Читать книгу: «Навсе…где?», страница 3

– Но, папа…

Вернувшись, отец взял мои руки в свои.

– Все будет в порядке, Никси, поверь мне:

Затем он ободряюще улыбнулся мне и вскочил в подъехавший лифт, двери которого закрылись прежде, чем я успела что-либо ответить.

Но даже успей я что-нибудь сказать, разве это что-то бы изменило? Ничто не могло заставить моего отца отступить от своих планов. Много раз я пыталась использовать все возможные аргументы – и все безрезультатно. В последний раз это было, когда в его руки попала очередная карта, датированная 1868 годом. Я посмотрела вслед поднимающейся вверх кабине лифта, и мне стало трудно дышать. Где-то там, несколькими этажами выше, находилась карта, которая для меня была подобна дамоклову мечу.

Охранник снова с шелестом развернул газету. Перед моими глазами мелькнули фото и заголовок на первой полосе – «Осторожно, тигры!». Огромные полосатые кошки на фото показались мне знакомыми. Усыпленные, они лежали в кузове полицейского фургона. Кашмир, поймав мой взгляд, подмигнул мне. Затем с уверенным видом, которого мне никогда не удавалось добиться, он подошел к висевшему на стене огромному панно и стал внимательно его изучать.

Я принялась грызть ноготь большого пальца и сразу почувствовала на губах вкус лака. Что же происходило там, наверху? Начался ли аукцион? Проявляли ли интерес к карте другие участники, и если да, то насколько большой? Вынув мобильный телефон, я нажала кнопку и взглянула на засветившийся экран. Прошло всего восемь минут. Чтобы хоть чем-нибудь занять себя, я начала чистить электронную почту от сообщений, нападавших в ящик за то время, пока мы были в Нью-Йорке в предыдущий раз, но это нисколько не помогло мне успокоиться. Тогда я сунула сотовый обратно в карман и стала наблюдать за охранником, который отложил газету и, нахмурившись, с неприязнью сверлил взглядом Кашмира. В любую эпоху Каш вызывал подозрение у тех, кому надлежало следить за порядком.

Кашмир, продолжая рассматривать панно с расстояния всего в три дюйма, прошел вдоль него от начала до конца, а затем двинулся обратно. Наконец он отошел от стены на несколько шагов и громко прочитал надпись на табличке в правом нижнем углу:

– «Настенное панно номер восемьсот девяносто шесть». – Голос его разнесся эхом по всему вестибюлю. Кашмир насмешливо произнес: – Надо же, какое интересное название. Впрочем, сюда больше подошел бы номер пятьсот тридцать два. А вы что скажете, амира? А цвет, цвет, вы только посмотрите… Какая вульгарность… И вообще такое впечатление, что краска даже не успела высохнуть…

Охранник шумно вздохнул.

После часа ожидания, в течение которого я проверяла время на экране мобильного телефона в среднем раз в семь минут, терпение мое иссякло. Подойдя к Кашмиру, я взяла его под руку и повела к массивным дверям из стекла и бронзы – туда, где находился выход из здания.

– Мне нужен воздух, – объяснила я.

– Подождите минутку, амира! – воскликнул Кашмир и, высвободив руку, рысцой подбежал к охраннику и наклонился над его столом. – К сожалению, моя спутница вовсе не ценительница искусства, – обратился он к изумленному секьюрити.

Затем Кашмир снова приблизился ко мне и, приоткрыв двери, помог выйти на улицу.

– Я и не знала, что ты сам такой знаток, – заметила я, оказавшись на тротуаре.

Кашмир со смехом нахлобучил мне на глаза капюшон моей куртки.

– Во всяком случае, красть предметы искусства мне до сих пор не приходилось. Но всегда следует быть к этому готовым – мало ли какой может подвернуться случай. Я что, вас смутил?

– Да. И ты прекрасно знаешь об этом.

– Да ладно вам. Я просто дурачился. Кстати, в квартале отсюда я видел симпатичное кафе.

– У меня нет американских долларов.

– И что?

