Стрелок. Путь в Туркестан

– Знаменитые щи! Наваристые, – похвалил Федька с блаженной улыбкой.

– Это ты ещё солянки в исполнении нашей поварихи не пробовал, – заметил Дмитрий и пододвинул к приятелю рюмку, – давай вздрогнем, и расскажешь, как там наши?

– Слава богу, все живы, – начал обстоятельный рассказ Шматов. – Северьян Галеев на сверхсрочную остался, сказывали, уже в фельдфебели метит. Как чувствовал, что мы встретимся, велел кланяться. Степка Егоров, что артельщиком был, как и я, демобилизовался. Говорил, трактир откроет.

– Этот сможет. А офицеры?

– По-разному. Их благородие господина Гаупта перевели в штаб, Михау тоже куда-то черт унёс. А вот Всеволод Михайлович служат ещё.

– Это ты про Гаршина, что ли?^[19]

– Ага. Хороший офицер, с понятием. А вот господин Малышев в отставку подали.

– Понятно. А теперь расскажи, где ты шарахался до сих пор?

– Так домой в деревню отправился.

– И что там?

– Худо, – не стал скрывать Фёдор. – Мамка ещё прошлой зимой померла. Один я остался. Избенка без пригляду совсем худая стала, скотину мир разобрал, так что хозяйства почитай, что и нету. Я сперва на заработки подался в Рыбинск. А уж там барчука нашего встретил.

– Лиховцева?

– Его.

– Ну и как он?

– Бедует.

– Прямо-таки бедует?

– Известное дело. Хоть и благородный, а без ноги трудно!

– Тоже верно.

– Так вот он мне твой, то есть ваш, адрес и дал!

– Я так и понял, – покивал Будищев, потом с сомнением оглядев наряд однополчанина, обратился к Гесе: Гедвига Генриховна, счастье моё, ты видишь, как одет наш друг?

– Как крестьянин, – отозвалась та, сделав вид, что не поняла намека.

– А разве это хорошо?

– Смотря для чего.

– Для жизни в большом городе!

– Дмитрий, что ты от меня хочешь?

– Блин, я тебе конкретно намекаю, что надо бы его приодеть!

– Ты думаешь, ему подойдет отделанная кружевами кофточка из розового муслина?

– Из какого нафиг муслина, и почему кофточка?

– Господи, Будищев, а ничего, что у меня мастерская по пошиву дамского платья?

Услышав это, Стеша с Семёном чуть не поперхнулись от смеха, а раскрасневшийся от выпитого Фёдор только растерянно хлопал глазами, не понимая толком, о чём идет речь.

– Молчать, женщина, – шутливо пригрозил пальцем своей половине хозяин дома. – Твой день – восьмое марта!

– Я серьезно, Дима. У нас и ткани и фурнитура рассчитаны для дам, причем весьма небедных. Разумеется, мне и моим работницам достанет квалификации пошить мужской костюм, но сам подумай…

– Не надо, – попробовал робко возразить Шматов, но бывший унтер на корню пресек дискуссию.

– Федя, извини, конечно, но ты выглядишь, как последнее чмо! А в Питере, брат, везде встречают по одежке. Стало быть…

– И эта одежка не должна сидеть как на корове седло, – мягко прервала сожителя Геся. – Я вполне согласна, что нашему другу нужно обновить гардероб, но это не значит, что ему немедля следует пошить фрак!

– И что ты предлагаешь?

– Вообще-то существуют лавки готового платья. Но если это не подходит, то своди его завтра к Анне и дело с концом.

– Ты про Виртанен?

– Именно. Она хорошая портниха и работает быстро.

– Ладно, уговорили, – нахмурился Будищев, – завтра сходим к Аннушке.

– А кто это? – осторожно поинтересовался Федя.

– Завтра узнаешь. Хотя нет. Завтра не получится, нам с Барановским нужно в Кронштадт.

– Зачем? – насторожилась Геся.

– По делам.

– Это понятно, но какие у тебя дела с флотом?

– Самые разные, солнце моё. В основном по пулеметам, ну и у минеров тамошних какие-то неполадки. Просят помочь.

– Минеров?!

