Читать книгу: «АНГЕЛ ГРЕХА», страница 3

– Наш клиент? – кивнул Генри Джонс на изображение на плакате.

– Может он, может нет, может трясёт плакатом перед шлюхами в салунах. Они любят такое, – отрывисто рявкнул Билл Карсон, не уточнив, кто такое любит.

Изящная рукоять Драгуна находилась поверх напечатанного имени и плавным, но резким изгибом закрывала первые цифры суммы вознаграждения. Генри попытался аккуратно сдвинуть револьвер пальцем и неторопливо почитать, но Билл суетливо выдернул плакат, сложил и припрятал в нагрудный карман рубахи, под жилет с южной бахромой.

Шериф бледен, как мумия или белый могильный мрамор, огромные усы его взъерошенные и неухоженные. Он всю ночь не спал, а думал и над чем-то крайне важным.

– Сколько хоть обещано за голову? Люблю считать чужие деньги. Моё любимое занятие, думал, что по мне видно.

Генри сделал невозмутимый вид охотника за головами, якобы не успел разглядеть числа и не придал значения суете шефа. Хотя, он действительно не успел разглядеть ни точную сумму, ни имя, лишь несколько нулей, а если бы и увидел, – это бы мало что дало, считать в то время чётко и быстро умели только бармены, а остальные умели считать лишь выстрелы, но по старой памяти. Читать умели лишь те, кого научили в детстве.

– Плакат старого образца выпуска, срок давности истёк, наверняка уже нисколько, но я телеграфировал Доусону. Ответ не заставил себя ждать. Судья скоро прибудет, лично. Пожалуй ты таких важных людей никогда не встречал. Помойся хоть и усы отрасти… Скоро наш дружок предстанет перед законным судьёй, а то и палачом и будет судим по закону штата, легально и исторически, – промолвил исподлобья Билл уже застёгивая патронташ с кобурой на поясе, затем после паузы случайно рыгнул, как мужик, что-то проглотил и добавил: – Пойду в обход, проветрюсь и подготовлю город к приезду важного человека, засранцы уже напились кофе, а ты подготовь решётки, вынеси весь хлам из камеры, может туда гроб вечером перенесём. Заодно ещё по пути навещу нашего странника и слуг смерти. Кстати, сраный ковбой ещё не подох?

– Не знаю, я на него лишь издалека смотрел, а когда пытался покормить – он, кажется, хрипло дышал. Знаю лишь, что так хрипят перед смертью. Сейчас его обмывают, в этом я уже уверен на все сто, не мешайте процессу.

– Чего я там не видел? – хмыкнул Билл и удалился, затем оглянулся, у порога, важно надвинул шляпу на глаза и добавил: – Моет его та, что может отсосать всего за песо, при том, что платит сама? Повезло бандиту. Они обычно неприхотливые ублюдки. И почему-то шлюхи к ним тянутся, как мухи на говно, а платят ковбои не всегда. Даже практически никогда.

– Она самая. Слышал такое про неё, мы же уже обсуждали это, точнее каждый день обсуждаем. Сам я не пользовался услугой, я молодой… Кстати, как думаете, ей какое от этого удовольствие? Себе же в убыток.

– Я как-то спросил её… Сказала, что я просто не отсасывал парням. Подловила, сука. Видимо из доброты делает, – сказал женатый Билл и ретировался, дабы избежать продолжения разговора, затем снова неожиданно вернулся и задал наводящий вопрос, отводя тему разговора в другое русло: – Джонс, я ведь помог тебе с пониманием устройства мира и мироздания государства?

– Разумеется, спасибо, мистер Карсон. Ценю ваши наставления, я всегда слушал предельно чутко.

– Бывало, я был груб с тобой, малец. Ты пойми, – это необходимая закалка для мужчины. Если будет тебе за тридцать или состаришься преждевременно и станешь никому не нужен, станешь мужиком и возможно даже шерифом, тогда поймёшь и сам будешь наслаждаясь давать мудрые наставления молодняку… И помни, – табак гораздо лучше усваивается, когда его томно втираешь в дёсны языком, а не втягиваешь ртом горький дым в самое нутро человеческого жерла.

