Читать книгу: «Дочь хозяина Руси», страница 2
– Было всё это, кажется, припоминаю, в 1446 году.
Марья Борисовна – тверская княжна. Да, шесть годков мне тогда было, а ей немного поболее. Полюбил её яко вторую матерь свою. Добрая, заботливая душа. В двенадцать лет оженили меня на ней. Целых пятнадцать лет прожили с ней душа в душу. Отравили нелюди горемычную, царствие ей небесное. Ванюшку мне родила. Так и не ведаю до сей поры, кто тот лиходей, у кого рука поднялась на ангела этого? Кто-то побольней укусить меня пожелал! – Марьюшка, Марьюшка, где же ты теперь? Как давно-то это всё было, – вздохнул он, вспомнив свою первую ныне покойную и горячо когда-то любимую жену.
Не стал Иван Васильевич задерживаться в Твери, поехал дальше. Слишком горестные воспоминания были связаны с этими местами, не хотелось травить душу свою перед столь значимыми событиями.
Всё ближе и ближе к Новгороду подступались войска Великого князя. Вновь и вновь раскладывал перед собой карту Новгорода, изучая заново окрестности города, в молчаливой задумчивости склоняясь над ней, бормоча что-то. Потом встал из-за стола, перекрестился на образа и молвил громко:
– Ну, воеводы, начинаем с божьей помощью!
Войска государевы окружили и заняли все окрестности новгородские, все подступы к городу. Ближе и ближе подступали полки княжеские, все крепче и крепче затягивали его, словно петлёй вокруг шеи.
– Занять Городище и все монастыри! – жёстко отдавал команду Иван Васильевич.
Тут доложили ему гонцы, что братья его единокровные со всеми своими полками присоединились к его рати, и полки Великого князя тверского тоже. Вельми обрадовало Ивана Васильевича это сообщение.
– Ума набрались братья, наконец-то! Междоусобные князья объединяются. Союзниками моими станут. Сим действием укрепят силу Руси, и мою государеву мощь. Великого князя московского усилят! – радовался он. – Наказ отца нашего свято блюсти должно, баял он когда-то – в единении наша сила.
А в это время в стан к Ивану Васильевичу новгородцы послов своих прислали. Послы – удручены, все перепуганные, да бледные. В скорбном молчании терпеливо дожидались решения своей участи.
– Мы государство своё построим по обычаю московскому: вечу не быть, посаднику не быть, а всем государством управлять должно великому князю, – объявил им государь свои требования. – Мне для господства своего здесь волости и сёла надобны, как на Москве. Древние земли великокняжеские, которые Новгород себе когда-то присвоил, ныне за собою оставляю, – молвил он, сурово глядя на послов, ожидая от них ответ.
Вынуждены были смириться послы от лица всего Новгорода. Вынуждены были признать всё сказанное великим князем. Владыка новгородский взялся даже краткую речь произнести:
– Мы, послы новгородские, от лица всех новгородцев подтверждаем, что навсегда отказываемся от веча и посадника, а князя московского признаём своим государём!
Иван Васильевич приветливо глянул на послов, другого ответа он и не ждал.
– Слава богу! Убедил я вас, новгородцы, что судьба ваша связана с Москвою, а не с королём Казимиром, с которым вы дружбу учинить пытались.
По такому случаю, послал Иван Васильевич гонцов своих из Новгорода с вестью на Москву:
– Передайте от лица государя, что я вотчину свою Великий Новгород привёл во всю свою волю. Учинился я на землях его государём, как и на Москве.
Новгород покидал государь зело довольный собой, оставил наместников своих здесь и укрепил заставы. Остальное своё войско собрал и отбыл к себе домой в Москву.
Глава 2
Вот уже и замелькали окраины родного Подмосковья. Вступили в город. Радостно с колокольным звоном, с толпами людей и восторженными криками встречала Москва своего князя-победителя. Навстречу к государю выехал со своей стражей Иван Иванович – сын любимый. С жадностью прослушал Иван Васильевич от него все семейные новости, давно ведь дома не был. Верхом на коне въехал в Кремль.
