Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма

Управление строительством Дворца Советов

Начиная с самых ранних этапов Дворец Советов был под особым покровительством высокопоставленных руководителей Советского государства и коммунистической партии, и в конце 1930-х, когда дело дошло до строительства, некоторых из них смела волна Большого террора. В 1928 году при Президиуме Центрального исполнительного комитета (ЦИК) СССР был создан специальный Совет строительства Дворца Советов. В состав этого Совета, возглавленного Вячеславом Молотовым, вошли в основном старые большевики, в том числе Лазарь Каганович, Климент Ворошилов, Константин Уханов и Авель Енукидзе. В принятии решений, касавшихся Дворца Советов, принимал участие и лично Сталин. В августе 1932 году он написал Кагановичу, Ворошилову и Молотову письмо, где выражал недовольство проектом, предложенным Жолтовским: Сталину показалось, что он «смахивает на „Ноев ковчег“»^[113]. Не понравилась ему и идея, выдвинутая советским архитектором Алексеем Щусевым: «Проект Щусева – тот же „собор Христа Спасителя“, но без креста („пока что“). Возможно, что Щусев надеется „дополнить“ потом крестом»^[114][115]. Проект же Иофана устраивал Сталина при условии, что в дальнейшем в него будут внесены некоторые изменения. Само здание следует сделать выше, писал Сталин, и, если возможно, продолжить верхушку дворца колонной. А «над колонной поставить серп и молот, освещающийся изнутри электричеством»^[116]. Как считал в 1932 году Сталин, перед дворцом нужно будет поставить статуи Маркса, Энгельса и Ленина.

Попечением самого высокого руководства страны с самого начала для подготовки к его строительству привлекли опытных управленцев и архитекторов. В 1931 году было учреждено особое ведомство – Управление строительства Дворца Советов (УСДС). Бориса Иофана официально назначили главным архитектором УСДС, и, занимая эту должность, сам Иофан отвечал за организацию конкурса проектов^[117][118]. В 1934 году, когда его собственный проект стал победителем четвертого конкурсного тура, Иофан продолжил исполнять обязанности главного архитектора, только теперь ему помогали в работе двое коллег из Ленинграда – Владимир Гельфрейх и Владимир Щуко. Сам Иофан оставался главным архитектором проекта, но дорабатывали окончательный вариант здания уже они втроем (илл. 2.4).

Илл. 2.4. Архитекторы Дворца Советов Владимир Гельфрейх, Владимир Щуко и главный архитектор Борис Иофан с макетом здания. 1934 г. Собрание ГЦМСИР

Иофану предстояло проработать в УСДС до самого роспуска этого ведомства после смерти Сталина в 1953 году. Но хотя он и занимал должность главного архитектора, это не значило, что он возглавлял саму эту организацию. С момента основания в 1931 году УСДС возглавляли разные управленцы, по очереди сменявшие друг друга и называвшиеся начальниками строительства. Первым из них стал архитектор Михаил Крюков, и он уже через несколько месяцев после назначения покинул этот пост, заявив, что с Иофаном работать невозможно^[119]. Вторым (и более стойким) назначенцем оказался Василий Михайлов – он сменил Крюкова осенью 1931 года. Михайлов был партработником, ранее занимал должность секретаря Московского горкома партии и возглавлял Московский совет профсоюзов, а потом его услали из столицы (в порядке понижения), назначив заместителем начальника строительства Днепровской гидроэлектростанции (Днепрогэс). Вскоре Михайлова перевели обратно в Москву, где он возглавил строительство Дома правительства, известного также как Дом на набережной. Достроенный в 1933 году, этот большой жилой комплекс для советских руководителей высшего звена, также спроектированный Иофаном, стоял, отделенный рекой, прямо напротив Кремля и места будущего строительства Дворца Советов. Таким образом, Михайлов и Иофан уже хорошо знали друг друга. В начале 1930-х годов, пока проходили туры конкурса на проект дворца, они вдвоем завершали работу над Домом правительства. Когда объект был сдан, и Иофан, и Михайлов с семьями вселились в новые квартиры этого дома, построенного их совместными усилиями^[120].

