Читать книгу: «Винтер 39. Нулевые»

© Игорь Олегович Белошевский, 2025

ISBN 978-5-4490-8415-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. ЛЮБОПЫТСТВО

Несмотря на свои клятвенные обещания, данные ещё вчера матери, не возвращаться домой больше по темноте, и обходить за километр местное кладбище, я хотел было уже съехать вниз с горки на своих алюминиевых санках, но остановился. Перед моим взором открылся вид, что только и может показаться ребенку из-под картонного козырька шапки «буденовки», связанной по бесплатному приложению к журналу «Работница» за тысяча девятьсот девяносто пятый год.

Внизу дороги, по которой я собирался съехать, светили припаркованные в ряд автомобили. Машины стояли в полной темноте, скрытые за завесой ночи, но их фары, как глаза мифических существ, пронзали тьму, вырывая размытые куски реальности из объятий мрака. В этом дрожащем, неустойчивом свете фар, фигуры людей выглядели тенями, специально вышедшими из-под земли для совершения какого-то ритуального обряда. Словно персонажи старого готического романа они перетаптывались на морозе с ноги не ногу в ожидании события, что вот-вот должно было произойти.

Любопытство взяло верх надо мной, и вместо того, чтобы съехать на санках с горки и уйти домой, я осторожно спустился с другой стороны склона и подошёл ближе к припаркованным машинам. Звук тарахтящих дизельных двигателей здесь слышался ещё более отчётливее, он перемешивался с молитвой, которую поставленным церковным баритоном читал кто-то из собравшихся. Я протиснулся сквозь спины людей, и на белом снегу передо мной открылась мрачная картина: несколько чернеющих ям, рядом с которыми стояли деревянные гробы, обитые красным сукном.

Размахивая дымящимся кадилом на длинных цепях, фигура священника, в широких одеяниях, вынырнула в свет автомобильных фар, и затем, снова растворилась в темноте, обдав собравшихся у гробов людей сладким дымом. После того, как в воздухе распространился запах ладана, двое мужчин в рабочих телогрейках стали заколачивать гвоздями крышки гробов, а затем на веревках опускать их в ямы.

Благодаря все той же темноте, на моё случайное присутствие на этой траурной церемонии никто не обращал никакого внимания. Собственно, зимний вечер, больше напоминавший ночь, прятал не только меня, а скрывал он ещё и многих других участников этих похорон, рассмотреть которых стало возможным лишь, когда они один за одним стали подходить к вырытым могилам, и добавлять в мерную симфонию вечера, ещё один звук – стук мерзлого грунта, разбивающегося о деревянные крышки гробов.

В основном это были крепкие мужчины средних лет, одетые в дорогие дубленки и кожаные куртки с поднятыми меховыми воротниками. Иногда поблескивая на свету своими золотыми перстнями, они бросали по три горсти земли в могилы, и по очереди снова уходили в темноту. Когда все провожающие иссякли, чей-то хриплый голос неподалеку от меня произнес:

– Ну, что, помянем, парни, – сказал голос, и затем, будто по волшебству, озарившись неярким желтым светом, в темноте открылся багажник одной из машин.

От могил, на свет багажника, стали стягиваться люди, словно мотыльки на электрическую лампочку, и после того, как все горячительные напитки были разлиты по пластиковым стаканам, чей-то голос произнёс:

– Ну, давайте, мужики, помянем.

Я подошёл ближе к вырытым могилам и зачем-то посмотрел в одну из ям.

– Не мешайся, – одернул меня непонятно откуда взявшийся рабочий-землекоп.

Он отодвинул меня рукой в сторону и принялся лопатой бросать мерзлый грунт в могилу.

Таща за собой на верёвке алюминиевые санки, я направился к месту поминок и, подойдя ближе к машине с открытым багажником, услышал:

– А я Сахиба ещё по спорту помню, – говорил чей-то голос. – Вместе тренировались с ним одно время, на «Резервах» (прим. местный стадион «Трудовые Резервы»), там и познакомились. Сахиб тогда только из Литвы приехал и хотел делами заняться, искал, под кого встать можно, а потом решил, что настоящего лидера то у нас в городе и нет, ну и попытался сам крутить, так на нас с Крюком и Фролом напоролся.