– Я дома! Здесь тепло и всё любо мне, – такими чувствами распирало сердце Великого князя, когда он озирал родные с детства стены.
Вскоре вслед за ним на Москву прибыл из Новгорода и вечевой колокол – символ вольности новгородской, символ независимости города.
– Вырвали язык у новгородцев! Нам служить будет сей символ, – смеясь, воскликнул Иван Васильевич, наблюдая, как колокол на верёвках возносят на звонницу Успения соборного, как усмирённый, он медленно, словно нехотя, издавая стон, не сопротивляясь, ползёт вверх.
Зима ушла со своими холодами да вьюгами. С наступлением весны пошли средь людей слухи одни тревожнее других. Пришли вести со степей о том, что Ахмат ордынский на Русь собирается, и что братья государя московского Андрей и Борис что-то недоброе замышлять надумали против государя и Московии. Услышав сие, Иван Васильевич, не удержавшись, воскликнул:
– Рассвирепел Ахмат, видать расправу надо мною учинить пожелал. Другого ничего и не чаял получить от хана. За послов своих отомстить надумал и дань свою многовековую вернуть жаждет. А вот за братьев своих стыдно и обидно, матерь жаль, печалуется она ссорам нашим. Не могут междоусобные братья понять, что только одна рука в государстве обязана быти, крепче оно от того учиняется, – разделял он с дьяком и сыном мысли и чаяния свои.
Велел Иван Васильевич дьяку своему учинить неусыпный надзор за всеми этими делами. А сам с воеводами своими, не отрываясь от карт рубежей, размышлял, откуда враги и как идти могут, как обеспечить ему защиту, чтобы оборонить Русь. Карты с чертежами московских рубежей изучал очень тщательно. Проводил военные совещания, изучал тайные вести из-за рубежа, и отношения соседних государств между собой.
Совсем не оставалось времени Ивану Васильевичу семью свою навестить, терем жены посетить, тяжёлые времена для Руси Святой настали. А когда после долгого совещания переходил с боярами в трапезную, появилась одна из боярынь и сообщила, что жена его, Софья Фоминична, намедни рожать начала. А уже к концу трапезы та же боярыня весть принесла ему радостную:
– Государь, с сыном тебя! – и добавила. – Великая княгиня хочет Василием назвать сына своего первого.
Приметил, конечно же, Иван Васильевич, как помрачнел Иван Иванович.
– Что хмуришься сынок? – спросил он, догадываясь о причине хмурого облика сына.
– Василий, Василевс с греческого «царственный», – отозвался тот.
– Всё в руках божьих, сынок. Но тебе нечего туманиться, ты – первенец. Ты – любимый сын мой. Ты – наследник! Тебя готовлю вместо себя Русью православной управлять.
Он улыбнулся сыну, склоняясь над столом, отхлёбывая ложкой наваристые мясные щи из мисы.
– Всё так, отец, но жизнь наша не токмо в руках божеских, но бывает и в руках человеческих, – хмуро отозвался тот.
После этих слов Ивана Иван Васильевич задумался и уже не радовался так сильно рождению своего сына. Зашёл к жене в опочивальню, поцеловал её в лоб и равнодушно глянул на младенца.
– Что принесёт это рождение – благо или междоусобье? – размышлял он, понимая тревоги своего наследника.
Затем прошёл в крестильную, где уже стоял в облачении духовник-архиепископ в ожидании царя, чтобы начать молебен.
Дни наступили напряжённые и тревожные для Ивана Васильевича. Думы с воеводами над картами сменялись тайными думами с дьяками. Готовились оборонить Русь от недругов всяческих. Были перехвачены грамоты братьев царя. Один другому пишет: «Он, как волк злобный. Нет моей могуты более, под его рукой жить…Пора приходит нам из московской земли в другое место податься!»
А другой отвечает: «Надобно нам тайно на совет съехаться. Подумаем, как нам лучше перейти к друзьям нашим, дабы укрыться от злобы его».
Всё чаще рассматривал Иван Васильевич карту Руси со всеми её рубежами, дабы бить врагов по краям на рубежах своих. Вести стали приходить ещё тревожнее от государевых наместников.
