Читать книгу: «Звездный водоем»

Кирилл Берендеев

Шрифт:

Корректор Юлия Андреева

Корректор Павел Амнуэль

Иллюстрация на обложке Грампи Бири

Дизайнер обложки Кирилл Берендеев

Иллюстрации в тексте Фран Сото

ISBN 978-5-0065-1042-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Взгляд в небо (предисловие)

Человека всегда манили звезды, с самых ранних времен привлекая своим загадочным мерцанием. Им посвящали стихи поэты, о них грезили ученые, им поклонялись жрецы. Обитель высших существ, богов и героев, они слагались в созвездия, отмерявшие путь мореходам и зовущим к новым открытиям путешественников. По ним ориентировались в выборе судьбы и пути. Им поверяли тайны и у них просили заступничества. От них ждали чудес и молились на них. Прежде всего, Солнцу, на которое невозможно взглянуть человеку, а потому его небесный лик представал еще более загадочным и величественным.

Анаксагор первым предположил, что это божественное светило на деле всего лишь булыжник, в начале времен оторвавшийся от Земли и раскалившийся трением об эфир, с той поры светящий всем нам в вековечной тьме. Так в пятом веке до нашей эры наука была отделена от суеверного мистицизма и указала путь к дальнейшим познаниям в космологии. С той поры багаж наших знаний необозримо вырос и продолжает увеличиваться. И звезды влекут нас куда больше, нежели во времена основателя афинской школы мыслителей. Почти ежедневно в космос отправляются все новые аппараты, к подобным запускам, в основном, стараниями удивительного подвижника Илона Маска, мы уже успели привыкнуть. Рано или поздно, возможно, даже раньше, чем мы представляем, привыкнем и к более дальним путешествиям, которые станут ничуть не менее частыми, чем полеты на низкую околоземную орбиту. Медленно, с трудом, человек осваивается в окружающем пространстве, но чем дальше, тем больше ему требуется места под солнцем. Когда-то мы все помещались на махонькой территории в Восточной Африке, все человечество скученно обитало среди саванн и полупустынь. Как же изменилось оно за прошедший миллион лет. Как все изменится, если мы сами сможем отмерить себе еще один! Сейчас невозможно даже представить, что с нами будет за столь громадный промежуток времени, за столь ничтожно малый миг по меркам вековечного Солнца. Но одно понятно – нас и тогда будут звать к себе звезды.

Сборник «Звездный водоем» рассказывает как раз о подобном. Здесь собраны произведения, заглядывающие в наше возможное будущее, на несколько веков или лет вперед, в зависимости от фантазии автора и реальности, которая может показаться не столь радужной, как представлялось еще совсем недавно, но может в чем-то ее опережать. Ведь писатели народ непредсказуемый, они могут пророчествовать, предрекая самое удивительное в самое ближайшее время, как это делал Брэдбери в своих знаменитых «Марсианских хрониках» или Артур Кларк в «Космической одиссее», полагая колонизацию Марса в том времени, где мы с вами сейчас живем. Увы, их прогнозам не суждено было сбыться, правы оказались те, кто полагал неспешное развитие человеческой экспансии к планетам. Но хорошо, что ошиблись те предсказатели, что считали наше время концом мира и новым упадком цивилизации. Апокалипсис, особенно, ядерный, на который напирали Хайнлайн или Стюарт, обошел нас стороной. О последнем автор этих строк собрал свой другой сборник, в этом же хочет поговорить о более возвышенных путях развития человеческого социума.

Нам предстоит покорить звезды, рано или поздно. Мы выйдем за пределы Солнечной системы, как уже вышли за рубеж Земли-матушки: ежемесячно космонавтов, сделавших это, становится все больше. Кто-то отправляется в суборбитальный полет, иные на более длительное пребывание на орбите, в частные рейсы или на орбитальную станцию. Вскорости мы должны вернуться и на Луну, но не просто с очередной спешной миссией, чтоб, водрузив флаг, бежать обратно, подсчитывая в уме невосполнимые расходы, как это было в семидесятые, я очень надеюсь, мы вернемся, чтоб сделать первый шаг, к другим планетам, коим в одной только нашей галактике несть числа. Пусть он и мал, но необходим, ибо, как верно сказал Циолковский: «Земля – колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели». Этот сборник – попытка понять, что нас ждет на пути к звездам, что мы оставим на родной планете и какими станем, посетив иные миры, открыв новые горизонты, причастившись их удивительными видами и обогатившись знаниями, о которых даже не подозревали доселе. Каждый день на этом бесконечно долгом пути готовит новые сюрпризы и дарит поразительные открытия. Надо только не свернуть с него, продолжая делать шаг за шагом, как бы сложны они и малы ни казались. Ведь лишь в пути человек открывает мир, а с ним и самого себя.

