Восемь лет с «Вагнером»

И я начинаю в сторону этого дерева палить просто с лютым остервенением. Очко сжалось так, что, если бы прут стальной туда сунули, то его бы можно было спокойно перекусить вообще. Начинаю туда насыпать с «Корда», командир потом сказал, что я довольно эффективно туда насыпал. Патронов 60 я туда высадил, в этот момент мехвод констатирует командиру, что в нас попали. Командир нам: «Все! Валите оттуда! Уходите на точку эвакуации!»

Мы разворачиваемся, уезжаем. Прибываем на точку эвакуации. Подъезжает зушка. Мой друг подошел. Взял у него сигарету, хотя я не курю. Закурил. Стоим с ним, болтаем. Говорим, мол, страшно было, но прикольно… И тут над нами – раз! – и «Грады» пролетают! Две штуки. Метрах в 7–10 над нами, я их прямо вижу. И падают метрах в 20–30 от нас. И первая, и вторая. Взрываются.

У меня все замерло внутри. Мозг как компьютер начал работать. В такой ситуации уже не ты, а твой мозг оценивает риски. Ты видишь каждую ямку, анализируешь, сможешь ты в ней укрыться или нет. Бегу в сторону наших, там была такая лесополоса – и это неправильное было решение. Когда в гору попадает первый снаряд, следующие, как правило, будут ложиться под гору. А я побежал с горы. Бегу и вижу, как мой мехвод (а он полненький, килограммов 120 такой, мужичок коренастый), как дельфин, запрыгивает под «Дозор», залетает туда буквально – и вокруг него «бух!», «бух!», взрываются «Грады». Прямо вокруг машины взрываются.

Я бегу в эту лесополосу и смотрю, там тоже начинают «грибы» взрывов вырастать. И я понимаю, что и туда вариантов нет бежать, сейчас и в меня прилетит. Надо падать прямо здесь. Смотрю: колея рядом идет, невысокая такая. Ну, думаю, надо в нее падать. Пофиг, какая колея. Даже если неглубокая, укрыться смогу. Даже если жопу оторвет, то функционировать я буду.

Падаю в эту колею, вжимаюсь в грязь, как могу. А в колее мерзлая такая грязь, неприятная. Снег с водой вперемешку. Зарываюсь лицом в эту грязь, короче, вокруг меня все гремит, грохочет: «бух-бух-бух-бух». И все это так долго. Я каждый раз при взрыве думаю: «Живой, живой, живой, еще раз живой».

Все, отстрелялись. Я выдохнул, встаю в этой колее. Смотрю по сторонам – неужто живой… И вдруг слышу за спиной «тррррррр». Оборачиваюсь, а там три танка стоят, на меня стволы повернули: «Ну что, ты уйдешь из колеи, наконец?» Я из колеи вышел и так вежливым жестом им: «Проезжайте!» И они мимо меня быстро проезжают. И я понял, что, если бы они меня не заметили, пока я в колее лежал, я бы, как лягушка, жизнь закончил. Шмяк – и все! Хорошо, что они меня заметили и остановились, несмотря на то что кругом «Грады» лупили.

Три дня штурма

– 26 января мы пошли на Санжаровку, там артиллерия вроде бы как отработать должна была все места позиции ВСУ. Мы заходили туда – и нам первый раз дали нормальный отпор. В первый день у нас сгорел БТР – получился затор из-за того, что он шел первым. По идее, «Бэха» должна была разведку провести, посмотреть, оглядеться. Да, видать, приказ не все поняли, и вся колонна ей в жопу выстроилась. И когда по нам уже начали стрелять, уходить некуда было – там полянка такая пролегала узкая, не развернуться и не уйти. «Бэху» подорвали то ли с «Сапога», то ли с чего. Пришлось нам оттуда аккуратненько отходить. 27-го мы пришли в себя и начали готовиться на новый прорыв.

28-го числа мы опять пошли на это же место. Нам сообщили, что уже типа все готово – арта уже точно все обработала, и сейчас мы зайдем. Когда туда заходили, место нашего прошлого затора, та самая поляна, она – да, была обработана. А нам надо было продвинуться на три км, может даже, около пяти вперед – там было чистое поле, и там был укреп укропов. Нормально они там укрепились за время перемирия. Все роты шли клиньями – танки впереди, все дела. И тут с этого укрепа как начали, просто как в кино, со всех сторон нас долбить. Техники сгорело где-то 13 единиц точно. У меня там земляки погибли, на глазах у меня сгорели.

