Связаны прошлым

– Вы правы, Анатолий Гафирович,  – отвлекаюсь от собственных мыслей, приоткрывая завесу тайны, что вызывает яркий проблеск заинтересованности, – но нас объединяет больше, чем Вы думаете, – оценивающе прохожусь по повзрослевшему Лексу, теперь я имею право тоже провести обзорные и розыскные мероприятия, и вернув внимание к собеседнику, заканчиваю начатое, – мы вместе учились.

– Какая приятная неожиданность, – Осипов так напыщенно и демонстративно хлопает в ладоши, что у меня закрадывается шальная мысль об очень удачной постановочной сценке, срежиссированной по наводке советника президента для местных зевак, – выходит, сегодня мини-встреча поволжских выпускников, – торжествует, будто бы выиграл в лотерею миллион. – Вам нужно обязательно посидеть тет-а-тет, – тихонько шепчет на ухо Сушинскому, зная наверняка, что я услышу

– Возможны Вы правы, – сдержанно отвечает Лекс, чем несказанно меня удивляет. Неужели балагур превратился в примерного мальчика? В жизнь не поверю в такие разительные перемены.

– Старички мудрее молодежи, – заключает Осипов, и удаляется, не забыв прижаться сморщенными губами к тыльной стороне моей ладони. Подобным образом он обозначает паузу в любом разговоре с дамой. Как говориться, воспитание деньгами не пропьешь.

– Ну, что, друзья, – обращается с трибуны Осипов, – пора бы уже начать этот дивный вечер.

Максим

– Что она здесь делает? – сжимая в напряжении губы, интересуется Сухой, и направляется к столу.

– А я откуда знаю? – заявляю как бы, между прочим. На самом деле во мне бурлит целая бактериальная система из чужеродных организму эмоций, что я с потом и кровью выводил из себя долгие годы. Неужели всё насмарку?

– Ты ведь раньше меня пришел, – перехожу в наступление, пока не сдал себя с потрохами. Тайну нашего знакомства знаю только я. Так и должно оставаться. Пока.

– Черт, Макс, – стонет Леха, внезапно остановившись. Чудом удается избежать столкновения с другими гостями. Я беру безутешного Ромео за локоть и увожу в сторону от всеобщего безумия. В это время он настукивает кулаком по собственному лбу. Выбить из себя дурь ему не позволяет собственный хребет, а вот создать видимость великих дум у него всегда получалось неплохо.

– Бываю, конечно, – пожимаю плечами, убирая руки в карманы брюк, – но все же, почему снова я крайний в твоих любовных делах? – Мой интерес сугубо деловой. Я должен понимать, утаивает ли Сушинский в настоящем моменте какую-либо связь между ним и Шестаковой.

– Потому что с ней всё всегда идет не так! – выкрикивает Сухой, сцеживая слово за словом в попытках совладать с рвущимся изо рта ядом. – Ты видел, как она посмотрела на меня, как только я подал голос?

– Нет, – обвожу взглядом окружающую обстановку, вылавливая в череде бесконечного дешевого мерцания сказочное голубоватое сияние. Словно зачарованный брожу по мрачному старому лесу, объятом сверху донизу полупрозрачным туманом, выцепляя мелкие детали из позолоты на стенах, потолке, в деталях стола и мебели, чтобы только не замечать благородного синеватого блеска.

– Эх, такое шоу глазами пропустил, – вырывает из небытия голос Лехи. Я вновь присматриваюсь, чтобы оценить верно мужскую реакцию на гостью из прошлого, а получаю поддых от нахлынувшей меня злости.

– Ну, и что с того? Тебе хватило одних хлопающих ресничек, чтобы растечься лужицей? – чудом удаётся совладать с тоном.

– Она не хлопала ресничками, – бросается на защиту Сух, и для пущей убедительности запускает пальцы в и без того не идеально уложенную чёлку.

– А что она делала? – указывая головой на наш столик, закидываю небольшую приманку.

– Пыталась выпотрошить меня, – шепчет Леха, вызывая внутри меня безудержную волну смеха.

– Ресничками? – сдерживать эмоции становится всё труднее.