– Нет, Кашмир. Всю прошедшую неделю за нами то и дело кто-нибудь гонялся. С меня хватит. Ты видел фото на первой полосе газеты?

– Само собой. – Он вытащил из-за пояса сложенный номер «Дейли ньюс» и раскрыл его на второй странице. – Фото неплохое, но заголовки у них просто ужасные.

– Это что, тот самый экземпляр, который…

– Да.

– Кашмир!

– Газеты – как зонтики. Когда один человек оставляет где-нибудь свежий номер газеты, всегда найдется тот, кто его возьмет. К тому же этот тип, когда читал, шевелил губами, а это отвратительно. И потом, я знал, что вы захотите прочитать по крайней мере одну статью.

Я схватила газету, опасаясь, что охранник увидит ее через стеклянную дверь и бросится следом за нами, и запихнула за пазуху. Затем снова достала и жадно впилась глазами в строчки. Оказалось, что тигров, живых и невредимых, передали ветеринарному врачу городского зоопарка.

– Спасибо, – улыбнулась я и, сложив газету, убрала ее в свою сумку.

– Не за что, амира.

Неожиданно я сообразила, что Кашмир украл газету вовсе не ради того, чтобы разозлить охранника, а чтобы развлечь меня. Развлечь и успокоить.

– Спасибо, – повторила я на этот раз с куда большим чувством.

Кашмир небрежно пожал плечами:

– Не за что. Кстати, на днях вы собирались мне что-то рассказать. – Он осторожно откинул капюшон куртки с моей головы. – Ну же, амира. Похоже, в Гонолулу находится нечто такое, что очень нужно капитану. Что же это?

Закусив губу, я оглянулась на здание аукционного дома «Кристис», а затем посмотрела на тротуар у себя под ногами. Частички слюды в асфальте ярко искрились под лучами солнца.

– Моя мать. Она умерла там, в Гонолулу, в 1868 году, в тот самый день, когда я появилась на свет.

Глава 4

Я НЕ МОГЛА ЗАСТАВИТЬ СЕБЯ ПОСМОТРЕТЬ В ЛИЦО КАШМИРУ, боясь увидеть в его глазах жалость. Поэтому прислонилась спиной к стене и, скрестив руки на груди, устремила взгляд на спешащую мимо толпу.

– Слэйт попал на Гавайи с помощью старой карты Августа Митчелла 1866 года. Это была карта Сандвичевых островов. Отец до сих пор хранит ее в сундуке, который стоит у него под койкой.

– Я не знал, что в ваших жилах течет и гавайская кровь.

Я покачала головой:

– Скорее китайская. На гавайских плантациях сахарного тростника работало множество мигрантов. Слэйт познакомился с моей матерью в опиумной курильне.

– Вот как.

– Ты все не так понял! Моя мать, Лин, не была курильщицей опиума. Она там просто работала. К трубкам с зельем она никогда даже не прикасалась. И именно мать отучила отца от курения опиума. Хотела бы я знать, как она это сделала. – Я слабо улыбнулась. – Попробую спросить ее об этом, если у меня появится возможность.

– Так вот зачем ему понадобилась птица…

– Птица действительно обладает способностью исцелять, но моя мать умерла от инфекции. Пенициллин помог бы ей не хуже магии.

Брови Кашмира медленно поползли вверх.

– Тогда почему он не достал для нее лекарство? – спросил он.

– Слэйт находился в море, когда она заболела. Он даже не знал о ее беременности. – Я вздохнула, подумав, что надо уговорить Ротгута рассказать всю историю до конца. Слэйт отказывался это сделать. – Ему нужны были деньги, чтобы они с матерью могли пожениться и зажить счастливо. У отца имелась карта Гонконга 1850 года и еще одна карта Гонолулу – 1869 года. Чтобы заработать денег, он в начале 1868 года отплыл в Китай, надеясь продать там партию опиума. Когда вернулся в 1869 году, я уже родилась, а моей матери… уже не было в живых.

– Значит, он ищет карту 1868 года, чтобы спасти вашу маму. – Кашмир охватил ладонью подбородок и устремил взгляд куда-то вдаль. – Но действительно ли ему по силам изменять прошлое?

