Читать книгу: «Мама»

Горячий шоколад.

Я открыл глаза, вся подушка была мокрая от слез и они все еще катились по моим щекам, – Спасибо тебе родная за всю любовь, которую ты мне дала, и прости, – прошептал я, – Я люблю тебя, мой золотой небесный ангел…

Вытерев глаза, я посмотрел на часы, было всего три часа утра, спать уже не хотелось, да если честно, я просто боялся уснуть. Я подумал, что уснув снова, смогу забыть тот сон, который разбудил меня посреди ночи. А мне очень бы этого не хотелось, я хотел переживать его снова и снова, что бы каждая мелочь запечатлелась в моей памяти навсегда.

И что бы не уснуть, я решил встать и попить воды, но придя на кухню, я подумал, что не плохо, было бы выпить чашечку кофе, вдобавок ко всему, меня это разбудит окончательно. Я налил в чайник немного воды, поставил его на плиту, и не садясь, стал ждать, когда же он закипит. За окном в свете фонарей, большими красивыми хлопьями падал снег, укрывая теплым одеялом промерзшую насквозь землю.

Ждать пришлось совсем не долго, и уже через пару минут, чайник отвлек меня от прекрасного ночного пейзажа, зашипев, а потом, явно недовольным тоном заклокотал и даже затрясся от возмущения, что я не обращаю на него ни какого внимания. Я взял кружку и только тогда сообразил, что в квартире у мамы, нет ни какого кофе, да и чай скорее всего, вряд ли я смогу найти.

– Вот зараза,– вслух выругался, я. Но сдаваться не хотелось, и я стал шарить по полкам и шкафчикам, в надежде на чудо, но единственное, что мне удалось найти, это пол пачки давно просроченного какао и одноразовый пакетик ромашкового чая, так же переживший срок своей годности на три с лишним года. Отдав предпочтение первому, я принялся за приготовление прекрасного напитка какао, или даже горячего шоколада решил я. Да я буду пить горячий шоколад.

– Пожалуй, горячий шоколад ни чем не хуже кофе, – подумал я, – И я с удовольствием выпью чашечку, убедил я сам себя, – Правда я не знаю, пьют ли горячий шоколад, без молока, в том что молока нет я, был уже уверен на 100 процентов, но как говорится выбор не велик.

Насыпав ложку какао в чашку, я залил его кипятком, и стал мешать.

Все какао, тут же всплыло на поверхность, резвясь на волнах, которые я поднял в кружке. Без всякой жалости, я стал его топить, но мои усилия ни к чему не приводили, собравшись в один большой ком, какао ни как не хотело опускаться на дно кружки, и растворяться, как видно тоже не собиралось. Провозившись с ним около минуты, я просто прижал, непослушный, сухой комок и раздавил его, размазывая по внутренней стенке кружки.

– Надо было вначале смешать его с сахаром, а потом заливать кипятком – проскользнула в моей в голове умная мысль. Точно, мне же нужен сахар, – сказал, я вслух, – Какой же это шоколад, если он не будет сладким. Я начал поиски сахара, и в очередной раз стал шарить по маминой кухне. Вскоре сахар был обнаружен, на дне пол-литровой банки, в виде одного большого закристаллизовавшего куска, который намертво приклеился к ее стенкам. Перелив свой чудо напиток в банку, я несколько раз колыхнул ее, запустив содержимое по часовой стрелки, и через несколько секунд перелил его снова в кружку. Оказалось, что сахар как нельзя лучше дополнял вкус моего снадобья, иначе, я бы вовсе не смог пить это, так как горячим шоколадом мой напиток стать совсем не захотел, а может и не смог, по ряду не зависящим от его желания причин.

Сидя на кухне, попивая мелкими глотками свой нектар, я окунулся в приятные воспоминания.

