Хроники майора Корсакова. Том 3. Книга вторая

– Прошу, – набрав на небольшом пульте комбинацию цифр, вновь повторил логачевец.

Дверь распахнулась, и в нос мне ударил тяжелый, смешанный запах горелого мяса, пота, каких-то медикаментов и человеческих испражнений. За дверью находилось обширное помещение, поделенное невысокими барьерами на пять отсеков разных размеров. В одном, дальнем, зловеще возвышалась работающая кремационная печь, в другом размещались четыре стальные клетки, в третьем стояли три оцинкованных стола со специальными зажимами для рук и ног, четвертый представлял собой подобие комнаты с диваном, креслами, чайным столиком, видеодвойкой. И, наконец, пятый являлся точной копией средневековой камеры пыток, в углу которой виднелась массивная, чуть приоткрытая крышка канализационного люка… (Так вот откуда запах дерьма!)… В четвертом отсеке вольготно развалились в креслах полковник Логачев и генерал Нелюбин. А трое подручных Васильича аккуратно пристроились на краешке дивана, готовые в любой момент сорваться с места и выполнять приказы начальства.

В помещении было довольно многолюдно. Кроме людей вышеперечисленных, в клетках надрывно стонали и молили о пощаде три незнакомых обнаженных типа с чудовищно разбитыми физиономиями, с изъязвленными паяльником телами. На столах лежали «обезьяна» и «черноволосый» и словоохотливо отвечали на вопросы мужчин в белых халатах.

А в пыточной камере два мордоворота в мясницких фартуках молча прикручивали проволокой к железному «стулу» бьющуюся в истерике, обнаженную Вику…

– Присоединяйтесь к нам, полковник, – приветливо махнул рукой Нелюбин. Я уселся рядом с ним и удивленно посмотрел на бывшую любовницу.

– Мощное давление на психику. Первая фаза, – шепнул мне на ухо Борис Иванович. – Согласно секретному «досье» старший лейтенант Семина нечувствительна к «сыворотке правды». По крайней мере, в привычном для Вас понимании. Так, пентонал натрия на нее не действует вовсе. Скополамин – очень слабо и т. д. Конечно, мы можем составить особый уникальный «коктейль», который проймет-таки нашу красавицу. Но, к сожалению, данный процесс займет несколько дней, а информация нужна немедленно!

– Она же еще тогда, на квартире сломалась, – так же шепотом заметил я.

– Не до конца, – возразил генерал. – Пока вы очищались в ванной от «…», Петр Васильевич провел с ней краткую беседу по специальной методе и убедился – эта ведьма невероятно хитра, изворотлива! Безумно любит себя «драгоценную», а посему даже под Вашим свинцовым взглядом способна утаить (или видоизменить) те факты, которые могут ей сильно повредить. Нам же нужна полная информация, исчерпывающая, без каких-либо пробелов и искажений… Так что попейте пока кофейку и, прошу Вас, не вмешивайтесь! – Нелюбин пододвинул ко мне вместительный термос и чистый пластиковый стаканчик.

Я налил себе кофе, закурил сигарету и принялся наблюдать за действом, именуемым на языке дознавателей «Тварь дрожащая». Суть его заключалась в следующем: если по каким-либо причинам не было возможности использовать психотропные препараты, то человека ломали морально, превращая его в безвольное, трясущееся существо, в котором запредельный ужас вытеснял все прочие мысли, чувства, волевые установки и заставлял откровенно отвечать на любые заданные вопросы. Иногда приходилось применять и физическое воздействие (проще говоря, пытки), но не в качестве основного аргумента, а как своеобразное дополнение к жесткому, психологическому прессингу. Срабатывало это, разумеется, не со всеми, а только если удавалось точно определить психотип «ломаемого» и найти в нем слабое звено.

В данном конкретном случае, коли Васильич правильно разглядел в Семиной безумную любовь к себе «драгоценной», мы могли не сомневаться в успехе. Зрелище, однако, предстояло не из приятных…

Мордовороты в фартуках тем временем крепко прикрутили Вику к упомянутому «стулу». По-прежнему молча притащили большую плоскую емкость с тлеющими углями, вязанку колотых дров и объемистую бутыль с маслом.