– Не пугайся так. Просто у нас на флоте именно они и заведуют всей электрикой.

– Я могу отвести Фёдора к Анне, – неожиданно вызвалась Стеша. – Нам с Семёном все равно надо на Выборгскую сторону. Вот и проводим.

– А ведь верно, – обрадовался Дмитрий. – Сходите, а заодно и Аннушку проведаете. Передавайте привет. Сто лет её не видел.

– Хорошо.

– Вольно же тебе каждый день проделывать такой путь, – покачала головой Геся, не одобрявшая работу девушки в гальванической мастерской. – Да ещё в такой холод…

– Ничего страшного, – не согласился Будищев, – возьмут извозчика и мигом будут на месте.

– Как знаете, – не стала спорить та и повернулась к гостю: – Федя, хочешь чаю?

– Вот только чаю нам и не хватало! – заржал Дмитрий и снова взялся за графинчик.

– В таком случае можете продолжать, – пожала плечами Гедвига Генриховна. – А мне рано вставать, так что я вас оставлю. Это и вас касается, молодые люди!

Услышав нетерпящий возражений голос, Сёмка со Стешей послушно поднялись и отправились к себе в комнату. Точнее, это была комнатка Степаниды, а мальчик обычно ночевал на диване в гостиной, но сегодня это место отвели гостю, так что девушке пришлось потесниться, а чтобы она не смущалась, туда перенесли из спальни большую ширму.

Оставшись одни, приятели с удовольствием выпили, после чего продолжили разговор.

– Слушай, Граф, – замялся Фёдор. – Выходит ты и впрямь в благородные вышел?

– Пока нет, – усмехнулся Будищев.

– А барчук, правда, у тебя управляющим?

– Да.

– Чудны дела твои, Господи! А с сестрой Берг вы как встретились?

– В лесу случайно. Грибы собирали.

– Какие грибы?

– Подосиновики.

– Смеешься?

– Ты ещё обидься!

– Чего мне обижаться, чай, не барин. А Стеша с Сёмкой, они тебе кто?

– Считай, что дети.

– Эвона как…

– Вот что, Федя, расскажи-ка мне лучше, как ты дошел до жизни такой?

– Ты про что?

– Помнишь, перед тем как в Россию вернуться, я всем вам раздал причитающееся за добычу?

– Помню.

– Ну и отчего ты, друг ситный, снова голой жопой на голой земле оказался? Там ведь некислая сумма для простого крестьянина выходила. Вон Егорову, ты говорил, даже на трактир хватило, а с тобой что не так?

– Дык, это, – замялся парень.

– Пропил-прогулял?

– Нет, что ты! – испугался тот. – Просто, понимаешь…

– Бабы?

– Сестренки, – вздохнул Шматов. – Одна младшая, ей приданое справил. А у той, что старше, дети мал-мала меньше, а тут корова как на грех пала. В доме шаром покати и племянники голодными глазами смотрят, а сами ровно шкилеты! Вот я и того… не перезимовали бы они…

– Понятно. Пожалел, стало быть.

– Ага!

– Ну и ладно. Детей хоть выходили?

– Слава Богу! – обрадованно закивал приятель, поняв, что Будищев не сердится. – Меньшой, правда, все одно помер. Слабый был, а остальные ничего так…

– Тьфу! – сплюнул Дмитрий от досады, но потом вспомнил, как крестьяне относятся к жизни и смерти, и успокоился.

– Не ругайся, Граф.

– И не думал. Скажи лучше, чем думаешь заняться?

– Мне бы на завод какой поступить, – вздохнул парень и с надеждой посмотрел на приятеля.

– Дело хорошее! А специальность у тебя есть?

– Нет пока. Но я выучусь. Вот тебе крест! Ты же знаешь, я страсть какой сметливый…

– Угу, – хмыкнул бывший унтер, прекрасно помнивший, что со сметкой на службе у того было не очень. – Ладно. Потом потолкуем. Сейчас спать пора.

С тех пор и началась у Шматова новая жизнь. Дмитрий усвистал из дома ни свет ни заря, успев только побриться и велев товарищу сделать то же самое. Даже завтракать не стал, сказав, что перехватит чего-либо в вокзальном буфете. Зато Федора снова усадили за стол, налили большую чашку крепко заваренного чаю и поставили цельную миску ещё горячих булок, а к ним масла, ветчины и ещё разных вкусностей, каких парень раньше не то что не пробовал, а и не видывал.