Когда мы туда подходили (уже вот впритык, там 300 метров оставалось), пацаны нормально себя, адекватно вели – подходили как положено, как учили. Но у укропов вообще мощный укреп был, потому что, когда мы подходили, нас как начали долбить – ну просто жесть была. Потери были большие…

Есть у нас водитель один, я не помню позывной, он ездил как раз на этом направлении. Он прямо четко вперед продвигается, и тут – бах! – разрыв. Он тут же назад сдает, и прямо в это же место, где он до того шел, – бах! – прилетело. То есть укропы четко били вообще. Помню, командира отряда контузило сильно. Только-только он скомандовал отход, мы начали грузиться, и тут – бах! – его накрыло и сильно так оглушило. Он недели две потом оправлялся, ну чтобы хоть как-то прийти в себя. После того боя все прошло как-то в полуадреналиновом состоянии – кровь, мозги.

Параллели с Великой Отечественной

– Была договоренность через «афганцев», мол, что у нас на поле боя остались «двухсотые». Договорились так: одна машина заходит на поле, без стволов, без ничего. Противник дал добро. 23 февраля мы зашли на это поле, собирали ребят «двухсотых» – останки. То, что осталось.

На этом поле мы чуть не подорвались. Условно вышли на нас с той позиции. Когда мы заходили, был туман. Если бы не туман, нас раскатали бы прямо на месте. Мы, конечно, тоже не видели ничего толком – стреляли влево-вправо, а на самом деле позиция противника прямо у нас была по фронту. Старики потом местные рассказывали, что во время Великой Отечественной этот укреп, на котором они стояли, наши войска тоже не могли взять. Пока в кольцо не взяли, пока у немцев БК и жрачка не закончились, тогда они сами сдались. Тоже наших полегло тогда на этом поле.

Так вот. Пока мы забирали тела, к нам вышли оттуда, с позиции. Хохлы пошли на нас с белой тряпкой на палке. Тут же сразу созвонились, че за хрень происходит, нам в ответ – быстро валите оттуда. Хохлы, мол, не должны были никуда идти, о чем, оказывается, наших предупредили. Техника была брошена, там джип стоял, БМП. А по договоренности мы должны были с БМП забрать украинца «двухсотого».

Мы подъехали к этой БМП, и в этот момент хохлы вышли нам навстречу с этой белой тряпкой. Пошли в нашем направлении. Шли, махали и рукой показывали – типа уходите. Ну и мы подумали, что договоренность только за наших была, трупы ребят забрать. А этого, который в БМП, как мы поняли, они не отдают. Стали в темпе отходить. Я начал разворачиваться на своем «Урале», как бы по следу шел – как БМП ехал, я по его траектории пошел. Начал разворачиваться назад, вышел посмотреть, кто там, что там, а пацаны в кузов садились. Вдруг вижу, тээмка лежит. Прям в метре две тээмки стояло. Вот если бы развернулся еще чуток, точно бы подорвался. Вместе с командирами отрядов. Назад шел по своим следам. Нас предупредили, чтоб мы дальше не заходили – там уже минное поле было, оказывается.

Подготовка к танковой атаке

– Под Дебальцево, где конкретно наша группа, от которой осталось семь человек, получили задачу сдерживать танковую атаку. Всемером!!! Звучит? Звучит! Танковую атаку мы, конечно, так и не дождались, но тем не менее. Сжать булки покрепче все же пришлось, потому что всемером держать высоту от танковой атаки – ну такое. Мне кажется, на такое могли согласиться только русские солдаты.

Я тогда еще с одним сотрудником компании ПТУР делил. На перегруппировке мы были в поселке Уткино для получения боеприпаса, недостающего снаряжения и т. д. Пока разгребали вооружение, я выхватил из контекста установку ПТУР. Через буквально несколько минут товарищ из соседней группы следом бежит:

– Верни, мое.

– Как я могу вернуть? – говорю. – Мы всемером с одним гранатометом сдержим танковую атаку? Ну это глупо, это даже смешно. Зачем смешить противника?

В общем, с горем пополам отбил установку с четырьмя выстрелами ПТУР. Тогда мы достаточно серьезную территорию сдерживали, наше подразделение растянулось, и на семерых досталась высота с участком трассы на левом фланге. То есть, по сути и содержанию, сотрудники нашей компании – это воины, это солдаты. Они не обсуждают приказы, они их выполняют. Есть приказы, есть задача – должно быть ее решение.

История медика из ЧВК

– Изначально я человек патриотических взглядов. Я просто увидел, что мой народ по духу и крови уничтожает другой народ. Я увидел подъем русских людей на Донбассе и захотел им помочь защитить себя и развиваться так, как они сами того желают. Хотел что-то сделать для людей полезное, и тут была патовая ситуация, когда нельзя стоять в стороне. Когда ты видишь, как гибнет мирное население, как проливается кровь, стоять в стороне как-то было не по себе. Совесть не позволяла. Все, собрался и поехал на Донбасс.

