Серебреник. Исторический роман в трех частях

II

Рано утром Ибрагима разбудил необычный шум во дворе. Выглянув в окно, он увидел несколько пожилых людей, эмоционально спорящих с его отцом, братом Саидом и родственниками. Ибрагим быстро собрался и вышел во двор, но к этому времени приезжие, Заурбек, Саид и несколько старейшин из рода Тасуевых зашли во второй дом, где находилась комната Заурбека и гостиная. Во дворе Ибрагиму объяснили, что приехали старейшины – родственники Ахмеда.

Прошло довольно много времени, пока Ибрагима вызвали к отцу. В гостиной, кроме отца и его родственников находились незнакомые люди, а также несколько человек из семьи мужа Зарган. Отец был грознее тучи, хмурость не скрывал и старший брат Саид. Стало ясно, что разговор был серьезным и окончен он далеко не в пользу Ибрагима.

Первым начал отец:

– Ну как ты объяснишь свое поведение? Разве можно оправдать то, что ты натворил за эти дни? Избил ни за что человека, преследовал его, весь тейп поднял на ноги, со всех концов света, – отец глядел строго с укором…

– Я могу еще раз все объяснить… – начал Ибрагим, как его перебил отец.

– Нет уж, уволь. Нам уже все объяснили люди мудрее и авторитетнее тебя. Мальчишка! В рыцаря решил сыграть? А о чести сестры подумал? Не разобрался, не понял, а туда же – мести захотелось ему! Да ты хоть знаешь, что это такое?

– Не ругайте его так строго, Заурбек, – вмешался один из приезжих представителей рода Ахмеда. Дело молодое, зеленое, горячий парнишка. Ну, ошибся, с кем не бывает. Главное, что разобрались и слава Аллаху. Ведь из-за какого-то недоразумения могло произойти несчастье.

Ибрагим смотрел в окно, стоя в пол-оборота от присутствующих в комнате, чуть опустив голову. Во дворе их дома собралось достаточно много людей, в основном это были родственники Тасуевых. Приехали даже те, которые жили за пределами республики, родственники Ибрагима по отцу и матери, считая своим долгом, постоять за честь своего рода и родственников. В гостиную входили пожилые и средних лет мужчины, что уже стало тесно, поэтому решено было выйти всем во двор для окончания дальнейших трений и покончить с произошедшим, придя к взаимному согласию. Когда все вышли во двор, старейшин усадили на скамейки, а молодые смиренно стали слушать старейшин и гостей.

Ибрагима отделили от всех остальных, выведя его почти к центру собравшихся. Он стоял в окружении всех, где его отсчитывали, как нашкодившего мальчугана. На его лице было видно, что он подавлял в себе бурю бушующих эмоций, сохраняя приличие и «патриархальную» степенность перед старшими, перед отцом, перед родственниками, перед ненавистными ему «гостями» – родственниками Ахмеда, который нарушил целомудрие адатов их отцов и потомков. Кровь кипела, эмоции росли, предательски краснели глаза, приток крови в голове выдавливал слезы, которых он так стеснялся, будто они выдадут его беспомощность перед всеми, особенно перед «гостями». От него требовалось максимум субординации – правил этики адата, перед взорами собравшихся. И что удивительно! Пришедшие с противоположной стороны привели с собой человека по имени Абу-Хаджи, который когда-то повлиял на исход примирения отца Ибрагима с кровниками. Этот всенародно уважаемый «старец» снова, невольно вступает к примирению семьи Заурбека, так как его попросили «большие» люди, где в семье Заурбека не может отказа этому благодетелю, великому дипломату – гуманитарию. Ему и всем собравшимся здесь людям преподнесли случившееся, как банальное недоразумение:

– Ибрагим по своей молодой наивности принял за страшное оскорбление простую случайность, – говорил гость со стороны Ахмеда, – видите ли, человек на переднем сиденье автомобиля был пьян, он сидел откинув руку на спинку соседнего сиденья за спиной водителя, и когда на ухабе, машину подбросило, рука непроизвольно соскользнула со спинки и случайно, чуть-чуть коснулась руки девушки, что было истолковано Ибрагимом, как попытка прямого оскорбления и совершения насилия над сестрой. Но, даже если Ибрагим считает, что ему нанесли оскорбление, случившемуся случайно без умысла, то мы готовы заплатить выкуп за обиду… – в толпе послышался гул недовольства.