– Глазами, – в этот момент Сушинский таращится на меня, как на дебила. Честное слово. За десять лет тесного взаимодействия это впервые. Неужели перегнул? – Блин, как ты не понимаешь, она любые чувства свои всегда глазами показывала. Чтобы не случилось, стоит как оловянный солдатик. Ни малейшей слабости. Машина, способная на все. А если в глаза заглянуть, то утонешь в боли, что они скрывают. Конечно, пришел я к понимаю далеко не сразу, зато сейчас мои инстинкты просто кричат о ее гневе ко мне. Но за что? Столько лет прошло. Обиды уже можно забыть. Да и ты сам сказал, что она пришла ко мне за помощью, но из-за опоздания отказалась от услуг.

– Мне откуда знать, Лех, о причинах ее гнева? Я в Ваших отношениях ни разу участие не принимал, Вас вдвоем никогда не видел. Может ты всё же в прошлом что-то особенное натворил, кроме измены? – подрабатывать бесплатным психологом для меня не в новинку. Как раз с этого и началась наша так называемая «дружба» с Сушинским.

– На самом деле даже сейчас я не совсем понимаю, что произошло тогда, – признаётся Леха, чем окончательно ставит меня в тупик. Я реально думал, что за полгода наших скитаний в поисках ответов на жизненные вопросы, он выбросил Настю из головы.

Оказывается, болезнью, названной в честь Шестаковой, болеем мы оба. Причём один из нас даже не догадывается, об этом. Как и том, на сколько разнится симптоматика и длительность редкого и весьма едкого заболевания. – Да, я переспал с той девкой, но и что с того? – скидывает руки Сух, и тупится взглядом в ближайшую стену, – мне ведь подсыпали наркоту в стакан. Я не особо-то и виноват. Да и вообще, какое это имеет отношение, если она меня сама б-ро-си-ла? – обиженный мальчик вырывается наружу. Специалиста что-ли порекомендовать. Мои бесплатные консультации имеют ограниченный спектр действия. – Наши пути разошлись в разные стороны, будто ничего не было. Столько лет постоянства коту под хвост. Всё закончилось слишком неожиданно, – закончив выливать свои эмоции, Сушинский встряхивает плечами, и как ни в чём не бывало движется к столу. Его напряжение выдают рванные движения рук и скованные плечи.

– Может ты просто не помнишь всего? – намекаю, когда мы рассаживаемся по своим местам.

– Макс, ну, я же не настолько дурачок, – второй раз за этот вечер он смотрит на меня как на дебила, что изрядно подбешивает. – Помню. Не так, конечно, ярко, – задумчиво потирая подбородок, Сух продолжает погружение в омут памяти,– но помню. Даже как под воротами больницы стоял в надежде, что она передумает.

– Лёха, я думаю, что ты всё же о чем-то забыл, – отвечаю, отрезав приличный говяжьего стейка. – Ну да ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Сегодня мы не на заседании, можем расслабиться. Ты ведь для этого меня пригласил или нет? – помещаю в рот мясной кусок, растворяясь в божественной мягкости волокон. Похоже я никогда не привыкну ко вкусу настоящего.

– Конечно, брат, – сменив задумчивость на улыбку, Леха принимается за свой стейк, – вылетело из головы.

Половину блюда спустя, Сушинский вновь взывает к моей совести:

– Можно я тебе последний вопрос задам, и мы оторвемся по полной?

– Валяй, – расстёгиваю пуговицу на смокинге и принимаю расслабленную позу, – ты ведь не отстанешь, я тебя знаю.

– Настя не называла причину своего прихода в наш офис? – снова заводит шарманку Сух, чем выводит меня из себя. Один морской взгляд стер все десять лет его распутной безоблачной жизни.

– Леха, ну, что ты заладил, – хлопаю друга по плечу, – десятый раз за последние дни этот вопрос задаешь. Если бы сказала, думаешь, я бы молчал? Да и ты бы уже прочухал. Будто не знаю твои следопытские замашки.

