Жар сумрачной стали. Злобные чугунные небеса

50

Больше ничего примечательного не случилось. Разумеется, прием не стал гвоздем сезона. На нем было слишком много варварской грубости, что никак не позволительно (и непростительно) для утонченных представителей высшего общества. Гости стали разъезжаться вскоре после ухода Белинды. Дольше других задержались только главари человеколюбцев и те, кто хотел пообщаться с Максом наедине. Уверен, они отбывали недовольными: Макс не был расположен к задушевным беседам.

Тинни остаток вечера не отходила от меня. Аликс тоже держалась рядом; по всей видимости, она не слыхала поговорки: «Рыжих не переупрямишь». Надо было ее предупредить; уж у меня-то подобного опыта предостаточно.

Даже закадычные друзья Вейдеров и Николасов стали собираться задолго до того, как оркестр закончил играть. Тай печально взирал на их сборы, Никс готова была разрыдаться.

– Паскудство, – пробормотала Тинни, вместе с которой мы стояли у дверей и глядели на стремительно пустеющую залу.

Джеррис Дженорд кивнул, будто ее фраза предназначалась ему. Мажордом выглядел так, словно у него внезапно началась отрыжка.

– Бедняжка Никс! – воскликнула Тинни. – Принести себя в жертву ради благополучия семьи и получить вместо праздника кучу дерьма…

– Женщина! И тебе не стыдно так выражаться?

– Заткнись, Гаррет. Что хочу, то и говорю. Никс так расстроилась… И что ей теперь делать, скажи на милость?

– На Максе, по-моему, лежит проклятие. И не на нем одном, а на всей семье. Когда Никс вошла в семью, проклятие распространилось и на нее.

А может, тут и в самом деле замешано какое-то проклятие или иное чародейство? Казалось просто невероятным, чтобы на одного-единственного человека вереницей сыпались все возможные и невозможные беды.

По зале носился Грессер. Такое впечатление, будто с разъездом гостей у его уполовиненной команды резко прибавилось работы.

Тинни попрощалась с каким-то типом, которого мне представить не удосужилась.

– Собираешься сунуть меня в чулан и выпускать по большим праздникам? – ревниво справился я.

– Отличная мысль. – Она пристально поглядела на меня. – И всякие Аликс уже не пристанут. Ты идешь?

– Вообще-то, я предпочел бы остаться. А с каких это пор ты жеманиться стала?

– Я? Гаррет, опомнись!

– Ты, ты. Думаю, Дин меня не съест, если я проведу эту ночь не дома. Особенно если сочинить историю и упомянуть пару раз твое имя.

Тинни ходила в любимицах у старины Дина.

У меня, впрочем, тоже.

– Что меня в тебе восхищает, так это твоя неподдельная радость по поводу…

– Прошу прощения, сэр. – Дженорд проводил того типа, с которым Тинни попрощалась, до кареты и успел вернуться. – Вас хотят видеть.

Снова?

– Надеюсь, человек приличный?

– Увы, сэр, отнюдь не приличный.

– Так я и знала, – прошипела Тинни мне в спину.

Я вышел во двор. Там меня поджидал Шустер.

Конечно. Кто еще это мог быть? Уж всяко не мой треклятый голубок. После безобразия, учиненного в зале и окончившегося позорным изгнанием, попугай исчез бесследно.

Может, до него добрались нетопыри. Или он залег где-нибудь в укромном местечке, дожидаясь рассвета. Попка-Дурак – попугай городской, не то что те птахи на островах: они бодрствовали ночи напролет, подражая возгласам часовых и стонам раненых.

Значит, Шустер. Говорите, не приличный человек? Да Дженорд подавился бы собственной слюной, узнай он, кого принесла нелегкая к дому Вейдера.

Вид у Шустера был потрепанный.

– Устал? – спросил я.

– Да нет.

– Что стряслось?

– Хочу, чтоб ты кое на что взглянул.

– Ничего хорошего, верно?

– Верно. Ночка выдалась…

51

Да уж, ночка и вправду выдалась богатой на события.