Гость продолжал, – мы уважаем юношеское самолюбие парня и готовы сделать первый шаг к примирению, заплатить выкуп. Второе: мы согласны на то, чтобы вести переговоры по этому поводу со стороной мужа девушки, так как она по праву является членом семьи ее мужа. А мы в свою очередь принесем клятвенное заверение на Коране сторонникам семьи мужа, что не было умысла опорочить честь девушки. Поэтому вы – кровнородственная сторона девушки снимаете с себя все вопросы этого недоразумения. Третье: мы со своей стороны не будем пускать в ход дело по факту избиения должностного лица, занимающего высокий пост коммунистической партии. У нас есть подтверждающее медицинское заключение, данное в травматологическом медицинском пункте. И к тому же есть двое свидетелей: водитель и коллега по работе нашего человека.

Минула некоторая пауза, когда попросил слово отец мужа Зарган:

– Прошло уже несколько лет, как дочь Заурбека переступила порог моего дома, в качестве моей невестки. Таким образом, наши семьи породнились, Зарган стала мне, как дочь, и знаю я ее чистоту благонравия. Я бы отдал многое, чтобы подобное с ней не произошло. Если вы думаете, когда Заурбек передаст решение сего вопроса в бразды моей власти, то вам станет легче, вы ошибаетесь. Любое принятое решение в доме Заурбека, будьте любезны принять, как решение моей семьи.

– Тогда пусть скажет свое слово Заурбек, – сказал

старейшина, представляющий род Ахмеда.

– Нет! – возразил Абу-Хаджи, – будет справедливо, если мы послушаем непосредственного свидетеля произошедшего этой ситуации, а остальные свидетели, как я понял, готовы дать только свидетельские показания об избиении Ибрагимом, оскорбившего сестру, человека – это прозвучало, как знак его лояльности и поддержки семьи Заурбека, несмотря на то, что его привезли люди Ахмеда. Об Абу-Хаджи в народе всегда ходила добрая молва, о его неподкупности и справедливости в разбирательствах сложных дел, касающихся законов Шариата и Адата.

Брат Саид все же верил в правоту своего младшего брата и его адекватности, и, присущую ему, несмотря на молодой возраст мудрость. Саид тихо подошел к Ибрагиму со спины и встал рядом. Это был знак: держись, я с тобой.

Ибрагим украдкой посмотрел в сторону своего отца, пытаясь поймать его взгляд, и в тот момент Заурбек взглянул на сына. Во взгляде отца Ибрагим прочитал вопрос: «Что нам делать, как быть теперь?»

– Хорошо. Благодарю за возможность высказаться…

– Говори по существу, и только правду! – перебил Ибрагима Абу-Хаджи.

– Тогда я обращаюсь к старейшинам Ахмеда, в первую очередь. Почему же вы здесь, если не чувствуете никакой вины в поступке вашего родственника? Кто вас сюда приглашал? Почему вы дождались, пока мы вас не найдем? Хотя, уже нашли. Но, вы же приехали с объяснениями, оправдаться, так невиновные не поступают. К тому же, вы нашли и привезли с собой всенародно уважаемого Абу-Хаджи, которому моя семья обязана очень многим. Значит, вы приехали подготовленными, получается так же ведь. Вы, может быть, знаете лишь только то, что вам ваш родственник растолковал. Аллах свидетель, я знаю то, что видели мои глаза, глаза моей сестры, глаза еще двоих свидетелей, которые находились в это время в салоне машины…