Гедвига Генриховна, которую он про себя все ещё называл сестрой Берг, и Стеша ели понемножку, ровно птички клевали, а вот Сёмка разрезал пополам булку, щедро намазал одну её часть маслом, сверху водрузил ломоть ветчины, затем сыра и, накрыв сверху второй половиной, смачно откусил получившуюся конструкцию.

– Кушай, Федя, не стесняйся, – улыбнулась Геся. – Бери пример с Семёна.

– Так ведь пост ныне…

– А вчера что было? – высоко подняла брови хозяйка.

– Вчера я с дороги был, – робко возразил парень, чувствуя себя при этом крайне неловко. – Путникам дозволяется послабление…

– Ну, как хочешь, – одними губами улыбнулась модистка.

Чертыхаясь про себя, что полез со своим уставом в чужой монастырь, Федя хлебал пустой чай. Стеша и без того не оскоромилась за завтраком, а что касается смутившегося поначалу мальчишки, то он здраво рассудил, что этот грех не велик, и отмолить его не составит большого труда, продолжил расправляться со своим бутербродом и вскоре вышел из этой неравной борьбы победителем.

Потом они оделись и вышли на улицу. Гедвиге до её мастерской было недалеко, а Шматов и дети направились к конке. К счастью, долго ждать им не пришлось, и скоро они сидели в вагоне, увлекаемом вперед парой крепких лошадок. Двигались они, надо сказать, не слишком быстро, к тому же внутри было холодно, но все же ехали, а не шли.

– Скоро все конки переделают в трамваи! – авторитетно заявил Сёмка.

– Это как? – удивился Федя.

– Это такой же вагон, – начал объяснять мальчишка, – только на гальванической тяге. Без лошадей.

– Враки! – хмыкнул благообразный мещанин, ставший невольным свидетелем их разговора. – Где это видано, что бы конка без лошадей двигалась?

Шматову это тоже показалось невероятным, но в последнее время он видел много разных диковин, каких раньше не смог бы и вообразить. Что же касается юного прожектера, то он, смерив незваного собеседника презрительным взглядом, продолжил рассказывать Фёдору про чудеса техники.

– И откуда ты это только знаешь? – удивлялся тот.

– Так я же гальванер! – с апломбом заявил мальчишка.

– Ты?

– Я! Да меня, если хочешь знать, сам Дмитрий Николаевич всему обучил. Я у него самый первый ученик. Мы с ним у самого герцога Лейхтенбергского звонки ставили…

– Ха-ха-ха, – каркающим смехом отозвался продолжавший греть уши мещанин. – Да кто тебя к такому важному человеку на порог пустит. Экий ты враль, парень…

– Нам пора выходить, – прервала не начавшуюся ссору Стеша, и они вышли.

Пока шли, Федор усиленно крутил головой, пытаясь хоть немного запомнить дорогу, но у него ничего не получалось, а пояснения, которые давал словоохотливый Семен, лишь ещё больше запутывали недавнего крестьянина. Наконец они прошли по большому мосту через Неву и оказались на Выборгской стороне. Дома тут были попроще, народ на улицах тоже и скоро они оказались у дома, где раньше жил Будищев, о чем сразу же сообщил неугомонный мальчишка.

Анна Виртанен, миловидная женщина средних лет с приятными чертами лица, тоже жила здесь и зарабатывала себе на жизнь шитьем. Поговаривали, что прежде у неё была своя лавка, которую отняли после смерти мужа алчные родственники. Но теперь она была простой портнихой, хотя дела у неё шли не так уж и плохо.

– Здравствуйте, мои хорошие, – радушно поприветствовала она детей. – Что-то вы давно не появлялись, совсем про меня забыли!

– Неправда ваша, тетя Аня, – возразил Сёмка. – Давеча я к вам забегал…

– Ой-ой-ой, то-то что забегал. Ладно, заходите, погрейтесь, а то мороз нынче злой. А это кто с вами?