Идти оказалось недалеко, приблизительно до того места, где ребятки Шустера остановили фургон оборотней.

Черный экипаж Белинды. Пустой. Обе лошади лежали на земле: одна не шевелилась, у нее в горле торчал арбалетный болт; вторая судорожно дергала копытами.

– Яд, – пояснил Шустер, указывая на болт.

Сорванная дверца экипажа болталась на единственной петле. На подножке сидел незнакомый мне парень, придерживал левой рукой правую – очевидно, сломанную… – и тихонько постанывал.

Чуть поодаль два трупа. Обоих я знал. И естественно, никаких зевак и никаких свидетелей.

– Это Пеквуд, – сказал Шустер, ткнув пальцем в парня со сломанной рукой. – Все случилось у него на глазах.

Пеквуд печально кивнул.

– Расскажи еще раз, для моего друга.

Друга? Гаррет, приятель, я бы почаще посматривал на руку, что хлопает тебя по плечу. Однажды в ней наверняка блеснет сталь.

– Карета ехала с той стороны, – начал Пеквуд, – лошади шли шагом. Вдруг вон оттуда выскочили два типа…

«Оттуда» означало с улицы, куда экипаж Белинды должен был свернуть по дороге домой.

– …по-моему, они собирались устроить засаду в другом месте, но им пришлось переиграть, потому как тот, кто сидел в карете, решил ехать иначе.

Я ничуть не сомневался: Шустер знает, чей перед нами экипаж. А Пеквуду он, разумеется, открыть этого не потрудился.

Почему Белинда свернула на запад, вместо того чтоб ехать на север?

– Они явно что-то замышляли, – продолжал Пеквуд. – Я следил за ними. Один выстрелил в возницу и промахнулся – запыхался, видать, после бега. Возница хлестнул лошадей. Ну, тогда они стрельнули в лошадок. Сдается мне, поначалу-то они собирались возницу прикончить и целиком карету захватить.

Разумный подход. Захватить карету вместе с лошадьми и с пассажиром – прекрасной мисс Контагью, у которой немало заклятых врагов.

Один из трупов на мостовой принадлежал Двупалому Харкеру. На теле было множество глубоких ран. Неподалеку валялся нож: судя по крови на лезвии, Харкер дорого продал свою жизнь.

Пеквуд перевел дыхание.

– Ну, карета остановилась, возница спрыгнул, и тут на него навалился второй, и пошла кровища хлестать. Спросите меня, так они точно друг друга врасплох застали. Эти, которые напали, никак не ждали, что им сопротивляться будут.

– Знаешь их? – спросил Шустер, указывая на трупы.

– Клеланд Джастин Карлайл, более известный как Ки-Джей. – Я кивнул на того, кто был пониже ростом. – Главный головорез Чодо.

От тела Карлайла тянулся кровавый след: как и Двупалый, он перед смертью успел кому-то насолить. Кто же отважился напасть на Белинду?

– Говоришь, нападавших было двое?

Пеквуд утвердительно дернул подбородком.

– И они забрали мисс Контагью?

– Женщину. Уж не знаю, как ее зовут.

– Ну, Гаррет? – Шустер невесело усмехнулся. – Догадываешься, кто это был?

– Краск и Садлер?

– Они самые. Пеквуд пытался им помешать, но они его скрутили в два счета, хоть оба были и ранены.

– От меня им тоже досталось. – Пеквуд оскалил зубы в ухмылке. – Долго заживать будет.

– Белинда уехала довольно давно. Почему она кружила возле дома Вейдера?

И откуда взялся Карлайл? Или Чодо определил его в телохранители дочки? Вряд ли он следил за нами; во всяком случае, я его не видел.

Белинда бы сказала. Наверное.

Краск, Садлер и Белинда…

Я вдруг понял, что жутко устал. С этой парочкой мне отношения выяснять не хотелось, даже если Двупалый, Карлайл и Пеквуд оторвали им руки и ноги. У них остались клыки, ядовитые клыки, которые они не задумываясь пустят в ход.

– Куда они отправились, известно?

