Поцелуй анаконды

Обезглавленный пассажир

1

Уединившись в кабинете, Ардашев любил погружаться в тишину. Не столько в тишину внешнюю, сколько во внутреннюю. Ему нравилось прислушиваться к своим ощущениям. Они рождались вроде бы из ниоткуда, из, казалось бы, бессмысленного созерцания предметов или явлений. Внимание присяжного поверенного мог привлечь случайный солнечный зайчик, пойманный медным маятником часов и носившийся по обоям в безнадежной попытке остановиться, или оплавленная свеча в жирандоли, которая, точно ревматическая старуха, корчилась в тяжелых муках и была не в силах распрямиться. В такие минуты и возникали первые строчки его рассказов. Обычно все начиналось с одного-единственного неприметного слова, определяющего все предложение. Стоило ему появиться, как перо, точно живое, начинало бежать по строчкам и едва поспевало за словами. Бумага, будто парус, поймавший ветер, несла полет воображения в неизведанное море литературного сюжета. И лишь необходимость макать в чернильницу крохотный кусочек скрипучего металла замедляла бег мыслей начинающего писателя.

Когда первый лист был уже почти исписан, послышалось треньканье механического звонка в передней. «Ну вот, – вынырнув из воображаемого мира, подумал с сожалением адвокат, – принесла кого-то нелегкая!» А еще через несколько секунд раздался стук в дверь, и на пороге появилась горничная Варвара.

– Клим Пантелеевич, к вам доктор Нижегородцев. Примете?

– Да, конечно.

Николай Петрович Нижегородцев – один из немногих, кого Ардашев был готов видеть в любое время. Судьба их свела случайно, но с первых же минут знакомства он понял, что частнопрактикующий врач – его человек. Клим Пантелеевич давно разделил всех людей на две категории: «мой человек» и «не мой человек». Последних было, конечно же, большинство, но тут уж ничего не поделаешь, приходилось приноравливаться к окружающей действительности. Стоит заметить, что с некоторых пор присяжный поверенный создал себе собственный мир или, сказать точнее, вполне удобное общество, в котором он и жительствовал: жена Вероника Альбертовна, горничная Варвара и персидский кот Малыш. Нет, нельзя сказать, что Ардашев был типическим мизантропом. Ведь работа присяжного поверенного Окружного суда этого не допускала. Да и журфиксы у Высоцких он не пропускал, и синематографическими сеансами в «Биоскопе» не брезговал. Не обходилось без преферанса за ломберным столиком и русской пирамиды за столом бильярдным. Для карт и бильярда Клим Пантелеевич соперников не выбирал, а вот для шахмат – другое дело. Сидеть несколько часов за доской с малоприятным человеком – удовольствие сомнительное. Тут важна некая родственность душ или, по крайней мере, единство взглядов твоего визави. Да и двигать фигурки из слоновой кости адвокат предпочитал у себя дома: в хорошую погоду – в беседке, а в ненастье – в кабинете. Так что далеко не все знакомые Ардашевых удостаивались чести разыграть сицилианскую защиту или ферзевый гамбит с отставным сотрудником МИДа. Другое дело Нижегородцев – человек скромный и интеллигентный, почти чеховской наружности, если не считать слегка заметную расположенность к полноте. С первой же встречи он проникся к Ардашеву уважением. А стоило ему увидеть, как приехавший в Ставрополь столичный адвокат мастерски расследует преступления, то к названному чувству добавилось и восхищение. И теперь доктор считался вполне «своим» в доме № 38 на Николаевском проспекте. Медикус – надо отдать ему должное – старался не злоупотреблять гостеприимством и не тревожить отставного коллежского советника без лишней надобности. В особенности не рекомендовалось наносить адвокату визиты по воскресеньям, когда Клим Пантелеевич, после возвращения из Успенской церкви, предавался литературным занятиям. Только вот сегодня, как назло, было второе воскресенье августа одна тысяча девятьсот восьмого года.