Я знаю, что испытала моя сестра и я вместе с ней. Заметьте, мне тем не менее, намного легче, чем вам, которые пытаетесь выгородить вашего человека. Мне в отличие от вас, не приходится выгораживать себя или других членов моей семьи, к тому же беспокоить столь почитаемого человека, как Абу-Хаджи. Поэтому у вас есть повод беспокоиться за своего человека и его семью. Но, если, как вы считаете, вины Ахмеда нет, и в его действиях не было злого умысла и вы готовы клятвой на Коране подтвердить ложь Ахмеда, мы готовы принять эту клятву в другом контексте как принято по нашим обычаям. Вы вместе с близкими родственниками Ахмеда должны будете завтра перед всеми людьми, которые будут находиться здесь принести клятву на Коране, который вам предоставят, со словами:

«Клянемся на этом Коране, если с девушкой или женщиной нашего рода поступили бы подобным образом с любой стороны окружающих людей, мы бы не сочли это за оскорбление, позорящее честь и достоинство нашей женщины или девушки. После этой клятвы я и моя семья принесет вам свои извинения и моральные издержки. А если с таким условием вы не согласны, то ваш Ахмед должен публично стянуть себя штаны, приняв на себя ответный позор. Если и этот вариант вас не устраивает, то вы должны отдать нам на поругание дочь Ахмеда или же другую женщину вашего рода. Но, вдруг вас не устраивают все три условия, то право исполнить, любой один из последних двух вариантов, насильственным способом, оставляем за собой. И клянусь Аллахом, кроме этих трех вариантов другого компромисса между нами быть вообще не может. Выкуп ваш используйте в другом месте, только не здесь. У нас за деньги не продают честь женщины, потому что честь наших женщин дороже жизней наших мужчин. В этом доме последнее слово за нашим отцом, но я уверен, что он не обречет своих потомков на вечное бесчестие.

Когда Ибрагим закончил говорить, в толпе прошли одобрительные возгласы, и на какое-то мгновение, собравшихся окутала тишина. Нарушил ее старейшина из рода Ахмеда:

– Если здесь отсутствует голос более серьезных и мудрых людей, кто в действительности познавал жизнь, я считаю своим долгом заявить, что дальше говорить не о чем с этим зарвавшимся юношей. Но имейте ввиду, мы не потерпим подобного рода заявлений. Мы живем в советской стране, где есть законы и право на защиту.

– Тогда тебе, Саидбек, нужно было приехать сюда с представителями советской власти, а не со мной, – выразил свое недовольство вышесказанному Абу-Хаджи, – юноша совершенно справедливо и достаточно приемлемо в данной ситуации выразил свои требования от лица всей этой порядочной семьи. Но, поверьте мне и моему опыту это не зарвавшийся юноша, в нем говорит, по сути – истина. Вам бы его прислушаться, дабы не пролилась кровь. Ты, Саидбек, должен был понимать, почему молчал хозяин семейства, Заурбек. Как мы все знаем, на Заурбеке была кровь, и несмотря на то, что кровь была ему кровниками прощена, Заурбеку не приличествует выступать в подобных трениях по этикету наших традиций. И я стал теперь вдвойне его уважать, когда он не позволил себе возразить твоему выпаду, Саидбек, так как ты еще на правах гостя в его доме. Вразуми, Саидбек, содеянное этим аморальным Ахмедом и верните долг по чести семье Заурбека. Чеченцы, жизнью двух мужчин, за женщину убитую платили. У вас есть три варианта. Но я уверен, что первый вариант-клятва на Коране, вам не дадут использовать достойные люди вашего рода, так как эта клятва будет означать, что можно будет покушаться на честь ваших женщин. Считайте эту подсказку моим подарком.