– Немцы ливонские с магистром своим на Псков подыматься задумали!
– В конце лета хан Ахмат не нападёт на нас. Казимир воевать против нас без Ахмата не станет. Вот токмо немцы напасть могут, – размышлял Иван Васильевич. – Пойду опять с «миром» на Новгород, надо укрепить Русь.
Тайно вестник из Новгорода от наместника прибыл. «Многие из бывшей верхушки новгородской при всех хвастают, что с королём Казимиром ссылаются и с немцами. Казимир зовёт Ахмата на Москву. Король, бают, в Рим посылал, моля у папы помощи денежной на ратные дела, обещал унию ввести в землях новгородских, а православие гнать. Папа внял Казимиру, разрешил ему особый сбор «десятину», – во всех костёлах польских и литовских на ратные дела. А в Новгороде все Москву лают и тебя, а Казимира хвалят, зовут его государём к себе наместо тебя. Он им обещает всю старину вернуть и вече тоже. Новгородцы за стенами затворились и миром не хотят пущать Великого князя и вече у них есть и новый посадник»
Подождал Иван Васильевич прихода войск своих, подождал пока обозы подтянутся, и повёл на Новгород снова полки свои. Окружил ночью Новгород тесной осадой, установил пушки и приказал с рассветом бить по стенам города.
Страшный грохот на рассвете потряс окрестности Новгорода, разбудил и вверг в панику его жителей. Всю седмицу то днём, то ночью гремели и громили пушками Новгород, приводя жителей его в страх и смятение. Дрогнул Новгород, не выдержал натиска. По решению веча были освобождены и отпущены наместники московского князя, которые были схвачены и в заточении сидели. Они вышли и передали Великому князю, что мол, отдаётся весь Великий Новгород на его государеву волю.
Подъехал Иван Васильевич на коне со всей своей свитой к воротам города, которые медленно, нехотя отворились навстречу ему. Из ворот показался владыка, посадник и весь народ новгородский. Пали все разом ниц на землю перед государём московским. Великий князь сделал знак рукой, трубач затрубил отбой. Прекратилась стрельба из пушек, наступила полнейшая тишина.
– Встаньте! – громко приказал Иван Васильевич, глядя на униженно распростёртую перед ним толпу новгородцев. – Я – государь ваш, даю мир всем невинным. Пусть ништо не страшит вас! Обещаю, невинные не пострадают.
Тронул государь коня своего и величаво въехал за ворота города. Загудели колокола звоном малиновым на всех звонницах церквей новгородских. К ночи уже были составлены списки крамольников непокорных. Все они были схвачены. Заковали их в железа. Бросили в каменную темницу. Начались дознания и пытки. Десять допрошенных заговорщиков по приказу великого князя в это же утро были повешены. С ужасом узнал от них, что, если бы он опоздал сюда приехать, то весной король Казимир, опираясь на Новгород, должен был ворваться в русские земли и встать с войсками новгородскими у рубежей московских. Магистр с ливонскими рыцарями и немецкими наёмниками и с крестьянским ополчением должны были захватить все псковские земли. А с юга по договорённости с Ахматом должны были двинуться полчища Большой Орды, давая возможность братьям единокровным, Андрею и Борису, захватить Москву и княжеский престол.
Осунувшийся, разбитый и усталый сидел князь, потухший взгляд устремив в пустоту.
– Чуть не прозевал я Русь православную. Оборонить от ворогов Москву и стол великокняжеский удалось-таки. Слава тебе боже! – он несколько раз осенил себя крестом.
Посидел тихо и долго в одиночестве, поразмыслил и смирил свой гнев.
– Братьев карать не стану, матерь жаль. Да и есть враги и посильнее. Литва покоя не даёт, и от татар надо Русь оборонять.
Через время весть пришла неожиданная, что оба его брата с обозами и семьями своими из Ржева пошли вверх по Волге в новгородские волости. А когда узнали о разгроме Новгорода и о государевом розыске, повернули к границе литовской, надеясь найти поддержку у короля польского. По слухам, грабили и опустошали волости новгородские. Затем они остановились в Луках Великих. Оттуда стали бить челом королю польскому Казимиру, помощи прося от него. Казимир же отказал им в ратной помощи, опасался грозного Ивана. Но только выделил им из своих вотчин в Литве город Витебск на опустошение: прокорм, содержание семейств их и дворов.
