Людоеды

– Однако наелись ваши сослуживцы! – присвистнул Грачёв. – И никто ничего не заметил!

– Женщины, наверное, сами и не ели, – объяснила Маша. – Они сыновьям и мужьям покупали. Всё жаловались, что мужчин нечем кормить совершенно. Мама даже радовалась, что нам не так тяжело. Хоть с деньгами и напряжёнка, но мужика не нужно кормить. Он, по нынешним ценам, больше сожрёт, чем принесёт.

– Я вижу, от такой жизни многие девушки станут мужененавистницами, – грустно предположил Турчин. – Значит, Маша, ничего больше не можете вспомнить?

– И рада бы, да не получается, – призналась девушка.

– Тогда не буду вас больше задерживать. – Петренко протянул ей листы протокола. – Подпишите каждую страницу и дайте мне пропуск.

Продиктовав номер своего телефона и расписавшись там, где было указано, Мария Семёновна Францикевич удалилась.

Андрей с хрустом потянулся, и прозрачные глаза его блеснули зеленью:

– Братцы, объясните толком, что случилось! Я уже, конечно, всё понял… – Он поспешно прикурил от зажигалки. – Но всё же хочется иметь более полную картину.

– Да, насчёт пропавшего оружия – чтобы уж закончить…

Петренко в очередной раз протёр очки. Сейчас он был похож на рассеянного профессора, а не на бывалого сыщика.

– Номера Савин знает? В воинской части его проинформировали?

– Номера-то знает, и на этом всё кончается. Предположительно следы ведут в Сортавалу. Но пока, как видите, никаких новостей нет.

– Нет, так будут. – Всеволод покосился на дверь, за которой скрылась Маша.

– Да что у вас здесь творится, чёрт побери?! – Озирский дёрнулся от нетерпения. – Не тяни, Севыч, кота за хвост.

– Ты что, сообразил ещё? – Грачёв досадливо скривил рот. – Три человека купили свинину – либо на рынке, либо на улице с рук. Во всех случаях цена была явно занижена. Потом разными путями покупатели пришли к единому выводу – мясо, не к новогодней ночи будет сказано, человеческое. Вот акты, читай!

Всеволод бросил Андрею пластиковую папку.

– Курнаков и Францикевич не успели отведать человечины. А вот семья Муравьёвой в полном составе причастилась. Женщина в шоке, о реакции других родственников пока сведений нет. Минц приедет с проспекта Ударников, расскажет новые подробности.

– Сашок тоже этим занимается?

Озирский внимательно читал протоколы, посасывая почти погасший чинарик.

– Мы его отправили допросить свекровь Муравьёвой. Она лично покупала мясо.

Петренко помассировал виски подушечками длинных пальцев.

– Мне кажется, что все трое торговцев связаны через один центр. Слишком похожи их легенды. Якобы крестьяне, проникшиеся духом милосердия и сострадания, торгуют дешёвым мясом на радость изголодавшим горожанам. В случае с Францикевич старуха, явно бедняцкого вида, тоже не стремится нагреть руки на всеобщем дефиците в преддверии Нового года. В первых двух случаях мясо было с костями. И по ним определили его происхождение. Маша, как ты слышал, заметила татуировку на коже.

– Очень существенное упущение! – Озирский отложил протоколы. – Они что, не разглядели? Сами-то продавцы?…

– Тут может быть несколько причин. – Турчин взял у Андрея папку. – Либо действительно в спешке не разглядели, либо это было сделано намеренно.

– Знак, что ли, подают? – Андрей шагнул к вешалке, снял с плечиков свою дублёнку. – Впрочем, почему бы и нет?

– Вполне вероятно, что кто-то хочет привлечь внимание к торговле человеческим мясом, но на активный протест не решается… – начал Турчин.

– Естественно. Знаешь, что в этой среде бывает за активный протест? – ухмыльнулся Грачёв.

– И рассчитывают, что покупатель, обнаружив татуировку, заявит в милицию, – докончил Александр.

– Если среди них есть отступники или хотя бы сомневающиеся, уже будет легче, – сказал Петренко.

Он достал из верхнего ящика стола большую фаянсовую кружку, налил её доверху водой и графина и сунул туда кипятильник.

– Как, ребята, насчёт чайку?

– Мы уж до дома потерпим.