– Ой, скажешь тоже, – отнекивается Сушинский, расслабляясь. Наконец-то. —Сколько лет дружим, а ты как закрытая книга. Обложку показал, а до сути фиг докопаешься. Еще скажи, что я не прав? – повернувшись, партнер по бизнесу выжигает на моем теле только ему известные иероглифы.

– Приехали, – выдыхаю сквозь губы. – И что я должен на это ответить?

– Вопросом на вопрос отвечать не корректно, – заявляет пижон с красной бабочкой, лыбясь во все свои тридцать два. Может на ринге состарить этот надоедливый факт?

– Что-то когда ты по vip-ресторанчикам шляешься, снимая разнокалиберных однодневок, про правила, законы и совесть напрочь забываешь. – Не люблю рыться в чужом белье вне работы, но сейчас его личные загоны переходят рамки дозволенного.

–Не, ну, чего ты в самом деле, – тушуется Леха под моим суровым непроницаемым взглядом, – я же пошутил.

– А я юмор не воспринимаю, – в этот момент любая современная девочка с сайта знакомств бы ответила «Что-то на серьезном, да?».

– Вот как ты еще не помер-то без юмора? – хватаясь за сердце, интересуется Сухой.

– Мне больше интересно, почему такой червь, как ты, все еще жив, – хватаюсь за ножик с вилкой, врезаясь последней в салатные листья.

Вопрос Сушинского «Что она здесь делает?» поставил меня в тупик. Я и сам бы хотел отыскать ответ на него. Уверен, что самое важное как и всегда лежит на поверхности. Помимо должностных обязательств особой в белом движет неизменный инстинкт любого здравомыслящего человека – выжить любой ценой. И я ни капли не утрирую, вспоминая о приемах, которыми она руководствовалась в далеком прошлом, надеясь получить желаемое. «Тщательно продуманный образ – основа любого дела», – именно так заявила пьяная нимфа в одну из наших последних посиделок. Тогда я впервые обратил внимание на скрытую грань её настоящей личности. И это, как ни странно, не отпугнуло меня, а впечатлило.

Сердце колошматит как умолишенное, когда до него доходит, что, собственно, случилось. Не понимаю, почему сразу не распознал в уличной незнакомке Шестакову? Поразился образом? Смешно. Меня сложно удивить. Но что греха таить, её внешний облик идеален с головы до ног. Голубой оттенок волос гармонично переплетается с редкими осветленными прядями, элегантно уложенными волной на одну сторону. Примечательные вырезы ткани на теле, созданные рукой по меньшей мере причудливого и в тоже время весьма одержимого женщинами мастера, едва оставляют пространство для воображения, рождая в голове слишком интимные мысли. Господи, да после одного прикосновения к голой коже, мой лучший друг чудом удержался в штанах, а мозг заклинило на одной лишь мысли «хочу».

Хотя чему я удивляюсь? Всю школьную жизнь она любила выглядеть так, словно вечером ее ждет скрупулезное жюри, перед которым нельзя было упасть в грязь лицом. У нее определенно с ранних лет присутствовал свой, никем не навязанный, стиль. Шестакова умела сочетать несочетаемое и выглядеть при этом на все сто. Память подкидывает самые любимые образы: серый сарафан с желтой блузкой, маленькой брошью— солнцем и туфельками на изящной танкетке, бирюзовый облегающий как вторая кожа спортивный костюм на уроках физкультуры и тренировках по танцам. Простота, оригинальность, внимание к деталям —три кита, на которых, словно в доисторических рассказах, держится авторский замысел привлекательности. Именно этим она и воспользовалась минувшим вечером, произведя фурор внутри одного маленького управленческого государства.

 Но мне больше всего интересно, как трехуровневый каркас, на котором строится не только отношение этой девушки к одежде, но и к жизни, треснул? Что сломалась в той Насте, что я когда-то давно знал и любил? Довольно странно, что после всех открывшихся фактов, я по-прежнему желаю знать ответ на свой вопрос.

После нашей первой за десять лет встречи белокурая девушка не покидала мои мысли даже ночью. Несмотря на мучительные перелеты и загруженный график работы, я размышлял, о том как ей помочь.