Первый, ростом повыше, принялся старательно раздувать угли, а второй, пониже, откупорил бутыль и плеснул немного масла на мокрое от пота тело.

– Что… Что вы собираетесь со мной делать?! – внезапно прекратив истерику, простонала Семина.

– Волосы будем удалять? – проигнорировав ее вопрос, обратился «высокий» палач к напарнику.

– Обязательно. А то быстро займутся, – поморщив узкий лоб, ответил тот и достал откуда-то из-под фартука допотопную механическую машинку для бритья новобранцев.

– Надо бы ножницами сперва, а то хреновина старая – с корнем повыдирает, – с сомнением в голосе заметил «высокий».

– Брось дурью маяться, – презрительно сморщился «второй», – настоящую боль она испытает, когда «жаркое» делать начнем. А это – ерунда, цветочки.

– Товарищ генерал!!! Петр Васильевич!!! Дима!!! – до предела развернув шею в нашу сторону, закричала Семина. – Прекратите!!! Умоляю!!! На дворе двадцать первый век!!! Не будьте варварами!!!

– А изнасиловать и зверски растерзать пятнадцатилетнюю девочку – не варварство? – холодно осведомился Нелюбин. – А отравить соблазненного тобой человека, подвести его под «вышку» – верх цивилизованности? Если бы ваш план сработал, Корсакова отправили бы вон туда, живого. – Борис Иванович указал на отсек с кремационной печью и резко скомандовал: – Брейте! Пора переходить к основной части нашей программы!

Под аккомпанемент болезненных воплей, палач с машинкой усердно принялся за работу. В сторону полетели клочья волос, и, спустя минуты, от роскошной Викиной шевелюры не осталось и следа. Вопли сменились скулежом побитой собачонки. На наголо обритой, кровоточащей голове дико таращился круглый от ужаса, неповрежденный глаз.

– Раздвигай станок, – распорядился «высокий». Его напарник нажал на «стуле» какой-то рычаг и тот со скрежетом разложился в подобие койки.

– Спрысни, дабы не подгорела.

Семину щедро полили маслом из бутыли.

– Ну-у, приступим, – пыхтя от натуги, оба палача задвинули под «койку» емкость с раскаленными углями и потянулись за дровами.

– И-И-И-И-И-И!!! – от надрывного визга Семиной у меня заложило уши.

– Пожалуй, достаточно, – шепнул Логачев Нелюбину. – Она дошла до кондиции. Переборщим – сойдет с ума.

– Тогда за дело, – разрешил генерал.

Васильич знаком остановил палачей, прошел в пыточный отсек, склонился над «койкой» и, вцепившись в провокаторшу свирепым взглядом, начал грубо, отрывисто задавать вопросы…

Глава IV

– А кто те трое, в клетках? – спросил я Логачева с Нелюбиным, когда, получив записи наркодопросов «черноволосого», «обезьяны» и исчерпывающую информацию от «твари дрожащей», мы покинули мрачное подземелье и направились к лифту.

– Статисты, – лаконично ответил Васильич.

– ???!!!

– Наши ребята, загримированные должным образом и изображающие приговоренных к смерти, – пояснил он. – Дополнительный фактор психологического воздействия. По прибытии твоей ведьмы на место ей первым делом указали на них и сообщили: «Они будут заживо кремированы за преступления гораздо меньшие, чем твое. Пыточную камеру мерзавцы уже прошли, а сейчас ждут, пока печь освободится. То бишь «переработает» очередного клиента».

– И кого там жгли? – не унимался я.

– Не кого, а что, – усмехнулся Борис Иванович, первым заходя в кабину. – Всякий не нужный в хозяйстве хлам да четыре десятка дохлых крыс. Вчера на объекте проводили дезинфекцию, потравили газом поганых тварей. А то лезут и лезут из смежных катакомб. Буквально житья от них не стало!

– А Вику… правда… потом… поджарят?! – сам не понимая почему, выдавил я.

Двери раскрылись. Нажатием ладони на известный читателю выступ, Нелюбин задвинул стену обратно, вывел нас с Логачевым из полуподвала, вызвал обычный лифт и лишь затем удостоил меня ответом.