– Это сослуживец Дмитрия Николаевича, – пояснила Стеша.

– Они вместе турок били! – быстро добавил мальчишка, будто опасаясь, что девушка всё расскажет без него.

– Что же, приятно познакомиться, – улыбнулась Анна, пожиравшему её глазами Шматову.

Фёдору его новая знакомая приглянулась с первого взгляда. Приятное и доброе лицо. Чистенькое, хорошо сшитое платье с передником. Говорит вежливо, но при этом видно, что не барыня. Ему страшно захотелось произвести на неё благоприятное впечатление и молодцевато гаркнуть, что он, де, ефрейтор героического Болховского полка, и крест ему не кто-то, а сам наследник-цесаревич на грудь повесил. Но вместо этого, он смущенно стащил с головы треух парень и представился: – Шматов я, Федя. Из деревни Никульской, что под Рыбинском. Не слыхали?

– Конечно, слыхали, – обрадованно вставил ехидный Сёмка. – Кто же в Питере не знает про вашу деревню!

– Правда?

– Простите, но нет, – мягко улыбнулась женщина и укоризненно посмотрела на мальчишку.

– А что я сказал? – сделал невинное лицо тот, но Стеша одернула его.

– Тётя Аня, – пояснила она. – Фёдор только вчера приехал, и ему нужно прилично одеться. Ну, вы понимаете…

– Конечно. Молодой человек, снимайте свой полушубок, и я возьму с вас мерку. Кстати, что именно вам нужно?

– Не знаю, – промямлил тот. – Пиджак, наверное…

– Костюм, жилетку, пару рубашек, – начала перечислять девушка, очевидно, получившая от Будищева исчерпывающие инструкции. – Всё хорошего качества, но не броское. Дмитрий Николаевич сказал, что всё оплатит, а вот это аванс.

– Костюм мастерового или приказчика?

– Мастерового, – улыбнулась Стеша.

– Хорошо. Цвет?

– На ваше усмотрение.

Разоблачившийся, наконец, Фёдор стоял перед портнихой, послушно поворачиваясь или поднимая руки, когда та велела. Анна быстро обмерила его, попутно черкая в записную книжку получившиеся цифры.

– Готово. Может быть, чаю?

– Спасибо, но в другой раз, – отказалась девушка. – Нам уже пора.

– Ты все так же работаешь в мастерской?

– Да.

– Не слишком подходящее место для барышни.

– Да какая же я барышня! – засмеялась Степанида. – Скажете тоже.

– Как сказать, – покачала головой портниха. – Выглядишь ты сейчас прекрасно, одета со вкусом, держишься с достоинством. Наверняка у тебя нет отбоя от кавалеров.

– Пусть только сунутся, – насупился Сёмка. – Я их враз отважу!

– Значит, мы можем быть спокойны, – улыбнулась Анна.

– Ну, нам пора. Дядя Федя, вы дорогу назад найдете, или…

– Нет! – испугался Шматов. – Я лучше с вами пойду.

Торопливо накинув полушубок и едва не запутавшись в нём, он во все глаза смотрел на швею с немного странной фамилией Виртанен. Та, продолжая улыбаться, подошла к парню и, поправив одежду, застегнула ему крючки с почти материнской заботой.

– На первую примерку приходите через три дня.

– Хорошо. Приду.

– Я буду ждать.

Летом в Кронштадт лучше всего добираться пароходом, регулярно снующим между крепостью и столицей. Но зимой, когда воды Финского залива скованы ледяным панцирем, приходится нанимать сани. Дорога эта не самая простая, поскольку даже в самом надежном льду могут случиться полыньи, а потому извозчик стоит недешево. Однако Барановского с Будищевым это не смущало. В санях пахло сеном и лошадиным потом, а ещё свежим морозным воздухом, какой бывает только над морем. Крепкий гнедой конь, глухо цокая по льду копытами, быстро тащил сани. Ровная на первый взгляд поверхность на самом деле имела перепады, как будто морские волны замерзли в одночасье, и укрытых меховой полстью пассажиров едва не укачало дорогой.