Приятного вам чтения!

Кирилл Берендеев

Наследники иных миров

Давно это было. Не меньше века минуло с той поры, когда наш народ впервые встретил чужеземцев. Тогда мы были еще дики и просты, жили в шалашах и землянках, питались плодами земли, едва научившись возделывать землю, одомашнивать скот. А потому о том посещении много небылиц рассказано и пересказано было. Ныне же известно в точности, что обосновались на нашей земли они на долгие годы, строили полосу для железных птиц, что кормили и поили их, приносили во чреве своем им на смену других воинов – «аэродром подскока», так называлась на их языке эта площадка и строения окрест. У пришельцев шла война, большая, великая, и здесь, в лесах, они готовились нанести ответный удар по своим врагам. А мы, нас они жалели, из-за слабого нашего ума, дарили вкусную еду и прочную одежду, которую и ныне некоторые передают своим детям, лекарства, излечивавшие смертельные болезни, колесо для удобства перевозки вещей, азбуку для записи новых познаний на сплетенных бамбуковых табличках… да много еще что. А потом разом ушли.

Пращуры наши, не понимали всего, происходящего тогда, да и мы сейчас еще не с силах осмыслить историю чужеземцев, – но они по-своему пытались вернуть утерянные годы. Хотели подманить улетевших железных птиц, а для того, на зарастающей площадке «аэродрома подскока» строили подобия их из веток и тряпок, и вглядываясь в звездное небо, жгли костры – совсем как некогда сами воины-пришельцы. Но больше птицы не прилетали. А потом и память о них забылась, превратившись в сказание. И только старый, обветшалый макет еще долго стоял у края вырубленной в лесу поляны, так и не дождавшись железных собратьев.

А после, уже на моей памяти, к нам в деревню пожаловал еще один пришелец. Старейшины говорили, иного вида, нежели те воины, что одаривали нас сокровищами из железных птиц, но все могли ошибаться. Чужестранец прибыл один, но говорил от лица очень многих, верно, всех своих сородичей, сколько их ни было, показывал новые диковины и говорил с нами без толмача, ибо в том не нуждался. За переговорщика выступала маленькая черная коробочка, переводившая наше наречие в его, а его в наше.

Он предлагал новые дары, как те, что дарили прежде – еду и питье, лекарства и одежду, – так и иные, совсем непонятные. Связь со всем известным ему миром, помощь в любом происшествии, ответ на любую загадку. А еще хотел отдать нам целый недавно выстроенный поселок, где есть горячая вода, словно в озерцах у подножия дышащей горы и удивительные устройства для хранения, общения, перемещения, помощи и всего, о чем мы даже помыслить не могли. Старейшины плохо понимали о чем говорит пришлец, да и он сам, видимо, не мог объяснить нам, обладателям скудного ума, что за поразительные чудеса уготованы «лесному народу», – так называл нас этот человек, – если он покинет места своего проживания, а лес отдаст в распоряжение иных. В земле под лесом, на большой глубине, спрятаны еще более удивительные сокровища, чем мы можем себе представить, да и сами вековые деревья послужат обоим нашим народам во благо. А в знак того, что он не шутит, не собирается оставить нас ни с чем, когда изгонит из леса, предложил ту самую коробочку, что держал в руке. Оказывается, она способна не только переводить, но и связаться с ним и с вождями иных, которые тут же призовут за нами «транспорт», чтоб перевести в поселок без малейшего труда. Старейшинам он наказал подумать хорошенько, не отказываться от его предложения и от благ его мира, которые, все до единого, станут нашими навеки. А как надумают, просто связаться с ними и сообщить свой ответ, он почти не сомневается, что положительный. Несколько раз показал чужеземец, как оживлять и усыплять снова коробочку, а затем ушел в неведомое, и никто не стал его провожать.