– Доброго дня, Клим Пантелеевич, – переступая с ноги на ногу, вымолвил гость. – Знаю, что оторвал вас от любимого дела, но, как говорится, не извольте гневаться…

– К чему все эти извинения, Николай Петрович? – поднимаясь со стула, перебил доктора Ардашев. – Проходите, присаживайтесь в кресло, а я вам свежей вишневой наливочки налью и угощу осетинским сыром. Без этого церемониала я, как вы знаете, серьезного разговора не начинаю. А вы, как я заметил, именно с таким намерением и пожаловали.

Присяжный поверенный вышел, дал распоряжение горничной и, воротившись, достал из шкафчика хрустальный графин.

– Вероника Альбертовна большая мастерица по части изготовления наливки из шпанской вишни. Секрет этот достался ей от матушки.

Тут же отворилась дверь; Варвара поставила на стол тарелочку с порезанным сыром и приборы. Клим Пантелеевич наполнил рюмки.

– Ваше здоровье!

– И вам здравствовать!

Прикрыв глаза, Ардашев, не торопясь, дегустировал живительную влагу. Когда рюмка опустела, он закусил кусочком сыра и, откинувшись в кресле, сказал:

– Ну-с, слушаю вас внимательно.

– Даже не знаю, с чего начать, – неуверенно выговорил доктор.

– С конца, дорогой мой, с конца. Это всегда экономит время.

– Ну, хорошо, – пожал плечами Нижегородцев, – как скажете: на днях стало известно, что по городу в экипаже разъезжает обезглавленный труп.

– То есть как это разъезжает? – выпрямляясь в кресле, спросил адвокат.

– А так: еще второго дня по Ставрополю ходили слухи, что где-то у Иоанно-Мариинского монастыря по расплывшейся от дождя и грязи дороге тащилась странная коляска, запряженная пегой лошадью. Монашка, шедшая в город, утверждала, что на козлах кучера не было, а на пассажирском месте сидел труп без головы, который и погонял лошадей. Естественно, никто этим бредням не поверил, но вчера ночью в полицейский участок залетел испуганный извозчик. Старик точно не в себе был и клялся, что как раз мимо него и проследовал экипаж с обезглавленным пассажиром. Мол, извозчик клевал носом на Госпитальной, как вдруг услышал стук копыт на мостовой. Повернувшись, увидел, что едет коляска без возницы. Когда пригляделся, то заметил в ней господина со скрещенными на груди руками. Со стороны могло показаться, что седок барыню танцевать собирается. Все бы ничего, да только головы у него не было и вся одежда залита кровью! В общем, на всякий случай в тот район послали городового. Все улицы они изъездили, но странного экипажа так и не отыскали. А утром в участок прибежала молочница. От страха тетка тряслась и плакала. Когда ее водой отпоили, она поведала, что на Театральной проехала коляска, в которой развалился обезглавленный мертвяк, а руки у него крест-накрест были, точно вот-вот в пляс пустится. Сами понимаете, от полицейского управления до Театральной улицы рукой подать. Послали туда аж трех городовых на полицейской пролетке. Но никакой коляски с покойником не нашли. Когда совсем рассвело, экипаж-призрак увидели на Армянской улице под окнами купца Саркисова. Рыжая кляча притащилась к своему дому и щипала в палисаднике траву. Обезумевшая хозяйка узнала в окровавленном покойнике обезглавленного мужа. Сами понимаете, что тут началось! А вы разве ничего об этом не слыхали? – Врач удивленно приподнял брови.

– Представьте себе, нет, хотя… – Ардашев на миг задумался. – Варвара что-то подобное рассказывала супруге, но я не счел нужным даже обращать на это внимание, потому что каждый раз, когда прислуга возвращается с Нижнего базара, у нее появляются новости, и, как правило, одна страшнее другой.