Когда Билл наконец хлопнул дверью – Генри упал на свой рабочий стул возле двери с клетками, закинул ноги на стол, не снимая сапог со шпорами, откинулся назад и балансируя на задних ножках элегантно чиркнул фосфорную спичку о шершавую ножку стола. Раскуривая огромную сигару он из ненависти начал размышлять вслух, с умным видом нахмурив брови и слегка прищурив глаза. Он всегда так кривил лицо, когда думал и в такие моменты всем свидетелям бытия напоминал своего утонувшего отца, поэтому размышлять старался реже. В его случае это было даже полезно, как Портосу.

– Плакат старый, чушь! Все умные знают, что плакаты, подобно гринбекам – будут действительны вечно и всегда будут обладать номинальной стоимостью. По календарю майя до начала XXI-го столетия уж точно, пока не превратятся в труху, вместе со всеми нами, – сказал Генри и мысленно поставив себя на место босса продолжил «брать глубоко»: – Карсон зажал плакат, дабы по-тихому передать ковбоя судье. Охотником за головами времён перестрелок себя возомнил, хочет присвоить себе всю славу, сорвать куш и свалить в большой город за красивой жизнью… Сам твердил, что при капитализме в этом несправедливом мире важны лишь котировки и столичные эмоции в мгновении, так как всем нам недолго осталось, а внедриться в высшее общество возможно лишь инвестиционным путём.

Когда все доводы в молодом черепе безоговорочно и яростно сошлись – Генри встал со своего стула и звонко бряцая подошёл к столу шефа возле пустой доски для объявлений о розыске и надёжного сейфа, взял в руки оба Кольта Драгуна калибра 44, покрутил их на пальцах и по-мужски эстетически наслаждаясь раритетом красивой вещи обратил внимание случайно упавшим взглядом на выцарапанные инициалы на одном из револьверов, точь-в-точь, как у того самого легендарного бандита, о чьих похождениях он читал в статьях жёлтых газетчиков. Ещё одно свидетельство!

По иной версии знатоков выцарапана гвоздём аббревиатура и гласила она не корёжа лишь умы дилетантов: «Murder Beast».

Билл Карсон мрачно насупив брови наблюдал за перекати-полем с символизмом пробиравшимся по главной городской улице, вдоль одноэтажных (кроме салуна и гостинницы) деревянных и глиняных строений.

Спонтанное желание разрядить по мирно рассеивающему семена необычному растению револьверный барабан оборвал адский приступ кашля с обильным отделением мокроты и не только.

По окончании мук Билл распрямился и растёр сгустки крови оставшиеся на кулаке о кожаный жилет, оставив едва заметный развод на шестиконечной звезде с гордой патриархальной надписью: «SHERIFF». Идиотски, по-мужски не придав критического значения симптому, он, как ни в чём не бывало поднял затухшую сигару с земли, зажёг фосфорную спичку о ближайшую коновязь, возле офиса и раскурил мятый окурок снова, затем поправил любимую шляпу, привёл настрой в дежурный порядок и без спешки, вальяжно, бряцая шпорами обошёл любимый и одновременно ненавистный городок, контролируя порядок и чистоту, то ради чего его и прислали, отчасти, и поставили шерифом, дав добро расправлять со злостными нарушителями по собственному усмотрению, а усмотрения Билла дьявольски суровые и необдуманные наперёд.

Убедившись в полном отсутствии отвратительных происшествий, потрепав языком со встречными более-менее адекватными мужиками Билл направился с важным видом, с неким хитрым умыслом, любопытством и от безделья – сверять корявое изображение на плакате с первоисточником и заодно воочию напоследок повидать увядшую легенду в жалком состоянии.