Старейшины не сказали, сколько времени оставил нам другой мир на решение, кажется, они не услышали или не поняли ответа пришлеца. Но совещались меж собой и созывали собрания нашего народа они долго, полгода в спорах и раздумьях минуло прежде, чем ночное небо засияло зелеными сполохами. И так продолжалось не одну ночь, а три подряд. Тогда ведуны наши, что прежде советовали остаться в лесу и жить по-прежнему, решили: то знак самого нашего обиталища. Лес просит остаться и не отдавать его пришлецам на поругание. Впервые за всю историю нашего народа он обращается к нам и молит о поможении, как тут не откликнутся на его зов? С тем старейшины поневоле и согласились, хотя многие изначально хотели бы посмотреть на блага иного мира, смущало их только, что назад вернуться они не смогут. Да многих это тревожило, вдруг что – а дома их, истинного, изначального, уже и нет. Только то, что оставит нам чужестранец.

После небесного знамения, многие переменили свое мнение. А затем долго решали, как сообщить о своем нежелании уйти из леса великим вождям иных людей, так и эдак пытаясь оживить заветную коробочку. Но не поддавалась она, хотя прежде с легкостью откликалась на любое прикосновение. Потому старейшины решили отправить нескольких добровольцев в ту сторону, откуда пришел чужеземец, найти его или людей его рода и рассказать о своем решении. Они ушли, а через короткое время, и половины месяца не прошло, вернулись. Говорили странное: будто нашли они чужеземный поселок, вроде, тот, что подарен был нашему племени, не то иных пришельцев, видели в нем странные вещи и удивительные предметы, чье назначение осталось неизвестным, но вид оказался поразительным. Вот только ни одного пришлеца не сумели они обнаружить, как ни старались. Лишь в одном запертом доме обнаружили труп иного, но войти внутрь не решились.

Старейшины снова долго совещались, и решили, что надо обязательно отправиться на поиски чужеземцев, и искать, пока не найдут. Ибо всякое может случиться и с народом нашим, и с лесом. Мы в ответе за него, а значит, с согласившимися уйти на пару месяцев из дому пойдет и кто-то из тех, кто видел того самого пришлеца. Сговорившись, они выбрали двоих и все отправились в долгий, очень долгий путь.

Он не закончен и по сию пору, наш путь, как мы называем его теперь. Немало поселений иномирцев повстречали мы, немало земель исходили. Выбравшись окончательно из леса, мы стали жить, как, верно, жили прежде те, кого мы называли пришлецами, хотя их род на этой земле, столь же древен как и наш, а может, и куда старше. Ведь они столько всего узнали, столько сумели сделать, ко всему приложили свои умения. Столько прекрасных зданий построили, столько дорог проложили. На тех дорогах во множестве мы находим удивительные колесные сооружения, верно, их пришлец и именовал странным словом «транспорт» – но ни одно до сих пор нам оживить не удалось. И хотя прошло уже двадцать пять лет с той поры, как мы выбрались из леса в поисках людей из иного мира, но почти все остается загадкой, которую предстоит решить уже не нам, но детям нашим, а может и детям наших детей или их далеким потомкам. Мы потихоньку овладеваем их алфавитом, их языком, некоторые даже научились читать вывески на зданиях и понимать, что могло находиться тут до исхода иномирцев. Но пока познания наши об этом великом народе заканчиваются.

Мы не можем понять и главного: почему они ушли, зачем бросили свои поселения и все те богатства, что находились в них. И отчего умерли те, кто не решился отправиться в долгий путь, почему кто-то мирно скончался в своем доме, будто не смея выйти из него, а другие убиты соплеменниками. Немало былых сражений во всех исследованных селениях находили мы, много жертв хоронили.

При каждом умершем мы находили по черной коробочке, иногда не одной. Мы пытались оживить каждую, но ни одна не отзывалась. Кто-то говорил, что эти удивительные изобретения не смогли пережить своих создателей, а другие утверждали, что все случилось наоборот: из-за смерти коробочек иной мир отправился в неведомое. Мы все еще спорим об этом, как и о многом другом, чего не понимаем – то есть, почти обо всем.