В 1934 году Михайлов с Иофаном переключились на Дворец Советов. В качестве начальника строительства УСДС Михайлов контролировал работу трех отделов этой организации: административно-финансового, архитектурно-проектировочного бюро (во главе которого стоял Иофан) и строительного отдела^[121]. Иофан, будучи главным архитектором УСДС, председательствовал на дискуссиях, на которых обсуждались и уточнялись требования, предъявляемые к такому объекту, как Дворец Советов. Еще в феврале 1931 года Иофан встретился с двумя инженерами и тремя архитекторами для разработки плана управления всем проектом^[122]. Иофан заведовал и подготовкой черновых планов для мест, выбранных для строительства дворца. Один из ранее намеченных участков находился между Охотным рядом, Тверской улицей, Георгиевским переулком и Большой Дмитровкой. Место, на которое пал окончательный выбор, – то, где стоял храм Христа Спасителя, – было предложено лишь в конце 1931 года^[123]. В обязанности Иофана как главного архитектора входили также доработка окончательного проекта здания, наем и увольнение рабочих, руководство работами на стройплощадке и возведение нового жилья (в случае необходимости) для людей, которых придется выселить из зоны застройки; составление всех графиков производственных работ и рабочих планов финансирования и обеспечения строительства после одобрения начальника строительства^[124].

В процессе доработки проекта, начавшейся после победы Иофана и после того, как к нему присоединились Гельфрейх и Щуко, первоначальный замысел претерпел заметные изменения: здание существенно выросло вверх. Результатом стал макет очень высокого многоярусного сооружения, увенчанного гигантской статуей Ленина с простертой правой рукой. Этот окончательный проект получил официальное одобрение 19 февраля 1934 года, и уже на следующий день изображение будущего здания было предъявлено народу – напечатано в газете «Правда» (илл. 2.5). Запланированная высота Дворца Советов составляла 415 метров. Будь он построен, он стал бы в ту пору самым высоким зданием в мире^[125].

Илл. 2.5. Изображение Дворца Советов в перспективе. Работа Бориса Иофана, Владимира Гельфрейха и Владимира Щуко. (Правда. 1934. 20 февраля; Архитектура СССР. 1935. № 6)

В месяцы, последовавшие за объявлением проекта-победителя, в Музее изящных искусств была открыта выставка, где демонстрировались макеты, рисунки и чертежи будущего здания Дворца Советов. Посетителям предлагалось поделиться в книге отзывов своим мнением об увиденном, и несколько посетителей предложили внести некоторые усовершенствования в проект дворца^[126]. Некоторых в основном интересовала статуя Ленина, венчавшая здание. Один посетитель, скульптор, выразил опасение, что Ленин не будет виден с земли^[127]. У других сложилось иное мнение: «Фигура Ленина несколько грубовата для такого изящного сооружения, – написал один человек. – По моему мнению, фигуру следует несколько уменьшить, будет изящнее»^[128]. Другой посетитель согласился с этим: «Проект хорош, только не большой ли Ленин для купола?»^[129]