А теперь, я хочу рассказать собравшейся здесь молодежи одну историю в назидание: «Когда-то в горах жил бедный, одинокий юноша, который встречался с очень хорошей девушкой, воспитанной в благонравной семье. Девушка уже дала слово юноше выйти за него замуж. Был еще другой, молодой джигит, самоуверенный, привыкший ни в чем не отказывать себе, из зажиточной семьи, который не раз посылал сватов к родителям той девушки, но они получали отказ, в связи с тем, что девушка засватана уже другим.

Однажды, будучи на охоте, бедный парень сорвался со скалы, покатился в пропасть, устремляя за собой целый камнепад. Юношу придавило камнями на дне обрыва, была перебита и зажата камнями одна нога, одна рука была раздроблена. Желание жить и любовь к девушке заставили его отрубить своим кинжалом ногу и раздробленную руку. Он выкарабкался и остался жить калекой, но передумал жениться на той девушке, чтобы она не стала жертвой его обузы. И послал ей гонца, чтобы тот передал девушке, что она может выйти замуж за другого. Девушка ответила, что она станет его женой, что бы ни случилось. И как-то возвращавшейся с родника девушке преградил путь тот богатый юноша, который схватил ее за руку и сказал: «Теперь тебе некуда деться, я взял тебя за руку, и ты не можешь теперь выйти замуж за другого, кроме меня, я тебя обесчестил!» Девушка выхватила, висевший на поясе кинжал у ненавистного ею мерзавца, отрубила себе руку его же кинжалом, со словами: «У меня нет руки, к которому прикасалось ничтожество».

– Люди, помните! Поистине, как говорил один мудрец, тяжесть покорности праведной жизни пройдет, но останется вознаграждение за нее. И поистине, сладость греха пройдет, но останется наказание за него. А теперь, Саидбек, обращаюсь к тебе, завтра к полуденному намазу (молитве) вы должны закрыть этот неприятнейший инцидент в нашем народе. Будьте благоразумны – закончил свою речь Абу-Хаджи.

К ночи разошлись все, кроме семьи Заурбека, которой предстоял тяжелый день. И в этом доме снова не спали двое – Заурбек читал Ибрагиму Коран и проповеди. Только поздно, глубокой ночью, Заурбек отпустил Ибрагима на отдых.

Ибрагим лег на кровать, не раздеваясь. Ночной прохладный ветерок иногда залетал в комнату через открытое окно, и играючи ерошил волнистые волосы Ибрагима, овевая его прохладой. Ибрагим подставлял ему пылающее лицо и умиротворенно закрывал глаза, поддаваясь какому-то необычайному чувству. На душе становилось легче. Скупая слеза скатилась по щеке, унося с собой и боль, и обиду, и жажду мщения. Он уже понимал, чувствовал, что будет завтра, и он теперь был готов к этому…

Ночные беседы с отцом, чтение Корана и мудрые рассказы Заурбека о жизни праведных, давали ему новые силы. А по поводу его речи, перед собравшимися, отец обмолвился несколькими словами:

– Ибрагим! Ты выглядел, как раненый зверь. «Животные-люди, превращаются в людей-лис, когда встречают волков-людей». А чтобы не перевоплощаться – оставайся человеком. Чтобы не бояться жить, не бойся умирать!

III

Утром, во дворе Заурбека съезжались и собирались родственники. Мать Хеда, пытаясь себя чем-то занять, хлопотала на кухне, угощала едой гостей. Иногда, забывая, что делала, бесцельно выходила и входила обратно. Зарган находилась в комнате матери, пыталась держать себя в руках, ей это было нелегко из-за того, что она стала причиной происходящего…

На широкой улице, перед двором Заурбека, собралось много родственников и односельчан. Молва обошла всех своих и чужих. Вскоре, большой двор и улица были полны участниками, ожидавших результата. Женщины оставались в своих домах, они лишены «церемонии» подобного рода. Сегодня от дальнейших действий противников, решалось – как быть дальше. Многие были настроены злобно, за посягательство на честь их рода.

