Читать книгу: «Конь ветра», страница 4
– Это что такое? – Шоплен окинул внутренности кабинета взглядом потерявшегося в тайге хипстера. – Кто здесь?
Зойдль впился глазами в Ленина, немного раскачиваясь на напряженных ногах, и не реагировал на разговоры. Его внимание поглотил бюст, сурово глядевший на делегацию сквозь банки с солеными огурцами, помидорами и черемшой.
– Вы о том, где Мария Михайловна? – тихо пробормотал Шоплену сторож Приданов.
– Нет, я о том, вот это – что такое? – Шоплен указал на портрет Приданова, висящий справа от премьер-министра и слева от Марии Михайловны.
– Это я. Я тут помимо сторожа еще и главой администрации работаю – сказал сторож.
– Один в один. Так значит, вы тут в двух лицах… деннервеннер.
– Доппельгенгер, – поправил Приданов.
Редкая сибирская деревня избежала еще того, чтобы в ней обнаружился потомок ссыльных немцев. Сторож Приданов, впрочем, стыдился своего иностранного происхождения, а работник администрации Приданов и вовсе его усиленно скрывал. Впрочем, доставшиеся от дедушки знания о немецком наречии иногда прорывались сами, победно гудя вагнеровскими трубами. За это Приданов в своих двух ипостасях бывал изредка бит односельчанами на затянувшихся застольях.
– Так. А где женщина?
Сторож Приданов понизил голос и просипел, оглядываясь по сторонам «тут».
– Как это – тут? – одновременно спросили Шоплен и внезапно очнувшийся от транса Зойдль.
– Так это. Тут – еще более притихшим голосом ответил Приданов.
– Степан Михалыч, я же вас совсем не слышу. Что вы вечно шепчетесь, вы говорите, вы по делу? – прогремела Мария Михайловна в тиши кабинета, и все вздрогнули. Шоплен и Зойдль одновременно набрали в грудь воздух и открыли рты, дабы огласить свою цель визита. Степан Михайлович закрыл глаза и отвернулся. Его лицевые мускулы совершенно расслабились. Ленин закрыл глаза, и немного передвинулся, спрятавшись за особо толстым огурцом.
Затем последовала череда событий, которую достоверно не смогли воспроизвести как непосредственные участники, так и случайные свидетели, коих было двое – Яков Васильевич, возвращавшийся мимо сельсовета домой после пробуждения в доме товарища в окружении пяти пустых бутылок из-под самогона, и его собака Дуня, нежно корректировавшая тяжелый хозяйский шаг. Из окна второго этажа сельсовета высунулась рука трудящейся женщины пятидесяти лет и три раза с равными паузами щелкнула мясистыми пальцами. Морозный воздух на секунду застыл, обрел твердость и фактуру, а затем рассыпался обратно на хаотические составляющие, издав звук медного гонга. Стоявший у входа в сельсовет внедорожник загудел двигателем и включил фары. Яков Васильевич, рассказывая товарищам, клялся и божился, что из дверей к машине метнулись две тени, нервным волчьим скоком запрыгнули в машину и нажали на газ. Визг покрышек разрезал медитативную тишину Малого Табата, взревел мотор и внедорожник, подскакивая на ухабах, рванул прочь из деревни.
Степан Михайлович в двух ипостасях говорил, что ничего такого не было. В тот день в сельсовет никто не приезжал, тем более по каким-то дурацким делам с какими-то художниками, которых и вовсе в Малом Табате не водилось никогда. А если бы и приезжал, то Степан Михайлович не выходил на работу по причине общего недомогания, чему есть свидетельство жены, соседа, Евгения Алексеевича Сумароцкого 1968 года рождения, зашедшего одолжить бензопилу и его старшего сына Игната Евгеньевича Сумароцкого, 1990 года рождения.
Мария Михайловна в тот день и час пребывала на хуторе у сестры, где за шелушением кедровых орехов для заварки особо вкусного рецепта травяного чая, отметила, что в Малых Табатах жили два Михаила, которые были очень похожи, но являлись разными людьми. Её и Степку часто считали родственниками, причем осуществлявших столь скоропалительные выводы не останавливало даже очевидное различие в наследственности индивидов – мальчик был натуральный, беловолосый и голубоглазый блондин, а она происходила из семьи откомандированных по службе бурятских офицеров связи. Впрочем, они дружили, как и их отцы. Единственным свидетелем, который мог представить хоть сколько-нибудь существенные доказательства, была собака Дуня. Она заметила, как с неба на место, где стояла машина, упал лист бумаги. Дуня живо метнулась к объекту и, сходу проглотив его, радостно вильнула хвостом и убежала. Между тем, в окружении орлов и гербов на бумаге было написано следующее:
« …18 января 1623 года. Зойдль нервно сжал рукоять обнаженного палаша и высунулся из-за дерева. Крепкая подошва высоких ботфорт промерзла насквозь, обжигая ноги даже сквозь толстые вязаные чулки. Предрассветная мгла бескрайней, снежной страны прятала его, скрывала в своих объятьях, и сильно затрудняла наблюдение. По тракту скоро проедет гонец с депешей от проклятых Габсбургов. Французский король щедро заплатил за то, чтобы письмо никогда не попало в руки русского царя. Интересно, кто этот посланец, пробирающийся с замотанным шарфом лицом через вьюги, лед и тьму? Хоть бы не из Аугсбурга. Зойдль, вот уже 20 лет в наемниках, не любил убивать земляков. Впрочем, контракт есть контракт. Где-то за спиной всхрапнули кони, звякнула упряжь. В засаде пятеро, все наготове. Хоть бы гонец ехал шагом… Металл клинка тускло переливался, отражая снег. Зачем он достал клинок? Надо убрать обратно в ножны, ведь как он сядет с оружием в руке на коня? Проклятое напряжение, проклятый снег, проклятые Габсбурги…
18 октября 1824 года. Шоплен в сотый раз поправляет чепец, выглядывает в окно кареты. Лондон в это время года пахнет влагой и дымом. Еще немного, и город проснется, загудит и ударит в камень мостовых сотней ног, поднимется гвалт и крик, заспешит рабочий люд. Но пока тихо, и это хорошо. Мария Шоплен исчезнет из города под покровом предрассветного сумрака, пропадет навсегда и станет свободной – стылое брачное ложе, годы рядом с немощным стариком, чопорный холод семьи, продавшей Марию за какие-то бумажки – все уйдет под скрип снастей и шум волн. Свобода! Новый свет. Корабль отплывает на рассвете, и там никто не её не найдет. Мария Шоплен будет жить как захочет – она уже живет как хочет, ведь в такт её мыслям перекатываются драгоценные камушки в кошельке за вырезом лифа. Супруг приобрел температуру, соответствующую своему темпераменту, а поместье поменяло хозяина. Шоплен вздохнула и задернула шторку. Еще немного ожидания, и вот он – новый мир!