Помимо масштаба Ленина, у посетителей выставки вызывал сомнения другой момент: удачно ли вписано это сооружение в окружающий его ландшафт? Рабочий-метростроевец спрашивал, почему в проекте не предусмотрены ни сады, ни парки. Инженер-сталелитейщик спрашивал, нельзя ли передвинуть куда-нибудь здание Манежа (построенное в начале XIX века), чтобы объединить в единое целое дворец и новый проспект Ленина, который, как планировалось, будет начинаться от этого сооружения. Кто-то предлагал просто снести Манеж, чтобы освободить место для нового архитектурного ансамбля. Другой комментатор сомневался, правильно ли выбрано место для дворца на берегу Москвы-реки. Он замечал, что «река Москва, даже после сооружения канала Москва – Волга, слишком мала перед лицом величественного дворца», и спрашивал, нельзя ли как-нибудь поднять уровень воды, чтобы здание смотрелось красивее?^[130] В глазах многих людей, пришедших в Музей изящных искусств посмотреть на долгожданный проект Дворца Советов, монументальность будущего здания слишком контрастировала с окружающим городским пейзажем. Сложная задача примирить грандиозный масштаб этого сооружения с уже имеющимися в городе зданиями и живущими в нем людьми казалась нерешенной. Один посетитель без обиняков написал об этом, прямо адресовав свое замечание главному архитектору: «Тов. Иофан, дайте простор Вашему колоссу. Ему определенно тесно на этой маленькой площадке – особенно со стороны реки…»^[131]

Было, конечно, и много других – восторженных – отзывов. Студент строительного техникума написал: «Я уверен, Вы победите и создадите памятник, достойный нашей эпохи и великого Ленина»^[132]. Агроном из Средней Азии, много раз читавший об этом сооружении, но еще никогда не видевший его изображений, оставил такую запись: «Восхищен красотой, грандиозностью и вместе с тем кажущейся воздушной легкостью дворца»^[133]. Другой посетитель написал о своем восторге и нетерпении: «Беглый просмотр макетов оставляет незабываемое впечатление. Хочется скорее увидеть в натуре»^[134]. Дворец Советов вызывал такое же волнение и такой же массовый энтузиазм, какие обычно сопутствовали масштабному строительству промышленных предприятий в годы первой пятилетки. Некоторые посетители выставки 1934 года сами подчеркивали эту связь между недавними трудовыми подвигами и победами СССР в области индустриализации и совершавшейся теперь социалистической реконструкцией Москвы. Один рабочий-ударник писал, что «выставка исключительна», и интересовался, нельзя ли устроить макету и чертежам дворца гастроли по стране, чтобы с ними могли познакомиться рабочие многочисленных заводов и фабрик^[135]. А один художник предлагал выпускать специальный журнал «Дворец Советов» и регулярно передавать по радио последние известия о ходе строительных работ, а еще – обеспечить продвижение стройки в надлежащем темпе.

Представление о том, что общественный контроль за ходом работ необходим, явно сложилось благодаря тому, что посетители музея увидели (и тому, чего не увидели) по дороге на эту выставку. Ведь по другую сторону Волхонки, напротив музея, каждый мог удостовериться, что работы на стройплощадке почти не начинались. «Почему сейчас на территории дворца вид „снежной пустыни“? – возмущался один человек. – Есть какие-то причины, которые остановили стройку? Об этом так думаем не только я один, а уверен, многие тысячи… Дворец Советов нужен не только трудящимся всего Союза, а пролетарии всех стран ждут его открытия»^[136]. В области советского градостроительства необходимо было проявлять ту же бдительность, что и в индустриализации страны. На некоторых явное бездействие на месте будущего Дворца Советов, да еще в сочетании с фантастическим обликом этого сооружения, производило впечатление какой-то несбыточной идеи. Некий посетитель музея так и написал: «Есть много людей, которые смотрят на эту постройку как на пустое щегольство». С этой неразберихой пора заканчивать, заявляли они и требовали внятных разъяснений, регулярных радиопередач и репортажей в прессе, которые сообщали бы народу о ходе строительства^[137].