Люди привыкли полагать, что у сильных личностей нет слабых мест. Но они ошибаются. Все личности – люди. А у них, априори, есть слабости. У меня одна. Независящая от времени. Самая страшная. Неизлечимая. Тяга к женщине. К одной лишь женщине. И сколько бы я не пытался избавиться от этой слабости, всё бестолку. Я зависим от нее.

 Из собственных мыслей меня вырывает голос ведущего, появившегося на сцене, как черт из табакерки:

– Дорогие гости нашего вечера. Приглашаю к участию в необычном, но весьма интересном конкурсе. Мне потребуется 5 женщин и 5 мужчин.

Анастасия

– Настюша, дорогая, пойди поучаствуй, – подгоняет Осипов, привлекая моё внимание к       сцене. За последний час наши отношения изрядно потеплели. Причина тому початая бутылка коллекционного вина и честная беседа о наболевшем. – Тебе просто необходимо встряхнутся. И вон шалопая того возьми, а то он изрядно заскучал, – указывает на Сушинского, понуро склонившего голову за соседним столиком.

– Хорошо, дядя Толя, – соглашаюсь, мысленно проклиная всё на свете. Я ожидала многого, но не танцев с бывшим в кругу кишащих ядом змей.

– Ступай девочка, – шепчет Осипов голосом предводителя доминирующего клана вампиров из Сумерек. С тех хлопков в ладоши он ассоциируется у меня только с ним. Внешний облик буквально взывает к первобытному инстинкту поклониться и спрятаться. Не удивлюсь, если он однажды убил, чтобы занять своё место. Такие холодные, внешне интеллигентные личности часто скрывают под своей маской абсолютное зло.

– А ты, дружок, чего сидишь? – интересуется Анатолий Гафирович, приближаясь к Громову. Я не спеша прохожу мимо, обдавая мужчин шлейфом нового цитрусового аромата. – Иди поучаствуй. С девушками время весело проведи, – заговорщически шепчет на ухо, указывая головой на меня. – Я бы тоже пошел, если бы спину не прихватило, – демонстративно сгибается, разыгрывая настоящее представление. – Развлекись немного, а то лицо будто кирпича просит.

– Анатолий Гафирович, не люблю я все эти конкурсы! – гневно выплевывает Громов, презрительного оглядывая участниц предстоящего танцевального междусобойчика. Его реакция на женщин понижает мою априорную оценку адвокатской личности, заставляя пальцы сжаться в кулаки. Вера в то, что явный ненавистник противоположного пола способен защитить кого-то слабого тает на глазах.

– А сидеть с кислой миной – похоже твое любимое занятие? – стреляет словами Осипов, заводя Макса в тупик. До чего забавно наблюдать за тем, как расширяются зрачки работника Сушинского, а сам он больше напоминает немощную рыбу, выброшенную неожиданно на берег, чем акулу, держающую в страхе весь подводный мир.

– Ну, скажем так, – выдерживает драматическую паузу Громов, скривив в задумчивости брови, – в этом отчасти заключается моя работа.

– Ой, будет тебе, – давясь от смеха, Анатолий Гафирович присаживается на свободный стул, – но все равно, пойди, поучаствуй, растряси набранные за вечер килограммы. Может мадаму себе какую приглядишь, – подмигнув, Осипов переходит в наступление, – Алексей говорил, что у тебя ни жены нет, ни детей. Разве дело это? — праведник из Осипова так себе, конечно, но если сработает, то я готова добавить пару очков к оценке его личности.– Хватит скакуном ходить, пора остепеняться.

 —Ладно, черт с Вами, – сдаётся Громов, – пойду, разомну косточки.

– Вот и правильно, дружище. Вот и правильно.

Я провожаю взглядом мужскую спину, двигаясь к сцене неспешно, впервые задумываясь о том, а кто собственно такой Максим Громов? И почему Осипов так с ним обходителен?

– Дамы и господа, – начинает ведущий, – число девушек и мужчин не случайно равное. Я прошу разбиться вас всех на пары, – и после затянувшейся паузы в ожидании реакции от участников конкурса, заканчивает мысль, – кавалеры приглашают дам.