– Мы делаем это всякий раз во время Навигации, – напомнила я. – Подумай о часах, которые ты украл. Или о тиграх.

– Карманные часы – это все-таки не человек, амира, – возразил Кашмир и пристально посмотрел на меня. – Если у вашего отца получится то, что он задумал, то как это повлияет на ход истории за период с 1868 года по 2016-й?

– Я не в курсе, Кашмир, в этом-то и проблема! Некоторые люди считают, что возникнут два разных варианта действительности или что это уже произошло, просто я об этом не знаю. Другие думают, что, если изменить прошлое, это просто-напросто…

Не в силах продолжить, я молча широко развела руки, и мы с Кашмиром какое-то время смотрели на пустоту между ними.

– Какие другие? – поинтересовался после паузы Кашмир. – Другие Навигаторы?

– Нет, ученые. Я никогда не встречала других Навигаторов, кроме Слэйта, и он ничего не говорил мне об их существовании.

Кашмир прислонился спиной к стене дома, и мы принялись смотреть на медленно ползущий поток желтых такси. Наконец он покачал головой:

– Нет, он этого не сделает. Возможно, он мечтает снова увидеть ее, но не станет так рисковать.

– Ты его не знаешь, – возразила я, с трудом выдавив улыбку. – Это не первая карта, с помощью которой отец пытается проделать подобное.

Кашмир уставился на меня. Я еще никогда не видела на его лице такого изумления:

– Когда это было?

– Большей частью такое случалось, когда я была помладше. – Я пожала плечами, стараясь скрыть подступающий страх, от которого мне вдруг стало трудно дышать. – Большинство карт, которые ему удавалось раздобыть, ни на что не годились. Одна из них даже была сделана с помощью ксерокса. Последняя попытка случилась около трех лет назад. Примерно за полгода до того, как на борту появился ты. Это была карта издательства «Ашер и Адамс». Отец купил ее у какого-то коллекционера на Таити. Помню, он был страшно возбужден. Я пыталась спросить у него, что будет со мной, если карта сработает, но он твердил только, что я должна ему доверять. Я старалась, но…

Как мне описать страхи и сомнения, терзавшие меня в то время? Я не могла это сделать. Воспоминания были обрывочными – наверное, нечто подобное испытывает человек, смытый с палубы волной во время сильного шторма и чудом спасшийся. У меня просто не находилось нужных слов.

К счастью, в тот раз карта не сработала. После этого в душе Слэйта поселилось отчаяние. Несколько месяцев он пребывал в депрессии. В течение всего этого времени мы бесцельно скитались по Тихому океану, кишащему китами и большими белыми акулами. Отец ни с кем не общался. Я оставляла подносы с едой у двери капитанской каюты, но он, как правило, к ним даже не прикасался. Наконец, однажды он вышел на палубу – бледный, исхудавший, с темными кругами под глазами. В камбузе он поглотил много еды, затем подошел к борту, перегнулся через ограждение, и его вывернуло наизнанку. После этого Слэйт уснул на свернутом канате. На следующий день, проснувшись, он снова встал к штурвалу. С тех пор отец не сказал ни слова по поводу того, что с ним тогда произошло.

Я была этому очень рада. Страшно смотреть, как сильный человек стоит на краю пропасти. В такой момент он может, падая вниз, утащить с собой любого, кто окажется рядом. Мне не хотелось, чтобы нечто подобное случилось со мной.

За три года, которые прошли с тех пор, я убедила себя в том, что пригодных для Навигации карт, относящихся к интересующей отца эпохе, на свете больше не осталось, что я нахожусь в полной безопасности, а капитан наконец оставил прошлое там, где ему и положено находиться – позади. Но, как выяснилось, я ошибалась.

– Но что? – услышала я вопрос Кашмира и словно очнулась. Я стояла рядом с ним на нью-йоркской улице, закусив губу с такой силой, что во рту у меня появился металлический привкус крови.