Помимо братьев-предателей, были у Ивана Васильевича дела ещё важнее. Дозоры степные, а затем и гонцы им посланные, подтвердили:
– Тартары! Хан Ахмат! По всей степи, словно саранча рассыпались! Всей ордой идут!
– Рассерчал, поди, Ахмат на действия мои с послами его. Не привык к такой нашей ласке. Ратными делами своими те привычки его отметём. Не платить отныне Москве дани Орде! Да будет так!
– Орда по Дикому Полю идёт медленно. Словно спешить некуда. Ждёт хан Ахмат от Казимира вестей и от братьев твоих. Государь, они все вместе звали короля польского на Москву итить, – торопливо оповещал посланец.
– А пошто король-то медлит? Где он?
– Смута у него в Литве. Там православные князья и бояре бузят, особливо те, что у рубежей наших. К Москве Литву тянут. Хочет литовская Русь с нами соединиться. Казимир, как огня, боится этого. А потом ещё и король угорский ляхов теснит, да и в Чехии Казимир покуда вязнет. Такие новости!
– Добрые вести сии принёс мне! – обрадовано воскликнул Иван Васильевич.
Между делами и хлопотами государевыми, у Великого князя ещё один сынок народился, Георгием назвали. Но нет времени у Ивана Васильевича семье своей уделять внимание как хотелось бы.
А вести со степи всё тревожнее и тревожнее приходить стали: тартары к Оке уже рвутся.
– Раз Ахмат к тому берегу близится, мне надобно к своему поближе быть! Сам поведу своё войско на берег Коломны. Великому князю Ивану, сыну моему, и всем воеводам с полками вдоль Оки стоять! Пошлите гонцов, скажите, что я с главной силой на Коломну иду, – распорядился Иван Васильевич.
Весь июль государь провёл в Коломне. Ордынцы не проявляли себя. За это время они посылали только лазутчиков. Поведение тартар явно указывало на их нерешительность и неуверенность. Видимо, ещё не могли связаться с главным своим союзником королём Казимиром. Уже октябрь подошёл, а войска князя всё ещё стоят, держат оборону на Оке и Угре. Доложили князю лазутчики, что в стане тартар голод начался, что одежда у них ветхая, что лошади истощены – всё это подтолкнуло Ахмата к действию.
– Князь, ордынцы идут! Гонец прибыл! – разбудил голос стремянного Ивана Ивановича!
– Давай гонца сюда!
– Ордынцы двинулись, Великий князь! – взволновано воскликнул гонец, входя в шатёр Ивана Ивановича.
– Король Казимир с ними?
– Нетути его.
– А может сзади с войсками идёт, не заметил?
– Лазутчики наши бают, совсем сюда не приходил.
– Слава те, боже! – перекрестился Иван Иванович. – Послать весть государю! – распорядился Великий князь.
Через некоторое время все чётко увидели вдали тёмные ленты приближающейся орды. Они шли плотной массой, словно прожорливая саранча. Но их уже ждали: крепко сжимали в руках московские воины свои луки, стрелы, копья. Пушкари не зевали, стояли в ожидании своего часа, замерев у пушек и пищалей. Пушки заранее были расставленные так, чтобы бить на середину реки. Иван Иванович с воеводами въехали на холм. Он внимательно следил за всем, что происходит вокруг. Видимость на холме была отменная. Позицию для наблюдения выбрали удачную. Все происходящие действия, просматривались, были, словно на ладони. Тартары подступали и были уже совсем близко.