Я мысленно переминаюсь с пятки на носок, мучаясь от ожидания. Тревога одолевает меня, накатывая попеременно волнами разной силы. Только бы не он. Только бы не он, нашептываю себе под нос, разглядывая стены Капитолия. Комичные средневековые гравюры, аллегорические и исторические портреты, обличенные в помпезные позолоченные рамки, десятки бронзовых жирандолей, увенчанных сотнями хрустальных подвесок и скульптурными деталями, созданных по образу и подобию интерьера российского императорского двора. Слишком претенциозно.

– Позвольте пригласить Вас, – доносится до меня галантное предложение мужчины. Оно вырывает моё сознание из мира грез. Я переношу всё внимание на протянутую руку и невольно любуюсь крупной мощной ладонью. Поднимаясь выше, скольжу взглядом по предплечью, оценивая сильные мускулистые плечи, запечатанные в черную ткань. Взбираюсь, как горный маньяк, дальше, сталкиваясь с прямым обжигающим взглядом графитовых глаз.

– Максим Александрович, —мой голос, словно звучание лиры, проливается на свет протяжно и едва ощутимо, – я польщена, но вынуждена отказать.

Брови напущенного чурбана ползут вверх, а перевожу внимание на пол, разглядывая мерзкую красно-желтую плитку на полу, намереваясь в бесколковом кружевном безумии кровавых завитков обуздать собственные эмоции.

– И почему же, позвольте узнать?– Мужская ладонь сжимает мою чуть крепче положенного, что наводит на вполне закономерную мысль.Тело мысленно совершает кульбит, радуясь маленькой победе. Привыкай проигрывать, успешный из самых успешных адвокатов страны.

– У нас разное мировоззрение, – чуть поразмыслив над вопросом, выдаю первую более или менее адекватную мысль. Честно? Значит уместно.

– Вы это поняли за наш пятиминутный разговор? – интересуется собеседник, не думая прекращать оборонительные действия. Мне бы его целеустремленность. Издалека мы напоминаем парочку мистера Дарси и Элизабет. Упрямые и отчаянно не желающие близости.

– Ох, нет, – протягиваю, – я поняла это гораздо раньше, – на удивленный взгляд Громова не ведусь, но мысль заканчиваю, —как только Вы вошли в конференц-зал.

– Весьма не дурно, Анастасия Викторовна, – несостоявшийся адвокат защиты убирает руки в карманы брюк, – но не думаете ли Вы, что могли допустить ошибку в столь сложном анализе? – в его голосе столько ехидства, что мне едва хватает сил противостоять рвущемуся наружу гневу.

– Ёрничаете, Максим Александрович? – скрещиваю руки на груди и поднимаю бровь, копируя громоздкий удивленный взгляд. Мужские губы, сложенные в трубочку в задумчивости проделывают целый оборот, а потом выдыхают:

– Скорее интересуюсь.

– Вы указали на некорректность моего суждения, но похоже сами не уверены в том, что ошибка, действительно, имеет место быть?– Кто-то должен поставить этого всезнайку на место.

– Я не отрицаю такой возможности, – Громов пожимает плечами и поднимает свой глубокомысленный серый взгляд на меня.

 Наша словесная перепалка неожиданно прерывается голосом ведущего:

– Все участники разделились по парам, – наши головы синхронно поворачиваются в сторону источника звука, и через мгновение возвращаются обратно. Взгляд каждого кричит о глупом недоразумении. Как так вообще вышло?– значит, мы можем начинать. Надеюсь все помнят Венский вальс? – задает риторический вопрос известный российский комик, чем окончательно ставит точку в наших баталиях.

– Стойте! – восклицаю, когда мужская рука касается моей.

– Вы сейчас серьезно? – закатив глаза, интересуется Громов.

– Да, я не хочу с Вами танцевать! – для пущей убедительности топаю ногой.

– Но Вам придется это сделать, – его брови очевидно живут другой жизнью. Иначе я не могу объяснить их песни-пляски по безэмоциональному адвокатскому лицу. Он знает о моих планах? Но откуда?