Турчин, как и Грачёв, смотрел на Андрея. Тот уже буквально рвался в бой.

– Сейчас у нас половина восьмого. – Озирский закрыл вязаным рукавом свой «Ролекс». – У вас двоих есть время хотя бы до половины двенадцатого?

– До половины есть, а там всё же Новый год нужно встречать, – напомнил Турчин. – Причём не только нам, но и тебе.

– Я встречу и без твоего напоминания.

Озирский наблюдал за тем, как закипает вода в кружке Петренко. Сам подполковник в это время доставал одноразовые пакетики с заваркой.

– Меня интересует резюме начальника. Я подключаю к розыскам своих людей, причём немедленно.

Петренко задумчиво наблюдал за тем, как из пакетика расползаются красно-коричневые нити, похожие на щупальца спрута.

Потом просто сказал, поворачивая чайной ложечкой пакетик:

– Действуйте, ребята. Я не прошу Андрея докладывать мне свой план, потому что доверяю его интуиции и порядочности. Да и такие орлы, как Грачёв с Турчиным, в случае чего, его подстрахуют.

– Я завтра же доложу о том, что удастся нарыть сейчас, – пообещал Озирский.

– Андрей, на тебе и так шесть дел, в том числе и по хищению оружия! – напомнил Всеволод, надевая шарф и шапку. – А мы тут с человеческим мясом влезли…

– Лично мне хочется, чтобы питерцы всё-таки питались мясом животных. Даже в блокаду далеко не все докатывались до такого позора.

Озирский, стоя у окна, отсутствующим взглядом смотрел на предновогодний, ещё шумный, но в то же время уже тёмный, настороженный Литейный проспект.

Потом он предположил неожиданным грустным голосом:

– Думаю, что сегодняшней ночью многие окажутся в больницах…

– Типун тебе на язык! – испугался Петренко. – А уж нам-то работёнки точно много будет.

– И медикам, – настойчиво вещал Андрей. – Вы только представьте – пьяная озлобленная толпа вылезает ночью на улицу. Ни для кого никаких ограничений. На что хотите поспорим – в дежурной части задымятся провода.

– Да где уж мне с тобой спорить-то?…

Геннадий Иванович отхлебнул то ли чаю, то ли чифиря – его напиток по цвету напоминал ячменный кофе без молока.

– Ладно, ребята, идите, только будьте осторожнее. В тёмные углы раньше времени не суйтесь, в драки не ввязывайтесь. И вообще, не надо эту публику пока провоцировать. Особенно это относится к Андрею, который после осени ещё не до конца выздоровел. Я до сих пор боюсь за тебя, слышишь? – Петренко похлопал Озирского по руке. – Три месяца – не срок. Ты должен беречь себя и не рисковать понапрасну.

– Может быть, нам повезёт, – загадочно сказал Андрей. – Бывает ведь, что под Новый год исполняются желания? Мы сейчас прокатимся по нескольким адресам…

– Далеко? – забеспокоился Турчин, представив себе реакцию Аллы.

– Не очень. Самый длинный конец – Московский район. Потом Севыча забросим на проспект Славы и вернёмся. Саш, ты пойми…

Озирский нырнул в свою дублёнку и застегнул её на последний крючок. Потом внимательно осмотрел себя в зеркале. Грачёв уже подпрыгивал у двери.

– К молодожёнам должно быть особое отношение. Думаю, что вы с Аллой Валентиновной уже достаточно друг на друга нагляделись. А вот у Лилии Николаевны сердце разорвётся, если Всеволод не явится встретить первый их совместный Новый год…

– Горазд ты настроение портить! – Всеволода отнюдь не прельщала перспектива всю ночь ворковать с Лилией.

– Севыч, уж на что я не люблю бабские сопли, а и у меня душа болит за Лильку, – признался Андрей. – В любом случае, я тебя подвезу к парадному после того, как мы закончим дела. Пойдёмте, мужики, времени мало.

– Ты на машине? – Турчин тоже натянул дублёнку.

На тёмных оконных стёклах что-то посверкивало. Между рамами полз холодок, хотя мороз сегодня и не был особенно сильным.

– Да, я же мотался в область. Конкретно – в Петрокрепость.

Андрей перед зеркалом нахлобучил лисью ушанку, которую вытащил из-под стола.