Впрочем, в остальном путешествие было даже приятным, а когда их экипаж достиг места назначения и стал петлять между вмерзших в лёд кораблей, даже интересным. Владимир Степанович, как оказалось, хорошо разбирался в последних, и охотно давал своему спутнику необходимые пояснения.

– Смотрите, Дмитрий, это трехбашенный красавец назван в честь адмирала Лазарева. До появления «Петра Великого» он и его систершипы были самыми мощными кораблями нашего флота. А вот это «Герцог Эдинбургский» – новейший броненосный фрегат, или, если угодно, крейсер.

– С чего такое название? Мы вроде с англичанами не дружим.

– Вы правы. При закладке он имел имя «Александр Невский», но во время строительства к нам с визитом прибыл зять государя герцог Альфред, и корабль переименовали в его честь.

– Понятно.

– А вон та громадина и есть броненосец «Пётр Великий».

– Что-то он не очень громадный, – скептически отозвался Будищев.

И действительно, изо льда выглядывал лишь невысокий борт, две башни, между которыми стояла грибообразная рубка, за ней толстая дымовая труба и большая мачта. Ещё две мачты поменьше, стояли в оконечностях, перекрывая артиллерии возможность стрелять в нос и корму.

– Особенность конструкции, – улыбнулся Барановский. – Это же монитор, просто очень большой. Но, как бы то ни было, это самый мощный корабль не только нашего флота, но и мира.

– Ничего себе!

– Говоря по правде, – доверительно наклонился к компаньону фабрикант, – у этого броненосца большие проблемы с машинами и котлами. Ходят слухи, что летом его направят на ремонт в Англию, где их полностью заменят.

– Что, наши схалтурили?

– Увы, мой друг, но да! Завод Берда, где их изготовили, сейчас практически обанкротился. Можно даже сказать, что эти машины и погубили предприятие.

– Это ещё почему?

– Так ведь за них не заплатили.

– Если машины негодные, то оно и правильно!

– Не буду спорить.

– А это что за страшилище? – спросил Дмитрий, показывая на угловатый корабль с одной трубой и тремя мачтами, в высоком борту которого четко выделялись порты для пушек.

– «Не тронь меня»!

– Что?!

– Ха-ха-ха, – весело рассмеялся Владимир Степанович. – Это плавучая броненосная батарея называется «Не тронь меня»!

– Хорошее название. Красноречивое.

– Это верно.

Идея поездки в Кронштадт у компаньонов появилась, можно сказать, спонтанно. Первые два пулемета, изготовленные ещё летом, были отправлены на флот для натурных испытаний и, как водится, пылились в арсенале без всякого дела. Путилов, получив эту информацию, поделился с Барановским, тот с Будищевым, а Дмитрий в свою очередь предложил устроить для моряков демонстрацию технических новинок. Идея неожиданно пришлась по вкусу и после недолгой подготовки они отправились в путь.

Первым номером программы, разумеется, была демонстрация «Митральез Барановского-Будищева». На диковинное представление собралось множество офицеров, большинство из которых были молодыми мичманами и лейтенантами. Встречались, впрочем, и более высокие чины, вроде капитана первого ранга Владимира Павловича Верховского и контр-адмирала Константина Павловича Пилкина. Присутствовал также герой недавней войны, начальник отряда миноносок капитан второго ранга Степан Осипович Макаров.

Руководить демонстрацией должен был один из артиллерийских офицеров броненосца «Не тронь меня», лейтенант Шеман, считавшийся специалистом по скорострельным орудиям.

– Что вы так долго? – немного раздраженно спросил лейтенант у всё ещё возящегося с механизмом пулемета Будищева.

– Смазку меняем, – коротко отвечал тот.

– Опасаетесь низкой температуры? – сообразил офицер. – Однако день сегодня солнечный.

– Береженого Бог бережет, – пробурчал изобретатель, после чего иронически взглянув на моряка, добавил: – А не береженного конвой стережет!

Николай Николаевич Шеман происходил из дворян Великого княжества Финляндского и к русским относился не то чтобы с презрением, вовсе нет, скорее с некоторым предубеждением, хотя и отдавал должное их силе и упорству. К тому же он знал, что этот выбившийся из мастеровых купец ещё совсем недавно был нижним чином. Так что его острословие было по меньшей мере неуместным… Но по какой-то причине, непонятной даже ему самому, лейтенант не стал делать замечание развязному купчику. Чувствовался в том, какой-то внутренний стержень, не часто встречающийся у представителей низших сословий.