– Нет, на этот раз все произошло на самом деле. Завтра об этом наверняка напишут местные газеты… Вчера бедолагу Саркисова похоронили в закрытом гробу. Голову, как вы понимаете, так и не нашли. Власти завели дело об убийстве. А сегодня утром Каширин, Поляничко и судебный следователь Леечкин прибыли домой к Василию Никаноровичу Безобразову (он держит магазин музыкальных инструментов на Александровской) и провели обыск. Они нашли какие-то бумаги и сразу его арестовали. По их словам, он подозревается в убийстве купца Саркисова. Все это происходило на моих глазах. Я как раз осматривал его супружницу – Татьяну Павловну; у нее вот-вот роды должны начаться. Пятого ребенка ждут. Василий Никанорович так расстроился, что ничего толком в свое оправдание и сказать не мог. Все жену утешал: «Успокойся родная это ошибка, они разберутся и сегодня же меня отпустят». Правда, уже потом, перед самой дверью, Безобразов шепнул мне на ухо, чтобы я к вам за помощью обратился, но Каширин услышал его слова, рассмеялся в голос и сказал: «Тебе, душегубец, теперь сам Господь не поможет, а не то что пришлый адвокатишко». Вы уж простите, Клим Пантелеевич, что я все дословно передаю, но иначе…

– Ничего-ничего, продолжайте.

– А когда они ушли, Татьяна Павловна передала мне для вас вот это. – С этими словами доктор вынул из внутреннего кармана пиджака увесистый почтовый конверт и положил на столик. – Она так и сказала: «Примите, говорит, Николай Петрович, гонорар для господина присяжного поверенного. И не сочтите за труд, передайте ему мою просьбу: если уж мужа обвиняют в убийстве Саркисова, а он – я это точно знаю – не виновен, то пусть господин адвокат попытается выяснить, кто же все-таки настоящий преступник. Даст бог – повезет, а нет – я к господину Ардашеву претензий иметь не буду. Пусть не беспокоится». Так что, Клим Пантелеевич, соблаговолите сей гонорарий принять.

Ардашев взял конверт, повертел его в руках и, бросив на стол, заметил:

– А непросто будет Безобразова из этой истории выпутать. Чувствую, глубоко он увяз.

– Простите? Что вы хотите этим сказать? – Доктор воззрился на собеседника вопросительным взглядом.

– Он и впрямь был знаком с Саркисовым давно. По крайней мере, не менее двух лет.

– Вы хотите сказать, что видели их вместе два года назад?

– Помилуйте, Николай Петрович, – наполняя рюмки, воскликнул Ардашев. – В шестом году я еще и не задумывался о приезде в Ставрополь, не до того было.

– Полагаю, вам кто-то рассказал об этом?

Клим Пантелеевич покачал головой.

– Саркисов?

– Нет, не имею чести знать.

– Безобразов?

– Я с ним лишь раскланивался при встрече. И не больше.

– Значит, это гипотеза?

– Нет, это бесспорный факт.

– Но на каком основании вы беретесь утверждать, что жертва и предполагаемый убийца были знакомы не менее двух лет, если никто вам об этом не сообщал, с Безобразовым вы об этом не говорили, а Саркисова вообще никогда не видели? Откуда вам это известно?

– От вас, дорогой Николай Петрович, от вас!

– Как это? – широко раскрыв от удивления глаза, пробормотал эскулап.

Ардашев взял конверт, повертел его в руках и передал Нижегородцеву.

– Смотрите, супруга Безобразова положила деньги в один из конвертов, оставшихся после обыска. Оно и понятно: дама расстроилась, и ей было не до условностей. Однако обратите внимание: отправитель: Арам Р. Саркисов, Пятигорская улица, дом 5; получатель: Безобразов В.Н. Адрес хорошо читаем. Да и письмо заказное. Стало быть, важное. Согласно дате на штемпеле, послание отправлено 25.06.1906 из Георгиевска; прибыло в Ставрополь 29.06.1906. Наверняка конверт успел побывать в руках и у Поляничко, и у Леечкина. Но по какой-то нам неведомой причине он полицию не заинтересовал. Может, письма внутри не оказалось, а может, нашли более любопытную корреспонденцию, не знаю. Не исключено, что за давностью лет посчитали конверт малоинтересным, хотя уже по его наличию можно судить о том, что отношения между покойным и Безобразовым были не простые.

– Что вы имеете в виду?