Вскоре всем предстояло узнать, как выглядит Дворец Советов. Возникнув на воображаемом горизонте, он сделался символом новой эпохи. Советские функционеры, со своей стороны, принялись изо всех сил бороться со сложившимся в народе мнением, что это – эпоха пустых обещаний. Хотя Дворец Советов так и не был построен в срок, его изображение принялись широко тиражировать, чтобы создать впечатление, будто он уже возведен^[138]. Архитектурные чертежи здания демонстрировались в 1934 году по случаю годовщины Октябрьской революции на выставке, устроенной в витринах домов вдоль улицы Горького. Она стала предзнаменованием Генерального плана реконструкции Москвы, обнародованного в 1935 году Прохожим показали больше десятка видов будущего дворца, наряду с планами перестройки прилегающих участков города^[139]. Станция метро «Дворец Советов» (ныне «Кропоткинская»^[140]) открылась одной из первых – в 1935 году. В том же году и до 1940 года в кинотеатрах демонстрировали фильм для детей «Космический рейс», в начальных кадрах которого зрители видели Москву с уже возведенным Дворцом Советов. В 1938 году кондитерская фабрика «Красный Октябрь» начала выпускать шоколадные плитки «Дворец Советов»^[141]. В 1937 году макет Дворца Советов выставлялся в Третьяковской галерее^[142], а в 1939 году этот макет пересек океан и был показан в спроектированном Иофаном советском павильоне на Всемирной выставке в Нью-Йорке. К концу десятилетия непостроенная башня превратилась в настоящий идол.

Не осталось в стороне и сообщество московских архитекторов: конкурс на лучший проект Дворца Советов они превозносили как великий переломный этап в развитии советской архитектуры, а само его строительство называли краеугольным элементом социалистической реконструкции Москвы. Выступая с докладом на Всесоюзном творческом совещании архитекторов в Ленинграде в мае 1935 года, московский архитектор Николай Колли заявил, что «объявление конкурса на проект Дворца Советов послужило историческим рубежом архитектурного творчества всего Союза». Для Колли и других советских архитекторов «перелом в архитектуре, вызванный конкурсом на Дворец Советов», означал наступление новой эпохи в архитектурной теории и практике: эпохи, когда архитекторы наконец смогут претворить в жизнь «историческое решение» коммунистической партии, принятое на июньском пленуме 1931 года, и выполнить задачи, поставленные Кагановичем. Колли напомнил: «Перед советской архитектурой партией и правительством были поставлены задачи создания полноценной архитектуры, сочетающей глубокую функциональность с высокохудожественной и эмоционально выразительной формой»^[143]. Колли заявлял, что «конкурс открыл перед архитекторами изумительные перспективы победоносного социалистического строительства». Но, сетовал оратор, он «вместе с тем обнаружил известное отставание и неподготовленность всего архитектурного фронта»^[144].

Чтобы наверстать упущенное, советским архитекторам предстояло отправиться за границу. В марте 1934 года Михайлов составил бюджет и запросил доклад у инженерного отдела УСДС, чтобы подготовить план первой командировки в США. Эта поездка, первоначально намеченная на май – август 1934 года, а затем отложенная на конец года, стала первой из череды поездок, совершенных в 1930-е годы архитекторами и инженерами УСДС в поисках профессиональных знаний и опыта, которые требовались для возведения в Москве монументального Дворца Советов.

В поисках зарубежных образцов и рынков

В 1930-х годах Дворец Советов оставался главным объектом в программе грядущего превращения Москвы в социалистический город. Но представление об этом сооружении как о социалистическом символе ничуть не мешало архитекторам и инженерам, работавшим в УСДС, открыто заимствовать иностранные – несоциалистические – образцы для проекта дворца. Не мешало оно и обращаться к капиталистическим рынкам и налаживать связи с международными профессиональными организациями, чьи знания могли очень помочь при строительстве дворца. УСДС получало официальное одобрение, разрешение и даже рекомендацию выступать своего рода мостом между капиталистической строительной индустрией зарубежных стран и строительными планами в Москве, которые основывались на нерыночных отношениях.