– Почему? – спрашиваю, скрещивая руки за спиной. Вздохнув, мой партнер на сегодняшний вечер, решает снова проявить дедуктивные способности и попадает в очередной раз в точку:

– Потому что в тот момент, когда Вы встали со своего места и отправились на сцену, Вы уже заведомо поставили галочку «участвую», соглашаясь тем самым с условиями программы конкурса, – он снова протягивает руку в приглашающем жесте, – и да, чуть не забыл, – вторая ладонь снова ложится на участок кожи, не скрытый полоской ткани, вызывая непроизвольную толпу мурашек, —Вы не любите проигрывать, – Громов резко подтягивает меня к себе, и наши тела в очередной раз соприкасаются.

– Запомните, Максим Александрович, я не люблю быть второй, – уворачиваюсь от энергетически мощного взгляда, созерцая лица зрителей.

– Тогда порвем этот зал, – доносится до меня хриплый мужской голос.

– Пара номер пять готова? – на вопрос ведущего мы в очередной раз синхронно киваем.

– Дамы и господа, мы можем начинать, – обращается комик к зрителям, – Маэстро, музыку.

Мы переводим дыхание перед последним этапом, результаты которого позволят определить победителя в этом конкурсе. В финале осталось две команды: я и Максим, Алексей с незнакомой девушкой. Один из них оставил меня в одиночку возиться со своими проблемами. Другой, несмотря на результат встречи недельной давности, танцует со мной в паре. Причем делает это весьма сносно. Правда осадок, поселившийся в груди незадолго до нашего общего представления, никуда не делся. Лишь притупился на время конкурса. Но я всецело готова поклясться в том, что отпущу обиду и оценю со свежей головой работника Сушинского, если он через пару минут выложится на двести процентов.

– Анастасия Викторовна, Вы готовы? – интересуется Громов, подходя ближе. За последний час мы стали гораздо ближе, чем можно представить. Венский вальс, пасодобль, медленный фокстрот. Чего только не было в программе, но адвокат справился со всем на высший балл. Я была поражена отточенным скользящим движениям его тела. Слава Богу, что бачату ведущий исключил сразу. Ни зрители, ни участники не выдержали бы столь чувственного и до интимности контролирующего танца.

– Максим Александрович, я всегда готова, а Вы? – стреляю глазками, как школьница. Наша череда побед ослепила мой разум, добавив в него нотки сумасбродства и сексуальности.

– Ну, а я тем более, – чувствуя себя в своей тарелке, Макс опирается на выступающую часть сцены.

– Вы нервничаете, – оглядывая меня с ног до головы, произносит Громов, – или мне кажется?

Интересно, как он понял, что я волнуюсь? Неужто телепатом на тнт ночами подрабатывает?

– Надеюсь, что выбор ведущего падет не на танго, – честно признаюсь, – единственный танец, с которым у меня с детства не заладилось.

– У Вас? Не заладилось? – резанные предложения усиливают внутренний мандраж, – не верю, – отрицательно кончает головой мой партнер по танцам. – У Вас прекрасные практические познания в бальных танцах. Неужели танец, полный страсти и чувств, способен вывести Вас из равновесия? – смотрит на меня недоумевающим взглядом.

– Увы, но это так, – поджимаю плечи, пытаясь спрятать шею, как тот самый страус,– да и годы берут своё, – в каждом моём слове обреченность от несбывшихся надежд.

– Цифры, как и слова, порой врут, – интересная интерпретация классической философии вызывает во мне искреннюю улыбку.

– Ах, если бы, Максим Александрович, – опускаю голос до едва различимого шепота, отдаваясь в полной мере воспоминаниям, – на последних моих соревнованиях в программу включили танго. Нам пришлось довольно долго разбираться с партнером в теории, потому что всё детство и юность оба обходили этот танец стороной, – улыбка стремительно покидает мои губы, складывая их вровень с полом, – Это была первая репетиция. Я оступилась и неудачно упала, сломав себе лодыжку, – выдыхаю, проживая заново эмоции. Они не такие сильные, как тогда. Но всё также ощутимо сдавливают грудную клетку, заставляя сердце работать с удвоенной силой. – О профессиональной карьере пришлось забыть, оставив мечты о выступлениях на пыльных полках с наградами.