– Когда-нибудь, захочешь поговорить со мной, а меня уже не будет, – вспомнились, мне постоянные упрёки мамы, когда я вот так, молча сидел на кухне и не хотел отвечать на её, как мне тогда казалось, бестолковые вопросы.

– Мама, прекрати, молоть чепуху, – прерывал я её, разговоры о скорой смерти, – Всегда все одно и тоже.

– Вот тогда вспомнишь маму, – всё не могла она успокоиться, накладывая мне в тарелку жареную картошку.

– Мама, если ты не перестанешь, я уйду.

– Уходи, а когда, придёшь, мамы может уже и не будет.

– Мамуля, пожалуйста, что ты в самом деле, давай сменим тему.

– Ты даже поговорить толком с мамой не можешь, вот мы раньше всегда слушали своих родителей и почитали их, и делились своими делами и секретами.

– Если я поделюсь, своими секретами, которых к слову сказать у меня нет, это будут уже не секреты, так как о них узнают, твои сёстры, все их многочисленные дети, и все твои соседи, и знакомые.

– Я ни когда, ни чего, ни кому не рассказывала.

– Да? А когда я рассказал тебе, о том, что у Ивана отобрали права, и попросил не говорить ему об этом?

– Ну, когда это было? Да, и я же ему сказала, что это мне приснилось.

– Мамочка, он хоть и полный идиот, но не круглый дурак, со вздохом ответил я ей, накалывая на вилку картошку. Да и нечего мне говорить, всё у меня хорошо, спасибо.

– Вот так всегда, а ты расскажи как Антошенька, как Егорка.

– Всё хорошо, все живы, здоровы, Антон говорил, что завтра пойдёт к друзьям, прибежит к тебе.

– Вот хоть внучок, бабушку не забывает и то хорошо, а то совсем ни кому ненужная.

– Мамуля ну пожалуйста, серьезно, много дел, я же звоню тебе каждый вечер, а

когда могу, вот как сейчас, то приезжаю.

– Может молочка тебе дать?

– Не плохо бы, – вслух сказал я, глядя на свой напиток, и улыбнулся, вернувшись из своих воспоминаний. А ведь действительно хочется поговорить, просто так, и ни о чём или просто послушать ее пустые разговоры.

Было время, когда рядом с мамой все проблемы убегали прочь и растворялись в один миг, ведь для того, что бы решить их, достаточно было прибежать к маме, рассказать ей о чем угодно, взамен получить нежнейшее объятие, поцелуй, и уже через секунду, все страхи улетали. И ты снова мог бежать, на поиски новых приключений. Ведь ты знал, что мама всегда тебя выручит из любой ситуации. Да и повзрослев, придя к маме, ты в один миг опять становишься ребенком, стоит лишь попросить стакан воды, тебя тут же накормят и первым, и вторым, и третьим, а если еще не готово, то мама предложит полежать пару минут. И ты идешь в свою комнату, где все так же как и много лет назад, бухаешься на кровать, заложив руки за голову, смотришь в потолок и понимаешь, что у тебя нет ни каких забот и проблем, и что во всем мире есть только ты, и самый добрый волшебник на земле, твоя мама, которая сделает все, для того, что бы ты был счастлив. И уже через пять минут, а может быть и меньше, ты незаметно засыпаешь самым сладким безмятежным сном, который бывает только в детстве. А просыпаешься лишь от поцелуя и тихих, нежных слов, – Сынок, все готово, иди кушай. Но к сожалению, этих дней уже не вернуть, никогда. И только сейчас, я понимаю, что я уже ни когда не смогу себя почувствовать беззаботным ребенком.

– Мамулечка, если ты не можешь забрать меня из садика домой, когда приходишь, то лучше приходи, когда я сплю, а то мне так хочется плакать, когда ты уходишь, – говорю я, сидя на маминых коленях, жуя яблоко, которое она мне принесла. Конечно, я не могу признаться, что после ее ухода я плачу. Я же обещал быть сильным и не плакать, да и не плачу я вовсе, это просто слезы катятся сами собой, тем более, что никто этого не видит.