– Готово, ваше благородие, – доложил, наконец, Будищев. – Теперь не подведет.

– Прекрасно, – кивнул лейтенант и, не удержавшись, спросил: – И часто надо смазывать механизм?

– Пулемет, как женщина, любит ласку, чистоту и смазку, – не задумываясь, отвечал Дмитрий. – Причем, чем тяжелее условия, тем тщательнее надо за ним следить.

– И какие же условия вы полагаете «тяжелыми»?

– Пустыню, наверное, – пожал плечами изобретатель и пояснил: – Жара, пыль, песок.

– Понятно.

Пока Будищев готовил «адские машины» к демонстрации, нанятые им матросы успели налепить рядом с вмерзшим в лёд броненосцем снежных баб. Что интересно, одни делали просто снеговиков, стоящих в ряд подобно солдатам, другие проявили творческий подход и вылепили настоящие скульптурные группки, изображавшие семьи с детьми, причем у фигур, изображавших женщин, рельефно выделялась грудь.

– Вот сукины дети! – добродушно усмехнулся Пилкин. – Хорошо, что я Марию Павловну с собой на это представление не взял.

– Может быть?.. – со значением в голосе поинтересовался состоявший у него флаг-капитаном Верховский.

– Оставьте, – отмахнулся адмирал. – У нижних чинов не так много радостей в жизни. Пусть развлекаются.

– Как прикажете.

Установив пулемет на мостике, Дмитрий обернулся к начальству. Погода для зимнего времени и впрямь была великолепной. На небе ни облачка и лучи не по-зимнему ясного солнышка нестерпимо блестели, отражались от снега, льда. Но это было даже хорошо, а вот отсутствие ветра могло сыграть злую шутку с испытателями. Дождавшись барственного кивка, Будищев нажал гашетку. Мерный рокот тут же заглушил все звуки, а у стоящих строем снеговиков начали рассыпаться головы. Молодые офицеры, увидев это, принялись с улыбками переглядываться, отзываясь о новом оружии явно одобрительно, а державшиеся в стороне матросы разразились радостными криками. Казалось ещё минуту, и они начнут подкидывать вверх бескозырки, но унтера удержали их.

Поменяв магазин, Будищев сделал ещё одну очередь, скосив на этот раз туловища у снежных фигур, после чего прекратил стрельбу, ожидая, когда рассеется дым.

– Ловко! – не то хваля, не то осуждая, отозвался Верховский. – А почему это ты, любезный, вон тех не тронул?

С этими словами офицер указал на «семейную группу» и обернулся к адмиралу, как бы прося присоединиться к вопросу. Пилкина, судя по всему, это обстоятельство тоже заинтриговало, и он с интересом уставился на пулеметчика.

– Солдат ребенка не обидит, ваше высокоблагородие, – с деланым простодушием развел руками тот, вызвав всеобщий смех.

– Циркач! – хмыкнул капитан первого ранга и, подумав, добавил. – А всё-таки дым мешает наводить эти митральезы!

– Не более чем любые другие скорострельные орудия, – благодушно возразил Константин Павлович и, взглянув на часы, спросил у стоящего рядом Барановского: – Но вы, кажется, не только этим удивить хотели?

– Именно так, ваше превосходительство, – почтительно отвечал тот. – Но для показа прочих приборов необходима некоторая подготовка.

Бурное развитие минного вооружения заставило руководство Русского Императорского флота создать для подготовки необходимых ему специалистов Минную школу, а затем и офицерский класс при ней. С момента основания руководил этим «богоугодным заведением» не кто иной, как адмирал Пилкин, слывший большим энтузиастом своего дела, сразу же поставивший обучение на высочайший уровень. А когда Константин Павлович стал заведующим минной частью всего российского флота, его сменил славящийся своей требовательностью Верховский.

Результаты этих усилий не замедлили сказаться. Несмотря на тотальное превосходство турецкого флота в минувшей войне, русским морякам удалось практически невозможное. Не имея на Черном море ничего, кроме вооруженных пароходов и утлых катеров, они заставили османские броненосцы прятаться в базах, боясь высунуть из них свой нос.