– А стали бы вы хранить чей-то конверт двухгодичной давности (любовная переписка не в счет)?

– Вряд ли…

– Вот! А зачем нужен старый адрес отправителя, если он, судя по вашим словам, поселился в Ставрополе на Армянской улице?

– Трудно сказать.

– А вот и нет! Видимо, между ними были какие-то финансовые отношения, которые достаточно долго продолжались. Вот и решил Безобразов сохранить на всякий случай конвертик с адресом из Георгиевска. Мало ли что? Вдруг разыскивать компаньона придется? Предположу, что Безобразов мог ссудить Саркисову какую-то сумму под проценты либо товар какой-то отпустил. Тут бы хорошо с самим подозреваемым поговорить, но, к сожалению, встретиться с ним я смогу только в суде, если, конечно, таковой состоится.

– Да, чуть не забыл, жена Василия Никаноровича сказала Леечкину, что никакого Саркисова она не знает.

Ардашев поднялся, подошел к окну, отодвинул портьеру и, разглядывая улицу, выговорил задумчиво:

– Вероятно, так и есть, хотя…

– Что?

– Не исключено, что она не случайно положила деньги именно в этот конверт.

– Думаете, хотела дать намек?

– Трудно сказать. Но все-таки что-то здесь не сходится. Сдается мне, что без разговора с Поляничко не обойтись. Слишком мало у меня исходных сведений, чтобы делать серьезные выводы. Пожалуй, стоит прогуляться до полицейского управления. А что, Николай Петрович, составите компанию?

– С удовольствием.

– Тогда не будем терять время. Надеюсь, он еще на службе.

От дома Ардашевых до полицейского управления всего ничего: каких-нибудь минут двадцать ходу, да и то если идти не спеша, раскланиваясь со встречными знакомыми.

Выбрасывая вперед трость, Клим Пантелеевич неспешно прогуливался по бульвару. Время от времени он останавливался, доставал из кармана сюртука жестяную коробочку с надписью «Георг Ландрин», извлекал цветную конфетку и, положив ее под язык, следовал дальше. Нижегородцев из вежливости тоже замедлял шаг, ожидая, когда его спутник продолжит движение. Он понимал, что в эти минуты Клим Пантелеевич опускался на самое дно размышлений и его не стоило тревожить пустыми разговорами. Надо признать, что доктор чувствовал настроение адвоката. Наверное, поэтому иногда они могли гулять часами, не проронив ни слова. Жара уже спала, и от деревьев веяло прохладой.

Николаевский проспект представлял собой длинный бульвар с высаженными по обеим сторонам вязами, липами и каштанами. Он начинался от Тифлисских ворот – восточной границы города – и тянулся вверх на полторы версты до здания Окружного суда. По обеим сторонам широкой асфальтированной дорожки стояли лавочки. На одной из них, почти напротив Соборной лестницы, в прошлом году Клим Пантелеевич обнаружил труп местного коммерсанта – Соломона Жиха. За несколько дней до этого покойный напросился на прием к приехавшему из столицы адвокату. Заплатив солидную сумму, он обратился с весьма странной просьбой: попросил найти своего будущего убийцу. Согласитесь, ничего себе предложеньице! Клим Пантелеевич тогда лишь пожал плечами и промолчал, полагая, что через некоторое время этот странный субъект с потными ладонями вернется за оставленными деньгами. Но мир непредсказуем! Все случилось именно так, как того боялся визитер: его нашли мертвым на самой оживленной улице города. Смерть наступила от удавки, сделанной из фортепьянной струны. Убили средь бела дня. Это было первое большое расследование Клима Пантелеевича. Позже Ардашев, как не чуждая литературному труду персона, окрестил те события «маскарадом со смертью». Именно так он и назвал бы свой будущий роман, описывающий события прошлого года. И это наверняка случилось бы, не появись перед ним местный писатель Илья Кургучев, который и поведал миру о расследованиях присяжного поверенного Ставропольского окружного суда на страницах «Северо-Кавказского края». Как бы там ни было, но за последнее время Ардашев умудрился раскрыть с десяток злодейств: «Роковая партия», «Смерть антрепренера», «Серый монах», «Демон», «Кавказский скорый»… Рассказы Кургучева выходили один за другим, и тиражи газеты неуклонно росли. «Да, всякое было в моей жизни, – думал бывший дипломат, – но вот дела об обезглавленном трупе, усаженном в коляску, еще не попадалось».