До настоящих событий на диком западе типографии «почему-то» не использовались для печатания плакатов о розыске. Все плакаты изготавливались вручную, «художниками». Штамповать с помощью литографского камня качественные объявления и фальшивые гринбеки начали в недалёком прошлом. В «святые» годы охотнику за головами можно было любого схожего с портретом мужика пристрелить, подправить физиономию деревянной рукоятью револьвера или приклада винчестера, в случае необходимости, и после процедур привезти труп шерифам на деревянной телеге с деревянными колёсами и наконец получить долгожданное сладкое вознаграждение. Большинство коррумпированных шерифов естественно не обращали внимания на незначительные нюансы несоответствия. Все работают на статистику и на долю. Со скальпами схожая история. Никто толком не разбирался, кому на самом деле принадлежала волосатая кожа: индейцу, мексиканцу или брюнету, взрослому мужику, женщине или ребёнку. Скальп даже вполне мог оказаться конской гривой или лоскутом кожи со спины чёрной псины, бобра или ондатры.

…Мастерская оказалась открыта нараспашку, помещение проветривалось после душной ночи и не менее душного утра.

Хозяин, как законопослушный гражданин присвистывая доложил представителю закона, что ковбой всё ещё находится в глубочайшей коме и спросил невзначай: «Не сходил ли поезд с рельсов на рассвете-с».

Билл не поняв вопроса или шутки, молча, без спроса, бряцая, словно подполковник с внезапной проверкой прошёл вглубь зловонного и мрачного помещения и предварительно, на всякий случай, отработанным движением большого и среднего пальцев расстегнул застёжку крышки, поднял крышку поясной кобуры и слега потянул за вытяжной ремешок. Он любил потягивать вытяжной ремешок.

Гробовщик не отходил от шерифа ни на шаг и разумеется уже окликнул жену, на случай сложного спора.

Билл подошёл к заветному гробу, прищурился, подвигал усами из стороны в сторону, пригнулся, пристально всмотрелся, вынул плакат, развернул и вульгарно перекинув языком окурок под усами с одной стороны рта на другую – невнятно спросил семейную пару кроша пепел на плед:

– Присутствует схожесть? Вглядитесь пристально, пожалуйста.

Гробовщик с подоспевшей женой приблизились почти вплотную к плакату сделав вид, что сосредоточенно всматриваются в нарисованное от руки изображение, а сами изучали лишь цифры, прикидывая в уме: как принять участие в дележе награды, как и сколько можно присудить себе и, как аккуратно напомнить шерифу о старой школе плакатной этики, от которой они устали, но по которой все они время от времени осторожно придавались ностальгии.

– По лицу трудно опознавать, – задумалась жена гробовщика коснувшись бородавки на подбородке.

– Тогда по какому месту, на твой опытный взгляд – не трудно? – ехидно спросил Билл Карсон довольный подковыркой.

Жена гробовщика сперва засмущалась, но выкрутилась перед недалёким мужем:

– Лица быстро стареют из-за сухого климата, нашего рабочего образа жизни и беспросветной бедности… Мистер шериф, бизнес хиреет, сейчас уже редко кто-то умирает, сами знаете, эшафот пустует, максимум раз в две недели пополнение и то от болезни печени. Такими темпами и гробы подешевеют. Даже ковбой на волоске повис, а подыхать не хочет. Уверена на все сто – именно эта обмякшая сука на вашем драном плакате!

– Как грубо. А ты что думаешь, Горн? – спросил Билл обращаясь к гробовщику, со смешком добавив: – Наверняка ведь твоё мнение не сильно отличается.

Взгляд женщины грозно сверкнул, со значением.

– У меня-с своя версия и своё мнение. Вы мне, бандита подселили! – сказал хозяин, глянул на жену и продолжил фальшивить: – Вдруг он меня придушил бы ночью подушкой, схватил бы винчестер, дабы порешить с особой жестокостью любимую жену, отрезал бы ей обвисшие сиськи и пошёл бы в город всех стрелять напропалую. Я требую… сами знаете чего требую, справедливости-с! Вообщем, – это наверняка он.

Жена легонько толкнула мужа в бок локтем.

– Сходство-с очевидное, стопудово он!