– Да, было время, – подтвердил другой голос. – Чуть не грохнули тогда мы его, а потом сдружились. Разумный был человек, сразу сообразил, как ему выгоднее жить, и схему с машинами предложил дельную.

– Да, было время, – сказал ещё кто-то из собравшихся, – Помню, на ту стрелку Габар прямо с бабой своей приехал – молодые, всё до балды. Тогда со стволами ещё в городе никто не работал, и брали с собой на разборки аж по двадцать человек, а нас четверо только приехало. Ствол у Габара. Он куртку расстегнул, руку на «Макар» – восемь патронов в обойме, один в стволе, палец на спусковом крючке. Демонстративно железкой щёлкнул – и всё, вопрос решён. Так что будь ты хоть кто, хоть борец, хоть боксёр – не важно, как не окрашивайся, ничего не поможет. Я так это ещё после первого срока понял. Взял ствол и гоняй хоть кого, хоть борцов, хоть боксёров. Вопрос раньше был только, где ствол взять.

– А сейчас этого добра навалом, – сказал другой бандит. – Кишка только у молодёжи тонка. Банки накачают и думают, что могут что-то, а на деле – фуфло одно. Хочешь машину дорогую, квартиру, в центре жить – надо и своей жизнью круто тогда рисковать. Тут по-другому никак.

В воздухе повисла пауза, а затем кто-то из бандитов опять вступил в разговор:

– Жалко все же пацанов, – сказал он.

Возможно, таинственный голос поведал бы что-то ещё, но кладбищенскую тишину словно нож разрезал детский крик:

– В сторону! Расступись! – кричал звонкий голос мальчика.

В свете автомобильных фар прямо на дороге появился силуэт моего школьного друга Коли Азарнова, который нёсся на большой скорости с горки, сидя верхом на санках.

– Берегись! Зашибу! – орал мальчик, пытаясь совладать с управлением своих салазок.

Бандиты бросились от автомобиля врассыпную, а Коля на санках пулей поролетел сквозь толпу, и поехал дальше вниз по кладбищенской дороге.

– «А говорил, что домой пошёл…» – обиженно подумал я, и в ту же секунду на своей спине почувствовал чью-то огромную руку.

Кто-то, сомкнув пальцы в кулак, схватил меня сзади за воротник пальто и резко оторвал от земли. Я повис в воздухе, будто пиджак на вешалке. Этот таинственный «кто-то» повращал меня в разные стороны, желая получше рассмотреть в свете автомобильных фар. От охватившего меня чувства беспомощности я разжал свои детские ручонки, и мои алюминиевые санки воткнулись в снег острыми полозьями.

2. МЕДВЕДЬ И МЫ

Колю Азарнова, непосредственного участника всех событий, изложенных как выше, так и ниже в этой истории, я буду называть по его школьному прозвищу – Медведь. Так будет проще и для повествования, и для меня лично.

Школьное прозвище Медведь очень ёмко и точно характеризовало своего обладателя, за исключением одного небольшого, но весьма существенного нюанса. В дикой природе медведь – это свирепое и опасное животное, а Коля Азарнов, напротив, всегда производил на окружающих совсем обратное впечатление. Одного взгляда на широкое, вечно улыбающееся лицо Николая всегда было достаточно, чтобы разгадать все его намерения и замыслы на месяц вперёд, а может быть, и дальше. Прозвище Медведь Коля получил скорее из-за своего богатырского телосложения, нежели характера. Внушительные физические параметры мальчика делали его немного неуклюжим и всегда выделяли на фоне остальной, неспелой грозди других моих одноклассников. Так что, если посмотреть на нашу общую фотографию класса, на которой, окружив учителя, в три ряда стоят ученики, её смело можно было бы подписать: «Медведь и мы».