– Но отец понятия не имеет, что может случиться со мной. И мне кажется, ему на это наплевать.

– Амира…

В глазах и в голосе Кашмира я уловила такую смесь сочувствия и отвращения, что едва смогла это вынести. Поэтому при виде вышедшего из аукционного дома отца я почти обрадовалась. Он направился к нам. Кашмир, ухватив меня за локоть, прошипел мне на ухо:

– Зачем вы ему помогаете?

Отец на ходу размахивал кейсом и широко улыбался. Такое с ним случалось очень редко.

– Как я могу отказать ему, Кашмир? – пробормотала я. – Ведь моя мать умерла из-за меня.

Слэйт подошел к нам. На его щеках его горел румянец. В этот момент я словно увидела его глазами матери, полюбившей его с первого взгляда – что ж, пожалуй, ее можно понять. Слэйт был хорош – как бывают хороши, с точки зрения туристов, руины какого-нибудь древнего города.

– У тебя счастливый вид, – произнесла я.

– Да, Никси, да, я действительно счастлив! Так оно и есть. Я никогда не бываю разочарован, попадая в Нью-Йорк. Люблю этот город!

Слэйт развел руки в стороны, чем привлек к себе внимание некоторых прохожих. Кашмир напряженно смотрел на него.

– Я тоже рада, – сказала я и взглянула на чемоданчик. – Ну что, она там?

– О нет, нет, нет. Ее упакуют в специальный футляр и доставят прямо на корабль. Простите меня, – обратился Слэйт к проходящей мимо женщине. Прежде чем она успела возразить, он взял ее двумя пальцами за запястье, поднял ее руку на уровень своих глаз и тут же отпустил. Бросив на Слэйта негодующий взгляд, прохожая поспешила дальше.

– Благодарю вас! – бросил он ей вслед. – Итак, сейчас четыре часа.

Поставив кейс на тротуар, Слэйт порывисто обнял нас с Кашмиром за плечи.

– Я просто сгораю от нетерпения! – воскликнул он.

Я слегка подвинула кейс ногой.

– Значит, в нем ничего нет? Ты потратил все, что у тебя было?

– Никси, – с ноткой разочарования в голосе отозвался отец и, подхватив кейс, поставил его на крышку стоящего рядом мусорного бака. – Никси, Никси, Никси! Неужели ты думаешь, что я совсем не умею экономить?

Щелкнув застежками, он откинул крышку кейса и продемонстрировал нам с Кашмиром толстые пачки двадцатидолларовых купюр.

– Видите? Твоя мама, Никси, научила меня торговаться!

Видимо, Слэйт в самом деле пребывал в состоянии эйфории, раз упомянул о матери. Глаза его горели лихорадочным огнем. Интересно, надолго ли его хватит?

– Господи, отец, – прошептала я, видя любопытные взгляды прохожих, – хочешь, чтобы тебя ограбили?

– Хочу! – рассмеялся капитан и указал на Кашмира. – Пусть это сделает он.

Выхватив из кейса пачку банкнот, Слэйт движением пальцев превратил ее в веер.

– Вот, смотрите. Видите? Это вам, вам. – Он, не считая, стал пихать двадцатидолларовые бумажки нам в руки. – А что останется, отдайте Би и Ротгуту.

В руках у меня оказалось около пятисот долларов.

– Значит, мы получили временное увольнение на берег?

Слэйт, который в это время пытался снять с себя галстук, удивленно взглянул на меня:

– Увольнение на берег? Зачем?

– Чтобы потратить это, – пояснила я и улыбнулась Кашмиру. – В выходные в городе открывается выставка, посвященная Книге мертвых. А завтра вечером состоится семинар о дохристианских культурах, существовавших на территории Армении…

– О Никси, пожалуйста, только не это. – Капитан наконец стянул с себя галстук и швырнул его в кейс. – Для этого у нас нет времени. Мы выходим в море завтра утром.

– Ладно, могу я хотя бы заглянуть в книжный магазин?

– Мы еще должны принять на борт припасы, которые нам доставят. Но если по дороге в порт ты зайдешь в какую-нибудь букинистическую лавку, я не стану возражать.