Ордынские конники, достигнув берега, бросились в холодную воду. Они, преодолевая водную преграду, удивлялись и недоумевали, почему московиты бездействуют. Вот уже полк тартар, густо сгрудившись, плывёт посередине реки. И тут вдруг раздаётся грохот, сверкнули огоньки, показались клубы дыма. Кони, люди – всё смешалось. Все в страхе и панике бегут с криками. Ряды ордынцев поредели, вода окрасилась бурой кровью, а убитые и раненные уносились быстрым потоком речной воды. Освободившись от страха и паники, ряды тартар опять смыкались, заполняя образовавшиеся от взрывов просветы. Сзади подходили новые полки. Задние воины напирали на передних. А тут опять раздался грохот орудий. Всё повторялось вновь и вновь. Пустили в ход ручные пищали. Слева, справа назойливо, точно комары, жужжали стрелы. Уже четыре полка ордынцев бились в ледяной воде, стараясь выйти на берег московитов. Но тяжёлый густой рёв орудий раздавался с того берега.
После обеденного времени бой продолжался ещё четыре часа.
Тартары были отбиты, их остатки бежали в свой стан. Это была первая победа. Ещё три дня ордынцы упорно старались прорваться на левый берег, но московиты отбивали все их натиски. На пятый день Ахмат совсем потерял надежду пробиться и захватить левый берег Угры. Он со своим войском отошёл от реки для отдыха. Распустил своих людей грабить литовские земли.
Началось упорное противостояние двух враждующих сил. Ахмат не решался дать решающий бой. Подступали морозы, проблемы с продовольствием, истрёпанная ветхая одежда воинов – всё влияло на его нерешительность.
Через неделю прислал Ахмат своего посланца со свитой, предлагая:
– Направь в наш стан своего сына, или брата, или знатного боярина в залог, так всегда бывало!
Усмехнулся в ответ Иван Васильевич.
– Не понял ещё ордынец, что времена переменились. Реку вспять не повернуть!
Распорядился князь уничтожить всю свиту ордынскую, одного только оставил, отослал его назад к Ахмату со словами:
– Никого не пришлю! Пошлю вдогонку вам полки свои, которые стоят и, которые сюда идут.
Ордынец в лице изменился, в глазах испуг отобразился, и он с миром быстро удалился, мысленно благодаря силы небесные за дарованную жизнь.
– А какие, государь, полки-то идут? – спросил воевода, недоумевая, когда посольство чужеземное покинуло шатёр.
– Братья мои идут с полками своими, – рассмеялся довольный всем происходящим Иван Васильевич. – Предательство своё перед Русью искупают. Только так простить их смогу. От Казимира толку им мало было. Гонец от них прибыл, к утру уже здесь будут, – князь опять рассмеялся. – Вот и конец Орде пришёл! Пала Орда, не встать ей ныне!
Колокольным звоном встречала Москва своих победителей. Пасхальным торжественным звоном гудели все окрестные монастыри и сёла подмосковные. Толпы людей шли навстречу воинам-освободителям, радостно приветствуя своих защитников. А у ворот Кремля их уже ждал митрополит со всем собором духовным. Сошли с коней государи и воеводы с ними, отдав себя под благословение митрополита. Гурьбой вошли в собор. Начался молебен.
– Вот время, яко птица летит – не остановишь, – размышлял Иван Иванович, хмуро посматривая из-под сдвинутых бровей.
Утро было раннее, в трапезной было светло и прибрано. Стол накрывали для раннего завтрака. У Ивана Ивановича всегда портилось настроение, когда он думал о мачехе.
– Иноземка греческая, – с неприязнью думал он, – Василия на трон московский посадить желает. И Рим ей в этом подмогу обязательно окажет. Вижу, как римские посланники вьются подле неё. И братец её Андрей крутится постоянно между Москвой и Римом. Ещё одного сына народила Димитрия, когда только успевает, недавно только Георгий народился.
Раздражение против мачехи нарастало. Вошёл отец, подсел к столу.
– Пошто хмур-то с утра? Женить тебя надобно, – сказал он, с улыбкой глядя на сына. – Ужо и невесту тебе подыскал. От господаря молдавского Стефана послов имею. Ищет он союза со мною супротив турок. Зело много они бед ему учиняют. Предлагает сей наш союз скрепить женитьбой твоей на дочери его Елене Стефановне.
Сын, молча глянув на отца, промолчал.
– Фёдор Иванович Бельский из Литвы прибыл. Интересно, что баять нам будет? Я к завтраку его пригласил, – поведал отец. – Данила, зови князя! – крикнул он своему стремянному.