– Нет, не сожгут. Семину с обоими подельниками мы собираемся предъявить организатору сегодняшней провокации для очной ставки. А дальше… дальше видно будет…

Кабина плавно взмыла вверх и доставила нас на пятый этаж в типично офисный коридор, застланный ковровой дорожкой.

– Прошу, господа офицеры, – генерал указал на незапертый кабинет возле окна. – Займемся анализом добытых нами сведений и, – он пристально посмотрел на меня, – не будем отвлекаться на посторонние разговоры. Времени у нас в обрез!..

Прослушка записей откровений «обезьяны», «черноволосого» и Семиной заняла около двух часов.

В итоге получилась весьма интересная картина. Организатором провокации оказался… известный читателю майор Евгений Федоров, не так давно выведший ФСБ на банду отморозков Ахмата Исрапилова. Как выяснилось, и он, и Семина принадлежали к тому самому противоположному полюсу в ФСБ, о котором говорилось в предыдущей повести. Причем Семина перешла в стан врагов сравнительно недавно – спустя пару дней после назначения моей секретаршей. Фёдоров выбрал её из той самой «серой массы», о которой я рассказывал ранее (см. «Пленных не брать»). И посулил за «мой скальп» большие деньги, а также стремительное продвижение по карьерной лестнице. Вика согласилась быстро. (Сомнения и колебания, в общей сложности, заняли минут десять.) И активно приступила к первой фазе операции, т. е. к соблазнению вашего покорного слуги. Конкретные подробности второй, завершающей фазы она узнала три дня назад, но особо не смутилась, а только потребовала увеличить в полтора раза размер денежного вознаграждения. Вот вам и «единственная, ненаглядная»! Жадна, бессовестна, безжалостна, хитра, изворотлива и… глупа как пробка! О том, что по завершении своей миссии она станет смертельной угрозой для работодателя, ослепленная блестящими посулами Семина даже не подумала. И еще – о конечной цели затеваемой провокации она ничего не знала…

Свет на данный вопрос пролили показания «обезьяны» и «черноволосого» – по паспорту Олега Сущенко и Валерия Удалова. В прошлом младшие офицеры спецназа Министерства юстиции, они были изгнаны со службы за чрезмерную жестокость, проявленную ими при усмирении беспорядков в одной из колоний для малолетних преступников. Изгнали обоих с позором, с «волчьими билетами», но без работы ни тот, ни другой не остались.

И почти сразу были зачислены в Службу Безопасности некоего господина Рюмашкина Альберта Артуровича – довольно крупного предпринимателя и известного деятеля Союза Прозападных Сил. Так вот, на наркодопросе оба поведали: пять дней назад Федоров тайно встречался с Рюмашкиным в загородном особняке последнего. Там между ними состоялась беседа с глазу на глаз, после которой Сущенко с Удаловым вызвали в кабинет хозяина, где Рюмашкин отдал их на несколько дней в полное распоряжение Федорова… (подробности дальнейшей подготовки убийц моим подчиненным я опускаю. Итак, в общем-то, понятно.)… Конечную цель Федоров им не объяснял, но… Олег Сущенко старательно собирал компромат на хозяина в надежде когда-нибудь пошантажировать. А посему, тайно записал беседу Федорова с Рюмашкиным на диктофон и, после укола «сывороткой», слово в слово процитировал ее дознавателю.

Приведу краткую выдержку, непосредственно относящуюся к нашей проблеме:

Федоров. Значит, даешь двух надежных людей?

Рюмашкин (сыто рыгая). Даю.

Федоров (с долей сомнения). А они точно без комплексов? Не спасуют в последний момент?!

Рюмашкин(заходится сиплым хохотом). Эти крокодилы спасуют?! Гы-гы-гы!!! Не волнуйся, Женя. Они матерей родных на куски порвут без зазрения совести, не то что какую-то там девчонку!

Федоров (жестко). Не какую-то, а дочь генерала Рябова!

Рюмашкин. Извини, неправильно выразился. Кстати, одного не пойму – к чему такие сложности? Не проще ли грохнуть этого… как его… полковника, да и дело с концом.