– И за бензин платил из своего кармана? – нарушил блаженное чаепитие Петренко.

– Пока мы будем разбираться, кому за бензин платить, все бандюки разбегутся. Иваныч, до связи! Всё будет нормалёк. С наступающим тебя, босс!

– Спасибо, и вам всем удачи! – Петренко с каждым попрощался за руку. – С Новым годом вас, ребята, и постарайтесь вернуться целыми. Пожалейте своих родных и близких…

ГЛАВА 2

Пассажиры вишнёвой «пятёрки» наблюдали за тем, как мелькают по бокам Владимирского проспекта расцвеченные гирляндами окна. Саша Турчин увидел свои, и в щёлку между шторами даже заметил ветки наряженной ёлки.

Все молчали. Наконец, Турчин, взволнованный увиденным, поинтересовался:

– Мы куда едем, если не секрет?

– Да какой там секрет?

Андрей круто повернул баранку, заезжая с Кузнечного на улицу Достоевского. Здесь вообще не чувствовалось никакого новогоднего веселья. Сначала отсыревшие, а потом промёрзшие стены домов образовывали мрачные, абсолютно тёмные дворы-колодцы, уставленные круглыми бачками со спрессованным, навсегда позабытым мусором.

– Моя подружка почему-то живёт здесь, хотя могла бы найти себе квартиру и получше.

– Какая ещё подружка? – Грачёв брезгливо выпятил губу. – Любишь ты тёмные переулки, я смотрю. Помнишь, к Надин Галановой ездили? Я тогда едва лоб себе не расшиб.

– Идите прямо за мной.

Андрей жестом пригласил их на выход, а потом запер машину. Из каменного колодца были видны сизые тучи и звёздное небо. Несмотря на то, что январь ещё не начался, здесь воняло кошками. Из окна второго этажа тянуло чьей-то поганой стряпнёй.

– Тут ступеньки, ребята, осторожнее. – Озирский пропустил их в подъезд. – Мою подружку зовут Розалия Петухова. Видочек у неё несколько экстравагантный, так что не обращайте внимания. Очень полезная личность – по крайней мере, для меня.

Лестница оказалась узкая, крутая и тоже вонючая. Грачёв с Турчиным боялись здесь к чему-либо прикоснуться. Озирскому всё было нипочём.

– Знал бы, джинсы надел с курткой!

Всеволод всю дорогу вполголоса матерился и, похоже, находил в этом особое удовольствие. Турчин, не любивший брани и прочих крайностей, подавленно молчал. Ни одна лампочка на всей лестнице не горела. Оставалось только удивляться тому, как Андрей ориентируется в маршах и дверях.

– Кто тут вообще может жить?… – Турчин расстегнул верхние крючки дублёнки, стараясь не задеть прислонённое к обшарпанной стене цинковое корыто. – Разве что персонажи Фёдора Михайловича… Прямо-таки литературный заповедник.

– Сейчас увидишь!

Андрей несколько раз ударил кулаком в дверь, обождал немного и забарабанил снова. Кто-то подошёл с той стороны и замер, прислушиваясь.

– Открой, Розалия, дело есть! – приказал Андрей, склонившись к светящейся щели.

– Андрей? – сварливый скрипучий голос сразу стал приветливым. – Сейчас отворю. Ты один?

– Нет, но за ребят ручаюсь. Впрочем, можешь и не открывать. – Озирский подмигнул своим спутникам. – Я сам потихоньку твою дверь с петель сниму. Эту хазу любой сявка распакует.

– Открываю уже, не скандаль! – сказала хозяйка и через мгновение предстала перед гостями, улыбаясь ртом, беззубым от клыка до клыка.

С загаженной лестницы, напомнившей Грачёву времена операции «Купюра» и мастерскую художника Гаврилова, они попали в довольно-таки зажиточное гнёздышко, увешанное коврами всех размеров и расцветок. Сама Розалия Петухова походила на Бабу-Ягу. Торчащие в разные стороны седые лохмы, ввалившийся рот, острый нос, подбородок в виде китайского яблочка и кустистые, мужские брови вызывали именно такие ассоциации.

– Проходите в комнату, я дверь запру.

– Спасибо.

Андрей бесцеремонно шлёпнулся на застеленный ковром диван, обвёл взглядом комнату.