– Вам лишь бы похоронить человека, да поживее и не думая о последствиях и, что важнее – о законностях. Не я один должен заботиться о таких вещах, государство начинается именно с вас, да-да. Имейте терпение, никто на диком западе ещё не пережил каловую стрелу squaw в животе, спросите специалиста, он сейчас в салуне напротив, если мне не верите, – Билл взялся за ус, отдохнул и продолжил, но уже с ноткой специальной хитрости: – Умереть не ответив перед законом, пока я законный шериф – невозможно. Не ответив по закону – легально получить награду нельзя. Не получив награду – нереально поделиться денежками с добрыми друзьями с ответственной гражданской позицией. Всё под контролем. Судья, маршал и лучший фотограф мёртвых тел уже в пути, так что займитесь делом, наведите марафет. Скоро о нас узнают сами газеты и наши имена попадут в государственные архивы! Время играет в пользу умных и против дураков.

Шериф вышел из мастерской демонстративно хлопнув дверью и неспешно зашагал в сторону станции и стоянки извозчиков, продолжая традиционный дежурно-карательный обход.

Погода неторопливо менялась, томно, словно написание исторического романа. Дождь может оказаться смертельным для его слабых лёгких. Нужно в тёпленькое укрытие.

Своевременно закончив беспечный обход Билл Карсон опустошённый вернулся в пустой офис, дабы сидя и облокотившись на стол вздремнуть, по-шерифски, наслаждаясь стуком капель по крыше.

Спустя некоторое время он вдруг зафиксировал краем глаза беспорядок в офисе, плевательница в углу лежала на боку, опрокинутая, что неестественно и хулиганство он не терпит, а ещё он обнаружил на своём письменном столе кое-что, кое-что не обнаружил.

Как только, не считая дряблого тела ковбоя в гробу и смерти с «фашиной» и приспешником все покинули мастерскую, предварительно надёжно заперев дверь на ключ – к гробовщику домой, в соседнюю пристройку, украдкой, мимо прилавка прошмыгнул в дальнюю комнату Генри Джонс с драной, плотно набитой кожаной седельной сумкой накинутой на правое плечо. В свободной руке, между пальцами он перекатывал монету номиналом в один песо.

Одет помощник шерифа в рабочее время не как принято, а в стиле бандита с большой дороги собирающегося ограбить дилижанс, даже на шею зачем-то повязал красный платок, напомадил волосы бриолином и даже отрастил щетину, насколько возможно. Создавалось впечатление, что он вышел прямиком из ателье, где ему профессиональные портные специально подбирали гардероб, ради должного сиюминутного эффекта, а он всего-навсего нацепил коричневый дедовский сюртук с клетчатыми заплатками. Он любил старую одежду, но впервые ощущал себя в ней уютно и к месту. На груди его уже не было значка, а патронташ с кобурой на месте, но на это никто не обращал внимания, все привыкли. Значения его обновлённой наружности ни прохожие, ни сам гробовщик особо не придали, ему вообще никогда никто не придавал значения. Данное свойство выждало свой звёздный час и впервые сыграло на руку обладателю.

Погода к этому времени, как уже помянуто – чудом постепенно начала меняться. Стало пасмурно, небо посерело, уже слегка покрапывало по крышам, дорожную пыль на всеобщую радость наконец плотно прибило, от этого божественно посвежело. Собирался долгожданный спасительный от засухи ливень. На горизонте уже беззвучно сверкали яркие вспышки молний, словно не к добру. Ветряной флюгер на железнодорожной станции впервые за время затяжной засухи ржаво заскрипел и перешёл в активную фазу своей функции.

– Джонс-младший, выпей с нами! – радостно выкрикнула жена гробовщика с глиняным стаканом кукурузного ликёра в протянутой руке.

В полумраке грезилось, что женщина стоит с поднятой вверх ногой.

Подобранный наряд даровал Генри уверенность и мнимую власть, гораздо более значительную, чем шерифскую. Свободную власть. В этот момент он в образе плохого парня думал о своём первом беспредельном преступлении ради преступления, но понимая, что самое худшее из всего, что он мог плохого совершить для этих жалких людей без настоящего, будущего и даже прошлого – это ничего. Ничего он и не сделал им. Лишь улыбнулся и пафосно спросил подбрасывая вверх большим пальцем огромную старинную монету:

– За прибыль небось пьёте?!