Федоров (мрачно). Грохнуть, говоришь? Многие пытались, да сами на Тот Свет отправились. Больше мы рисковать не можем. Дело слишком серьезное. Я же тебе говорил – у него есть очень опасный агент в диаспоре, способный раскрыть все наши планы. Других-то мы вычислили, нейтрализовали, но этот… (грязное ругательство)… нам не доступен. Знают его всего двое – сам Корсаков и генерал Рябов. Больше ни с кем из ныне живущих он не общается и общаться не будет. Он у них на прочном крючке, но только у них. А мы даже понятия не имеем, ЧТО данный крючок собой представляет… Так вот. После успешной реализации нашего мероприятия Корсаков навсегда выбывает из игры, а Рябову, хе-хе, будет не до агента. Убитый горем отец, оплакивающий дочь, зверски умученную его лучшим, любимым сотрудником. Тут в пору с ума сойти или разрыв сердца схлопотать! Ну а если не схлопочет – поможем. Есть надежные способы…

Рюмашкин (икнув). Понятно! И тогда нашему замыслу ничто больше не будет угрожать?

Федоров. Не будет! По крайней мере, внутри диаспоры…

– Ваше мнение, Дмитрий Олегович? – по завершении прослушивания спросил Нелюбин. – Но ради Бога, прошу Вас – не прибедняйтесь! Не называйте себя никудышным аналитиком и так далее. Времени у нас в обрез!

– А на фига мне прибедняться? – проворчал я. – Расклад простой, ежу понятный и аналитиком быть совсем необязательно, – тут Нелюбин с Логачевым как-то странно переглянулись. – Они опасаются моего агента в чеченской диаспоре по прозвищу Эмир. Ну а дальше – элементарно. Вот смотрите, – я взял со стола лист бумаги, авторучку и быстро начеркал подобие схемы:

Чеченцы-доброхоты – Федоров – разгром банды отмороженных басаевцев – отсутствие подполья.

– Это по той версии, которую нам пытались всучить, – пояснил я. – А на самом деле, скорее всего, так, – я снова взялся за ручку.

Кто-то с Запада + Федоров (и его покровители) + СПС и прочая сволочь – затаившееся, копящее силы подполье – начало 2008 г. – расконсервация подполья и использование его для разжигания массовых беспорядков – бардак и хаос в стране – протаскивание к власти западной марионетки Козянова.

– Банда непримиримого Ахмата Исрапилова им здорово мешала, – продолжил я. – Поскольку вновь привлекала интерес к тому, что якобы уже не существует… до часа «Х». Потому ее и сдали с потрохами. А моего агента они боятся, так как Эмир (если его как следует прижать) способен дать нам надежную ниточку к затаившимся бандформированиям. Я, признаться, еще перед захватом Исрапилова сердцем чуял неладное. Ну а теперь, благодаря новой информации, все стало на свои места, – проигнорировав осуждающий взгляд некурящего Васильича, я сунул в рот сигарету и щелкнул зажигалкой.

– Блестящее логическое построение! – похвалил Нелюбин. – Недаром Вас назначили начальником отдела.

– И отдали на воспитание Логачеву, – добавил я. – Вы же наверняка знали все заранее, а посему задумали сделать из меня неуязвимого терминатора для борьбы с «басаевским наследством». Между прочим, большое спасибо Петру Васильевичу! Если бы не привитые им навыки и знания… б-р-р-р, – я зябко поежился. – Даже думать не хочется о последствиях!

Логачев с Нелюбиным снова переглянулись.

– Вы не совсем правы, – мягко поправил Борис Иванович. – Вас готовили для выполнения особого, сверхсекретного задания далеко за пределами Н-ска. А о законсервированном подполье мы изначально знали не больше Вашего. Определенные подозрения, конечно, были, однако твердая уверенность возникла лишь после допроса Исрапилова, который сообщил: незадолго до поимки какие-то влиятельные люди настойчиво посоветовали ему «лечь на дно на пару лет», при полном сохранении прежнего финансирования. Совет был передан через капитана милиции Курекина, долгое время сотрудничавшего с террористами, снабжавшего их информацией и различными документами. Однако горячий Ахмат счел подобное предложение изменой делу «Великого Джихада» и, не дослушав до конца, выгнал Курекина взашей. Мы немедленно послали людей арестовать оборотня, но… обнаружили его не просто мертвым, а уже и похороненным. По словам родных, капитан Курекин скончался от кровоизлияния в мозг, сидя на толчке у себя дома. Вскрытие подтвердило – смерть наступила от естественных причин. Странное совпадение, не так ли?! – генерал испытующе посмотрел мне в глаза.