– Розалия, у тебя только кино снимать про шатёр Чингисхана. Как ты тут не задохнёшься? Купила бы мебель хорошую, а то спишь на раскладушке… Может быть, ты ковры коллекционируешь? Да, я забыл представить хозяйку своим друзьям.

Озирский за руку подвёл Петухову к оперативникам. Она мелко семенила опухшими ногами в валенках с обрезанными голенищами.

– Розалия Елисеевна Петухова, знаменитая попрошайка с Кузнечного рынка. Постой, не встревай! – властно оборвал он Бабу-Ягу. – Как живёт, сами видите. Почти миллионерша, если оценить её ковры. Но иначе здесь никак нельзя – на стенах грибок и сырость, в щели с улицы несёт. Конечно, платит дань бандитам. Знает на рынках всех собак, и они её знают. Меня интересует женщина по имени Роксана, торгующая мясом. По крайней мере, двадцать девятого декабря она стояла вот здесь. – Андрей расправил перед Петуховой листок с планом, нарисованным Курнаковым. – Всё, что узнаешь, сразу же мне расскажешь. Поняла?

– Поняла. Чего ж тут не понять, мил человек? – Розалия Елисеевна сунула в беззубый рот папиросу.

Озирского она не угощала, зная, что он курит другие. То же самое Розалия подумала и относительно его элегантных спутников.

– Значит, Роксана! Запомнила? Не утаивай ничего – мне нужны самые интимные подробности. Ну, спасибо за гостеприимство. С наступающим тебя! Желаю в новом году собирать побольше…

– И тебя также! Всех вас, люди добрые! – Розалия шутовски поклонилась в пояс. – Пойдёмте, провожу вас, а то с непривычки ноги поломаете…

Вниз оказалось идти ещё труднее, чем вверх – стёршиеся ступени буквально выскальзывали из-под ног. Когда наконец-то оказались во дворе, у машины, Турчин облегчённо вздохнул.

– Думаешь, она поможет разыскать торговку? – спросил он у Озирского.

– Не думаю, а уверен. – Андрей открыл дверцу «Жигулёнка». – Её слово железное. Ты не смотри на дурацкий внешний вид. Это – потомственная нищенка. Вроде как «в законе». Никогда нигде не работала, даже в коммунистические времена. Все предки у неё этим промышляли. Розалию гоняли-гоняли с Кузнечного, а она возвращалась, давила на жалость. Волокита продолжалась два года, пока однажды не посетили её квартиру и не увидели эти самые ковры. – Андрей включил зажигание и хохотнул. – Тут гражданку Петухову едва не замели, но я вмешался. Решил, что она будет мне полезней в роли вечной должницы. Пусть себе попрошайничает, собирая по двести-триста рублей в день – услуги её стоят дороже.

– Правильно! – согласился Грачёв, еле отдышавшийся после смрада лестничной клетки. – В её занятиях ничего опасного нет. Впрочем, замолить можно любой грех – надо только остановиться вовремя.

Всеволод имел в виде их общего знакомого Готтхильфа, и Андрей его понял. Еле заметно усмехнувшись, он вывел машину со двора.

– Ничего, только девятый час. Везде успеем, гарантирую.

По улице Марата и Подъездному переулку Озирский выехал на набережную Обводного канала и уже никуда оттуда не сворачивал.

* * *

– В Ульянку едем? – Всеволод торопливо закурил.

Трепеща ноздрями, как необъезженный конь, он, казалось, злился на медлительность автомобиля. «Лада» стремительно и легко несла их вдоль зажатого в камень канала по направлению к Финскому заливу. Андрей вёл машину играючи, как делал абсолютно всё. Он успевал перекурить, послушать переговоры по рации и отдать несколько распоряжений членам своей группы, сидящим в засаде у пивных ларьков на Лесном проспекте.

– Нет, на Гутуевский, – ответил он, немного погодя.

– На Гутуевский? – Турчин даже протёр кожаной перчаткой ветровое стекло.

В обе стороны от Обводного канала уходил проспект Газа, вновь ставший Старо-Петергофским. Оставалось только доехать до речки Екатерингофки и проскочить мост.

– Я там, между прочим, один раз был, – вспомнил Саша. – Чей-то день рождения отмечали в «Бригантине».

– Не чей-то, а мой! – ввернул Грачёв. – Сильно выпил, что ли?

