«Господи, что я здесь делаю? Почему я пришёл к этой женщине? Ведь предложение поужинать у неё дома, оно достаточно двусмысленно», – вдруг подумал Константинов. После ужина с вином она предложит ему остаться на ночь. И он останется. Но зачем? Что это им даст? Да, она ему нравится, даже очень. Но завязать с ней отношения – это очень опасно для него. Это верный путь к провалу. Побывав в его квартире, рано или поздно придётся пригасить её и к себе. А там полно контрольных меток. А если она начнёт разглядывать его книги на полке? Она ведь может их сдвинуть и тогда тайник заблокируется. Чужих в квартиру пускать нельзя, об этом неоднократно говорил ему дядя Коля.

– Юра, ты где? – Оля привлекла его внимание, – ты задумался о чём-то? Ужин готов, открывай вино.

– Да, Оленька, извини. Работа не даёт покоя.

Он разлил вино по бокалам. Оля разложила еду по тарелкам. Отбивные были хороши. Допивая бутылку вина, Константинов всё думал, как ему проститься с Олей и уйти, не обидев её. Оля положила свою ладошку ему на руку: «Юрочка, ты чем-то загружен? У тебя всё хорошо?»

– Оленька, милая Оленька. Ты прости меня, но я у тебя не останусь. Мне нужно уйти. Поверь, я к тебе очень хорошо отношусь, но между нами не может быть ничего. Ты меня совсем не знаешь.

– Юра, я тебя знаю и вижу, что ты меня тоже любишь. Почему мы не можем быть вместе?

– Оленька, возможно, всё изменится. Но не сейчас. Пойми, я не могу воспользоваться твоей любовью, а потом уйти. А остаться с тобой я тоже не могу. Прости.

– Юра, останься со мной хоть на эту, одну-единственную ночь. А потом уйдёшь.

– Не надо, Оленька. Ты мне очень дорога, чтобы я воспользовался твоей слабостью. Был прекрасный вечер, не нужно портить его. Расстанемся как друзья. Мне очень хорошо с тобой.

– Мне тоже, – на её глазах показались слёзы, – но раз решил идти, иди. Спокойной ночи.

– И тебе.

***

И эту женщину он поставил под удар. Что-то нужно делать, говорить, доказывать, что Оля не виновна. Но что? Как он может доказать, что её единственная вина заключается только лишь в том, что она не запретила Константинову оставлять у себя секретные документы? Не написала рапорт своему начальству? Если бы она сразу сообщила начальнице Первого отдела, что Константинов не сдаёт вовремя документы? Его бы вызвали «на ковёр», «пропесочили» как следует, лишили премии и этим бы всё закончилось. Ему было бы нечего передавать дяде Коле, и возможно, на этом бы и закончилась его шпионская карьера. И не было бы тюрьмы, не было суда. Но что было, то было. Назад не вернуть. Единственное, что теперь требовалось – это спасти Олю. Помочь ему в этом может только Александр Александрович. Как понял Константинов, у него не очень хорошие отношения с генералом. Как он представился? «Генерал Тимофеев Валентин Григорьевич». Кажется, так. Он не начальник Александра Александровича. Значит, он начальник другого управления. Скорее всего – контрразведки. А Александр Александрович следователь следственного управления. Это Константинов помнил из протокола. «Старший следователь по особо важным делам следственного управления КГБ СССР подполковник Петров А. А.», – было напечатано на «шапке» протоколов. И если генерал горит желанием разоблачить всю шпионскую сеть в институте, не важно, есть она или это плод его фантазии, то у Александра Александровича задача совершенно другая. Ему необходимо собрать материалы и доказать виновность Константинова. Со следователем он знаком уже более трёх месяцев. Сложилось впечатление, что Александр Александрович порядочный человек и он не будет делать врага из невиновного человека. А вот генерал Константинову сразу не понравился. Тот может.

***

Через несколько дней после очной ставки с Олей произошёл ужасный случай. Константинов спал, когда вдруг его разбудил стук замка. Камера открылась, и в неё вошли трое. Один был конвоир, его Константинов знал. Двое других были в штатском, и Константинов видел их впервые.

– Встать, – громко сказал конвоир, – на допрос.

– Какой допрос, уже за полночь? – тихо спросил Константинов. Ему вдруг стало очень страшно.