Располагалась школа в так называемом «Абрамовом доме», когда-то принадлежавшему знаменитому «арапу Петра Великого» Ибрагиму Ганнибалу. Для предстоящего показа была выбрана самая большая аудитория, в которой сейчас «колдовал» над своими приборами Будищев. Барановский тем временем развлекал господ-офицеров рассказами о своей пушке, снарядах, дистанционных трубках и прочих вещах, милых сердцу всякого военного моряка, будь он хоть трижды минером. К слову сказать, артиллерийский офицерский класс располагался в этом же здании, и большинство его учеников были сейчас среди благодарных слушателей.

– Ну что же, господа, кажется, всё готово! – объявил Верховский, приглашая собравшихся войти.

Те организованно вошли в класс, осторожно переступая через проложенные кругом провода, и расселись за партами. Пилкин с штаб-офицерами заняли места за кафедрой, а Барановский с Будищевым остались стоять.

– Господа офицеры, – начал свою речь Владимир Степанович. – Давайте представим, что мы сейчас не в аудитории, а на боевом корабле. Фрегате, или, может быть, даже броненосце.

– Любопытное предположение, – хмыкнул Верховский. – И где же мы, по-вашему, в кают-компании?

Ответом на шутку капитана первого ранга были сдержанные смешки, но инженер, нимало не смутившись, продолжал:

– Таким образом, кафедра, где находится его превосходительство, будет боевой рубкой, а парты господ офицеров плутонгами^[20].

– А это что? – нетерпеливо спросил недавно поступивший в офицерские классы мичман Володя Лилье, показывая на стоящий на парте прибор с циферблатом.

– Что нужно сделать, чтобы открыть огонь по неприятелю? – продолжал Барановский. – Полагаю, ответ очевиден. Необходимо узнать дистанцию и сообщить её артиллерийским офицерам в плутонгах.

– Верно, – ответил Верховский. – Но что из этого следует?

– Соблаговолите объявить, каково будет расстояние до вражеского корабля.

– Да мне же откуда знать? Ну пусть будет пять кабельтовых!

Услышав это, Будищев повернул рукоять на стоящем перед ним механизме, отчего одновременно пришли в движение стрелки на приборах и остановились на цифре «5».

– А если восемь? – спросил начавший понимать, в чем дело, Пилкин, и по мановению руки изобретателя стрелки тут же показали на восьмерку.

– Да это же просто телеграф! – воскликнул все тот же мичман.

– Вы правы, – изобразил легкий поклон в его сторону Барановский. – Но хочу отметить, что данные приборы могут использоваться не только для передачи расстояний. Если поставить их несколько, то можно также указывать направление стрельбы, род снарядов, а также команды об открытии или прекращении огня и тому подобное. Таким образом, старший артиллерист из боевой рубки получит возможность дирижировать всей артиллерией корабля как оркестром. К сожалению, недостаток времени не позволил нам приготовить большее число циферблатов, с тем, чтобы более наглядно продемонстрировать возможности системы, но, как мне кажется, общий принцип вам понятен.

– А от чего питаются ваши приборы? – поинтересовался внимательно следивший за опытами Макаров.

– От гальванических батарей, – пояснил молчавший до сих пор Будищев. – А на корабле запитаем от судового генератора.

– От чего?

– От динамо-машины, – поспешил вмешаться Барановский.

– Это невозможно! – снова подал голос Лилье. – Динамо-машины дают сто пять вольт, чего изоляция ваших приборов не выдержит.

– Невозможно спать на потолке, – немного грубовато ответил вспыхнувшему молодому человеку изобретатель. – А для цепи поставим реостат, или понижающий трансфоматор, всего-то и делов.

– А мне нравится, – задумчиво заметил Пилкин. – Не надобно будет гонять вестовых с командами. А ежели совместить эти приборы с системой Давыдова^[21], то может получиться очень недурственно.