– Знаем мы такие «совпадения»! – криво усмехнулся я. – Сам обучался им на Ваших курсах повышения квалификации. Продажного мента однозначно убрали! Либо «отсроченная смерть», либо «искусство отравленной руки».

– Проверка показала – покойный за последние два месяца ни с кем не дрался. Даже арестованных не избивал (по крайней мере, собственноручно), – вкрадчиво заметил Борис Иванович. – Правда, за два дня до смерти, он пожаловался коллегам на какого-то азиата, бесцеремонно толкнувшего его на улице. Дескать, «развели тут косоглазых, проходу от них не стало».

– Значит, «искусство отравленной руки», – уверенно заключил я. – На такую сволочь должно подействовать. Хоть бы он и считал себя православным!

– Курекин не крещеный, не верующий. Родители – кондовые коммуняки, дед с бабкой – «ленинская гвардия», – вмешался в беседу Логачев. – Извините, Борис Иванович, но о восточном мастере-убийце нам придется потолковать позже. А сейчас надо брать за жабры Федорова. Время-то половина одиннадцатого утра! Спектакль у дома Корсакова начнется через тридцать пять минут. Можно, конечно, немного отодвинуть…

– Не надо отодвигать! – генерал решительно поднялся из-за стола. – Дмитрий Олегович не на Таймыре живет. Успеем доехать…

* * *

За плотными заслонами с двух сторон гудела, потревоженным ульем, перекрытая улица. Вполголоса (но не переставая) ругались мрачные водители, застрявших в пробке автомобилей. По-сорочьи трещали, сбежавшиеся откуда-то, любопытные бабы, общим числом не менее трех десятков. Они безуспешно приставали с вопросами к молчаливым автоматчикам из оцепления и, не получив ответа, высказывали наперебой самые невероятные гипотезы, начиная со спецоперации по поимке главного городского торговца наркотиками и заканчивая… высадкой инопланетян на крыше. Из окон окрестных домов с интересом высовывались праздные граждане и громко обменивались мнениями по поводу происходящего. На отгороженном от остальной улицы пространстве перед подъездом стояли: милицейский автобус, две оперативные машины, две кареты «Скорой помощи» и взахлеб давала интервью молодому корреспонденту в очках (подставному, естественно) моя соседка со второго этажа, тетя Аня (преклонного возраста, тучная дама со сверхбдительным оком и длиннющим языком). Она знала о жильцах дома всю подноготную (ну или почти всю), любила делиться добытыми сведениями с участковым и в настоящий момент, несомненно, ощущала себя на вершине блаженства.

– Просыпаюсь, а на потолке, прямо посередине, кровавое пятно расползлось… Огромное! Набухло все, и на пол из него капает. Жуть! Меня поначалу чуть инфаркт не хватил, – на одном дыхании тараторила она. – Ну, думаю, беда стряслась! Убили там массу народа. Не иначе! Я – валидол под язык и давай звонить в милицию…

Щеки тети Ани раскраснелись, глаза блестели, руки бурно жестикулировали, и она совсем не походила на нервную бедняжку, едва не схлопотавшую разрыв сердца от увиденного. С десяток настоящих корреспондентов и репортеров, не допущенных к столь ценному источнику, с черной завистью взирали на «коллегу»-счастливчика (одного из сотрудников Нелюбина), по-страусиному вытягивали шеи и до предела напрягали уши, пытаясь уловить хотя бы обрывки теть-Аниной речи. (Пользоваться аппаратурой им категорически запретили.)