Хрустя зажатыми в пальцах банкнотами, я сердито посмотрела на Слэйта. Меня всегда раздражало то, что я не могла располагать своим временем.

– Ладно, забудь, – сказала я и бросила бесполезные купюры к себе в сумку. Газета, которую дал мне Каш, имела для меня гораздо большую ценность, чем они. – Пошли на корабль.

Эйфорический блеск в глазах отца потускнел, но лишь на несколько секунд.

– Хочешь быть в курсе всего происходящего? Вот что значит моя дочь! – Слэйт, крепко обняв меня, приподнял от земли.

– Папа! – недовольно воскликнула я, но тоже обняла его как можно крепче.

Опустив меня на тротуар, капитан несколько секунд пристально смотрел мне в глаза, а затем метнулся к продавцу каштанов, стоявшему неподалеку со своей тележкой. Купив полдюжины бумажных пакетиков с лакомством, Слэйт опрокинул один себе в рот, а другие, энергично жуя, распихал по карманам.

Аукционный дом «Кристис» прислал карту с курьером, который прибыл в порт на автомобиле. Когда вечером к пристани подкатил длинный «Линкольн», Слэйт, несколько часов в нетерпении бродивший по палубе, словно лев по клетке, уже успел успокоиться. Би подписала квитанцию о доставке и вместе с Кашмиром отнесла футляр с картой к капитанской каюте. Слэйт, стоя на палубе, наблюдал за происходящим – двигались только его глаза. Лишь после того, как Би и Кашмир поставили футляр на палубу рядом с дверью, он подошел к каюте, взял футляр, занес его внутрь и закрыл за собой дверь. Когда она захлопнулась, на моем лице против воли появилась болезненная гримаса. Би тихонько откашлялась и приблизилась ко мне. Наклонившись вперед, я оперлась локтями на ограждение, тянувшееся вдоль борта. Мы с Би вместе стали смотреть, как лучи заходящего солнца окрашивают в розовато-оранжевый цвет небоскребы Манхэттена.

– Красивый вид, – сказала Би, вернее, просипела – на ее горле был хорошо виден страшный шрам, петлей опоясывающий шею.

– Да, – кивнула я.

Залитый светом город на берегу действительно прекрасен – как и погружающийся в темноту океан.

– Мне бы хотелось провести здесь больше времени, – призналась я.

– Нам тоже, – откликнулась Би. – Айен нравятся огни города, а мне – бык.

– Какой бык? Медный? На Уолл-стрит?

– Да. Он напоминает мне быка из моей песни, хотя и пасется совсем на другой лужайке. – Я засмеялась, а Би потрогала висевший на ее поясе колокольчик. – Иногда я скучаю по своему стаду.

– А Айен?

Би улыбнулась, и шрамы на ее щеках зашевелились и изогнулись.

– Ей очень не хватает танцев. Она говорит, сегодня в клубе «Красный крюк» где-то в Бруклине будет какая-то вечеринка с домашней музыкой. Что это за музыка такая – домашняя? Она пыталась мне объяснить, но я так и не поняла.

Би покачала головой и подмигнула. Я, не удержавшись, улыбнулась в ответ. Би была из племени наас, живущего в Северной и Восточной Африке. Племя считало коров и быков своими родственниками – и одновременно валютой. Когда-то Айен была женой Би. Ее убили много лет назад, еще до того, как Би появилась на борту нашего корабля. Согласно верованиям племени наас, Айен оставалась где-то рядом с Би. Иногда она позволяла себе небольшие шалости из тех, которые порой устраивают привидения. Например, могла заставить Би уронить что-нибудь на пол в кают-компании во время завтрака или споткнуться о лежавший на палубе свернутый канат. Или сообщить ей о готовящейся вечеринке.

– Признайся, если бы мы не отправлялись в плавание завтра утром, ты бы сводила ее в этот самый «Красный крюк»?

– Ну да. Хуже всего то, что она об этом прекрасно знает.

– Понимаю. На корабле танцы случаются нечасто.