В течение нескольких месяцев после объявления победителя в конкурсе проектов УСДС готовилось отправить за границу свою первую делегацию. Осенью 1934 года группа проехала по Европе, пересекла Атлантику и задержалась ненадолго в Нью-Йорке, где успешно установила связи с американскими инженерами и строителями. Затем делегация совершила турне по другим городам США, после чего вернулась в Нью-Йорк, чтобы подписать контракты с фирмой Moran & Proctor – одной из ведущих в мире компаний, специализировавшихся на возведении оснований и фундаментов. В 1935 году группа американских специалистов во главе с самим Карлтоном С. Проктором посетила Москву, чтобы своими глазами увидеть, как идут работы на стройплощадке Дворца Советов. Через год после первой делегации УСДС в США отправилась вторая – и подписала новые контракты с Moran & Proctor на проведение дополнительных консультаций для работы над дворцом^[145]. Возведение Дворца Советов обусловило тот факт, что развитие Москвы в сталинскую эпоху оказалось тесно связано с международными профессиональными организациями и техническими достижениями. Этого требовала сама монументальность победившего проекта.

В том, что советские архитекторы и инженеры 1930-х годов налаживали связи с зарубежными коллегами, не было ничего неожиданного. Похожие контакты поддерживались и в других областях жизни – от литературы и изобразительного искусства до экономики^[146]. В архитектуре и инженерном деле модель такого рода международного сотрудничества, наряду с учреждениями и связями, которые могли бы ему способствовать, была создана в годы первой пятилетки, с 1928 по 1932 год. Тогда советское руководство закрепило ту практику, начало которой было положено НЭПом, когда на работу нанимались множество иностранных специалистов и за рубежом закупались материалы и машины. Если в 1920-е годы первенство оставалось за немецкими технологиями и экономической помощью, то в 1930-е годы стали выше цениться американские технологии^[147]. Американских предпринимателей не останавливала проводимая правительством США политика непризнания СССР. Напротив, им очень хотелось установить контакты с советской экономикой, особенно в период интенсивного развития промышленности и сельского хозяйства, который начался в СССР в конце 1920-х годов. Фирмы поменьше (вроде Moran & Proctor) и крупные ведущие американские компании (в том числе, General Electric и Ford) подписывали с Советским Союзом соглашения о предоставлении технической помощи, а также создавали «чистые» и «смешанные» концессионные общества, которые позволяли иностранным коммерческим организациям инвестировать в советскую экономику капиталы, технологии и ноу-хау и, в свой черед, получать прибыль^[148].

В начале 1930-х годов многие из тех, кто активно участвовал в развитии советской экономики, обращались к правительству США с петициями, в которых призывали признать СССР. Например, в 1930 году «Известия» сообщили, что Мориц Кан выступал за дипломатическое признание, которое, по его словам, обрело особую важность в пору наступившего экономического кризиса, ведь США стремительно теряли позиции в мировой экономике^[149]. Мориц был родным братом Альберта Кана, главного архитектора фирмы Ford в Детройте, спроектировавшего промышленный комплекс Форд Ривер-Руж в Дирборне, штат Мичиган. С 1929 по 1932 год Мориц возглавлял московский филиал созданной братом архитектурной фирмы Albert Kahn Associates и руководил рядом проектов, выполнявшихся по заказу правительства СССР. Первым из этих заданий было строительство Челябинского тракторного завода. В 1932 году, после того как Каны не смогли принять новые условия, выдвинутые советской стороной, фирма закрыла свой филиал и покинула Москву^[150]. Тем не менее Кан по-прежнему поддерживал теплые отношения с Советским Союзом и стал ценным контактом для советских архитекторов и инженеров, работавших над Дворцом Советов. Еще в 1931 году, задолго до выбора окончательного проекта Дворца, начальство УСДС общалось с Каном по разным вопросам «в целях максимального использования опыта американской строительной техники как единственной в мире техники». В 1931 году именно Кан подсказал ведомству, что стоит отправить специалистов в заграничную командировку для прямых консультаций с американскими экспертами^[151].