Апельсин.

– Я ужасно не люблю ходить в больницу, – сказал я Ирине, поднимаясь по лестнице на третий этаж, городской больницы, где располагалось онкологическое отделение.

– А кто любит? – спросила она меня, на моё высказывание, – Мне, что ли приятно?

Но маму надо проведать, – продолжала она, – Заодно поговоришь с доктором. Вот палата 314, обслуживает, доктор Перьмяков, – прочитала она на двери палаты, к которой мы подошли.

– Пойду, поищу, этого доктора Перьмякова, – сказал я, в надежде, что беседа с ним сократит мое пребывание в палате, и мне не придется сидеть в ней много времени.

– Поговоришь, с доктором и живо назад, я тоже не хочу сидеть там одна, – сказала Ирина указывая на дверь палаты, и постучавшись, шагнула вовнутрь.

– Где можно найти доктора Перьмякова?– спросил я на посту у скучающей от безделья медсестры.

– Посмотрите в ординаторской, – ответила она мне не поднимая головы, и махнула рукой влево, по-видимому обозначающим направление, куда мне надо идти на поиски ординаторской, и без всяких дополнительных слов и эмоций, продолжила своё увлекательное занятие. А я отправился по указанному направлению, на поиски ординаторской, окутанный со всех сторон запахом какого-то дезинфицирующего раствора. Как же я не люблю этот запах, он сразу впитывается во все твои вещи, стоит в носу целый день, и кажется, что он летает повсюду, им пахнет все и одежда, и волосы, и руки, сколько бы ты их не мыл.

– Вы знаете, что такое рак?– спросил меня молодой доктор, он маленького роста, худой и с редкой бородкой, как у дьякона, как раз он и оказался доктором Перьмяковым, которого я нашел именно в ординаторской. Оказывается скучающая медсестра, на кажущуюся бесполезность, хорошо знала свое дело.

– Конечно, – ответил ему я, осознавая, что после такого вопроса, ни чего хорошего я от него услышать не могу.

– Так вот, – продолжил доктор,– Рак детское заболевание, по сравнению, с тем, что у вашей матери.

Меланома, не поддается лечению, не поддаётся химиотерапии, ни чему-либо ещё. Тем более у вашей мамы, такая запущенная форма, что как бы мне не хотелось вас огорчать… – он, склонил голову на бок.

– Мы, сделали, всё, что могли, но вырезав эту опухоль, мы, по большому счету, ни чего не добились. Могу сказать вам с уверенностью лишь одно, – продолжил он после короткой паузы, – Что через полгода или максимум год, как повезёт, опухоль появится снова, но уже в другом месте, и дай Бог, что бы, … – он развёл руки в сторону, – Извините, но как-то так, все в руках Господа, – закончил он свой монолог.

– Спасибо, – ответил я, и вышел.

– Привет мамуля, – сказал я, войдя в палату, подошёл к ней и поцеловал.

– Ты поговорил с доктором?– спросила Ирина, глядя на меня

– Ты видел моего доктора? – тут же переспросила мама, – Очень хороший доктор, хоть и молодой, но набожный такой. На батюшку похож.

– Скорее на дьякона, – подумал я про себя.

– Что ты молчишь, ты разговаривал с доктором? – еще раз спросила Ирина.

– Да, – что бы слышала только жена, тихо ответил я ей, и прикрыл глаза, давая понять, что сейчас говорить об этом я не буду.

– Так бы и сказал, что не нашёл, – поняв меня сказала она, и тут же, продолжила, по-видимому прерванный моим приходом разговор, спросила, – А кормят как тут вас, хорошо?

– Хорошо, еще Тамара приходила, с Аннушкой принесли много еды, не знаю, что с ней делать, заберите Антошеньке, хотя бы вот апельсины, я всё равно столько не съем, пропадут, – и она стала собирать апельсины с тумбочки.