Вошёл молодой, красивый князь в одежде на польский манер. Перекрестился на иконы по-православному, поклонился обоим государям.
– Будь здрав, Фёдор Иванович, садись рядом, говори какие вести, что делается в краях твоих? Что в Литве гутарят?
– Народ под Москву хочет от Казимира отсесть, – начал тот, смущаясь при виде двоих великих князей.
– Да, доброходы нам баяли, двенадцать городов – православные вотчины по Березину реку хотят к Москве прильнуться: Мценск, Одоев, Белёв, Перемышль, Старый и Новый, Старый и Новый Воротынск, Залидов и многие другие, – поддержал его Иван Васильевич. – Слышал, сказывали мне про всё то.
– После того, как Ахмата на Угре вы побили, так он пришёл опустошать порубежные вотчины православных на Литве с попустительства Казимира. Не можно, государь, жить на Литве православным. Воля и поддержка только латынянам. Холопы-католики имеют и то более льгот на земле нашей, чем православные паны. Казимир снова унию укреплять желает, чтобы крепче Литву с Польшей связать. Князья же и холопы православные все против унии. Церкви наши православные под митрополитом норовят быть и под тебя идти, великий князь московский.
– Да, слышал и я сие, – гневно отозвался Иван Иванович. – Король польский прошлым летом приказал новые православные церкви не строить и старые не обновлять.
– Князья наши православные, узнав, что король польский в Вильне, к нему отправились. Так их даже в палаты королевские не пустили, дверь перед ними захлопнули, они и ушли ни с чем. Холопы наши православные, если возможно, бегут в московскую сторону. Все помалу от Литвы на Русь перебегут. Народ наш единоверный, но, всё же, жаль родные места покидать, – князь грустно глянул на государей, – я и сам в бегах после смуты православных, чуть не казнили. Слава богу, предупреждён был верными людьми.
– Беру тебя под свою руку, князь. Верно мне служить будешь не пожалеешь, – сказал Иван Васильевич испытующе глядя на гостя.
– Хотел сам тебя об этом просить, государь, – радостно отозвался тот, склонив голову в знак благодарности.
Озаботился Иван Васильевич судьбой сына, послал специальных послов «в Волохи», так на Московии именовали Молдавию, к господарю Стефану III. Только через год вернулись послы в Москву с невестой для Ивана Ивановича.
– Красивая и умная Елена-Прекрасная, кажется, по сердцу пришлась моему Ванюшке, – думал Иван Васильевич, наблюдая за молодыми. – Заметно повеселел сынок-то мой! Уже год, как она в Москве обитает, в январе и свадьбу справим. Эх! Где-то мои молодые годы?
Пышная и широкая состоялась свадьба с множеством приглашённых гостей именитых, со старинными традициями и обрядами, с пением и хороводами.
– Вспомнил я твои слова, Ванюшка, о постройке палат каменных для приёмов всяческих и для торжеств. Была бы та палата, в ней бы свадьбу справили. Красивые хоромы иметь надобно царские, чтобы не стыдно было перед гостями иноземными. И славу добрую, чтоб о нас они везли в земли свои, – говорил Иван Васильевич, сидя за свадебным столом, наклонясь к Ивану и глядя на него осоловелыми глазами, от избыточно выпитой медовухи. – Думы посему одолевают, затею я Грановитую палату в Кремле поставить.
– Добре, батюшка, я мечту об этом давно затаил, – обрадовано отозвался Иван, с трудом отрывая влюблённый взгляд от своей невесты.
– Стал уставать я что-то. Старею, наверное, – с грустью думал Иван Васильевич, сидя рядом с сыном в колымаге, которая, вздрагивая и прыгая на кочках, несла их к хоромам его жены Софьи Фоминичны. – Устал я от дел государевых. Устал распутывать интриги и тайные планы врагов своих. Покончил ведь с ордой, а там уж казанские татары голову подымают. Покорил Новгород, под руку свою взял, с боями и Тверь покорил тоже, а и там вороги мои норовят меня укусить. Польша и Литва Русь хотят вотчиной своей сделать, плетут сети вокруг меня, словно пауки кровожадные. Рим благословляет их на эти дела враждебные! Папа спит и видит православную Русь католической. Вот и дьяк мой из полона вернулся и бает: «Папа Инокентий только денег ищет везде, ради прокорма многочисленных жён и детей своих. Люди в Риме бают, что святейший отец наш – отец всех детей в Риме!». Да, надо думать незамедлительно о военном строительстве в Новгороде и Москве, об укреплении Твери и городов вдоль литовских рубежей. Не избежать войны с Литвой! – такие невесёлые мысли одолевали Ивана Васильевича.