Это была зима 2015 года, я туда заехал, но меня перехватил знакомый и сделал все от него зависящее, чтобы я не попал на передовую. Говорит: «Отправлю тебя в самое спокойное место, это город Стаханов». И в тот момент, когда я приехал в госпиталь, так как я медик по образованию, он решил, что в госпитале я пригожусь больше. Когда я только приехал туда, в якобы самое безопасное место, там началась самая лютая бомбежка за всю кампанию вокруг этого города. Вот мой знакомый был в шоке, даже начал шутить, мол, лучше бы меня на передовую отправил, там намного меньше опасности было бы.

У меня до этого был опыт работы в операционной, в различных медицинских областях, поэтому я там был и как фельдшер, и как санитар, и как ассистент анестезиолога, в общем, многие медицинские должности занимал. В основном была помощь раненым, перевязки, помощь при операциях и т. д.

Самый запоминающийся момент из этой кампании – это как раз было закрытие Дебальцевского котла. Было очень большое количество «трехсотых». Привезли, значит, парнягу, где-то под два метра ростом. Тоже доброволец из России. У него было сквозное ранение в грудную полость, у него был пневмоторакс. Он лежал в снегу недалеко от позиций пять часов. При этом он смог сам себе сделать тампонаду, сквозное отверстие, где у него была рана. Лежал пять часов раненый, живой еще, его не могли вынести из-под огня, потому что работали вражеские минометы и был снайперский огонь.

Было холодно, около 20 градусов мороза, и это, наверное, ему продлило жизнь, ведь он в холоде находился на снегу. Поэтому пять часов он живой лежал там неподвижно. Его привезли, мы его перекинули на каталку, перевезли в операционную. Все, делаем операцию, и у него происходит остановка сердца. А у нас с медикаментами все хреново было, по сути, у нас вообще не было ничего. Врачи такие: «Ну все, мы бойца потеряли, тут уже ничего не сделать». Типа нет смысла делать прямой массаж сердца и т. д. Тут я вспоминаю, что в моей аптечке, привезенной из дома, есть ампулы адреналина, и вот с помощью этих ампул смогли завести сердце бойца. Но пожил он все равно недолго. Он скончался впоследствии от осложнений, произошла повторная остановка сердца, и тогда врачи уже развели руками, типа, мы уже сделать ничего не сможем.

Я вспомнил, что в соседнем корпусе, в реанимационном отделении есть дефибриллятор. Ну он такой, хреновенький, но есть. И вот я побежал за ним, и в этот момент начался артобстрел со стороны ВСУ. Все попрятались в подвалы, я единственный бегал по всей территории, бл*ть, и искал этот дефибриллятор. В этот момент территория нашего госпиталя попала под обстрел и где-то в пятидесяти метрах от меня прилетела ракета «Града». Взрывы шли издалека, и, получается, крайний снаряд е*нулся прямо рядом со мной. Меня не покоцало, я от страха еще сильнее ломанулся в соседний корпус. Взял дефибриллятор, выбежал обратно, до больного добежали, включили дефибриллятор. Кое-как сердце завели, он какое-то время пожил и потом все-таки умер. Это вот была самая запоминающаяся история за всю мою медицинскую практику. Это ценнейший опыт, даже несмотря на то что бойца не спасли, все равно опыт колоссальный. Этот случай я на всю жизнь запомнил.

Знаешь, ЧВК дает намного больше реализации, чем та же армия. Я во многие подразделения пытался устроиться, но то образование мое не подходило, то там по физическим где-то данным могу не вытянуть, ну и плюс маленькая зарплата. А ЧВК – это возможность реализоваться здесь в небезопасном месте, приобрести жизненный опыт, профессиональный опыт, как военный, как медик. Ну и заработать хорошие деньги для себя и своей семьи. Поэтому ЧВК ставлю оценку 5+ в плане возможностей для реализации.

Окружение на Ленинских дачах

– Зашли мы зимой 2014 года. Непосредственно в Дебальцевском котле я не участвовал, мы прикрывали север Луганска от того, чтобы туда не зашли ВСУ. Нас тогда стояло человек двадцать на фронте, километров пятьдесят мы перекрывали. Зашли мы туда с ПТУРом, «Корд» у нас был. Держали мы Ленинские дачи, это поселок Счастье. Наша задача состояла в том, чтобы сообщить, если противник начнет переходить мост. Там буквально через несколько километров они выходят на Металлист и тогда перекрывают Луганск. Наша задача была просто оперативно сообщить о передвижении сил противника в случае чего.