Но в одном тот давешний пришлец оказался прав, нам достались немыслимые сокровища, которые еще предстоит постичь, сохранить и когда-нибудь, приумножить. Надеюсь, у нас хватит на то ума, смекалки, терпения и умений. Мы учимся, но все еще находимся лишь в самом начале пути. И так жаль, что учителя наши ушли в то неведомое, откуда до сих пор еще не вернулись. Вернутся ли? С каждым годом у нас все меньше и меньше надежд на это. Будто мудрые всемогущие существа, они оставили нам мир, жить в котором, даже почти не понимая его, куда легче и приятней, нежели в землянках в лесу, какая жалость, что мы не послушали речей пришлеца и так долго думали. Многие ныне мыслят, что те зеленые сполохи среди звезд есть завет меж нашими мирами, а не призыв леса, да не все ли равно теперь? Нам в одиночестве предстоит постичь огромный мир, о существовании которого мы даже не подозревали, пока не вышли из леса. Остается надеяться, что мы справимся с этой неимоверно сложной задачей. А после оживить коробочку-передатчик, связаться с иномирцами и сообщить им, что мы постигли крохотную часть их великих сокровищ, а значит, достойны зваться учениками – и с тем смиренно ожидать возвращения.

Как устроена вселенная

После тридцати лет служения в храме Солнца всякому дозволялось испытать истинность веры еще раз – в каменных пещерах Подгорья. Брат Ханепет так и поступил, первый раз, вскоре, как стал новиком, уже пытался очиститься от скверны тьмы, но безуспешно. Теперь ему выпала новая возможность, не воспользоваться которой он не мог. А потому отправился на положенные три недели в кромешную мглу, куда только один раз в сутки, с рассветом, проникает крошечный лучик солнца – с тем, чтоб через всего несколько мгновений исчезнуть. В первый раз было страшно, непривычно, всякий шорох пугал, грозил, искушал. Монах поддался тлену и, просидев всего-то три дня, вернулся, пристыженный, к братии. Впрочем, ему никто не сказал дурного слова – из посвящаемых, достигших первой ступени познания, единицы, удостоившиеся имен святых отцов, смогли сходу пройти искус. Ханепет ныне имел третью, предпоследнюю ступень, и сорок дней, чтоб привести свои мысли в порядок, очистить их, укрепить веру молитвой и наконец, просветиться. Если всемилостивый бог солнца откроет свои небесные тайны.

Брат Ханепет спустился с горы, где располагался монастырь, отправившись в холодный мир подземелья. Но не вернулся ни через сорок дней, ни через два месяца. Братья отправились за ним, и нашли его в самой темной пещере лишь через четыре дня по началу поисков. Но добудиться не смогли. Рядом с Ханепетом лежали листы бумаги и перо; осветив их, монахи с удивлением поняли, что их брат что-то пишет в непроницаемой тьме. В волнении оба отправились обратно в храм, доложили об удивительном настоятелю. Тот торопливо закивал головой, поняв, что наконец-то всеблагой снизошел до их обители. А потому отправил гонца в столицу, а затем и во дворец государя, когда сам спустился в пещеру. Через год после начала просвещения брата Ханепета.

Но лишь через десять лет вернулся монах в обитель. Многое переменилось с той поры, умер прежний настоятель, его место занял другой, но все остальное оставалось прежним. Государь оставался на престоле, его страна росла и развивалась, культ бога солнца ширился вместе с ней, захватывая новые народы словом или делом, верой или мечом. Ибо сам правитель являлся послушником бога Солнца и провозвестником его воли.

Когда брат Ханепет вернулся, монахи отшатнулись от него. И немудрено, седые волосы служителя почернели, засмолились, сутулое тело распрямилось, а глаза горели тем ярым огнем, что и на фресках у святых отцов истинной веры, пришедшей в страну еще при государе-отце. Настоятель, выслушав брата Ханепета, дивился его речам, но мало поняв из них, решил отправить его в столицу, к самому правителю поднебесных земель, его святым мудрецам, дабы те узрели мудрость и могли толковать слова книги, что написал их товарищ за десять лет проведенных в кромешной тьме. Настоятель пытался читать ее, многие пытались, но сам брат лишь качал головой, говоря, мол, и он, возвращавшись из горних высей, едва способен понимать написанное. Лишь избранные постигнут как устроена вселенная, суть ее, а так же прошлое и будущность всего, в ней находящегося. Особые слова и символы использовал монах, а потому слог его книги без пояснения мало кому откроется.

С тем он предстал пред святыми мудрецами, истинную веру глаголющими, а по истечении двух дней и перед государем, поспешившим на встречу с братом Ханепетом, едва узнав, что он прибыл в столицу. Мудрецы представили монаха правителю, пояснив, что он рассказал им и что открыл. Читали они и книгу, но и для них многое осталось тайной. А потому нижайше просят они всеблагого понтифика, истинного сына небес, самому взглянуть на листы и задать вопросы монаху. Правитель милостиво согласился на просьбы и велел впустить брата Ханепета в свои покои.