Делегация УСДС была не первой группой, отправившейся за океан в поисках технических знаний. В годы первой пятилетки в СССР приезжало множество американских промышленников и рабочих, и советские специалисты, в свою очередь, ездили в США, где посещали фабрики и промышленные предприятия^[152]. Государственный департамент США пристально следил за этим обменом советских и американских специалистов. Поскольку в Москве официального представительства США не было, Госдеп получал нужную ему информацию через свою дипломатическую миссию в Риге, которая выписывала десятки газет и журналов на русском языке и могла следить за международным коммунистическим движением^[153]. Кроме того, сотрудники рижской дипмиссии с огромным интересом наблюдали за социалистической реконструкцией Москвы. В конце октября 1931 года госсекретарю США пришло сообщение из Риги («ввиду интереса, проявленного американскими строительными концернами»), что создано Управление ударного строительства Московского метрополитена (Метрострой) и уже начаты работы^[154]. Скрупулезный сотрудник, составлявший эту докладную записку, сообщал также, в порядке отступления, что в феврале 1930 года Павел Роттерт, назначенный теперь начальником строительства московского метро, ранее «ездил в США в качестве представителя Днепровского комбината для знакомства с методами строительства гидроэлектростанций»^[155]. Хотя для Вашингтона интерес представляла прежде всего сама поездка Роттерта в США, работник миссии невольно указал на существовавшую тесную связь между строительством крупных промышленных объектов в годы первой пятилетки и более поздней реконструкцией Москвы. В 1930-е годы советские специалисты вроде Роттерта, ранее руководившие работами на крупных промышленных объектах на периферии, плавно переводились на должности, связанные с управлением масштабными инфраструктурными и политически значимыми столичными проектами.

Шестнадцатого ноября 1933 года правительство США положило конец политике непризнания. Отныне все документы, касавшиеся дел в СССР, отправлялись в Госдепартамент напрямую из Генерального консульства США в Москве. В мае 1934 года Вашингтон получил от Дж. Хансона, нового генерального консула, докладную записку о Дворце Советов. Через несколько месяцев после утверждения окончательного проекта дворца Хансон посетил начальника строительства Василия Михайлова на его рабочем месте в центре города. Михайлов показал Хансону проект и чертежи и «доверительно сообщил ему, что для успешного осуществления этого проекта потребуется получить необходимое оборудование и техническую помощь из-за рубежа»^[156]. Хансон докладывал, что пока Михайлов в основном занимается не дворцом, а «управлением делами, связанными с Днепровским комбинатом»^[157] – гидроэлектростанцией на Днепре. Работой на Днепрогэсе, замечал Хансон, Михайлову предстояло заниматься еще год, после чего советский руководитель собирался «съездить в Соединенные Штаты для знакомства со строительными методами». Хансон упоминал, что Михайлов обращался с ним очень любезно: «Когда мы прощались, он пригласил меня посетить Днепровский комбинат»^[158]. Как и Роттерт из Метростроя, Михайлов перешел от строительства гидроэлектростанции на плотине к социалистической реконструкции Москвы. В итоге Михайлов так и не поехал в США, но весной и летом 1934 года его подчиненные составляли бюджет и оформляли визы для сотрудников УСДС, которым предстояло отправиться в первую командировку в Америку.