– Дамы и господа. Приглашаю наших финалистов на танцпол. – мы проходим на импровизированную сцену под громкие аплодисменты гостей. Словив тишину, ведущий озвучивает новое испытание, —Следующий танец —танго. – Я начинаю терять равновесие от внезапно подвернувшейся левой ноги. От падения на глазах людей меня спасает Громов. – Вы готовы начинать? – обращается к зрителям комик.

– Никогда нельзя думать о том, что не должно произойти, Настя, – возвращая меня в вертикальное положение, адвокат мягко дотрагивается до моих рук своими. – Думать вредно, – шепчу я себе под нос, когда мужчина проводит ладонями вверх, вниз.

– Вдох, выдох, – успокаивает меня партнер, а я же мысленно даю себе затрещину и неустанно твержу «Соберись, тряпка».

– Анастасия… Настя, —зовет Максим, возвращая меня в реальность. Захватив мой подборок двумя пальцами, чтобы я не сумела отвернуться, произносит,—мы можем отказаться от участия, если захочешь. Но нам обоим прекрасно известно, что человек никогда не сможет победить свой страх, если всё время будет от него убегать, – его тягучий, горячий как раскаленный асфальт взгляд дурманит меня.

– Но я не могу, – пытаюсь вырваться из умелой хватки, – пойми.

–Ты ведь не сдаешься! – встряхивает меня как куклу Громов, хватая обеими руками за плечи.

– Но тут, – пытаюсь воспротивиться я, как меня тут же прерывают:

– Сейчас здесь я и ты. Мы вместе. И я тебя держу. Пора перейти от теории к практике, – шепчет Громов, убирая прядь волос с моего лица, – иначе ты вечно будешь бояться сделать шаг. Стать профессиональной танцовщицей у тебя не вышло, но это не значит, что ты должна забыть о своем призвании. Ты рождена птицей, Настя. И сейчас снова можешь взлететь. Если что-то вдруг пойдет не так, я поймаю тебя, – обдавая моё ухо своим горячим дыханием, заканчивает монолог самым неожиданным и приятным, – обещаю.

– Я запомнила, – отвечаю в тон.

– Тогда разнесем этот танцпол, – с вдохновляющей улыбкой Макс протягивает мне свою руку. В который раз за этот вечер?

Sarah Connor – Just One Last Dance ft. Natural

Громов медленной постопью элегантно выводит нашу пару на танцпол. Моя ладонь тонет в его уверенном захвате. Мужская левая рука проводит едва уловимую линию вдоль моей спины. Мы стоим лицом к лицу в ожидании той самой мелодии. Дирижер взмахивает своей палочкой, и хриплый женский голос разливается по просторному залу под аккомпанемент приглашенного оркестра. Шоу начинается.

Призывно вышагивая вокруг своего партнера, провожу ладонями по его мощным и сильным рукам. Мои прикосновения едва различимы. Я ветер. Он скала. Ладони продолжают исследовать мужское прожаристое тело, а ноги гуляют по полу, перекрещиваясь и качаясь под неспеший ритм танго. Темп мелодии становится быстрее, вынуждая меня перейти к решительным действиям. Я грациозно приседаю, показывая при этом свою голую ногу из выреза платья. Мой партнер дотрагивается до лодыжки и тянет на себя, захватывая в свои стальные объятия. Теперь ведет он, а я подчиняюсь, обхватывая ногой его бедра, чтобы он со всей своей страстью закружил меня по танцполу. Я вынуждена наклонится назад, пока его рука вырисовывает восьмёрки в районе моей груди. Он отстраняет меня от себя так страстно, что собственные ноги сами ведут меня к нему назад. Руки соблазнительно двигаются в такт музыке, зазывая и приманивая к себе. Но потом все прекращается, потому что он вновь берет меня в свой плен, кружа и провоцируя. В этот момент я не думаю, а парю на крыльях страсти, которой меня заряжает партнер. Мои движения уже не теория, это чистой воды импровизация и выброс эмоций. Я чувствую на себе его взгляд, в то время как сама пытаюсь завладеть им. Движения плавные, но выразительные, манящие. Мы сводим друг друга с ума еле заметными прикосновениями, но когда музыка становится ярче, наши личные демоны выходят наружу, выгружая изнутри весь накопившийся опыт. В эти мгновения я обнажена и свободна, как никогда. Захватив мою лодыжку в свой персональный плен, Громов тянет меня на себя и кружит по всему танцевальному периметру, чтобы в следующую секунду подбросить вверх и вернуть в свои заботливые объятия. Отдаваясь танцу всю накопленную за годы искренность души, не замечаю, как мелодия заканчивается, а наши ладони и лица оказываются в опасной близости друг от друга. В голове туман, мысли продолжают свое хаотическое движение по кругу, концентрируюсь на одном лишь «поцелуй меня». Нас прерывает голос ведущего вечера:

– Дорогие гости, пришло время определить победителя сегодняшнего вечера. Поаплодируем участникам. Посовещавшись с жюри, мы решили определить победителя с вашей помощью. Тайное голосование объявляю открытым.

Медленно прихожу в себя. Шквал не стихающих аплодисментов наводит меня на мысль, что мы с Громовым перешли грань. Медленно выдыхаю струйку воздуха вверх, пытаясь сдвинуть с места выпавшую из укладки прядь волос. Ничего не выходит. Друг Сушинского берет эту миссию на себя, бережно укладывая непослушный локон мне за ухо. Я отлетаю от него как ошпаренная, но натыкаюсь спиной на серьезную пару претенциозного возраста. Не состоявшийся адвокат защиты тянет меня на себя. Пытаюсь вырваться из мужской хватки, но по итогу лишь усугубляю собственное положение.

– Поставь меня место! – кричу в лицо Громова.

– Ну, ты чего, падший ангел! Мы ведь победили! – восклицает Макс, поднимая наши руки, – победили! – произносит по слогам, чтобы смысл произошедшего успел добраться до покинувшего голову мозга.

 —Да, но радоваться можно и тише, – бормочу под нос, словно Гринч я, а не он. – Смотри, весь народ испугал, – киваю по сторонам.

– Они расступились, чтобы нам не мешать, – слышу, сквозь смех. – Анастасия Викторовна, меньше пессимизма, – произносит Громов, отпуская меня, – от него морщинки на лбу появляются, – и указывает пальцем на собственный лоб.

– А чего Вы такой радостный, Максим Александрович? – интересуюсь, принимая снова защитную позу. Так определенно легче с ним разговаривать.

– Ну, плакать в такой момент было бы довольно странно, не находите? – упиваясь полученными эмоциями, Громов, продолжает шутить, чем выводит адекватную часть моей личности из себя. А мы чуть не поцеловались. Господи, прости, если бы это случилось. Пришлось бы неделю рот отмывать хозяйственным мылом. Вдруг вирус адвокатский подцепила и начала бы также разговаривать.

–Хам! – восклицаю, отворачиваясь.

– Не могу не ответить Вам на это взаимностью, – доносится в мою удаляющуюся спину.

– И грубиян! – ставлю точку в несуразном разговоре, резко остановившись.

– Не, ну, это уже лишнее, мадам, – слышу прямо позади себя. Взглянув через плечо, интересуюсь излишним вниманием с мужской стороны:

– Чего Вы добиваетесь?

– А Вы как думаете? – служит мне ответом будоражащий оголенные плечи полушепот. Я совсем забыла прикрепить съемные длинные рукава, поэтому чувствую всё гораздо острее, несмотря на теплый, казалось бы, безветренный вечер.

– А никак уже не думаю! – вновь ощетиниваюсь, превращаясь в вечно волнующегося барсука.

– Пораскиньте немного узловым центром, – поравнявшись со мной, заканчивает мысль Громов, – правда настоятельно рекомендую амплитуду выбрать поменьше, – для пущей убедительности еще и ладонью крутит, словно лампочку в люстру вставляет.

– Как Вас только терпят, – кривлюсь в гримасе нескрываемого отвращения, что даже и разыгрывать не приходится. Стоит только вспомнить его громкие высказывания в сторону женщин, как желание врезать Громову накатывает с новой силой.