И прежде всего расспросил проведшего десятилетие во тьме брата о виденном им там. Монах, ничтоже сумняшеся, отвечал: с течением времени после начала медитации, ему закрылись земные тревоги, а ум стал подобен белому листу, на которые некто незримый набрасывал первые строки. А после, лист порвался, обнажив миры, о которых он не знал доселе, и пространства, которые оставались закрытыми для сего мига. Дальше больше, вселенная медленно раскрывалась пред его внутренним взором, открывая тайны, скидывая с себя шелуху ложных пониманий. Он сам не замечал, как начал записывать приходившее на ум, как постиг, что язык, данный ему от рождения, оказался слаб, чтоб с ним можно было отождествить истины, а потому монах стал обозначать явления символами и составлять из них связи меж константами мироздания. Он читал вселенную, ровно открытую книгу, поражаясь своему видению и тому, сколь слаб он и неразумен, сколь мало знает и как ничтожно все, способное запечатлеться в его разуме. С горечью видел Ханепет, сколько всего упускает, но надеялся, что другие, кто пойдет следом за ним, откроют больше тайн, ибо подготовятся к постижению.

Государь пристально взглянул на листы, испещренные мудреными символами и непостижимыми словами, и закрыл фолиант. После чего спросил брата Ханепета:

– Все ли тебе открылось, монах, о нашей вселенной?

– О, да, великий брат мой. Но всего записать я не смог, ибо…

– Я понял, брат. Позволь спросить тебя, зрел ли ты будущность нашего мира?

– Да, понтифик, ее зрел я с удивительной легкостью, будто все случившееся, уже занесено в скрижали будущности, и хотя мы по-прежнему вольны в своих поступках, но они не повлияют на суть вселенной и хода ее не изменят.

– Так и должно быть, брат, – ответил государь. – Не можно простецу становиться причиною раздрая в горнем мире. Расскажи лучше обо мне, как долго мне править? Видел ли ты это?

К огорчению правителя, монах покачал головой.

– Увы великий брат, не смог я того разглядеть и поясню, почему. Род человечий предстал мне лишь мелким штрихом на глади земного бытия, столь малозначимым, что не успел я и помыслить, как его история закончилась и ушла в небытие, а мне открылись совсем иные сферы.

– Но расскажи тогда о моем наследии, брат. О величественных храмах, о дворцах и акведуках, что строил я, и которые простоят века и тысячелетия.

И снова монах покачал головой.

– Я не успел узреть этого, понтифик, прости мне.

– Но может род мой возвысился еще больше на земле? – недовольно произнес правитель.

– Видишь ли, понтифик, – осторожно продолжил брат Ханепет, – я ничего не успел увидеть в делах людских. Знаю лишь то, сколько роду человечьему отведено в будущности и, увы, это все, что мне ведомо о столь незначительном, по меркам вселенской сущности, явлении.

Государь ошарашено замолчал, велел было позвать святых мудрецов, но снова перевел взгляд на брата Ханепета.

– Ты хочешь сказать, что все сделанное мной и моими потомками, да продлится их род тысячи лет, незначительно? – в голосе его прозвенел металл.

– В нашем мире все, что ты создал, понтифик, все столь значимо, что превосходит всякие достижения государей древности. Но для вселенной…

– Я ничтожен? – рыкнул государь. – Для нее я никто?

– Увы, великий брат мой, я лишь знаю, что человечество пребудет на земле еще около десяти тысяч лет, после чего угаснет, и сменится другим разумным родом. А ему на смену придет иной, и еще один, а после земля наша будет сожрана солнцем и перестанет существовать. Следом же за ним сам солнце полыхнет огнем на планеты и погаснет.

– Постой! Я приказываю тебе говорить о делах иных. Если ни я, ни потомки наши не достойны, по твоему суждению, величия вселенной, то держава наша, как она повлияет на мироустройство?

И снова монах качал головой. Государь едва сдерживался.

– А язык или обычаи наши, они пребудут в вечности? Нет? А народ наш богоносный, и он исчезнет во тьме? Но кто-то должен остаться. Хотя бы не мы, люди, коим надлежит, как ты говоришь, исчезнуть через малую толику лет, но небесный правитель наш? Почему он обрушит гнев на землю, истребив самое солнце, источник могущества.