Если природа что-то даёт человеку, то что-то она и отбирает. Так было и с Медведем, который к третьему классу нашей посёлковой школы уже два раза умудрился остаться на второй год. Этого общеизвестного факта своей биографии Коля очень стыдился и при любом возможном случае всегда пытался скрыть его от окружающих. Таков был Медведь.

Сблизились мы с Колей как-то сразу, в один из ничем не примечательных учебных дней, когда наш классный руководитель – Зоя Семёновна Трубецкая – сидела за своим учительским столом и оглашала оценки за недавно прошедшую контрольную работу по математике:

– Винтер – пять, молодец, – произнесла Зоя Семёновна и затем, немного погодя, добавила: – Впрочем, как обычно Егор. Молодец. Так держать.

Зоя Семёновна положила в сторону тетрадный листок с моей контрольной работой и затем взяла в свои руки следующий экземпляр.

– Килин, – протяжно произнесла учительница, разглядывая лист с контрольной. – Вижу, что-то решал, точнее, пытался решать в этот раз… Ладно, Артём, поставлю тебе тройку, так сказать, для разнообразия, авансом, так сказать.

После этих слов педагога довольный Артём Килин, которого далее я буду называть тоже, как и первого своего друга, по его школьному прозвищу – Киля, поднял руки к потолку и принялся ликовать, подобно футболисту, забившему гол в ворота соперника.

В отличие от меня и Медведя, Киля не был ребёнком голодной судьбы. Папа мальчика ходил в море стармехом на каком-то рыболовецком судне, а его мама работала крупной чиновницей в местной администрации. В благополучной семье Кили всегда и всего настолько хватало, что мальчик ещё в средних классах школы стал постояльцем детской комнаты совсем не детской милиции. О необъяснимых причинах такого Килиного поведения можно было только догадываться, но одно было ясно: в характере мальчика жило что-то такое, что никогда не давало покоя ни ему, ни нашему местному участковому милиционеру – Фёдору Матвеевичу Пыткину.

Зоя Семёновна взяла в свои руки очередную контрольную работу и произнесла:

– Азарнов! – громко сказала Зоя Семёновна.

Ученик Медведь, которому принадлежал данный математический труд, сразу встрепенулся, как будто к его стулу вдруг подали разряд электричества. Зоя Семёновна, от листка с контрольной, недовольно перевела свой взгляд на нерадивого ученика и произнесла:

– Ну, тут у нас твёрдая двойка, – сказала Зоя Семёновна.

Медведь молча встал из-за парты и виновато воткнул взгляд в крашеный пол школьного класса, а учительница продолжила:

– Третья двойка, Коля, третья. Как тебе только не стыдно… Маму твою жалко, Азарнов, всё ходит она к нам в школу, между прочим, на педсоветах всё просит, чтобы перевели мы тебя, лоботряса, в следующий класс, а ты… Эх ты… Что же мне с тобой делать?

Медведь виновато пожал своими громадными плечами и продолжил рассматривать крашеный пол класса. В воздухе повисла пауза. Зоя Семёновна на минуту ушла в себя, а затем вдруг произнесла:

– А давай мы к тебе Винтера пересадим, – неожиданно сказала Зоя Семёновна. – Он у нас отличник, пусть и поможет товарищу.

По хитроумному плану Зои Семёновны моя пересадка к отстающему сразу по всем предметам ученику должна была каким-то положительным образом сказаться на его успеваемости, но, забегая вперёд, отмечу, что время показало совсем обратные результаты.

С Медведем мы сдружились моментально и уже на том же уроке вместе были выставлены из класса в коридор, где, по другому замыслу педагога Зои Семёновны, должны были быть схвачены завучем Зарецкой, дежурившей в тот день по школе. Причиной нашего выдворения из класса стал смех над учеником Килей, который забавно иллюстрировал своим вольным сурдопереводом Зою Семёновну, отчаянно пытавшуюся объяснить классу новую тему урока.

Оказавшись в коридоре, я и Медведь уселись на подоконник и стали ждать окончания урока. Просидев в тишине какое-то время, Медведь достал из своего кармана продолговатую лазерную указку, похожую на никелированную пулю, и направил её в тёмный угол лестничного пролёта. В стену ударил яркий красный огонёк, напоминающий светящуюся точку снайперского прицела.