Перед домом, напротив дороги, пространство оставалось свободным, словно пустая сцена в ожидании главных действующих лиц. При случае прибытия противников это место предназначалось занять им. Ибрагим подошёл к своим сверстникам и встал чуть в стороне, скрестив руки за спиной и опустив голову. Он был бледен и спокоен, стройный, подтянутый, юный – почти мальчишка, и только глаза могли выдать его истинные чувства. За эти дни пытливые, веселые глаза парня стали задумчивыми и серьезными – глазами взрослого человека, мужчины переживающего личную драму. Ибрагим стоял в той же позе, когда недалеко от них остановилось несколько машин. Из них вышли незнакомые мужчины, это были те, кого с таким нетерпением ждали, но не было известно, с «чем» они явились. Наступила мертвая тишина! Вдруг, приехавшие открыли заднюю дверь одной из машин и вывели молоденькую и очень красивую девушку, которую Ибрагим видел в доме Ахмеда.

Собравшиеся во дворе Заурбека, как по команде, встали полукругом, обращая взоры в сторону приезжих. Один из сопровождающих девушки указал ей место, где она должна встать, остальные оставались у своих машин, не смея от стыда поднять головы.

Во дворе прошлись удивленные возгласы: «Что они делают?»

Между тем, девушка пошла в сторону указанного ей места. Не оглядываясь на своих сопровождающих, она дошла до центра свободного пространства и остановилась. Одетая в черное одеяние, словно в трауре, она стояла, кусая губы и глотая душившие ее слезы. Вдруг из той же машины, с которой вышла девушка, выскочила женщина средних лет, не подчиняясь окрикам ее спутников, бледная, дрожащая, но с твердой решимостью в глазах, направилась в сторону девушки. Женщина была красива своей решимостью и внешне, и хотя лицо ее было искажено нечеловеческими душевными муками, не трудно было по сходству узнать в ней мать бедной девушки. В самые горестные, в самые трудные минуты жизни дочери, мать стала рядом с ней, чтобы если даже и не отвести, то хотя бы наравне с ней принять позор, выпавший на долю ее ребенка и хотя бы этим оказать ей поддержку.

– Послушайте все, – выкрикнула она, – я мать этой девушки, мы с ней единое целое и попрошу подвергнуть и меня такому же наказанию, которое вы хотите совершить над ней – с этими словами она гордо встала рядом со своей дочерью.

Зарган, выглядывавшая в окно из дома видела, когда вывели из машины девушку, и она бросилась к своей матери:

– Мама, помоги! Мама, заклинаю тебя, помоги! Девушку привезли, пусть ее не трогают наши… мама, я с собой покончу, я убью себя, мама, сделай что-нибудь, – кричала Зарган в истерике.

Хеда обняла свою дочь, взглянула ей в глаза и сказала:

– Глупая моя доченька, в этом доме нет таких подлых мужчин, и твой отец не допустит надругательства над невинным человеком, особенно над девушкой. Я уж хорошо знаю твоего отца и твоих братьев.

Шепот пронесся по двору, и девушка еще ниже опустила голову. Она уже не могла сдерживать себя и слезы текли по ее щекам, дрожали губы, дрожали руки, теребя уголок девичьей шали. А вокруг шушукались ребята, а старики неодобрительно покачивали головой. Молодые люди уже шепотом разыгрывали между собой словами то дочь, то мать, то уступая друг другу, добиваясь права на них, но так, чтоб их не слышали старшие. Это было ужасно и мерзко… Одного молниеносного взгляда Заурбека хватило всем, чтобы угомонить и остудить горячие головы, кто шептался в толпе собравшихся. Заурбек развернулся лицом к толпе, отодвинул подол бешмета и схватился за рукоять кинжала спрятанный под подолом:

– Клянусь, отсеку голову любому, кто посмеет приблизиться к девушке. Несмотря ни на что, я убью любого, кто хоть одним движением посмеет оскорбить женщин в моем доме. Мужчины рождены оберегать честь женщины, а не лишать в позорном бесстыдстве и насилием.