– Я не зрел богов, понтифик, – тихо отвечал брат Ханепет. – Ни одного из известных мне, ни в прошлом вселенной, ни в будущем.

– Ты еретик! – вспылил государь. И тут же, передумав гневаться, спросил: – Но что же зрел ты. И кого?

– Я зрел лишь явления, а не существ. Мигом проскользнула мне история нашей земли, и робким штрихом на ней зажглась и погасла жизнь. Я успел заметить ее лишь потому, что мои знания наполнялись сперва сведениями о самой земле, затем о нашем солнце, а после о звездах окрест, которые образовали скопление, а затем и спираль скоплений. А спирали создавали сплетения…

– Постой. Говори за землю нашу. За род человечий, – потребовал государь.

– Род наш, как я говорил, просуществует всего ничего из истории земли. Ему на смену придет другой род, но то, что сотворит наш, исчезнет раньше, чем ему на смену придут иные создания. Ничего не останется от нас, ибо столько времени пройдет между существованием нашего рода и следующего, что все следы человеков скроет тьма. И когда придет новый род мудрых, он не будет ведать того, что перед ним существовали другие разумные существа. Равно как и мы, возомнившие себя потрясателями вселенной, не ведаем, что перед нами тоже существовали мудрецы, строившие в океане свою жизнь и свои дворцы и храмы. И тоже, верно, думавшие о великом и пытавшиеся вписать себя в историю вселенной. Но у них не получилось этого, они вымерли не тысячи, а тысячи тысяч, тысячищи лет назад, и их мир исчез в волнах и никогда уже не восстанет.

Ошарашенный словами брата Ханепета государь молчал. Играл желваками, но не мог произнести ни слова. Тогда монах продолжил, понимая, видимо, что это единственный способ донести понятое до всемогущего:

– Когда мне явилось прошлое и будущее нашей планеты, я как бы отдалился от нее и увидел сущность нашего светила, маленькой звезды на самой окраине скопления. Оно существовало очень давно, тысячи тысячищ лет, и за это время звезды, подобные солнцу, появлялись, сгорали и снова восставали из небытия, из пыли и газа, из камней и льда, что всегда существовали в нем, с той самой поры, немыслимые тысячищи лет назад, когда скопление только появилось. Солнце наше явилось из праха прежних звезд, а те родились из небытия звезд первых, создавших наше скопление. Тогда еще наша спираль была молода и юна, и сама появилась на свет, как итог столкновения двух куда более мощных спиралей – выброшенная на окраину их великой битвы между собой. В те эпохи спирали эти только начинали свое движение, а звезды рождались из вещества, что явилось результатом разъединения великих сил времени, пространства и материи.

Государь попытался что-то сказать, но горло сдавило сознанием немыслимости произносимого монахом, и он замолчал. Смотрел на стоящего перед ним, желваки играли, глаза выкатывались из орбит.

– Сама вселенная родилась из расхождения величайших ее сил, – продолжал брат Ханепет. – Вначале обрелось время, оно, подобно волне, объяло вселенную, и родило пространство, в котором, от единения этих двух великих сил, появилась материя. И тогда уже, время, окончательно разделяя пространство и материю, создало свет и отделило от него тьму. Я бы назвал ее хаосом, ибо в тьме рождается не только звезды, но она предсказывает закат всего сущего. Но вначале материя представляла собой всего лишь ничтожные частицы, столь мелкие, что ум мой не мог их определить, столь могущественные, что они, даже нерожденные, уже могли взаимодействовать между собой, порождая тьму и свет, а после пыль – из которой уже рождались звезды и их планеты.

– Как же можно объять столь ничтожное и столь великое? – все же решил спросить государь. Монах покачал головой.

– Никак, понтифик. Я и не объял, загадкой для меня осталась суть мельчайших частиц, из которых составилось все сущее во вселенной. Я и сейчас не знаю их гармонии, ведаю лишь то, что видел, – и вернулся к повествованию.

– А далее творение продолжалось. Многие тысячи тысячищ лет ушло на то, чтоб по вселенной разнеслась пыль, чтоб появились звезды, чтоб они погасли, а них месте явились новые сияющие гиганты и тусклые карлики, живущие мириады лет или сотни тысяч. Звезды рождались, сходились, удалялись, сплетаясь меж собой в скопления, в спирали. И чем дольше жила вселенная, тем больше в ней становилось звезд, и тем больше она раздвигала свои пределы. Она и сейчас это делает, и с той же скоростью, что и прежде, в давнопрошедшие времена. Я не могу постичь ее, но если бы даже она не расширялась более, то первый отблеск рожденной звезды на одном ее краю, достиг бы другого края настолько поздно, что сама звезда успела бы погаснуть, родить новую звезду, и та, вспыхнув, успела бы исчерпать свой предел жизни. Немыслимо много.