– Видел такую у кого? – похвастался Медведь и протянул мне в руки это чудо заграничной техники.

Лазер был изрядно потёртый, но довольно редкий, возможно, даже привезённый из дальнего рейса каким-нибудь заботливым папой-моряком. Я покрутил указку в своих руках, затем направил её вдаль коридора и нажал на маленькую кнопку, что была расположена сбоку на торце этого изделия. На противоположной стене зажглась яркая красная точка.

– Крутая вещица? – спросил меня Медведь.

Я кивнул в ответ и продолжил двигать красную точку лазера по стене.

– На сколько метров луч бьёт? – деловито спросил я у Медведя.

– Восемьсот, – так же деловито ответил мне он.

– Круто, – сказал я.

– Бери себе, дарю, – произнёс Медведь, и этим широким жестом окончательно укрепил начало нашей большой дружбы.

3. ЛЕРА

Девочки взрослеют гораздо быстрее мальчиков – это знает каждый. Но не каждый знает, что природа с самого раннего детства наделяет будущих мужчин особой чертой, зреющей где-то в глубинах их мальчишеских душ и зовущей на подвиг.

Лера Скворцова была не только самой красивой девушкой в нашем классе, но, возможно, и во всей школе. Помимо стройной фигуры и кудрявых рыжих волос, спускавшихся до плеч, в ней была какая-то неповторимая женственность, которая действовала словно гипноз на всех без исключения парней нашего класса. Казалось, что каждый жест или движение этой молодой особы – сидела ли она за партой, шла по коридору или просто писала шариковой ручкой в своей школьной тетрадке – всегда был наполнен чем-то особенным, заставляющим мальчишеские сердца ускорять свой ритм. Каждый из нас, учеников 10-«Б» класса, втайне мечтал, чтобы Лера однажды обратила своё императорское внимание именно на него и, быть может, даже согласилась пройтись вместе после школы домой. Однако, увы, девушка хоть и была приветлива со всеми нами, но взаимностью никому никогда не отвечала и со школы предпочитала возвращаться вместе со своей страшненькой подругой Лизой Волкостреловой.

Учительница физики Тамара Викторовна Храмина открыла окно в школьном классе, и весенний ветер на несколько секунд поднял вверх длинные рыжие кудри Леры Скворцовой, сидящей прямо за первой партой. Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд с последних рядов, Лера каким-то особенным жестом руки, присущим только ей, кокетливо поправила свою прическу и, как бы невзначай, улыбнулась.

В каждой школе есть учителя-легенды, а есть учителя, о которых слагают легенды. Педагог Тамара Викторовна Храмина сумела совместить в себе и то, и другое.

Тамара Викторовна Храмина славилась в нашей школе своей принципиальностью, а также весьма нетривиальными методами преподавания физики. За исключительную харизму и поднятую химзавивкой прическу, похожую на индейский ирокез, ученики дали ей прозвище «Апача» в честь свирепого индейского племени. На этот творческий псевдоним Апача не обижалась и даже тайно гордилась им, считая, что именно он и выделяет её среди серой массы остальных учителей школы.

– Джордано Бруно не раз повторял… – произнесла Тамара Викторовна в тот самый момент, когда Лиза, сидящая за партой рядом с Лерой Скворцовой, бросила мне обратно мою же скомканную записку.

Записка пролетела полпути и была перехвачена Килей, который без тени стеснения развернул её и, не колеблясь, прочел. После этого мой друг поднял взгляд и вопросительно посмотрел на Лизу. Та жестом дала понять, что ответ в письме адресован не ему, а мне. Скомканная записка тут же была переправлена в мою голову, отразившись от которой, упала на пол и притаилась между рядами парт.