– Нет, – признался Шустер. – У моих людей приказ: если ты один на месте преступления, никуда не уходи. Пеквуд так и поступил.

– !!!

– Ну-ка, ну-ка, поподробнее.

– Да брось ты! Ну, побежал бы твой Пеквуд за ними, и что? Узнать бы мы все равно ничего не узнали, а его прикончили бы – за лишнее усердие.

– Рад, что ты это понимаешь. Другие стали бы спорить.

– Я бы тоже поспорил, когда бы силы остались. Ладно… Что будем делать? Среди членов Организации у меня близких знакомых нет. Можно, конечно, к ее отцу отправиться, но тогда раньше завтрашнего вечера я не вернусь.

– Сдается мне, они были не в том состоянии, чтобы заметать следы.

На мостовой и вправду было много крови. Однако глупо надеяться, что кровавый след приведет нас прямо к убежищу, которое подыскали себе Садлер с Краском. В человеческом теле просто-напросто нет такого количества крови.

– Не люблю крысюков.

– Тебя никто и не просит их любить, – усмехнулся Шустер. – Сам знаешь, когда нужен хороший следопыт, нанимают крысюка.

Живых существ на свете великое множество, и у каждого народа есть свои особенности, отличающие его от других. Мы, люди, равно как и гоблины, тролли, эльфы и гномы, – следопыты никудышные, особенно в городе и особенно по сравнению с крысюками, которые берут след лучше любой гончей.

Излюбленные колдовские штучки у тех, кто хочет сбить со следа погоню (и может себе позволить это дорогое удовольствие), – ловушки с заклинаниями, отбивающими нюх.

Продолжая улыбаться, Шустер прибавил:

– Самое время, Гаррет, чтоб свести знакомство. Они работают по ночам.

Уж это мне известно. Крысюки – твари ночные, а мы – дневные.

– Кандидатуры есть? Хотя бы подскажи, к кому обращаться.

– Я не пользуюсь услугами крысюков.

– Чего ж тогда надо мной смеешься?

– У них есть свои странности, Гаррет. Предупреждаю: когда они узнают, что их хочет нанять человек, то примутся рыдать и шерсть из себя выдирать, будто на казнь идут. Для них мы – палачи и живодеры.

Крысюки – существа робкие. Жизнь приучила их не высовываться. Что там говорить: даже я, образец добродетели, отношусь к крысюкам с предубеждением. Естественно, они платят людям тем же.

Я вздохнул. Как ни крути, а придется заглянуть к Морли. Признаться, я не хотел вовлекать Дотса – как ради его безопасности, так и своей собственной. Однако выбора, похоже, не осталось.

– Дай мне знать, что у тебя получилось, – попросил Шустер.

Можно подумать, ему и без меня не донесут.

– Конечно.

Теперь для Тинни я точно стану врагом номер один. И кто меня заставляет спасать женщину в беде? Причем другую женщину. Причем ту самую.

Вот если бы я спасал благородную девицу Тейт…

52

Попка-Дурак плюхнулся на мое плечо через пару секунд после того, как я расстался с Шустером. Он весь дрожал – то ли замерз, то ли чего-то испугался. Ночь – время хищников. Они готовы сожрать все и вся, нападают друг на друга, на собак, кошек и даже на малый народец. У них не хватает умишка сообразить, что последнее равносильно самоубийству.

Кажется, на рынке цена на шкуры громовых ящеров не так давно подскочила…

– Везет как утопленнику, – проворчал я. – Нет чтоб тебя коты слопали.

Попугай гордо промолчал.

– Что, язык откусили?

Вот это был бы подарок судьбы.

По-прежнему ни слова в ответ. Видно, Покойнику сейчас не до меня.

Тем не менее я продолжал трепаться с попугаем всю дорогу до «Пальм». Ночная публика, попадавшаяся на пути, встревоженно на меня косилась и сворачивала в переулки, подальше от греха. Кто его знает, этого человека, который болтает сам с собой. Поговорит-поговорит, а потом еще как кинется крушить все подряд… Чокнутый – он чокнутый и есть, что с него возьмешь?