– За прибыль-с, за что же ещё можно пить днём, ну и за дождь разумеется, физически опасно нарушать традиции… Что принёс?

– Еда для пациента, всякие причиндалы и один песо.

Жена засмущалась, но невербальным общением приняла условный сигнал.

«Бабы чуют прибыль… особенно тупые. Моя версия абсолютно верна, отныне безоговорочно. Билл взял служителей смерти в долю, а меня не взял, но это уже не важно, я всё решил и я не обидчивый», – подумал Генри.

Затем он произнёс, испортив всем настроение, но предав чувство значимости:

– Пить в рабочее время и в нервном ожидании важных представителей власти запрещено законом. Ждём судью.

– Но… дождь-с…

Помощник шерифа перебил:

– Не всё, что происходит на диком западе – к худшему. Грядут большие перемены, даже в судьбах простых работяг, таких как мы. Почти нагрянули, вот-вот и скоро все разбогатеем. Ну, а теперь мне нужно поработать, пойду дальше караулить ковбоя. Дайте уже ключ от мастерской, скорее, и не мешайте, мне нужно подготовить важный юридический доклад судье Доусону.

Гробовщик с женой вдруг синхронно поняли, что шерифом округа поставят Джонса-младшего, а Билл Карсон пойдёт выше, на повышение. Ситуация скверная, на Джонса они смотрели косо, так как он не удосужился даже прикупить гроб и похоронить родного отца по-божески.

Отперев мастерскую и пройдя к гробам Генри застал ковбоя в кресле.

Швы на его животе разорваны когтями, он сам это сделал… По ляжке стекала тонкая багровая струйка крови пачкая зелёную обивку. Ковбой осторожно натягивал на исхудалое тело покрытое шрамами ещё влажную одежду. Шрамы от боёв не только со зверьми, но и с ублюдками, и законниками. Ему тепло и липко. При виде Генри он даже не поколебался и не постеснялся наготы, видимо узнал.

Дождь приятно покрапывал по крыше. Захотелось выйти на лицу и посмотреть на дорогу. Откуда-то появились мостки. Дождь смывал всю блевотину.

– Думаю, вставать вам вредно, – дал очевидное наставление Генри.

– А бить думающего человека крышкой гроба по голове не вредно? – саркастически осведомился ковбой.

Генри покорно снял с плеча седельную сумку со всем содержимым изъятым при обыске, кроме денег, плаката, еды и тыквенной фляги. Бряцнул ей об пол, расстегнул и вынул изнутри огромные револьверы.

– Вот, почти всё на месте.

– Думал, ты ничего не можешь и придётся с голым боем отбивать мои причиндалы, лицензию на убийство и царство истинной справедливости… По моему грандиозному опыту – внешность никогда не бывает обманчива, но истина всегда сокрыта. Как говорится: «Супротив пули и поноса – разум бессилен».

– Плакат остался у шерифа. Остальное – я не понял.

– Отвратно слышать.

Ковбой полностью облачился в чёрную одежду стрелка. В помещении даже стало немного темнее. Опираясь на кресло чёрный силуэт напоминающий тень медленно поднялся, но не вознёсся. Было мрачное ощущение, что ковбой сейчас начнёт цепляться локонами чёрных волос за гробы и будет передвигаться по мастерской только таким необычайным образом, словно японский демон, но он просто прихрамывая и держась за бок почти элегантно подошёл к Джонсу, который оказался ниже его ростом аж на целую голову. При каждом шаге рана на животе разжималась и сжималась, проступало немного свежей горячей крови, слышалось мерзкое похлюпывание, но он сам решил жить так. Отсутствие уха удачно замаскировали неотразимые длинные волосы свисающие до самых плеч.

Он выхватил из чужих рук родные револьверы и засунул себе за пояс, направив дула на член, на третье дуло, патронташ он не носил, ради сексуального возбуждения и чувства опасности, на что у него всегда была сильная эрекция, чем он очень гордился.