Команды советских архитекторов и инженеров, побывавшие в США в 1934-м, а потом и в 1935 году, искали специалистов, которые помогли бы им в осуществлении особого проекта, не имевшего отношения ни к промышленности, ни к сельскому хозяйству. Тем не менее они обратились за помощью к тем же международным организациям, которые уже привлекались для выполнения задач первой пятилетки. Давнее уважение к американским достижениям распространялось не только на технологии, но и на управленческий опыт^[159]. Важнейшим связующим звеном между СССР и США служила торговая корпорация Амторг. Основанный в 1924 году и имевший головную контору в Нью-Йорке Амторг, строго говоря, являлся американской корпорацией, но в деловых сношениях с США он выступал представителем советского правительства^[160]. В качестве продавца советских товаров на американском рынке Амторг конкурировал с другими американскими компаниями. Занимая здание на углу Пятой авеню и 29-й улицы в центре Манхэттена, Амторг размещал объявления с рекламой русских стеклянных изделий, бухарских ковров, а также (до 1933 года) вел кампанию, призванную убедить правительство США признать СССР^[161]. Зато в качестве покупателя Амторг не имел конкурентов в лице других советских агентств. Как написал в 1943 году Э. К. Роупс из Министерства торговли США, Амторг «представлял собой единого массового закупщика, и иногда его заказы, особенно на продукцию некоторых предприятий, являются единственными крупными заказами»^[162]. Именно через Амторг американские компании вели переговоры о предоставлении СССР технической помощи в годы первой пятилетки, и через Амторг представители УСДС налаживали связи с американскими архитектурными и инженерными кругами. Амторг, располагавшийся на Манхэттене, был на редкость удачным местом встречи сотрудников УСДС с американскими архитекторами и инженерами, строившими небоскребы.

В сентябре 1935 года Петр Богданов, возглавлявший Амторг в 1930–1934 годах, выступил перед слушателями из СССР с докладом о своем недавнем опыте, полученном в США. «Суть американского успеха – простота и удобство, – заявил Богданов. – Это способность решать задачи самым простым и удобным путем, с наименьшими затратами средств и труда и с наибольшими результатами»^[163]. И Богданов, инженер по образованию, привел в пример Эмпайр-стейт-билдинг:

Из окна моего кабинета на семнадцатом этаже одного из небоскребов на Пятой авеню я мог наблюдать за строительством самого большого здания в мире – Эмпайр-стейт-билдинг. И каждый день в определенные часы грузовики привозили отдельные металлические конструкции, уже соединенные болтами. Их подхватывал простейший кран и поднимал на нужную высоту. Стройплощадка никогда не загромождалась, и строительство никоим образом не мешало потоку пешеходов по тротуару.

Но однажды я заметил, что люди поднимают доски вручную. Начиная от самой земли, они передавали их с этажа на этаж, да так, что невозможно было рассмотреть, как именно это получается. Присмотревшись внимательнее, я заметил, что на каждом этаже стоят рабочие и передают доски вверх. Казалось бы, нужно было соорудить специальную и очень сложную машину, которая поднимала бы эти доски механически, но, так как доски используются очень редко, американцы прибегли к самому верному методу. Они расставили где нужно двадцать рабочих и справились с задачей всего за полчаса. Американцы не постеснялись использовать ручной труд на такой высокомеханизированной стройке, потому что в данном случае ручной метод оказался самым разумным. Вот что я имею в виду, говоря о простоте в решении задач^[164].

Независимо от того, верное ли представление о разумных методах работы составил Богданов, глядя с 17-го этажа Амторга, доказательство успеха американцев могли собственными глазами увидеть и Богданов, и многие другие: небоскреб Эмпайр-стейт-билдинг, открывшийся в мае 1931 года, был возведен в рекордный срок^[165].

Перед тем как Богданова отозвали с поста в Нью-Йорке обратно в Москву, он помогал организовать визит представителей УСДС в США в 1934 году^[166][167]. Под руководством Богданова Амторг провел переговоры с американскими компаниями, которые, как ожидалось, могли оказать услуги и техническую помощь при строительстве Дворца Советов. Помимо посреднической функции в переговорах и денежных расчетах с американскими фирмами, Амторг играл важную роль в передаче информации. Когда начались работы на стройплощадке Дворца Советов, Амторг помогал поддерживать связь между московской площадкой и фирмой Moran & Proctor в Нью-Йорке. И конечно же, в Амторге переводили с русского на английский важные письма, в которых советские инженеры задавали своим американским контрагентам вопросы, касавшиеся текущих работ. А затем отсылали в Москву переведенные на русский ответы. Таким образом, Амторг занимался не просто организацией переговоров – он служил еще и чрезвычайно важным узлом в передаче технических и культурных знаний.