Отличный способ, надо запомнить. Впрочем, средь бела дня меня вряд ли кто будет сторониться. В лучшем случае не обратят внимания, а в худшем – позовут санитаров из «Бледсо».

В «Пальмах» я наткнулся на нового официанта.

– Чем могу служить, сэр? – спросил он, глядя на меня так, словно моя кожа была, мягко выражаясь, не совсем обычного цвета.

Ишь как нос задрал – чуть в потолок не уперся. Должно быть, на моей одежде остались пятна крови.

– Ничем.

Я отстранил его и двинулся дальше.

И вдруг увидел знакомое лицо. Мисс Тама Монтецума собственной персоной! Она выглядела краше прежнего – возможно, сгладила душевное потрясение вегетарианским салатом. Заметив меня, она улыбнулась и по-приятельски помахала рукой.

Спина ее кавалера тоже была мне знакома. Ба! Доблестный Маренго! Какая неожиданность!

Он обернулся посмотреть, кому это машет его ненаглядная племянница. Я заблаговременно напялил на физиономию умильную улыбочку.

Маренго хмуро кивнул. Я кивнул в ответ и продолжил путь. В зале нашлись и другие гости Вейдера. Что ж, светский прием, на котором кого-то убивают, – развлечение ниже среднего; чтобы после такого успокоиться, непременно надо куда-нибудь зайти. Убийство на вечеринке допустимо, лишь когда кто-то из родичей жениха убивает родственника невесты, и наоборот.

– Клевый прикид, Гаррет, – буркнул Рохля. – Хоть на человека похож стал. Куда прешь-то? Забыл, как у нас заведено?

– Хочешь меня остановить?

– Что с тобой стряслось? – продолжил он, будто не расслышав моего вопроса. – Кто это тебе кружавчиков понавесил?

Он ухмыльнулся, поймал мой взгляд и наклонился к переговорной трубе.

– Босс, приперся тот хмырь с попугаем. Ну да. Откуда мне знать, босс? Я не спрашивал. Эй, Гаррет, какого черта тебе надо?

– Заткни уши.

Рохля выпучил глаза.

– Давай, давай, заткни.

Едва он вставил в ушные раковины свои толстые, волосатые пальцы, я сказал в трубу:

– Морли, Садлер с Краском похитили Белинду. Мне нужен нюхач.

Не прошло и минуты, как Дотс возник на верху лестницы, застегивая пуговицы на куртке. Его преследовал разочарованный женский стон. Он спустился, вальяжно махнул рукой клиентам и насмешливо оглядел меня.

– Гаррет, ты ли это? Небось насильно в кружева запихнули? И кто посмел? Неужто они?

– Вы про кого, босс? – всполошился Рохля. – По мне, так точно пикси постарались, честное слово.

– Рохля, при твоей работе много думать вредно. – Я повернулся к Морли. – Меня там не было, зато был Ки-Джей. Его шлепнули. И Двупалого Харкера заодно.

– Харкер был хороший малый. Преданный, как собака.

– Ни одна добродетель не остается безнаказанной. Краску с Садлером тоже досталось, возможно достаточно крепко. Им пытался помешать один из парней Шустера, но у него ничего не вышло, только руку сломал.

– След остался?

– Кровищи немерено.

– Рохля, дуй к Релиансу, скажи, мне срочно нужен его лучший нюхач. Можешь передать, что мой друг Гаррет платит щедро. – Морли ухмыльнулся, явно приглашая меня возразить.

Но я возражать не стал: будешь торговаться – наверняка прогадаешь.

Однажды Морли понадобится моя помощь, он прибежит ко мне, и вот тогда мы с ним сочтемся. Я ему все припомню, каждую монетку, потраченную по его милости. А потом еще добавлю от себя, чтобы впредь не выпендривался.

И предупреждать его об этом не нужно. Зачем лишать себя удовольствия? Неожиданный расчет всяко лучше уговоренного.

Рохля исчез.