– Мама успокойся, не будем мы брать ни какие апельсины, а если Антон захочет, мы ему купим, – сказал я.

– Так зачем покупать, если есть, зачем деньги тратить.

– Спасибо, – сказала Ирина, – мы возьмём один, а остальные вы кушайте.

Она взяла апельсин и резко вложила мне в руку, снова повернулась к маме и сказала,

– Нам уже пора, надо идти, Антон скоро придёт с тренировки, надо кормить.

– Да мамуля, мы пойдём,– сказал я, положив апельсин в карман, – завтра прибегу, после пяти, утром не пустят, завтра операционный день.

– Хорошо, с Боженькам, поцелуйте от меня Антошу, может, возьмёшь ещё апельсинку Егорке, – с мольбой в голосе попросила она, протягивая мне апельсин.

– Ладно, – сдался я, взял второй апельсин, положил его в другой карман, и поцеловал маму в щеку, – До завтра.

– Выздоравливайте, – сказала Ира, поцеловав маму.

– Тебе, что апельсин трудно взять, – спросила меня она, когда мы вышли в коридор и, не дожидаясь, ответа, тут же спросила, – Что сказал доктор?

–Всё плохо.

– Что значит плохо? – начала сердиться она. Ты можешь сказать, конкретно, что сказал доктор.

– Не кричи, пожалуйста, – почти шёпотом сказал я, спускаясь по лестнице.

– Так ответь толком, а не мямли – она посмотрела на меня.

– Он сказал, что они сделали всё, что могли, но максимум через год, эта зараза, проявит себя в другом, месте, и так до тех пор, пока не попадёт в жизненно важные органы.

– А что потом?

– Потом она умрёт, – сказал я, снимая с ног бахилы, которые нам выдали вместе с халатом, перед посещением палаты.

Глубоко вздохнув морозного воздуха, когда мы вышли на улицу, я поднял глаза к небу, что бы набежавшие слёзы, вернулись в слёзные железы.

– Ну что ты совсем расклеился, всё будет хорошо, – попыталась подбодрить меня жена.

– Хорошо в данном случае, это если она умрёт быстро и безболезненно.

– Да перестань ты, доктора тоже иногда ошибаются.

Слёзы потекли, сами собой.

– Ну что, ты, перестань, – она обняла меня, – не плачь, ты же не маленький.

– Поехали к нам, я тебя чаем напою, Антоха скоро приедет.

– Не могу, надо ехать домой, извини, и спасибо, что пришла.

– Не говори ерунды, что значит спасибо.

– Прости. Побегу, вон мой автобус, – сказал я, указывая на подъезжавший к остановке автобус.

– Пока, и не грусти, всё буде хорошо, – вслед прокричала мне она, и помахала мне вслед апельсином, который я вложил ей в руку.

Зимой рано темнеет, всего 18.00, а уже совсем ночь. Я специально вышел из автобуса, на одну остановку раньше, что бы пройтись, и обдумать, всё, что сказал мне доктор.

Вспомнил, маму, её радостное выражение лица, когда она увидала меня, вспомнил, как она упрашивала взять меня апельсин, и нащупав апельсин в кармане, вынул его и посмотрев на его ярко оранжевую сплошь побитую целлюлитом шкуру, подумал, – А ведь действительно, доктора ошибаются, и конечно на этот раз, он явно ошибся.

– Мамочка, когда я открываю шкафчик и вижу, яблочко и новые колготочки с трусиками, я понимаю, что ты приходила, а я даже тебя не видел, и мне тогда хочется плакать еще больше, – прошептал я маме, на ушко, обнимая ее за шею.

– А, что же мне тогда делать, мое солнышко, – спросила она меня, глядя мне в глаза, нежно улыбаясь.

– Ты лучше вообще не приходи, мамулечка, пока не будешь забирать меня.