Затем он нагло и без спроса опёрся на хилое плечо Генри. На другое плечо повесил ему свою сумку и повёл безвольное подчинившееся существо на улицу.

Гробовщик с женой в это время находились у себя, праздновали погодное явление и лишались возможности стать воочию свидетелями знаменательного исторического события, а могли всего навсего выйти на улицу или выглянуть в окошко. На то они и простолюдины.

У Генри колотилось сердце, как у маленькой девочки, кролика или жертвы беспредельного насилия. Он чётко понимал всю степень отсталости поступка. С другой стороны, ему опротивела до крайности однообразная, стабильная и бедная жизнь на должности, любовь к деньгам, которых нет и не будет, бюджет, соблюдение выдуманных не им самим правил и порядков. Он эмоционально чувствовал и верил чутью, что выпал некий шанс таким странным образом, а ещё он возомнил себя случайным спасителем всего населения, что возможно могло оказаться и так. В этот момент перед ним пронеслись воспоминания. Единственные воспоминания, которые у него были – это притча о толстом богаче на перроне и упущенном шансе. Отныне он будет действовать по вдохновению, опираясь на материализованный реальный шанс, хотя в данный момент опирались на него, в самом буквальном смысле из всех возможных смыслов.

Перед уходом он успел оставить монету номиналом в один песо на борте гроба, забавы ради и мифологемы. Данный гроб теперь особенный и оставлять его с грудой обычных гробов натуральное кощунство.

Между мастерской и салуном ковбой прищурившись знаменитым долгим взглядом осмотрелся по сторонам инстинктивно выискивая опасность, заодно излучая опасность и попятился опираясь на живой костыль в сторону стойла, подставляя язык шлёпающим каплям дождя, со странной маячившей мыслью об утоплении в качестве жертвоприношения. По пути он неожиданно произнёс:

– Давно меня не было. Всё здесь поистине убого! Пустыня не сделала своё дело, увы. Триумф смерти определённо необходим здешним краям. Я здесь не счастлив, пока.

– Я тоже.

Дорогу уже начало развозить. Журчали ручьи. Черви выползли на поверхность омывать голые тела и демонстрировать наготу получая от этого удовольствие.

Двое неспешно передвигались по скользкой уличной грязи увязая даже шпорами, сапоги сзади покрылись коричневой рябью, а одежда начала промокать насквозь. Дождь усиливался и бил всё сильнее.

Горожане успели нарадоваться, выставить лохани и бочки для сбора воды и уже попрятались в уютные жилища и занимались домашними уютными делами и празднованием. Никто не мылся, такое шерифы пока не контролировали и перед работой нет смысла. Дождь уже все нагло принимали за должное и за законный повод напиться перед предстоящей и неминуемой скотной погрузкой.

Конюх, при виде Генри и какого-то незнакомого ублюдка не задавая вопросов с озадаченным косоглазым видом вывел нужную лошадь из денника, изрядно посвежевшую за время пребывания в конюшне, сытую, вымытую, с новой подковой и перевязанным глазом. Перепутать единственную старую особь с торчащими рёбрами и увечьем среди рабочих лошадей праздно жующих вкусное травяное сено добываемое ловкими губами из яслей нужно было постараться или быть конченным идиотом. Некоторые лошади начали переставлять ноги в соломе и выглядывать из окон своих денников, таращась подобно изображениям святых на иконах византийской живописи смотрящих с упрёком на грешников зашедших с улицы в святое место.

Он даже помог набросить просушенный вальтрап, затем снял просушенное седло с крюка и подтащил. Генри взял седло из рук конюха и ловко набросил на лошадиную спину, как бы демонстрируя стрелку, что он не просто городской паренёк, а умеет даже седлать лошадей, как ковбой, и не прочь замарать руки лишний раз, даже если в том нет необходимости. Конюх затянул подпругу, надел шоры на морду, а Генри подвесил седельную сумку на седло и закрепил её, затем помог стрелку просунуть ногу в ржавое зубчатое стремя и подсадил страдальца. После чего тот издал щелчок языком, коснулся шпорами рёбер и побрёл верхом под дождь, к городским воротам в северной черте, не поблагодарив косого рабочего конюшни и не попрощавшись, ни с кем.