– Он не задержится, – сказал Морли. – Релиансу вечно не хватает бабок, так что с ответом затяжки не будет. А ты не сглупил, завалившись сюда? Или человеколюбцы…

– За одним из твоих столиков, – перебил я, – сидит мой друг Маренго Северная Англия. Вот он, с этой шикарной красоткой, якобы племянницей. В лучшем случае попахивает кровосмешением. Он меня уже видел. И потом, я беспокоюсь за Белинду.

– Это и есть знаменитая Тама Монтецума?

– Она самая. Ты теперь вращаешься в высших сферах, тебе ли не знать ее?

– Не опускайся до сплетен, Гаррет. Роскошная женщина! И что она нашла в этом старом пердуне?

– Не знаю. Может, пойдем предложим свои услуги? Дескать, не желаете ли отказаться от вашей нынешней жизни, от богатства, от всеобщей зависти? По-твоему, она готова броситься на шею первому попавшемся молодому красавчику, хоть у него ни гроша за душою нет?

С этими словами я повернулся и направился к столику Маренго, оставив Дотса стоять с разинутым ртом.

Присел лицом к мисс Таме, но заговорил с Маренго:

– Белинду Контагью похитили, когда она вышла из дома Вейдера. Несколько человек погибли. Я знаю, кто это сделал и где их искать. Мне нужны добровольцы. Не желаете пойти в спасатели?

Маренго холодно посмотрел на меня, скосил глаза на племянницу, которая слушала внимательно и обеспокоенно, затем уставился на тени в дальнем углу. Не знаю, что он надеялся там разглядеть. И вообще, каким ветром его занесло к Морли Дотсу? Уж не с деловым ли визитом?

– Благодарю за то, что поставили меня в известность, мистер Гаррет, – промолвил он, наклонив голову. – Я искренне желал бы присоединиться к вам. Мисс Контагью – очаровательная юная дама. Однако, как видите, обстоятельства не позволяют. Пожалуйста, сообщите мне о том, как все закончится. Я надеюсь, ничего страшного не случится.

Кто бы сомневался? Я подмигнул «обстоятельству». Мисс Тама вознаградила меня легкой улыбкой, на единый миг тронувшей ее чувственные губы. Как ни удивительно, она, похоже, презирала своего дядюшку. Да и Маренго, если уж на то пошло, держался с племянницей непривычно холодно.

Нет, что бы о ней ни говорили, Тама Монтецума – далеко не обыкновенная подстилка для богатого старика.

Я встал и вернулся к Морли.

– Сдается мне, эта красотка – одна сплошная тайна.

– Гаррет, тебя хлебом не корми, дай за бабами поухлестывать. Когда ты наконец угомонишься? – Он посмотрел на попугая на моем плече. – Что ты с ним сделал? Он сам на себя не похож. Нарциссио расстроится, если…

– Я и пальцем его не тронул.

Спесивый племянник Морли занимал в моем списке претендентов на удушение почетное третье место, сразу за своим дядюшкой и Попкой-Дураком.

– Что же он тогда молчит? Пойми правильно, я вовсе не требую, чтоб он раскрыл клюв здесь и сейчас, но…

Еще бы Морли не опасаться! Уж он-то прекрасно знает, на что способна эта милая пташка!

– Говорить же он научился в твоем заведении? Должно быть, сомлел от радости, как знакомые места увидел. Если хочешь, я его растормошу.

– Гаррет!

– Кхе-кхе. Ну, малыш? Скажи что-нибудь дяде Морли.

Треклятая тварь и не подумала откликнуться на мою просьбу.

Вот так всегда: он непременно найдет способ меня разочаровать.

Морли успокоился и даже заулыбался. Не перестаю удивляться, какие у него ровные жемчужно-белые зубы. Их у него больше, чем у двух хищников, вместе взятых. Эх, жаль, что я и вправду не чревовещатель.

– Высшая справедливость существует, Морли. Пробьет и твой час.

– Может быть, Гаррет. Но явно не сегодня.

Он приосанился – и принялся строить глазки Таме Монтецуме. Шустрый же, бродяга!