Я посмотрела на дверь капитанской каюты:

– Скажи, Би, ты бы хотела вернуться обратно?

– Обратно? Куда?

– В Судан. В те времена, когда Айен еще была жива.

– Странная мысль. Мы ведь там уже были. – Би погладила рубец у себя на шее. – Твой отец сам не знает, что делает. Хочешь, я ее сожгу?

– О чем ты?

– О карте. Надо было сделать это в прошлый раз, да только я слишком поздно спохватилась. – Би с досадой дернула головой, словно у нее над ухом прожужжала муха. – Хотя, если честно, это была идея Айен. Но я бы с удовольствием проделала такую штуку.

– Сжечь карту? – Странно, что мне самой подобная мысль ни разу не пришла в голову. Сжечь карту было бы совсем не трудно. Однако я тут же больно прикусила себе губу от стыда. Однажды я уже лишила отца карты. – Нет. Нет, спасибо, не надо. Я… Я уверена, что карта не сработает, – солгала я. – Ни одна из них не сработала.

– Что ж, ладно, как скажешь. Просто мне показалось, что ты обеспокоена.

Видимо, какое-то время Би ждала от меня ответа. Потом, поняв, что его не будет, положила руку мне на плечо и через секунду убрала ее.

– Я собираюсь заняться сортировкой припасов, – произнесла она. – Пойдем, поможешь мне.

Би всегда говорила, что лучшее лекарство от переживаний – тяжелая физическая работа. Я спустилась следом за ней в трюм, где все еще пахло тиграми, хотя на месте клеток стояла гора разнокалиберных картонных коробок. Растворимый кофе – мой отец жить не мог без этой дряни. Целый поддон туалетной бумаги. Лекарства и дезинфицирующие средства – аспирин, йод, антибиотики. Зубные щетки с бамбуковыми ручками, зубная паста со фтором, обеспечивающая отбеливающий эффект.

Вскрывая коробки, мы принялись перегружать их содержимое в деревянные корабельные сундуки. Затем передвинули пустую тару к борту и отмыли и отскоблили в трюме пол так, что тиковые доски заблестели. Когда Би принялась полировать их пчелиным воском, на пол упала откуда-то коробка витаминов. Би тихонько выругалась, попеняв за это Айен. В трюме к тому моменту стоял легкий запах меда. Когда мы наконец полностью закончили сортировать груз, я почувствовала себя лучше. И ощутила сильный голод.

– Наверное, скоро обед, – сказала я, с трудом выпрямляясь и держась за поясницу. Через открытый люк в трюм проникал розовый свет заката.

– Возможно, время обеда уже прошло, – заметила Би. – Летом здесь темнеет довольно поздно.

– Что же ты молчала! – возмутилась я и, не дожидаясь ответа, бросилась к трапу и стала торопливо подниматься по ступенькам на палубу. Би последовала за мной.

Пока мы работали в трюме, Каш и Ротгут подготовили все необходимое для торжества. На палубе был накрыт стол, а на нем расставлены едва ли не все деликатесы, которые мог предложить Нью-Йорк: цыплята с рисом в остром соусе, свинина с клецками в пенопластовых формочках, картонная коробка с надписью «Пицца ди Фара», сандвичи с бастурмой толщиной с хороший словарь, сочный чизкейк, украшенный темно-красными глянцевыми ягодами клубники.

Кашмир широко раскинул руки и с улыбкой произнес:

– С днем рождения! Точнее, за тот день, когда вы были похищены.

– Хорошо, что мы тебя украли, – добавил Ротгут и приветственным жестом поднял зажатую в костлявом кулаке банку светлого бруклинского пива.

Оглядевшись, я поняла, что на палубе нас только четверо, и обиженно вздернула подбородок. Кашмир похлопал ладонью по сиденью стула, стоявшего рядом с ним и повернутого спинкой к двери капитанской каюты. Мы принялись за праздничный обед, поглядывая на огни Манхэттена, отражавшиеся в воде. Отец, наверное, перебиравший в каюте карты, так к нам и не вышел.