Мокрый одноухий всадник без шляпы на одноглазой лошади отправился в очередной тернистый путь и предположительно последний, учитывая возраст, боль, потерю равновесия, возможное наличие в крови инфекции и потерю крови, хоть и отравленной. Он поглаживал любимца по холке изгоняя лошадиный страх и чувство обиды от расставания.

По дороге, ещё не покинув город он смотрелся по сторонам выискивая взгляды обывателей, в надежде опытным путём выявить навредившего лошади, но улица уже была пуста, словно население покосила чума. Истинное зло не остаётся безнаказанным лишь в детских сказках, а не в суровой исторической реальности преступных эпох, а эпохи, как известно, все без исключения преступные, а рубежи великих времён и перемены – это самое страшное.

Вдруг, группа рабочих вывалилась из салуна и строем, по мосткам из досок поплелась в сторону перрона, где их ждал пустой состав из деревянных вагонов своей необъятной длиной уходящий за пределы видимости. Вслед за безвольными работягами специально шлёпая по лужам плёлся беспризорный босой малец, выдавливая между пальцами грязь периодически, получая от этого незамысловатого действия необычайное удовольствие и первобытную радость.

– Взирайте людишки! Я вас покидаю. Презирайте все меня, – вдруг прохрипел ковбой выплёвывая воду обращаясь к «стаду» и медленно вынимая револьвер из штанов.

Мужики озираясь ускорили шаг и сделали вид, что ничего не слышат и не видят, из-за шума дождя, а головы их заняты важными делами и им некогда. Они все дружно опаздывают. Услыхав всадника лишь малец замедлил ход и отстал от строя. Ковбой без размышлений нацелил Кольт Драгун ребёнку прямо в лицо, свинцовая шаровая пуля которого способна разорвать маленькую голову в клочья и оторвать приличный кусок от взрослой головы, даже жирной. Их взгляды на мгновение пересеклись.

– Демон! Я догадалась кто ты, да мы все уже догадались… ты больше не нужен нашим мужьям. Мы будем жаловаться верховным властям на твои грязные проделки, в столицу телеграфируем, скопом! – истерично протараторила женщина разрывая глотку, выскочившая из задрипанной мясной лавки. – Изыди. Оставь ребёнка в покое и тогда мы промолчим, возможно. Забери старика, нас здесь много!

От возбуждения из отёкших рук женщины выпал бумажный свёрток с ветчиной и шлёпнулся лужу.

Ковбой заулыбался, спрятал револьвер и натянул поводья с загадочными словами:

– Что ж, старикам тут и место. Шлюхой ты мне нравилась больше.

– Тварь, я после прошлой нашей встречи неделю срала стоя!

Женщина обхватила заботливыми опухшими руками оборванца и прижала к массивной груди маленькую головку, но когда ковбой удалился женщина первым делом принялась смывать дождевой водой грязь с ветчины.

Шерифа поблизости не оказалось.

На выезде, у символических деревянных ворот ковбоя галопом на рабочей шерифской лошади нагнал Генри Джонс возбуждённый разборкой с обделённым оплатой конюхом. По пути, рысцой, он едва не сбил с ног женщину с ветчиной и ребёнком, на скаку, но те успели отпрянуть и пасть в грязь, на что Генри никак не отреагировал и промчался мимо без оглядки.

– Ненавижу это место и всех здесь, особенно бывших шлюх. Вы меня вдохновили. Ну, вы понимаете… Мои способности можно применить с пользой, но никак не здесь.

– Разумеется понимаю. Думаю, полезно для жизни бросить то, чему учился у других, на что потратил годы, даже если и не зря, но если ты не шлюха.