– Извини, – смутился Турчин. – Это, вроде, давно было?

– Допустим, шесть лет назад. Ты тогда из Москвы приехал и познакомил меня с Аллой.

А-а, точно! – обрадовался Турчин. – Прости, совсем из головы вон.

– А ещё супершпионом хотел стать! – поддразнил его Всеволод. – Ты тогда учил всех собравшихся много пить и не пьянеть. Жалел, что у тебя с собой нет оружия, а то бы показал, как стреляют после пол-литра водки настоящие шпионы. Короче, надо рюмку на голову поставить и глаза закрыть, чтобы умирать не так страшно было…

– Да ну тебя! – порозовел в полутьме Турчин. – Неужели я действительно нёс такую ахинею?

– Истинно так! – безжалостно припечатал его Грачёв. – Потом бармен слёзно просил больше тебя не приводить – испугался. Андрей, скоро приедем?

– Минутку ещё потерпеть можешь? – Озирский, прищурившись, смотрел вперёд через расчищенное «дворниками» лобовое стекло.

То, что Озирский даёт осведомителям задания, Турчин понял уже у Петуховой. Теперь агенты будут подчиняться и им – Саша знал этот закон. Подрулив к освещённой изнутри «Бригантине», Озирский нажал на клаксон. Совершенно не обращая внимания на шатающихся вокруг ресторана дюжих пьяных молодцев и хохочущих шлюх, он сигналил и сигналил, пока к автомобилю не подбежал молодой человек с дореволюционными остренькими усиками.

Наклонившись к машине, он сказал:

– С наступающим вас! Нужно что-нибудь?

– И тебя также, – ответил Андрей. – Садись к нам, Витольд, я тебе всё объясню.

Молодой человек, пальцами ослабив затянутый на горле белый шарф и подобрав полы длинного кашемирового пальто, втиснулся на заднее сидение – рядом с Турчиным. Андрей тут же выключил свет в салоне.

– Как поживаешь? – Он протянул Витольду пачку сигарет.

– Да ничего, спасибо.

Парень взял две штучки. Одну он закурил, другую спрятал в карман.

– Работаешь? – хмыкнул Озирский.

– А как же!

– Всё на Кондратьевском?

– Да, пока там фарт идёт, – лаконично объяснил молодой человек.

– Вилениус Витольд Арсеньевич, – представил его Озирский. – О его подвигах расскажу потом, а сейчас дадим-ка ему задание. Только вы пока посидите тут немного. А я схожу, позвоню.

Озирский, выразительно взглянув на коллег, вылез из-за руля и направился к телефонной будке. Публика до того перепилась, что вряд ли могла узнать Андрея, даже если там были его знакомые. Витольд Вилениус задумчиво выпускал колечки дыма из узких ноздрей и был невозмутим, как сфинкс.

Всеволод не выдержал:

– Витольд Арсеньевич…

– Да?… – с готовностью отозвался Вилениус.

– Давайте без обиняков, ладно? Вы, как я понял, не совсем законно добываете хлеб насущный. Не будем вдаваться в детали. Меня сейчас интересует другое – почему вы лично работаете на Андрея? Он вам платит?

Витольд выпустил ещё несколько колечек. Потом протянул руку между двумя передними сидениями – к пепельнице. От него сильно пахло импортным кипарисовым одеколоном.

– Это я ему плачу, добровольно. Долг отдаю.

– За что? – спросил Турчин.

Он сидел, прикрыв глаза, и разноцветные лучики от ярких праздничных огней образовывали причудливый узор.

– Год назад у метро «Пролетарская» моего брата сильно порезали. Шесть ножевых ранений, из них одно – в селезёнку. Не буду рассказывать всю историю, это вам будет не интересно. Конон умирал реально. У нас с ним разные группы крови, к сожалению. Я дал бы ему сколько угодно, но моя не подходила. – Витольд снова затянулся. – У меня, кроме брата, никого больше нет. Это было глухой ночью. Его привезли в больницу. Шарага занюханная, крови вообще никакой, а доноры СПИДа боятся. А тут раз Андрей приехал, какого-то своего ханыгу проведать. Тот при задержании спьяну навернулся вместе с «тачкой» и лежал рядом с братом. «Секунды» уже прошли. По городу не объявишь, что редкая группа требуется. Да и кто даст взрослому жулику?