Примерно в это же время на другом конце школы, в сине-зелёном мундире с чёрными пуговицами, по лестнице, такого же чёрного, как и пуговицы, хода, поднимался инспектор пожарной охраны Павел Егорович Кривоплётов. Появился он здесь не случайно, а после того, как директор школы Константин Петрович позвонил маме Кили – Ольге Петровне, грациозному работнику местной администрации, выбравшей сегодня из всего спектра парфюмерных изделий аромат-антидепрессант «Premier Figuier», который, несмотря на богатый, свежий и одновременно согревающий букет запаха, настроения собравшимся почему-то не добавлял.

– Ольга Петровна, я всё понимаю: понимаю, что ваш сын, что переходный возраст, но поймите и вы меня, – говорил тучный Константин Петрович, который семенящими шагами старался успеть за длинноногой комиссией.

Ольга Петровна и Константин Петрович остановились на лестничной площадке, а инспектор пожарной охраны Павел Егорович продолжил своё восхождение дальше вверх по ступенькам.

– Мальчик уже стоит на учёте в детской комнате милиции, инспектором он был направлен в спецшколу, а мы – обычное образовательное учреждение. В конце концов поймите, мы дорожим своей репутацией, – с этими словами директор школы Константин Петрович, как бы извиняясь, развёл руками.

Дойдя до чердака и не обнаружив ни единого нарушения, Павел Егорович глубоко вздохнул, похлопал себя ладонями по внутренним и внешним карманам мундира в поиске начатой пачки сигарет и обнаружил её в кармане брюк.

– Что там, Павел Егорович?! – спросила Ольга Петровна, пытаясь высмотреть инспектора, выпавшего из поля зрения.

Павел Егорович сделал несколько глубоких затяжек, выдохнул дым, а затем, затушив сигарету о стену, произнёс:

– Нарушение: огнетушителя нет и накурено, – строго сказал Павел Егорович, свесившись через перила лестницы, чтобы показать Константину Петровичу якобы найденный окурок.

Ольга Петровна довольно посмотрела на директора и произнесла:

– Я вас понимаю, Константин Петрович, и тоже прошу войти в мое непростое положение. Вы нам, кстати, ещё компьютерный класс не показали, – тихо сказала Ольга Петровна, а затем, повысив голос, добавила: – Спускайтесь, Павел Егорович, Константин Петрович нам ещё компьютерный класс хочет показать.

Тем временем, педагог Апача продолжала свою речь перед учениками одиннадцатого «Б» класса, явно наслаждаясь процессом, а местами даже упиваясь своим монологом. Она расхаживала перед открытым окном, постоянно попадая под потоки весеннего ветра, что ещё больше делало её похожей на индейского вожака.

– Пусть эта поверхность будет какой угодно, – говорила Апача, – но я всегда спрашиваю себя, что находится за ней?

Завершив свой словесный пассаж, она оборвала речь почти на полуслове и перевела взгляд от конспекта, в который изредка заглядывала, на ученика Килю:

– Артём, а тебя, я вижу, вопрос, который так терзал Джордано Бруно, совсем не беспокоит? – произнесла Апача. – Сюда неси, что ты там в Винтера бросил.

Киля поднял с пола скомканную записку Лизы и направился к учителю.

– Бесконечно ли пространство или нет? Является ли оно просто соотношением между материальными телами, или существует независимо от них, само по себе? – продолжала Апача. – Вот вопросы, которые всегда ставились относительно такой сущности, как «пространство». Ньютон писал…

Киля подошёл к учителю, положил скомканную записку на её стол и уже хотел было уже обратно вернуться на своё место, но Апача его остановила:

– А вот что по этому поводу писал Ньютон в своих дневниках, ответит нам Артём Килин, – сказала Тамара Викторовна.

– Откуда мне это знать? – возмутился Киля.

– А ты представь, что ты – это он, – предложила Тамара Викторовна Храмина, – Тем более, что я просила повторить законы Ньютона дома.

Класс разразился смехом. Расхохоталась и Лера Скворцова, а Киля, наоборот, насупился и стал смущенно рассматривать крашенный пол класса под ногами. Разумеется, он не знал домашнего задания – ни того, что задавали вчера, ни того, что задавали на прошлой неделе. Но он знал одно: от Апачи так просто никто ещё не уходил.