Осенью 1934 года все три архитектора Дворца Советов – Иофан, Щуко и Гельфрейх (и с ними инженер УСДС Василий Николаев) – выехали на поезде из Москвы в Западную Европу. Они посетили Берлин, Лейпциг, Париж и Лондон, а затем продолжили путь по океану, направляясь в Соединенные Штаты^[168]. Главная цель этой первой поездки состояла в том, чтобы, уже учитывая особенности проекта Дворца Советов, ознакомиться с современными американскими методами строительства^[169]. Группе было поручено изучить последние достижения в области сооружения фундаментов, изготовления стальных каркасных конструкций, акустики и стройматериалов^[170]. В марте 1934 года инженерный отдел УСДС составил примерный план маршрута предстоящей поездки. Согласно этому плану группа должна была проехать Америку эпохи Великой депрессии вдоль и поперек, посетить важнейшие стройки и проконсультироваться со специалистами в Вашингтоне, Филадельфии, Детройте, Чикаго, Атлантик-Сити и – самое главное – в Нью-Йорке^[171]. Инженерный отдел УСДС проинструктировал делегацию (названную Архитектурно-технической комиссией): детально изучить два-три крупных строительных объекта и три-четыре предприятия, снабжающие американскую строительную индустрию материалами и запчастями. Делегация должна была провести около десяти консультаций с американскими инженерами, учреждениями и фирмами по вопросам, касавшимся материалов и методов, которые предстояло применять в строительстве Дворца Советов. В частности, инженерам УСДС нужно было выяснить, какие именно конструкции следует использовать при возведении башни дворца, которую будет венчать огромная статуя Ленина. Они также хотели удостовериться в том, что их планы сооружения фундамента, геотехнические и электротехнические расчеты и планы сборки стального каркаса будущего здания основаны на новейших строительных методах.

Архитектурно-техническая комиссия отправилась в поездку в сентябре 1934 года, имея с собой около 26 тысяч долларов (с поправкой на инфляцию сегодня это составило бы около полумиллиона долларов) на расходы: проживание в гостиницах, питание, аренду автомобилей и оплату профессиональных консультаций^[172][173]. Членам комиссии был выдан список конкретных зданий, которые следовало посетить во время поездки. В округе Колумбия это были здание Капитолия и моногород Национального бюро стандартов – государственный жилой комплекс, спроектированный в годы Первой мировой войны. В Детройте им предстояло осмотреть Фишер-билдинг, здания Юнион-Траст и Дженерал-Моторс; в Чикаго – Трибьюн-тауэр и, конечно, павильоны, построенные для проведения всемирной выставки «Столетие прогресса»^[174]. Первым в плане значился Нью-Йорк, именно там находилось наибольшее количество зданий, обязательных для осмотра. Перечень этих зданий возглавляли Эмпайр-стейт-билдинг и Радио-сити, в то время еще строившийся, за ними следовали Крайслер-билдинг, Вулворт-билдинг и Муниципальное здание Манхэттена. Поскольку проект Дворца Советов ставил ряд сложных задач в области акустики и освещения, в список были включены также крупные американские кинотеатры. В конце концов, Дворец Советов задумывался как главная сцена, где советское правительство будет выступать перед народом. Если в первоначальных указаниях к конкурсу говорилось, что Большой зал Дворца должен вмещать 15 тысяч человек, то затем его размеры решили увеличить – вместимость должна была составить более 20 тысяч человек. Большой зал (огромный купольный амфитеатр) мыслился как основание башни-пьедестала для колосса Ленина^[175]. Как объяснял позднее руководитель УСДС, «одной из самых трудных [задач], которые предстояло решить при проектировании Дворца Советов», было «устранение эха» в Большом зале^[176]. В поисках нужных образцов комиссия посетила в Нью-Йорке кинотеатры «Парамаунт», «Рокси» и «Эрл Кэррол», проконсультировалась со специалистами компаний Bell и Western Electric^[177].