Идея о подобной передаче команд давно витала в воздухе. Барановский даже работал над чем-то подобным, но по привычке собирался использовать для неё пневматику. Дмитрий, достаточно случайно узнав об этом, сразу же предложил использовать электричество и довольно быстро изготовил действующий образец, а тут подвернулась поездка в Кронштадт…

– Но это ещё не всё, господа! – снова привлек к себе внимание Барановский. – Есть ещё один прибор, который, как я надеюсь, будет иметь не меньшее значение для Российского флота.

– Да вы нас балуете, – барственно улыбнулся Пилкин. – Ну, показывайте.

– Извольте, ваше превосходительство, – кивнул инженер и обернулся к своему компаньону.

– У меня все готово, – ответил тот и жестом фокусника снял с соседнего стола покрывало.

Под ним скрывались какой-то громоздкий прибор, сплошь опутанный проводами, а также большой телеграфный ключ.

– Предлагаю вашему благосклонному вниманию, господа, беспроволочный телеграф!

– Как это? – удивился Верховский, оказавшийся ближе других к загадочному устройству.

– Он состоит из искрового передатчика и детекторного приемника, – продолжал пояснять Владимир Степанович. – Имея два таких комплекта, можно обеспечить устойчивую связь между кораблем и берегом, или несколькими кораблями в море, или же отдаленными пунктами на суше, между которыми по каким-то причинам затруднительно провести телеграфные провода.

– И что же, это работает? – не скрывая скепсиса, спросил адмирал.

– С помощью передатчика можно послать искровой сигнал, который и примет приемник. И если на то будет ваше позволение, то мы это немедля продемонстрируем.

– Вы?

– Ну, не совсем мы. Для работы с ключом приглашены два опытных телеграфиста с Кронштадтской станции. Прошу любить и жаловать, господа.

«Опытные телеграфисты» оказались усатым коренастым техником средних лет и совсем юным коллежским регистратором в новеньком вицмундире. И тот и другой чувствовали себя в блестящем обществе офицеров флота немного скованно, но старались не подавать вида.

– Ну, хорошо, приступайте.

– Соблаговолите написать сообщение, которое будет передано. Что-нибудь морское.

Услышав это предложение, Пилкин пожал плечами и написал на листке несколько слов, который у него с поклоном принял чиновник, занявший место у ключа. На долю его товарища достались наушники и через минуту они были готовы к работе.

Для начала регистратор передал несколько цифр на пробу, после чего, убедившись в работоспособности системы, начал передачу. Телеграфист уверенно записывал полученные сигналы на листок, а затем принялся за их расшифровку.

Надо сказать, что особого впечатления это действо на собравшихся вокруг господ офицеров не произвело. Стучал молодой человек довольно громко, и все решили, что техник вполне мог воспринять этот стрекот на слух и потому записал без ошибок. Но стоявшие с непроницаемыми лицами Барановский с Будищевым стоически выдержали и недоуменные взгляды, и шепотки с смешками, пока во входную дверь громко не постучали, после чего на пороге появился новый гость, в котором большинство присутствующих тут же признали лейтенанта Константина Нилова, командовавшего миноноской «Палица», в отряде Макарова. Нимало не смущаясь, он прошел к кафедре и, отдав честь начальству, бодро отрапортовал:

– Разрешите доложить, ваше превосходительство. По беспроволочному телеграфу получено сообщение, которое я имею честь вам представить!

С этими словами он протянул удивленному Пилкину конверт. Адмирал немедленно открыл его и, прочитав сообщение, гулко захохотал:

– Каково, господа!

– Что это значит? – подозрительно поинтересовался Верховский и, схватив бумагу, громко прочел «Команда имеет время обедать». Затем резко обернувшись к Нилову, капитан первого ранга прошипел голосом, не предвещавшим ничего доброго:

– Господин лейтенант, где вы взяли эту бумагу?

– В соседнем доме, – ответил тот.

– Но… каким образом?!

– Там стоит такой же аппарат, который и принял эту телеграмму. Техник её записал, а я доставил вам.

– Радиограмму, – поправил его Будищев. – Это радио.

– Да-да, вы говорили, – кивнул Нилов.

– А давно вы знакомы с этими господами?

– С Владимиром Степановичем ещё до войны имел удовольствие свести знакомство. Что же касается отставного унтер-офицера Будищева…