Между прочим, тетя Аня говорила чистую правду. Страшное пятно на потолке действительно имелось, и в милицию она звонила. Причем несколько раз. Правда, кровь была бычьей, а на пульте дежурного давно дожидался ее звонка человек Бориса Ивановича. Его же люди, под видом ментов и медиков, примчались на «место происшествия». И ажиотаж возле дома организовали по приказу генерала. В ведомстве Нелюбина умели с редкостным правдоподобием разыгрывать еще и не такие спектакли.(См. «Бросок кобры»).

А сегодняшнее лицедейство организовали, чтобы:

1. Оставить врагов в приятном заблуждении, будто бы их дьявольский план сработал «на отлично».

2. По-тихому взять Федорова, склонить к сотрудничеству… (способов-то ох как много!)… и при помощи этого засранца быстро, бесшумно нейтрализовать «наследство Басаева» и его нынешних хозяев.

Как говорится, простенько, но со вкусом!..

Пока же я, Нелюбин и Логачев расположились у меня в квартире. При помощи специальной аппаратуры наблюдали… (со звуком! В цветном изображении!)… за всем происходящим около дома и… с нетерпением дожидались прибытия злокозненного майора. Борис Иванович, большой знаток человеческих душ, однозначно утверждал – тот, под каким-либо предлогом, обязательно захочет полюбоваться на дело рук своих наймитов. Особенно на меня – раздавленного, ничего не соображающего, обвешанного неопровержимыми уликами и фактически уже не существующего. Тут-то мы и собирались сцапать ошалевшего от изумления подонка. В связи с вышеизложенным, изображавшие ментов нелюбинцы получили приказ – не чинить Федорову препятствий по проникновению в квартиру. Лишь чуть-чуть поломаться для приличия и одновременно прицепить к нему крохотный, суперсовременный жучок…

Стрелки ручных часов Логачева перевалили за полдень. «Пора бы явиться, голубчику… Если, конечно, расчеты Нелюбина верны», – подумал я и, в следующий момент, за левым от окна заслоном возникла знакомая кряжистая фигура, с модельной стрижкой на непокрытой голове, в распахнутом пальто. К оцеплению Федоров подошел пешком. То ли прибыл общественным транспортом (ближайшая станция метро находилась в двух кварталах от моего дома), то ли оставил машину где-то в хвосте пробки.

– В чем дело? В этом подъезде на третьем этаже живет мой начальник, полковник Корсаков. С ним все в порядке? – услышали мы голос майора. С искусно разыгранным волнением он обращался к одному из «ментов»-автоматчиков с сержантскими лычками на погонах.

– Проходите, гражданин. Нам приказано не общаться с посторонними, – казенно ответил тот.

– Это я-то посторонний?! – возмутился Федоров. – На, читай! – он сунул под нос «сержанту» служебное удостоверение.

Переодетый нелюбинский сотрудник мастерски изобразил на лице целую гамму чувств – злость, смятение, страх и, наконец, глубокую растерянность малограмотного простофили, попавшего между двух огней.

– Извините… У нас приказ… мы люди подневольные, – запинаясь, прокосноязычил он.

– Хорошо, – надменно фыркнул Федоров. – Вызови старшего. Того, кто отдал приказ.

С облегченным вздохом нелюбинец ухватился за рацию.

Спустя полторы минуты к заслону приблизился второй ряженый с погонами капитана, вежливо пригласил Федорова пройти внутрь оцепления и между ними состоялся оживленный разговор, причем слова майора звучали теперь гораздо ярче и отчетливее, чем у его собеседника.

– Прикрепили жучок, – сообщил мне Нелюбин, с интересом наблюдающий за монитором. – Вы успели заметить, КАК и КОГДА?

– Нет! Буквально мистика какая-то!

– Никакой мистики, а твоя обычная невнимательность, – желчно проворчал Логачев. – На всех тренировках тебя учили максимально сосредотачиваться, а толку…

– Перестаньте, Петр Васильевич, – прервал полковника генерал. – Заметить было практически невозможно. Работал профессионал экстра-класса! Я бы и сам ничего не понял, если бы не знал кому именно поручено обработать клиента… А Вы, вижу, не в духе?

– Верно, – сознался Логачев. – Ты извини, Дмитрий, зря я на тебя сорвался! Просто настроение мерзопакостное да на сердце кошки скребут…

– Напрасно. Все идет чётко по плану. Деваться ему некуда! – бодро заявил Нелюбин.