– Читай! – скомандовала Апача и протянула приговорённому ученику свой потрёпанный временем конспект с выцветшей зелёной обложкой.

Киля начал читать:

– «По положениям и расстояниям предметов от какого-либо тела…» – бормотал он.

– Громче, Килин! Что ты там мямлишь себе под нос? – рявкнула Тамара Викторовна.

– Я не могу громче, я после болезни, – попытался оправдаться Киля, слабо кашлянув в высокое горло своего шерстяного свитера.

Оправдание засчитано не было.

– Килин, не шути со мной, – пригрозила учительница. – Читай!

Киля продолжил:

– «Ньютон писал: по положениям и расстояниям предметов от какого-либо тела, принимаемого за неподвижное, определяем места вообще, затем и о всех движениях судим по отношению к этим местам. Таким образом, вместо абсолютных мест и движений пользуются относительными, в делах житейских это не представляет неудобства».

– Всё тебе ясно, Килин? – спросила Апача.

– Да, – неуверенно произнёс Киля.

– Что тебе ясно? – переспросила учительница.

Киля кашлянул ещё раз, повторно намекая на свой недуг, и затем тихо произнёс:

– Ньютон считал, что в делах житейских это не представляет неудобства.

– Что не представляет неудобства? – серьёзным тоном спросила Апача.

– Всё, – робко ответил Киля.

– Это как?! – переспросила она.

Киля замолчал – житейские дела Ньютона ему, разумеется, знакомы не были.

– В этом утверждении Ньютона, – сказала Апача, расхаживая по классу, – есть некая неопределённость, которую признавал и сам великий учёный, и которая впоследствии положит начало теории относительности Эйнштейна.

После упоминания великого немецкого учёного Апача остановилась у окна, вновь попав под порыв весеннего ветра своей прической.

Тем временем комиссия, в составе Ольги Петровны, директора школы Константина Петровича, и инспектора пожарной охраны, продолжала осмотр школы.

– Ох, Ольга Петровна, – вздохнул Константин Петрович, – дорогой вы мой человек. Как же мне вас не понять? Я вообще искренне не понимаю, откуда у вашего Артёма такое поведение. Такая замечательная мама, всеми уважаемый папа, а Артем нарушает, и нарушает дисциплину, и даже хуже. Все учителя на него жалуются.

– А огнетушителя и здесь нет, – громко заметил, проходя мимо директора, инспектор пожарной охраны Павел Егорович, и сделал показательную пометку в своём журнале ярко-оранжевого цвета.

Константин Петрович бросил косой взгляд на огненный журнал инспектора, а Ольга Петровна, довольно посмотрев на директора, произнесла:

– Поэтому я и прошу вас, Константин Петрович, войти в моё непростое положение.

– Все мы люди, Ольга Петровна, – обреченно произнес директор, – Должны конечно помогать друг другу, в конце концов, я тоже отец, но в этот раз дело зашло уже слишком далеко, все-таки милиция…

– Вы нам, кстати, Константин Петрович, ещё компьютерный класс не показали, – в ответ тихо произнесла Ольга Петровна и затем, уже повысив голос, добавила: – Спускайтесь, Павел Егорович, Константин Петрович нам ещё компьютерный класс хочет показать.

Одиннадцатый «Б» класс внимал словам своего педагога в абсолютной тишине.

– Лера, встань из-за парты, – обратилась Апача к Скворцовой Лере.

Лера встала.

– Итак, – продолжила Апача, – представим, что первый закон Ньютона справедлив с позиции наблюдения Леры. Килин, что гласит первый закон Ньютона?

Киля ничего не ответил. Смирившись со своей участью, он просто разглядывал то тёмный пол класса, то свои светлые кроссовки, то рогатого оленя на свитере Леры Скворцовой.

– Скворцова, что гласит первый закон Ньютона? – обратилась Апача к Лере.

– Первый закон гласит: если действие всех сил, действующих на тело, скомпенсировано, то это тело находится в состоянии покоя или прямолинейного равномерного движения, – ответила Лера.

– Допустим, Скворцова, что так оно и есть, – произнесла Апача. – Допустим, что ты, Килин, – тело, которое движется. Двигайся, Килин.