– А вон и Поляничко, – указывая на человека, спускающегося вниз по ступенькам Соборной лестницы, проговорил Нижегородцев.

– Собственной персоной, – кивнул Ардашев и зашагал навстречу.

Приблизившись, начальник сыскного отделения улыбнулся и, протягивая руку, воскликнул:

– Ага! Вижу, что Николай Петрович выполнил просьбу Безобразова. Не прошло и нескольких часов после его ареста, как лучший адвокат губернии уже торопится к полицейскому управлению.

– Сразу видно профессионалиста, – разведя руки в стороны, вымолвил Ардашев. – Прочитали наши мысли, точно книгу.

– Ну вот, значит, и вторая моя догадка верна: раз вы шли в полицейское управление, то надеялись встретиться со мной, дабы узнать детали по делу об убийстве Саркисова, потому как ни Леечкин, ни тем более мой помощник Каширин вам ничего не скажут. Они тайну следствия блюдут свято. Я прав?

– Бесспорно, так как второе предположение есть следствие первого.

– Эх, Клим Пантелеевич! Ведь знаете, как старик Поляничко вас уважает, вот и пользуетесь моей добротой. Хотя, – он лукаво сощурился, – я вашей пользуюсь чаще. Уж скольких злодеев благодаря вам мы на каторгу отправили – не счесть! Повывели кровопийцев, как клопов со старого дивана. Недавнее дело Бельского как сейчас перед глазами стоит. Не разгляди вы след от гвоздика на рамке картины, сидел бы я уже на пенсионе да скучал. А душегуба-отравителя в прошлом месяце как раскрыли? Он же, паршивец, весь город в страхе держал. Да! Ловко вы его тогда на бильярде разделали, помните? Круаз! То ж не удар был, а волшебство! – Поляничко покрутил нафиксатуаренный ус и вздохнул: – С вашими способностями шли бы в судебные следователи. Ведь такой талант пропадает!

– Благодарю за добрые слова, Ефим Андреевич, но это не для меня. Уж больно я не люблю, когда над головой ежедневно висит дамоклов меч начальства. Другое дело адвокат – птица вольная, независимая.

– Ну-да, ну-да, здесь ваша правда. Я вот только что полицмейстеру докладывал, что убийцу Саркисова поймали. И что вы думаете? Поблагодарил он старика Поляничко за отменную работу? Нет-с! «Смотри, – говорит, – Ефим Андреевич, не ошибись. Леечкин следователь молодой, неопытный. Накуролесит такого, что о-го-го! А крайними перед губернатором все равно мы окажемся».

– Стало быть, вы уверены, что Безобразов убийца?

– Так оно и есть! – Поляничко махнул рукой, точно шашкой, и полез в карман за табакеркой. – Другого и искать не надо. Мы у него письмо Саркисова обнаружили, в котором тот предлагал Безобразову встретиться вечером за городом, на въезде. Там, видать, Саркисова он и порешил. И голову отрезал, чтобы труп не признали. А саркисовских писем у него нашлось штук восемь или десять; кое-что изъяли, кое-что оставили.

– Письмо из Георгиевска было? – осведомился Ардашев.

– Да, – растирая между пальцами душистый табак, подтвердил сыщик. – А вы откуда об этом знаете? Супружница арестованного наболтала?

– Нет, я с ней не встречался. Это лишь моя догадка. Но поскольку она верна, смею предположить, что адрес, скорее всего, был написан карандашом, да?

Поляничко уставился в землю, силясь вспомнить. Наконец он ответил:

– Точно, карандашом. Я еще подумал, странное дело: письмо пером писал, а адрес карандашом. – Довольный тем, что память его не подвела, Поляничко принялся забивать нос зельем.