Полковник вздохнул, с сомнением покачал массивной головой, но ничего не сказал.

Беседа на улице, между тем, подошла к концу. Изображавший милицейского начальника «сдался», под агрессивным напором сурового фээсбэшника, и неохотно скомандовал двум «ментам», стоящим у подъезда. – Передайте наверх. Пусть господина майора беспрепятственно пропустят к трупам и к задержанному. У него особые полномочия.

– К трупам?! К задержанному?! – Федоров заставил себя побледнеть… (Ну и артист!.)… – ТАК ЧТО же, ЧТО ТАМ ПРОИЗОШЛО?!!

– Проходите и сами все увидите, – хмуро посоветовал «капитан».

Майор ломанулся в подъезд. На лестнице послышались тяжелые, торопливые шаги, а мощный жучок донес до нас едва различимое, змеиное шипенье:

– Чудесно! Наш дважды герой по уши в дерьме. Ща-а-ас понаслаждаюсь занятным зрелищем!!!

Шаги приблизились, дверь отворилась, Федоров деловито зашел в квартиру и… в ту же секунду очутился в объятиях Логачева, скрутившего мерзавца жестоким болевым приемом.

– Обыщи, – коротко бросил мне Васильич.

Я привычно обшарил одежду завязанного узлом, рычащего от боли майора. Изъял документы, связку ключей, бумажник, табельный пистолет, мобильный телефон, электронную записную книжку. Передал добычу Нелюбину и подал знак Логачеву, дескать, «отпускай». Брезгливо морщась, Васильич завел согнутого пленника в комнату и, разжав захват, двинул ему коленом под зад. На мгновение взмыв в воздухе, майор смачно шмякнулся на брезент, прикрывавший залитый кровью пол, и ошалело затряс головой.

– Ну, падаль, наслаждайся «занятным зрелищем», – сквозь зубы процедил я. – Но не слишком долго. У тебя впереди много всякого интересного!

– А-А-А-А??!! – Федоров дико вылупился на меня, словно на выходца с Того Света. – Но как… почему?!!.. Не может такого быть!!!.. Где же, где… – тут он осекся и тупо уставился на пропитанный кровью брезент.

– Вас интересует судьба дочки Рябова, Виктории Семиной и двух охранников Рюмашкина? – ласково осведомился генерал. – Поспешу удовлетворить Ваше законное любопытство. Девочка с матерью и младшей сестрой. В настоящий момент, – Нелюбин покосился на часы, – они, полагаю, из церкви вернулись, с воскресной службы. Обедать собираются… Госпожа Семина глубоко под землей, в одиночной камере-клетке, под усиленной охраной. Сущенко с Удаловым тоже… А кровь настоящая, не сомневайтесь! Только не из обезображенных женских тел… (Семину-то Вы приказали тоже того, ножом по горлу), а с ближайшей скотобойни. Целых три ведра!

– Б…ди! – злобно выругался опомнившийся провокатор, вскакивая на ноги. – Переиграли, уроды еб… Г-р-р-х-х, – получив от меня ногой под дых, он согнулся пополам, надсадно хрипя и роняя слюни.

– Не надо грязно выражаться, – прежним тоном посоветовал Борис Иванович. – Вы находитесь в приличном обществе, а не на эспээсовской блатхате.

– Иначе весь ливер отобью. Для начала! – грубым голосом пообещал Логачев.

– И, вообще, зря ты ерепенишься, – миролюбиво добавил я. – Вообразил, будто с ходу отправишься в кремационную печь вместо меня и, напоследок, решил показать себя крутым парнем?!

Федоров уныло промолчал, однако в глазах у него отразилось: «Да, именно так!»

– Напрасно, дорогуша, напрасно! – придавил его взглядом Васильич. – Наши мастера заплечных дел недаром зарплату получают. И если ты надеешься умереть с гордо поднятой головой, то вынужден тебя разочаровать – ничего не выйдет! За несколько дней интенсивной обработки ты превратишься в жалкое, трясущееся, спятившее от боли существо, которое будет молить лишь об одном: – «Прекратите весь этот кошмар! Скорее суньте меня живым в печку!!!»