– Как двигаться? – раздражённо переспросил Киля.

– Прямолинейно и равномерно, – пояснила Апача. – Иди прямо, вдоль доски. Ну же, смелее, Килин!

Киля начал двигаться, а учительница снова продолжила рассказ:

– Легко видеть, что если существует такая площадка для наблюдения, как Скворцова, то существует ещё и бесчисленное множество других, аналогичных площадок. Это может быть и Иванова, и Петров, и Хаджимуратова, а может быть даже и Винтер.

Все названные фамилии, включая и мою, подобно нажатым клавишам рояля, поочерёдно вжались в парты. Тамара Викторовна, довольная взятым аккордом, продолжила:

– Для удобства назовём Леру Скворцову «неподвижным центром мира». Представим, что этот наш «центр» покоится. Все представили? Винтер, представил?

– Да, – ответил я и без промедления встал из-за парты.

– Как ты думаешь, Винтер, с точки зрения ньютоновской динамики, Скворцова, будучи центром мира, может двигаться?

– Может, – чётко ответил я.

– Почему ты так думаешь? – спросила учительница.

– Почему нет, – сказал я.

– У тебя хорошая интуиция, Винтер, – заметила Апача и продолжила: – С точки зрения ньютоновской системы абсолютно безразлично, находится Скворцова в состоянии покоя или движется прямолинейно и равномерно, как, например, сейчас Килин. Для системы это одно и то же.

– Двигаться? – спросила Лера, предугадывая учительское задание.

– Нет, Лера, ты стой на месте, – сказала Апача. – А вот Винтер пусть двигается. Начинай, Винтер!

Я вытянул руки в стороны и начал идти вдоль стены, подобно канатоходцу. Лера взглянула на меня и улыбнулась. Увидев подаренную мне улыбку, низкорослый Киля вдруг остановился, точнее даже встал возле доски как вкопанный.

– Килин, а ты чего застыл? – взбодрила Килю учительница. – Двигаемся, двигаемся.

Киля, подобно компактному штурмовику-перехватчику, заходящему снизу для атаки высоколетящего бомбардировщика, то есть меня, продолжил своё перемещение вдоль доски, сместив вектор движения в мою сторону.

– С помощью элементарных операций сложения или вычитания нетрудно доказать, – сказала Апача, – что тело, то есть Килин, двигающееся относительно центра мира, то есть Скворцовой, будет равномерно перемещаться и относительно другой площадки, то есть Винтера, но…

Апача подняла указательный палец к потолку и после небольшой паузы продолжила:

– И с точки зрения Винтера все законы динамики Ньютона будут тоже справедливы. Другими словами, абсолютно невозможно определить, кто здесь движется, а кто покоится, и где вообще находится этот наш центр мира. Центр мира нельзя установить в рамках системы Ньютона, его можно только постулировать. То есть мы с вами можем договориться, что Скворцова покоится, а Килин и Винтер движутся относительно неё, или Килин покоится – стой, Килин, – а Скворцова и Винтер движутся.

Киля замер в шаге от меня, так и не достигнув своей цели, а я ухмыльнулся и начал двигаться в сторону Леры.

– А Азарнов, – обратилась Апача к мирно спящему на последней парте Медведю, – просыпается и тоже начинает двигаться.

Медведь поднял голову с парты и окинул взглядом происходящее.

– Азарнов, не спи! – громогласно рявкнула Апача. – Встать из-за парты, когда учитель к тебе обращается.

– Почему сразу я? – возмутился Медведь, но послушно встал из-за парты, потирая заспанное лицо.

– Сходи за мелом, – приказала Апача. – Разбуди себя для великих дел.

Когда Медведь вышел из класса, то в конце длинного коридора он увидел сутулую директорскую спину, рядом с которой шагали высокий женский силуэт и какой-то мужчина в мундире зелёного цвета. Медведь решил не испытывать судьбу и обойти комиссию, с другой стороны, по лестнице чёрного хода.