– Обратный адрес на письме значился: Георгиевск, улица Пятигорская, дом 5? Так?

– А вот этого, Клим Пантелеевич, я уж точно не… не… не… – полицейский вынул фуляровый платок и зашелся бесконечной чередой чихов. Когда на его глазах выступили слезы умиления, он тщательно высморкался и закончил фразу: – …не помню, простите. А какое, позвольте узнать, это имеет значение? Может, еще и про штемпели спросите?

– Именно. Окажите услугу, Ефим Андреевич, уточните три момента: обратный адрес, даты и штемпели.

– Все материалы находятся у Леечкина. Стало быть, надо идти к нему в следственную камеру. Эх, Клим Пантелеевич, не жалеете вы меня, гоняете старика по улице. Да и какой в этом смысл, если и так понятно, что спор у них разгорелся из-за денег: задолжал Саркисов Безобразову. Это, кстати сказать, подозреваемый признал. Правда, дальше все отрицает: «Саркисова я не видел. Прождал его с полчаса и обратно поехал». – Поляничко взмахнул руками: – Но ведь врет! Нет у него свидетелей. Он на своей пролетке прикатил. Взял бы извозчика – другое дело, хотя…

– Что?

– Саркисов в письме просил, чтобы он один на встрече был, – задумчиво проронил начальник сыскного отделения. – Мол, не стоит судебную тяжбу затевать, все промеж собой решим. Давай встретимся восьмого числа в восемь вечера, за городом. Скажу вам честно: там письма-то того – всего две строчки.

– Тогда не пойму, на каком основании вы задержали Безобразова?

– То есть как «на каком»? На самом что ни на есть железном: супружница Саркисова поведала нам, что в пятницу, восьмого дня, муженек ее покойный поехал с хозяином музыкального магазина встречаться, сиречь с господином Безобразовым. Они перед этим даже кабанчика зарезали и дом продали, чтобы с ним рассчитаться. Покупатель расплатился с Саркисовым передаточным векселем Русско-Азиатского банка на сумму восемь тысяч рублей. Но домой ни в тот, ни в другой день он так и не вернулся. Вдова теперь голосит: мужа убили, вексель пропал и ей с дома съезжать надобно. Вот уж, действительно, беда не приходит одна.

– А что Безобразов показал по поводу долга? Сколько ему Саркисов задолжал?

– Десять тысяч рубликов! Представляете? Я и за пять лет столько не заработаю. Арестант от всего отказывается, плачет, говорит, что мы на него навет возвели. А куда отрезанную голову дел – не признается. Но рано или поздно мы ее отыщем, не сомневайтесь.

– У Безобразова в таком случае тоже должны были следы крови на одежде остаться. Нашли что-нибудь?

– Нет, пока ничего такого не отыскали. – Поляничко потоптался на месте и вымолвил с грустью: – Устал я от вашего допроса. Так что, господа, мы идем к Леечкину или нет?

– Да-да, конечно. Тут ведь рукой подать.

Судебные следователи располагались через дорогу от Окружного суда, в верхней части Николаевского проспекта. Дорога не заняла больше десяти минут. Ардашев и Нижегородцев уселись на лавочку, ожидая возвращения Поляничко.

Ефим Андреевич не заставил себя долго ждать. От внимания присяжного поверенного не ускользнуло, что главный городской сыщик был несколько расстроен. Не говоря ни слова, он плюхнулся рядом с Ардашевым. Прошла минута, другая, но полицейский все молчал.

– Итак, Ефим Андреевич, что скажете? – не выдержал доктор.

– Чепухенция непонятная, – рассматривая носки своих поношенных туфель, пробурчал полицейский. – Обратный адрес указан не здешний, а тот, который вы упомянули: Георгиевск, улица Пятигорская, дом пять. Отправлено шестого августа седьмого года. Адресату поступило уже на следующий день. Но оба штемпеля – наши, ставропольские. – Он пожевал губами и, откинувшись на спинку лавочки, изрек: – Могу допустить, что свое послание Саркисов написал еще там, в Георгиевске, но потом по какой-то причине забыл бросить в почтовый ящик и привез в Ставрополь. И уже отсюда отослал Безобразову.