– Тебя разве не ждут наверху?

– Не могу же я уйти, когда мой друг в беде! Подождут.

– Благородный ты наш.

Не Морли, с его-то увлеченностью женскими прелестями, было рассуждать о друзьях в беде. Он готов забыть обо всем, когда на горизонте возникает какая-нибудь Тама Монтецума, уж я-то его знаю.

Вернулся Рохля. Пока они с Морли перешептывались, я изучал завитки кружев на куртке Рохли. Он всегда остается самим собой, как бы Морли его ни наряжал. Надо признать, Дотс заботится о друзьях, а они платят ему за это собачьей преданностью и позволяют втягивать себя в самые безумные авантюры, вроде этой затеи с вегетарианским кабачком.

Внешность обманчива, истинную сущность любого из нас можно узнать только по тому, кто наши друзья.

Я не прислушивался, но несколько раз уловил имя Релианса. Мне уже доводилось слышать об этом крысюке, который сумел подняться над сородичами, внушить им страх и уважение. Этакий главарь банды с легким налетом светскости. Люди на него пока не злились – он не успел еще себя как следует проявить, – а сородичи уважали за то, что он не боялся общаться с другими существами. Крысюки уважали силу, в чем бы она ни проявлялась.

Морли поманил меня за собой и направился на кухню. Рохля пристроился за моей спиной. Я оглянулся. Нас провожали любопытными взглядами, в том числе и Маренго с племянницей.

Может, «Зов» имеет какое-то отношение к похищению Белинды? Конечно, возможно все, но вряд ли они решились бы на такое. Маренго Северная Англия ни к чему конфликт с Организацией…

53

Снаружи, у задней двери «Пальм», нас поджидали три крысюка. Одним из них был сам Релианс – крупнее обычного, шерсть тронута сединой (он ухитрился прожить на свете дольше, чем удавалось до сих пор его сородичам). И одет лучше всех крысюков, каких мне доводилось видеть; пышный наряд дополняли высокие черные пиратские сапоги и жуткая лиловая шляпа на макушке. Для крысюка он держался на редкость самоуверенно.

Спросите меня, так ему явно не хватало чего-нибудь этакого в тон красно-желтой рубахе и зеленым штанам. Мистер Большая Шишка замечательно смотрелся бы на его покатом плече.

Морли представил меня. Релианс извлек из кармана модные очки и осмотрел вашего покорного слугу с головы до ног. Дотс предложил мне изложить суть дела. Я не стал отнекиваться.

– Похитили Белинду, дочь Чодо Контагью. Это сделали отъявленные злодеи. – Уточнять имена я не стал: упомянешь Краска с Садлером, народ и перетрусит. – Мне нужно выследить их и освободить Белинду.

Релианс переглянулся со спутниками. В свете, падавшем из распахнутой двери, его глаза отливали алым.

– Оказать услугу Чодо Контагью почетно, – прошипел Релианс.

Мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова. Человеческая речь для крысюков – сущее мучение. Между собой они говорят совсем на другом наречии.

Впрочем, если практиковаться постоянно, даже крысюковым языком можно овладеть. У моего брата был дефект речи, которого я попросту не замечал – привык. А другие его не понимали и всякий раз переспрашивали. Правда, это было давно… Меня война пощадила, а моему брату повезло меньше…

– Согласен, – отозвался я.

Последствия дружбы с Чодо непредсказуемы, но у меня, например, все обошлось. Мало того, я перед ним в долгу. Хотя… как возвращать долг тому, кто волею судьбы превратился в растение? Вроде и живет, и не живет… Позаботиться о членах его семьи? А чем я сейчас, интересно, занимаюсь?

Релианс пристально поглядел на нас с Морли. В большинстве своем крысюки не слишком умны. Я бы поставил их между умной собакой и человеком-тугодумом. Но этот парень был для крысюка гением. Он ткнул лапой сначала в Морли, потом в меня.