Вилениус, обвёл блестящими голубыми глазами лица слушателей.

– Озирский услышал, что человек умирает, и спросил, какая группа нужна. Оказалось – именно его собственная. И он тут же дал кровь, причём сразу много, восемьсот миллилитров. Прямо у стола, не отходя никуда. Какому-то, прости, Господи, торгашу! Но это для него не имело значения. Теперь я – его раб навеки. Сам предложил – он ни в коем случае не настаивал. А ведь Андрея самого через три дня ранили. Ему кровь очень пригодилась бы. Помните. В «Ручьях»? Это тогда было. Вот…

Витольд заметил, что Озирский возвращается. На счастье, Андрей с кем-то зацепился языком, и немного задержался.

– Мужики, не говорите, что я вам рассказал. Он не любит, когда откровенничаю насчёт этого. А?

– Замётано. – Грачёв по-новому смотрел на Озирского.

Тот уселся за руль, обдав остальных морозцем и. как показалось Грачёву, запахом шампанского и цитрусовых. Сказал Вилениусу несколько слов на ухо, потом качнулся назад.

– Припоминаешь такого?

– С родимым пятном под носом? Знаю.

– Как только представится возможность, вдоль и поперёк его прочеши. Все данные сейчас же сбрось мне. Он торгует мясом, по дешёвке.

– Сделаю, – твёрдо сказал Витольд. – Послезавтра. Идёт?

– Лучше бы завтра. Ладно, как ты сочтёшь нужным, так и поступай. Но не позже третьего января, тут всё очень серьёзно. Счастливо, с наступающим тебя! Брату привет.

Андрей пожал Вилениусу руку.

– Обязательно передам. Он будет очень рад.

Витольд ушёл обратно в ресторан. А Озирский, продолжая улыбаться, повернул ключ зажигания.

– Ты Минцу звонил?

Турчин, откинувшись на спинку заднего сидения, вдыхал оставшийся после Вилениуса приятный запах одеколона. Над Гутуевским островом сияло чистейшее звёздное небо.

– Да, он уже там. У себя, на Васильевском. Бабка оказалась не такая уж слепая. По крайней мере, особую примету продавца сообщила. Если, конечно, он это пятнышко себе не нарисовал. Но Витольд говорит, что знает такого.

– Я оказался прав – с бабками Минц умеет беседовать. А это, между прочим, особый талант, доступный далеко не каждому. Впрочем. – Всеволод обернулся к Турчину, – ты тоже не оплошал бы. Находится же у людей терпение – я просто восхищаюсь! Это ведь уже ненормальные люди, которые не воспринимают реальность адекватно. Я лично не могу слушать про их героическую жизнь, про неблагодарных детей и про паскудных соседей. За миллион долларов не согласился бы, честное слово! И кормят их плохо, и разговаривают грубо, и воруют у них всё постоянно. Только сами они в нимбе сияют, как архангелы. Послушаешь – так ни одного недостатка, хоть очищайся под ними… Значит, описание торговца Сашка тебе продиктовал?

– Да, и Вилениус его вспомнил, – ответил Андрей, снова разгоняясь до приличной скорости.

Они ехали по тёмной и пустынной набережной Обводного канала.

– Кстати, чем занимается на Кондратьевском твой агент? – Грачёв решил узнать это у Андрея.

– Он катала, – просто сказал Андрей, словно в профессии его агента не было ничего предосудительного.

Того же мнения оказался и Грачёв:

– Ну, так никого же насильно не сажают с ним в карты играть! А брат его?

– Уже успел разлямкать? Зараза, метёт языком, как баба! Братан его, Конон Арсеньевич, у «Пролетарской» цветочные киоски держал. Год назад получил пером – шесть раз. Выжил – правда, с трудом. Теперь с тростью ходит, как благородный…

У Варшавского вокзала Андрей свернул на Московский проспект. Посматривая за дорогой, он покосился на Грачёва.

– Севыч, ты к Светлане с детьми не собираешься?

– Она приглашала на первое число. Я же с самых крестин Марьяшку не видел! Да и Богдан просил приехать – соскучился.

– На который час приглашала?

– К четырём. Свекрови её там не будет. Галина Павловна меня терпеть не может. Только и говорит, что я Мишку сгубил. Представляешь, каково мне это слушать?