Из дома вышла мать Ибрагима Хеда. Она подошла к бедной девушке и плача обняла ее, прижимая к себе, словно пытаясь укрыть от любопытных взоров, от беды, от сего дурного. А та захлебываясь и уже плача навзрыд, все твердила:

– Тетя, тетя, пусть делают со мной, что хотят, только пусть не трогают папу. Я на все согласна, только не трогайте папу…

– Не бойся, доченька, здесь тебя никто не обидит, не плачь, и папу твоего уже не тронут. Все будет хорошо. Я принимаю тебя как свою гостью, а моя гостья под защитой мужчин моей семьи, если они остаются теми мужчинами, которые питались с моих рук…

На этом пространстве, перед взорами мужчин, собравшихся жаждой мести, стояли две матери и одна девушка, пытаясь удержать всхлипы и слезы. В доме напротив, рыдала еще одна девушка, уткнувшись в подушку. Их слезы, их боль известны только им и Всевышнему. Наступили самые тяжелые минуты для всех присутствующих здесь. Приезжие с женщинами мужчины не знали, куда себя деть от позора, они стыдились поднять головы, стесняясь встретить взгляд тех, кто, напротив. Но и мужчины со стороны Тасуевых испытывали горечь произошедшего на их глазах. У многих, особенно у старцев в глазах появились слезы сожаления происходящему. Каждый в своем уме перебирал все свои поступки в жизни, и благодарили Бога, за то, что им не пришлось испытать подобное унижение в своей жизни, которая испытывала сторона виновника. Урок был поучителен для всех на долгую жизнь, для присутствующих и для тех, кто об этом услышит.

Добровольная сдача дочери на поругание, чтобы спасти свою шкуру и достигнуть мира – отец девушки все же обрек себя на позор. Но увы, чем строже закон, тем меньше аморальности в народе. Лучше бы отец девушки заплатил бы собственной кровью, чем обречь свою дочь на позор – думали те, кто лицезрел эту драму. Мужество, благородство, сила воли, милосердие, мудрость семьи Заурбека одержала победу над гневом. Они не прикоснулись к девушке, имея на это право мести, но месть над беззащитной девушкой не возвышала их в собственных глазах. Но от этого унижение девушки не становилось меньше, ее унизил собственный отец, спасая свою шкуру.

Заурбек дал знак старейшину из своего рода Бетерсолту, чтобы тот дал понять приезжим с женщинами, что они могут быть свободны. Бетерсолт подошел к стоявшим женщинам и сказал им, чтобы они шли за ним. Он отвел их к стоявшим мужчинам возле своих машин и сказал:

– Вы свободны, и мы свободны. У нас нет к вам больше никаких вопросов, путь ваш свободен.

Не прошло и полминуты, как гости скрылись за поворотом в конце улицы, унося с собой позор и унижение. В какое-то время продолжала стоять тишина, многие старцы и молодые вытирали руками свои влажные глаза. Эта влага поступала из глубины их сердец, влага скорби безумству, и, с другой стороны, мужеству благородства. Не было слов достигнутому, собравшиеся расходились молча, сначала тронулись со своих мест старики. И один за другим молча стали расходиться и молодые. Ибрагим стоял в той же позе и глядел в «никуда», словно хотел разглядеть что-то сокровенное в туманной завесе. К нему подошел брат Саид, обнял его и поблагодарил:

– Спасибо, за выдержку. Я был уверен в тебе, что ты благородный и благоразумный.

Чуть погодя к Ибрагиму подошел старейшина Бетерсолта и крепко его обняв, сказал:

– Мое уважение к тебе окрепло и возросло! Ты настоящий мужчина!

Ибрагим ушел к себе и спал до глубокой ночи, а когда проснулся, пошел к отцу в дом.

В доме не спали двое…