– Я слыхал про вас. От Свина. Вам можно верить. – Теперь он говорил медленно, тщательно подбирая слова, чтобы мы понимали, о чем речь. Он знал, что никто из нас двоих сознательно не причинял вреда его народу. А Свин, которого он помянул, – нюхач, я его как-то нанимал. – Я помогу вам. И Чодо будет мне должен.

– Разумеется.

Он что, не хочет денег? Крысюки всегда падки до бабок и, перед тем как взяться за работу, обычно оговаривают, сколько им причитается; работу они могут запороть, но бабки с заказчика сдерут, до последней монетки. По сравнению с ними гномы – просто бессребреники.

Релианс впился в меня взглядом. С его точки зрения, я уж больно легко согласился, тем более от имени Чодо. Крысюки все подозрительные. С другой стороны, репутация Чодо была ему известна. Он знал, что Чодо всегда платит по долгам.

– Это Пулар Синдж, – сообщил он. (Или Пурал – я толком не разобрал. В речи крысюков «р» и «л» плохо различаются. Нет, все-таки, наверное, Пулар.) – Она молода, но очень талантлива.

Я посмотрел на спутников Релианса. Вот эта? Или вон та? В отличие от нас, людей, у крысючих женские… гм… признаки выражены неотчетливо. Сами крысюки, конечно, легко определяют, где самец, а где самка. Иначе крысюковый род давно бы пресекся.

Маленький крысюк шагнул вперед и что-то прошипел.

– Что ж, большое тебе спасибо, Релианс. Если ты говоришь, что она талантлива, значит так оно и есть.

Крысючиха робко подступила ко мне – она явно не привыкла иметь дело с людьми. Я подмигнул, затем, верный своей привычке, заломил бровь. В конце концов, она ведь тоже женщина.

– Как мне тебя называть? Пулар или Синдж?

У крысюков второе имя обозначало принадлежность к клану; так заблагорассудилось тому чародею, который сотворил их племя. И если невзначай обратиться к кому-нибудь из них не так, можно нажить себе неприятностей.

– Слышит она плоховато, – пояснил Релианс. – У каждого таланта есть оборот. И понимает по-человечески с трудом. Ее двоюродный брат Фенибро будет переводить.

Фенибро почесал мордочку:

– Ей больше нравится Синдж.

– Отлично.

Я обратил внимание, что Синдж следит за нашими лицами; наверное, читает по губам. С людьми, естественно, так проще.

Время поджимало.

– Ты с нами пойдешь? – спросил я Релианса.

Вопрос был задан только из соображений приличия. И с этими двумя я наверняка намаюсь, но главный крысюк может оскорбиться, что его не пригласили.

– Думаю, не стоит. Я слишком старый и хожу медленно.

– Я с тобой, Гаррет, – неожиданно заявил Морли. – Иди сюда, Рохля.

– Ты? Помнится, ты не собирался марать руки.

– Этих двоих будет маловато. – (Всем известно, что крысюки разбегаются при первых признаках опасности.) – И потом, ты слишком много думаешь. Тебя двадцать раз пришить успеют, пока ты мыслишь. А мне ты нужен живой. Где еще я найду такой замечательный отрицательный пример, ходячий вдобавок?

Может, он и правду говорит. А может, я должен ему энную сумму, о которой благополучно забыл. Ну не верю я в бескорыстие Морли Дотса!

– Тогда поспешим. Они с каждой минутой все дальше.

Морли прошептал что-то Рохле. Тот кивнул и скрылся за дверью. Морли уставил палец в небо, на луну, и заявил:

– Я готов.

– Спасибо за помощь, – сказал я Релиансу. – Синдж, Фенибро, готовы? – И припустил с места в карьер.

Морли побежал следом, крысюки тоже. Надо сказать, они бежали быстро, но довольно неуклюже. Вообще-то, когда спешат, они скачут на всех четырех конечностях, как гориллы. Напугайте какого-нибудь крысюка – сами увидите.

Попка-Дурак по-прежнему хранил молчание. Хвала небесам! От забытья он очнулся на единый миг, испустил сдавленный, озадаченный вопль и снова затих. Будь на это время, я бы, пожалуй, начал волноваться за Покойника.