Он искоса глянул на сидящего рядом сына. На лице сына блуждала счастливая улыбка. Голос отца вывел его из задумчивости.
– Как оженил тебя, сын твой родился, ты стал, вроде, как другой. Счастливый ты, Ванюшка, молодой! Впереди тебя сын растёт, а сзади я подпираю. А у меня впереди ты, а сзади токмо смерть моя поджидает. Чувствую, старею я, – Иван Васильевич замолчал, грустно глядя в слюдяное оконце возка.
Иван не отозвался, не хотел прерывать свои мысли. Он думал о своей Елене, жене любимой, о крохе-сыне, которого она ему родила.
Поспешали оба Великих князя к Софье Фоминичне на завтрак с дарами и поздравлениями. Сегодня семнадцатое сентября: именины Веры, Надежды, Любови и Софьи. Уже в сенях навстречу им выскочила Алёнка.
– Я знала, что вы оба сегодня приедете. Я ждала тебя, тату! – воскликнула она, обхватывая его руками.
Глаза Ивана Васильевича потеплели, на лице проступила улыбка. Он обнял дочь и произнёс:
– Смотри, что я принёс тебе, Олёнушка.
Он сунул руку в глубокий карман кафтана, порылся и протянул Алёнке непонятную ей вещицу.
– Что это? – спросила дочь удивлённо.
– Трещотка. У Данилы стременного выпросил. Он ловко научился этому ремеслу. Для внуков своих делает, чтобы птиц с огорода прогоняли по весне и чтобы те посевы не портили.
– А как она трещит?
– Покрути этой палочкой, она и затрещит.
Алёнка расплылась в улыбке, прислушивалась к звукам трещотки.
– А что в ней трещит? – спросила она с любопытством.
– Поди, горох сушёный, я полагаю.
– А где я буду трещать? У нас огорода нет.
– А ты кота с печки прогоняй, пусть мышей ловит, – засмеялся Иван Васильевич.
– Жалко, Котофей – добрый, ласковый.
Вошли в горницу, где их ожидала Софья Фоминична.
– Тогда пугай трещоткой римских посланцев, что возле твоей мамки кружатся, – пошутил он, улыбаясь и направляясь к жене, которая недовольно повела плечами от такой шутки мужа и от насмешливых улыбок на лицах вошедших мужчин.
– Нет, их трещоткой не испугать, они не пугливые, – произнесла серьёзно Алёна. – Пойду Феодосию пугать, – наконец, определилась она, – Федя всего боится, – подпрыгивая, крутя возле себя трещотку, скрылась в соседних покоях.
– Пошто ребёнка дурному учишь? – спросила недовольно Софья Фоминична.
– Шуткую я, Софьюшка, шуткую, не серчай, – говорил муж, подходя с поздравлениями к жене.
На этом торжестве Иван Иванович долго не задержался, поздравил мачеху, отслушал молебен, извинился и заторопился домой. Иван Васильевич не стал задерживать сына. Он знал неприязнь сына к мачехе. Самому же Ивану Васильевичу нестерпимо захотелось тепла и семейного уюта, хотелось оттаять душой, пообщаться с детьми.
Он обвёл взглядом хоромы жены.
– Чуждо всё это, стены обтянуты золотой парчой, пристенная скамья – дорогим сукном. Так и не привык ко всему этому.
Взгляд скользнул вниз, а там возле его ног, шумно резвились его дети. Хмурый взгляд его потеплел.