Посетив компьютерный класс, на переоборудование которого местная администрация всё никак не спешила выделять школе деньги, пожарная инспекция подошла к доске со школьным расписанием и остановилась.

– Спасибо вам большое, Ольга Петровна, как всегда, нас выручаете, – добродушно произнёс директор школы.

– Константин Петрович, пустое, мелочи жизни, – не менее добродушно ответила Ольга Петровна.

– Ну, как же мелочи, Ольга Петровна, святой вы наш человек, – продолжил свои любезности директор, и провел пальцем по расписанию в поисках 10-го «Б» класса.

– Насчёт компьютеров будьте спокойны, будут, в конце концов, это инициатива самого Павла Эдуардовича, и я лично обещаю вам в этом вопросе посодействовать, – ещё раз подбодрила Ольга Петровна директора школы. – Кто же, как не наш муниципалитет, должен следить, чтобы нашим же детям в школе всего хватало. Сегодня же их там, в мэрии, пошевелю.

– Огромнейшее вам спасибо, Ольга Петровна, – довольно ответил директор, ткнув пальцем в доску с расписанием уроков 10-го «Б» класса. – У Артёма физика сейчас, у Апачи…

– У кого? – изумлённо переспросила Ольга Петровна.

– У Тамары Викторовны Храминой, – после неловкой паузы поправился директор. – У учителя физики, нашей легенды, педагога, так сказать, от…

Ольга Петровна вопросительно посмотрела на директора и, не дав ему закончить свой рассказ о лучшем учителе школы, спросила:

– А почему вы назвали её – Апача?

Атмосфера гробового молчания, нарушаемая лишь рассказом учителя физики Тамары Викторовны Хроминой, по-прежнему нависала над 10-м «Б» классом. Чтобы не стать учебным пособием для пояснения новой темы урока, все ученики предпочли затаиться.

– Где в нашей повседневной жизни можно ощутить закон сложения скоростей? – спросила у класса Апача. – Кто хочет рассказать?

Класс по-прежнему молчал.

– Что? Никто не знает? – удивлённо переспросила Апача. – Хорошо. Кто отвечает, тому сразу ставлю пятёрку.

– В четверти? – вырвалось у меня.

Класс засмеялся, а Апача, вместо того чтобы наказать меня за дерзость, почему-то неодобрительно посмотрела в сторону Кили.

– Пока только в дневник и журнал, Винтер, – сказала учительница. – Скворцова, ты как думаешь? Где можно наблюдать закон сложения?

– Ощутить закон сложения скоростей можно, например, путешествуя на поезде, когда мимо нас проходит другой состав, – ответила Лера и отвела от лица прядь кудрявых волос, мешавших ей обзору пространства.

– Правильно, молодец, – произнесла Апача.

Апача склонилась над школьным журналом и чётким почерком напротив фамилии Леры вывела аккуратную «пятёрку», исправив тем самым «двойку», полученную ранее ученицей.

– Вот видишь, Скворцова, один раз стоит поставить тебе «двойку», и твоя успеваемость сразу идёт в гору. Сегодня ставлю тебе «пятёрку», молодец, – сказала Апача. – Винтер, а за твою интуицию сегодня поставлю тебе «тройку». Садитесь все.

Я, Лера и Киля отправились по своим местам, а Апача продолжила свой философский монолог.

– Движемся мы или покоимся, а если движемся, то относительно чего? – задумчиво произнесла учительница и затем обратилась непосредственно к Киле.

– Килин, а ты это куда собрался? – удивлённо спросила Апача у уже подошедшего к своей парте Кили. – Я тебе оценку за урок ещё не поставила.

– Ну вы же сказали…? – подал голос Киля.

– Что я сказала? – прервала ученика Апача.

– Ну, это… – неуверенно произнёс Киля. – Садитесь…

– А ты двойку исправлять разве не собираешься? – спросила Апача.

– Какую двойку? – удивился Киля.

– Очередную, которую я тебе поставила, за незнание первого закона динамики, а это домашнее задание, между прочим, – сказала Апача. – Бери мел в руки, будем делать из тебя второго Джордано Бруно.