– Это она зря, Севыч! Надо будет мне с ней поговорить при случае. Может быть, удастся в чём-то переубедить. – Озирский досадливо дёрнул щекой. – Я с тобой подарки передам детям. Жаль, что до сих пор не повидал Мишкину дочку.

– Ещё повидаешь! – успокоил Грачёв. – Я, когда завтра поеду на Просвет, заверну к тебе. Дома в три часа кто-нибудь будет?

– Мать с детьми должна быть, – ответил Андрей. – А про себя заранее ничего сказать не могу.

У станции метро «Московская» Андрей свернул с проспекта вбок. Сначала улица, по которой нёсся автомобиль, была застроена тяжеловесными «сталинскими» домами. Потом вдруг «Жигули» вырвались на заснеженный пустырь, отделяющий старые кварталы от более новых.

– Андрей, тридцатого января ты при любом раскладе будь у Светланы, – попросил Всеволод. – Она очень просит тебя прийти. Службу закажет, на годовщину Михаила…

– К сожалению, я не волен выбирать день для операции, – сумрачно ответил Озирский. – Двадцать пятого января должен лечь в клинику – срезать рубец и пересаживать кожу. Сколько я ни упрашивал немного отложить, медики не пошли на уступки. Передай Светлане, что я, если не вырвусь, потом сам схожу на кладбище и подам записку за упокой души. Пусть не обижается, должна же понять! – Андрей тяжело вздохнул.

Близ кинотеатра «Планета» он затормозил, сделал левый поворот на проспект Космонавтов, заехал на тротуар. Вскоре машина остановилась в тихом сумрачном дворике, среди блочных пятиэтажек.

Вылезая, Андрей обернулся к коллегам и ободряюще улыбнулся:

– Этот адрес – последний. Пойдёмте скорее!

– Я бы ещё ночку с тобой покатался, – признался Грачёв, понимая, что ему совсем не хочется возвращаться к Лилии.

Турчин пожал плечами – он не мог понять молодожёна, который уже устал от безумно любящей его жены. Они с Аллой и на восьмом году совместной жизни ещё не надоели друг другу. И боготворили семейный уклад, особенно после рождения сына в восемьдесят седьмом. Турчины вообще не мыслили себя порознь, и при каждом удобном случае собирались вместе.

– Сейчас познакомлю вас с преинтереснейшей особой!

Андрей не мог сдержать своей солнечной улыбки, появляющейся на его лице при воспоминании о дорогих людях.

– Севыч, ты, кажется, интересовался. Припоминаешь «Время «Ч»?

– Да? Это она? – Грачёв сначала даже не поверил. – Серьёзно?

– А как же! Поторопитесь, уже одиннадцатый час. А у меня ещё куча дел в старом году. Нехватка времени – самое неприятное из того, с чем приходится сталкиваться. Я упаду на колени перед тем, кто сумеет раздвинуть сутки! – Озирский преодолевал короткие пологие марши в два прыжка.

Около кожаной двери тёмно-коричневого цвета Андрей ненадолго задержался, потом пригладил волосы и позвонил. Почти следом за ними в подъезд ввалилась компания подвыпивших мужиков среднего возраста. Сзади плелась сходная по численности группа женщин с измождёнными лицами. На двух из них были пятнистые искусственные шубы, на остальных – кримпленовые пальто с норковыми воротниками.

В обеих компаниях царило какое-то нехорошее возбуждение. Запах поганого перегара постепенно заполнил лестничную площадку. Руки у приехавших были пусты – они не принесли ни подарков, ни цветов, ни ёлки. Только у одного из мужиков за пазухой виднелось горлышко водочной бутылки. А у другого из кармана торчала плоская бутылка коньяка с четырьмя звёздочками на этикетке. Женщины несли закуску: одна – свёрток с пирогами, другая – жареную курицу в промасленной бумаге.

Озирский поспешно нажал кнопку ещё раз, отворачиваясь от припозднившихся гостей. За дверью, куда впустили толпу, уже вовсю гуляли. Звенела гитара, и чей-то высокий голос старательно выводил «По диким степям Забайкалья». Такое веселье в любой момент могло обернуться скандалом, даже дракой – оперативники это хорошо знали.