– Вы почти правы, – улыбнулся Ардашев и, не давая Поляничко опомниться, спросил: – А правда, что у него руки в локтях были связаны?

– Нет, про руки крест-накрест – это сплетни. Народ, знаете ли, любит всегда этакую перчинку ужаса добавить. Нет, этого и в помине не было. Жена Саркисова сказала, что когда она в окно узрела труп, то сразу потеряла сознание. Это потом ее кухарка водой отпоила… Соседи помогли тело снять и полицию известить. Позже и мы подкатили. Ох, скажу я вам, и смердил этот Саркисов – мочи никакой не было рядом находиться. Да это и неудивительно, ведь столько времени мертвяк в коляске трясся.

– А что врач указал в заключении? – вмешался в разговор Нижегородцев.

– Наш эскулап считает, что трупу несколько дней. По крайней мере, не меньше двух. Тут немудрено и ошибиться. Сами видите, какие погоды нынче стоят: то дождь, то солнце.

– А какова причина смерти? – поинтересовался Ардашев.

– Что вы имеете в виду? – Поляничко недоуменно поморщился. – Ему же голову отрезали, секир-башка, знаете ли! – И он провел ладонью по горлу.

– Я хотел уточнить, нет ли каких-либо других повреждений на теле? – пояснил присяжный поверенный.

– Нет, наверное, нет. Во всяком случае, прозектор ничего подобного не упомянул.

– Благодарю вас, Ефим Андреевич, – вставая, выговорил адвокат. – Вы нам очень помогли.

– Чем же это? – недоуменно вопросил сыщик. – По-моему, все еще больше запуталось. А, на мой взгляд, тут все просто: Безобразов встретился с Саркисовым в условленном месте. Повздорили. Видать, спор из-за денег вышел. Вексель-то всего долга не покрывал. Вот и не сдержался купец и полосонул должника ножичком по горлу. Видимо, как раз в тот момент, когда Саркисов уезжать собирался. Потом испугался и, чтобы труп не опознали, отрезал ему голову и куда-то спрятал. Может, закопал, а может, и в пруду утопил. С места поспешно скрылся. Ценную бумагу с собой прихватил. Но не учел убивец, что лошадка рано или поздно коляску к дому Саркисова притащит. Вот и весь сказ. Да ну вас! – Он махнул рукой и поднялся. – Прав Антон Филаретович: вечно вы выдумываете всякие небылицы! Пойду я. Желаю здравствовать.

– Честь имею!

Дождавшись, пока Поляничко удалится, Нижегородцев заметил:

– Ох и раздосадовали мы старика, если он Каширина вдруг вспомнил. Ведь знает, что он вас недолюбливает, а все равно упомянул.

– Я на него не в обиде. Как-никак благодаря Ефиму Андреевичу многое начинает выясняться.

– Разве? А мне, признаться, кажется, что в некотором роде начальник сыскного прав: все еще более усложнилось, не так ли? – доктор посмотрел на Ардашева вопросительным взглядом, надеясь, что тот пустится в объяснения.

– Погодите, мой друг, рано еще прогнозами делиться. Кстати, Николай Петрович, а не хотите сегодня со мною попутешествовать?

– А куда, если не секрет?

– В Армавир. – Присяжный поверенный достал из кармашка золотой «Мозер» и, щелкнув крышкой, изрек: – Поезд отходит через три часа. Если поторопимся – вполне успеем.

– А обратно когда?

– Завтра вернемся.

– Я готов, – безрадостно выдавил из себя слова доктор.

– В таком случае без четверти девять встречаемся на вокзале. За билетами я Варвару пошлю.

– Хорошо.

– Тогда не стоит терять время. До встречи.

Клим Пантелеевич достал коробочку монпансье, выбрал очередную сладкую жертву и отправил ее в рот. Выбрасывая вперед трость, адвокат зашагал вниз по Николаевскому проспекту, к дому с надписью «Страховое общество «Россия».