Генри вдруг потянуло обратно, но он оседлал бесполезное чувство и взял его под контроль, как дикого мустанга, набросив на мускулистую шею лассо, а сомнение хитро свалил на плохую погоду и промокший до нитки дедовский сюртук. Он опытно знал, что просто нужно перетерпеть вожделение и в дальнейшем его захлестнут многообразные адреналиновые эмоции и истинное чувство красоты от созерцания природы государства и богатства облагороженной частной собственности. Он твёрдо и окончательно решился на авантюру, терять нечего и, как многие в его возрасте он уже возомнил себя стареющим и осознавал безвозвратное ускользание времени в кромешную тьму. В молодости такие вещи чувствуются с горем. Главное, как можно скорее оказаться где-нибудь подальше от дома и родителей, только так ему будут завидовать ему подобные и мысленно словцом поддержат свободомыслящие.

– Может, вы меня сориентируете. Скажите, – как ковбой ковбою. Куда вы путь держите?

Он не стал говорить, что собирается войти в доверие и увязаться следом, но ковбой, судя по всему пока сам не против.

– Я на север, в горы. Всё осточертело.

– Так и в Мексике есть горы.

– Это другое.

– У вас великолепная жизнь, судя по вашему виду, я в таких вещах смыслю, из-за зависти. Как приключения могут осточертеть?

– Великолепная жизнь – не великолепная, пока не закреплена великолепной смертью.

Повисла гробовая пауза, но вскоре Генри прервал молчание сквозь шум ливня:

– Почему именно на север?

– Обычные странники всегда следуют на юг, в основном к морю, а мы и так на юге и я не совсем обыкновенный странник. Поэтому на север, в горы – туда, где холод, снег, великолепные места… Великолепная смерть предпочитает бодрящую свежесть, она мне сама нашептала, – ответил ковбой. – Впредь советую не назначать так легкомысленно себя ковбоем, ковбоем тебя должны титуловать ошарашенные свидетели твоих лихих злодеяний, твоей подлости или коварства!

Наконец, беседуя два субъекта пересекли черту города. Долгожданный исход полноправно свершён. Но, не тут-то было…

Тем временем в самом убогом салуне на диком западе доктор чудом оторвался от мини-бара, вылез из своей скромной кельи и спустился к общественному бару. Обведя взглядом постоянных посетителей он невольно задался вопросом: «И когда они успевают ничего не делать?».

– Эй доктор. Налей вина! – послышался выкрик из зала.

После чего почти синхронно:

– Чур мне бургундского!

– А мне самого дорого…

– Мне самого дешёвого. Такие вещи важно держать в уме. Мало ли, вдруг внезапно разбогатею!

– Смейтесь, смейтесь, пока работоспособны, – пробормотал лекарь себе под нос.

Заказывая виски из кактуса Родриго случайно подслушал любопытный разговор, за спиной. Помимо обсуждений различных легкомысленных и мгновенных поступков обычных людей, мужики не спешившие на работу, перед второй сменой вспоминали, как пробитый насквозь ковбой уже свободно разгуливает, шныряет подобно тени с дыркой не только в жопе и уже крепко держится в седле, а ещё вдобавок норовит отомстить, перестреляв напропалую всех и каждого в городе, Джонса-младшего взял на кукан и тот переметнулся на сторону зверя. Один сплетник увидев задумчивого греющего уши доктора у барной стойки со стаканом дешевого виски – подошёл и попросил разрешить спор касательно дырки. Всех очень волновало, сможет ли ковбой срать из неё. Кто-то верующий в приметы и совпадения фоном тем временем делился умственными соображениями, что якобы именно ковбой привёл грозовую тучу и спас общество от засухи, колодец ведь почти пересох, но это не к добру, к облегчению перед зверской болью, как и любое временное облегчение, скорее даже к апокалипсису, нужно только грамотно определить все символы, дабы корректно трактовать их. Ковбоя уже все называли по имени, даже шлюхи.

Доктор соответственно не поверил идиотским слухам, профессионально разрешил спор, даже взаимовыгодно, касающийся его специфики, квалификации оказалось достаточно, а в апокалипсический спор решил не встревать без участия опытного брата близнеца и не трактовать символы, а после ещё решил срочно навестить безнадёжного пациента, каким ковбой ему казался ещё вчера. В те времена дабы прослыть умным достаточно было лишь рассуждать логически и уметь выкрутиться при ответе на любой поставленный деревенщиной вопрос.