Кожаную дверь отворила симпатичная блондинка с завитыми в крупные кольца волосами. Одета она была в атласное синее платье до пола, с голубой розой у плеча. Узнав в полумраке Андрея, она ахнула, засмеялась, схватила его за руку и втащила через порог. Всеволод с Александром шагнули в тесную прихожую, заваленную шубами, дублёнками и уличной обувью. В комнатах было довольно спокойно, только работал телевизор, играла музыка и мерцали лампочки на ёлке.

Грачёв заметил, что молодая женщина прямо-таки сгорает от желания броситься Андрею на шею, но стесняется делать это при посторонних. Лицо её разрумянилось, и светлые, густо намазанные, похожие на пуговицы глаза заблестели.

– Арина Скресанова – Всеволод Грачёв. Александр Турчин!

Андрей старался не допустить никаких нежностей со стороны своей подруги.

– С Новым годом! С новым счастьем! Извини за неожиданное вторжение, и притом без подарка. Срочно потребовалась твоя помощь.

– И вас всех также! Очень приятно познакомиться. А что касается подарка, ты мне его уже сделал, – подмигнула Арина и тихо, как-то по-особенному рассмеялась.

– Это ещё вопрос, я или нет, – так же загадочно ответил Озирский. – Весной разберёмся, надеюсь.

– Не нужно ломать мне крылья, – обиженно сказала Арина. – Пойдёмте на кухню, там будет удобнее, хоть и не очень прибрано. Может быть, выпьете ликёрчику?

– Андрей за рулём, а мы его дразнить не хотим.

Турчин первым уселся за белый, уставленный грязной посудой пластиковый стол, приткнувшийся под навесным шкафчиком.

Он ещё раз осмотрел хозяйку квартиры и заметил её обтянутую атласом, располневшую талию. Примерно за пять месяцев до рождения сына такая же была и у Аллы. Грачёву же не терпелось приступить к делу, и он выразительно выбил дробь пальцами по столешнице. Андрей украдкой поймал Аринину руку и сжал её тёплое запястье.

– Тогда я не знаю, что вам предложить, – расстроилась хозяйка. – Рыбу сделала под маринадом. Обошлось это, конечно! Хорошо, что от мужа ещё остались деньги, а то родители вообще на нуле. Не хотите свиной котлетки на косточке? В духовке стоят, ещё горячие.

– Ой, Аринка, про свиные котлетки лучше не говори! – Озирский скорчил рожу. – Где мясо покупала?

– В магазине, очень удачно талоны отоварила, – удивлённо ответила Арина. – Тут, на Московском, недалеко. А что?

– Значит, действительно свинина, – успокоился Андрей. – Мы уж лучше побережём аппетит до дома. Севыч, объясни суть дела – у тебя лучше выйдет.

Грачёв коротко и ясно изложил те факты, о которых, с его точки зрения, должна была знать Арина. Дослушав до конца, она, словно проколотый воздушный шарик, обмякла и сморщилась.

– Вот это да! – Она даже закрыла лицо руками. – А что я могу? Я же ничего не знаю…

– К тебе же захаживают дружки покойного мужа.

Озирский пошевелился на табуретке, и под столом что-то загремело.

– Банка упала, – определила Арина. – Ничего, я потом подниму.

Она смотрела на окно, закрытое клетчатыми занавесками с воланами.

– А чего ты от них хочешь? Уж этим-то Зураб точно не занимался.

– Я и не обвиняю их в этом, – поморщился Андрей. – Просто Ншан Тер-Микаэльянц может щипать таких продавцов. Дело же касается базаров, а он там – царь и бог. Всё-таки товарец – будь здоров, и надо иметь страховку. Разведаешь для меня?

Турчин удивился, что такая простая и приличная с виду женщина является вдовой преступника, но оставил эмоции при себе. Арина ему нравилась, к тому же могла помочь в деле.

Яркий свет, заливающий шестиметровую кухоньку, раздражал и Грачёва, и Озирского. Арина налила себе в пиалушку воды из глиняного кувшина и залпом выпила. Потом тронула кончиком языка тонкие, липкие от помады губы.

– Я. конечно, попробую узнать, только это очень сложно. Надо ведь не вызвать подозрений. Ншан удивится, с чего вдруг я заинтересовалась торговцами мясом.

– Ариша! – раздался вдруг из прихожей низкий женский голос. – Почему гости в комнату не заходят?