– Немыслимо, – повторил государь. – Но как ты понял это?

– Лишь внутренним зрением и через подобия. Немыслимо самому разглядеть столь великие величины, не потеряв рассудок, а потому я постигал красоту, гармонию и величие вселенной через крохотный свой разум, через вот такое понимание, доступное разуму. Мощь вселенной обрушилась на меня, придавила и распластала – там, в пещере, и я лишь смог описать основные ее законы. И познать, что и те изменяются в зависимости от того, где они расположены, в самом центре ее, ближе к окраинам или в дальних пределах, где вселенная еще продолжает немыслимо стремительно раздвигать границы. Но даже эти вроде бы разные законы, все одно, имеют под собой первооснову, и все они гармонично исходят от нее через простые сопряжения сил, известных тебе, великий брат мой.

– Но сколь же велика вселенная? Сколько всего звезд в ней? – спросил, спустя некоторое время, государь. Расстояние, измеренное движением света ничего не сказало ему. Тогда брат Ханепет продолжил:

– Немыслимо, понтифик. Представь себе нашу звезду, вокруг которой вращаются планеты. Теперь скопление их, где звезд многие сотни тысяч. Теперь спираль, где скоплений таких без меры, а счет звезд идет на сотни тысячищ, ежели не более. А теперь представь, что спирали эти образуют как бы великие канаты, простирающиеся в невообразимые дали. Являясь клетками этих канатов, они вроде и не сопрягаются друг с другом, но подчиняясь общему закону, образуют, если смотреть издалека, нечто общее, подобно тому, как песчинки невообразимым множеством своим создают величественную дюну. Тысячи тысячищ спиралей образуют такие канаты, а те, в свою очередь, столь же великим числом создают сплетения канатов, образуя еще более великие соединения, простирающиеся из конца в конец самой вселенной.

Он помолчал немного и продолжил, видя, насколько потрясен сказанным правитель.

– Я потому не успел узреть величие рода людского, что мне явилось могущество иного порядка. В нем наш род, мы все, планета наша, звезда или спираль оказывается столь ничтожным составляющим, которым попросту можно пренебречь, дабы иметь возможность узреть красоту всей вселенной.

– Это немыслимо, – повторил государь слова самого брата Ханепета. Тот немедля согласился.

– Да, как и немыслимо время существования вселенной. С момента ее зарождения, вернее, с момента появления в ней времени прошло много эпох, каждая из которых насчитывает тысячи тысячищ лет. Если мерить рождениями и смертями новых звезд время вселенной, то истекло не меньше пяти эпох прежде, чем наше солнце явилось миру, на нашей планете зародилась жизнь, появился первый разум, исчез, и солнцу явился разум иной, не морской, но земной – человеческий. Мы лишь былинка, краткое мгновение в жизни вселенной. Ибо ей надлежит еще множество эпох рождений и смертей новых и новых звезд, пока она, не найдя предел и не добравшись до него, не остановится. И тогда тьма станет поглощать планеты, звезды, все сущее, сперва весь свет, а затем и всю материю во вселенной. А после сольется с самим временем в последней гармонии. И вселенная замрет навеки. Но для того, нашему мирозданию еще надлежит прожить не меньше полусотни эпох, после чего начнутся эти времена. Звезды перестанут рождаться, разрушатся, а вместо них будут гореть и сиять ничтожные частицы, звездная пыль, материя станет исчезать во тьме, а хаосу этому придется преодолеть немыслимую тысячищу тысячищ лет, чтобы охватить все мироздание…. Сама вселенная не ведает в точности, что произойдет с ней в тот миг, когда хаос поглотит время.

Государь долго молчал, потрясенный до глубины души. Затем велел брату Ханепету приблизиться и сесть рядом с ним на подушки.

– И что же это, – произнес шепотом он. – что получается… Все то, во что мы верим, все на что надеемся, все – тлен? Наша земля, наши дети, наши боги – что все это для вселенной – пыль, пустяк? Где предел понимания нашего ничтожества? Где мы, наше место – миг и не более того?