– А время-то как летит, – с грустью говорил он, сидящей рядом с ним Софье Фоминичне, – кажется, вчера только привезли тебя в Москву греческую царевну, а сейчас смотри у нас с тобой уже семеро по лавкам, – он улыбнулся и с нежностью глянул на жену.
– Восьмой здесь уже, – улыбнулась Софья, поглаживая с улыбкой свой живот.
– Семья детьми крепчает, – рассмеялся князь, целуя жену.
– Останься обедать с нами, – попросила она.
– Останься, останься! – к нему подскочила любимица Алёна.
Он обнял свою старшенькую дочку, прижал к себе. Это, пожалуй, было для него самое дорогое здесь существо. Всё здесь было чужое: стены, обстановка, греческая и итальянская речь, на которой отдавались распоряжения слугам, исковерканная славянская речь жены. Он чувствовал себя здесь чужим.
Обнимая маленькую Алёнушку, только в ней чувствовал родную кровь.
– Я думал, что она будет в тебя, такая же маленькая и кругленькая, а она, как стройная берёзка, тянется вверх, – говорил он, лаская и любуясь дочерью.
– В тебя пошла, – отозвалась Софья, тоже с нежностью глядя на дочку.
– Похоже, что она будет красавица, – продолжал он, посадив ребёнка на колени, гладя ладонью по голове.
– Да, ты прав. Она мила и способна к языкам к тому же. Учу её петь и играть на гуслях. Элен, спой нам что-нибудь.
– А что спеть? – девочка, вопросительно глянув на родителей, быстро сообразив, предложила:
– Я спою тебе, тату, на итальянском языке песенку про лягушонка, – воскликнула она, соскакивая с его колен и став напротив.
Весело глядя в его глаза, слегка прищурившись от усердия, она запела. Её звонкий детский голосок проникал в самое сердце. Если бы не это дитя, он реже бывал бы в этих хоромах.
– Только эта маленькая Олёнушка – родное мне здесь существо, – думал он, растроганно прислушиваясь к её голоску. – Добре, добре! – проговорил он, улыбаясь, когда девочка кончила петь, – думается, она подаёт большие надежды.
Семейная жизнь не очень радовала Ивана Васильевича, с женой был особенно последнее время сдержан, скучал только по своей любимой дочке Алёнушке. Было у него к ней особое чувство не похожее на чувства к остальным детям. Чуял он в ней свою родную кровь. Приезжал к жене чаще всего по праздникам, делал подарки ей и детям, но душа тянулась здесь только к Алёнушке, любимой доченьке.
Иван Васильевич, придвинув стол ближе к окну, чтобы было ясней видно, изучал карту своих рубежей. В дверь постучали. Вошёл дьяк.
– Государь, ты хотел принять посла от короля Казимира. Он ждёт тебя в передней.
– Сейчас выйду, пусть подождёт, – отозвался Великий князь, не отрывая взгляд от карты.
Когда государь вошел в тронный зал, все ждали его стоя. Иван Васильевич сел на своё место,
а его личная стража полукругом заняла место у его трона. Посол приблизился к трону, став на одно колено по польскому обычаю, приветствуя государя, передал королевскую грамоту. Иван Васильевич протянул её через плечо своему дьяку.
– Читай! – распорядился он.
– Король упрекает тебя за нарушение договора с ним о сохранности его рубежей от наездов. Наездчики полонят и угоняют литовских крестьян с лошадьми и прочим скотом, вывозят зерно и всё съестное, остальное сжигают с дворами и избами. Чинят всё то люди сына твоего Ивана Ивановича. Королевских волостелей изгоняют. Просит судить виновников общим судом, чтоб ты нарядил для сего своих судей.
– Добре. Прослушал всё. Ты, посол, отъезжай! Я пошлю своего посла с ответом, – произнёс Великий князь нетерпеливо.
Когда посол вышел, Иван Васильевич обратился к дьяку:
– Приготовь ответ королю Казимиру, напиши, как грабят наших гостей на посольских и литовских рубежах, как мыт незаконно берут деньги и товары и не только мытники, но и все порубежные власти. Рвут, сколько могут урвать. Спроси короля, что всё сие согласно нашему договору?
– Слушаюсь, государь, к утру будет исполнено.