Слова Логачева (вкупе с тяжелым, леденящим душу взглядом) подействовали на пленника должным образом.

Дерзкий вызов в глазах потух, сменившись беспросветным отчаянием. Красиво очерченное лицо смертельно побледнело. (На сей раз по-настоящему.) На лбу, на носу, на щеках выступили бисеринки пота.

– Вы сказали «надеешься умереть», – убито пробормотал он. – Ну а если нет?! Разве мы сможем договориться по-хорошему?!

– Разумеется, сможем! – лучезарно улыбнулся Нелюбин. – Ты будешь с нами активно сотрудничать, поможешь выйти на «басаевское наследство» и сдашь всех известных тебе господ, причастных к подготовке государственного переворота в начале 2008 года.

– А потом вы уничтожите меня, как отработанный материал, – губы Федорова заметно дрожали. – Разве нет?!

– Возможно, – не стал лукавить генерал. – Но до этого пройдет немало времени. И уничтожение уничтожению рознь. Сам знаешь! Кроме того… Кто знает, как оно там сложится? Вдруг ты окажешься о-очень ценным агентом? Тогда, невзирая на былые «заслуги», мы будем использовать тебя и дальше во благо Государства Российского. Как, например, того чеченца, из-за которого твои хозяева задумали подставить Корсакова. Он (в смысле чечен) злодей и мерзавец не меньше чем ты и заслужил не одну, а минимум несколько казней. Но… приносит большую Пользу! А посему – живет и процветает. Под нашим контролем, само собой. Не правда ли, Дмитрий Олегович?

Я утвердительно кивнул.

– Хорошо, я согласен с вами сотрудничать, – тускло произнес Федоров, – но они безжалостно устраняют всех свидетелей. По их приказу я велел Сущенко с Удаловым зарезать Семину, а им самим подсыпал в чай особый нигерийский яд. Сегодня или завтра они умрут «естественной смертью» в ваших камерах-клетках. Ваше счастье, что допросить успели!.. Боюсь, и меня вскоре уберут, поскольку… – Майор внезапно пошатнулся, захлебнулся воздухом и ухватился обеими руками за сердце. Глаза у него покрылись мутной поволокой. На губах выступила пена.

– Проклятье! Его уже убрали! – воскликнул Логачев, бросаясь к майору и подхватывая падающее тело.

– «Отравленная рука», – коротко бросил он нам, достал из кармана маленькое шило, одним мощным рывком оголил насостоявшегося агента до пояса и начал поочередно колоть острием в какие-то точки на туловище.

Спустя некоторое время Федоров вновь задышал: редко, прерывисто, с надрывом. Глаза приобрели осмысленное выражение.

– Продержится секунд двадцать-двадцать пять, не более, – шепнул мне на ухо Нелюбин.

– Реанимировать нельзя? – также шепотом спросил я.

– К сожалению, нет!..

– Когда ты встречался с азиатом?! – настойчиво вопрошал между тем Логачев. – Говори же, говори! Я постараюсь тебя откачать!

– Через день… после разговора с Рюмашкиным, – чуть слышно прошелестел умирающий.

– Зачем? Где?

– В… спортзале… Он показывал мне… некоторые приемы… у-шу…

– Как его зовут? Как выглядит?!

– Толстый… лет пятьдесят… называет себя Лонг Шин… китаец, – по телу Федорова прошла волнообразная судорога. – Но паспорт у него… на корейское имя… недавно получил… российское гражданство…

– На какое имя паспорт?!! – Логачев не переставал выстраивать цепочку уколов, но Смерть уже вплотную приблизилась к майору… (я почти физически ощутил присутствие старой знакомой)… и бесцеремонно взяла свое.

– Ки-и-им, – сумел выдавить напоследок Федоров, сильно дернулся и застыл, уронив голову на плечо.

– Готов, – поднимаясь на ноги, угрюмо констатировал Логачев.

– Наши противники оказались гораздо предусмотрительнее, нежели мы рассчитывали, – тяжко вздохнул генерал. – Кстати, Рюмашкина они тоже убрали. Я просто не хотел вам говорить до завершения операции…