На позиции нас бывало три, бывало четыре человека, а иногда мы с братом вообще вдвоем оставались. Мы сутками были на дежурстве и помимо того мы брали с собой «Корд» и выходили просто на этот мост. Когда нас жестко попрессуют, особенно с миномета 120 мм, мы разозлимся и утром (пока еще укроповская оптика не видит, у них над Счастьем на ГРЭС, на трубах висела оптика, и они зимой видели все наши передвижения и как бы кошмарили жестко) мы хватали этот пулемет с братом, выбегали на одну позицию и просто особо красивые тачанки укроповские раздалбливали. Видим боевой раскрас – и все. Машины четыре раздолбили им короче. Это так, чисто в отместку, показать, что мы здесь есть и мы предпринимаем какие-то действия.

И вот вспомнился случай. Я только прибыл на позиции, я был очень уставшим и лег отдыхать. Должен был через два часа менять своего брата, но проспал дежурство. Прибегает брат, рассерженный, кидает мне на живот журнал наблюдений с претензией, какого черта я его не пришел менять. Ну, я стою и ему в ответ что-то говорю, и тут бам! – разрыв где-то на удалении, и второй удар был по дому, где мы наблюдали. Белый туман. Нас четверо в доме, я ору:

– В блиндаж!

Мы из дома выползаем, ползем в блиндаж и в это время видим, что у нас второго этажа уже нет. Выехал танк ВСУ, где-то два километра дистанция, он видел нас прекрасно и просто прямой наводкой начал херачить в дом. И залезли мы в блиндаж и смотрим на тот НП, на котором я должен был брата сменить и наблюдать. В тот момент НП первым же выстрелом и разнесло. Если бы я вовремя пришел на эту позицию, то и меня бы накрыли в тот момент. Вторым выстрелом он снес нам второй этаж, и наш домик стал одноэтажным.

Продолжали наблюдать, и доходило до того, что мы оставались вдвоем на позиции, и нас очень долго не меняли. Должны были через двое-трое суток нашего пребывания нас сменить, но смена что-то не ехала. Приехал командир нашей разведки, мы его спрашиваем:

– А что случилось? Почему не меняете?

– Вы были в оперативном окружении, мы просто к вам не могли проехать.

То есть мы, оказывается, в окружении были неделю и даже не знали об этом. (Смеется.) Мы просто завязывали все гранатами, не было стандартных мин, инженерных средств, и мы просто растяжками все перекрывали, подальше эфки^[1], поближе эргэдэшки^[2], во дворе все в УЗРГМах, проволоки намотаны – и вот так мы спали. Прямо в доме у нас НП был, перенесли, потому что шум мы услышим, если наступление пойдет.

У брата фурункул на губе выскочил, прямо мощный такой. А с собой ни антибиотиков, ничего. С тех пор у меня полная аптечка всего, но тогда он мне просто говорит:

– Давай резать. Режь, вскрывай, и нас тогда поменяют.

Потом мы вернулись опять на эти позиции и ждали – вот-вот должно начаться наступление противника. Потому что тогда начался Дебальцевский котел, и чтобы оттянуть наши силы, они могли долбануть по нам. Они знали, что нас там практически нет.

С нами были ополченцы, но на них вообще надежды никакой, они тупо ночью спали. У них был ПТУРист, он меня попросил обучить его с ПТУРа стрелять, я ему объяснил, что и как. Я у него спрашиваю:

– Ты давно воюешь?

– Месяц.

– Ну так-то война уже скоро как год.

– Да вот только что освободился.

И когда ждали наступления, уговариваем ополченцев:

– Мужики, поддержите, вы сегодня хоть не нажирайтесь, надо стоять.

Ну и договорились, что ночи длинные – полночи мы стоим и полночи разбавляем ополченцами. Но ополченцы нажрались и никуда не вышли. Ну протянули мы так до утра, и тут, как нас и предупреждали, пропала связь. Рации у нас не добивали далеко, у нас была сотовая связь – выходить на артиллеристов.

Связь пропала, опять приехал танк добивать наши позиции. Парни стояли недалеко от нас, с другой стороны дороги, и они прямо видели, как нас разбивает этот танк, и сделать ничего не могли. Потом и сотовая связь пропала, мой земляк схватил этот телефон и просто побежал в сторону, пробежал километра 3–4, только появились первые «палки» (деления сотовой сети) – он навел арту и попаданием арта накрыли фургон. Тот уничтожен, появляется следующий. Это и была глушилка, и на тот момент нам сказали, что их всего лишь три. То есть НАТОвцы поставили всего три такие машины укропам, одну они сами раздолбали, одну разбили мы.

Летом 2015-го я уже заходил в Луганск в составе двойки, я стал командиром отделения тяжелых, и меня вернули на те же позиции, где я был зимой. Нас зимой гоняли жестко, средств поражения у нас было мало, а в этот раз я приезжаю «комодом», и у меня два АГСа, один СПГ и пулемет «Корд». И все, мы просто решили отвести душу.

Тогда было перемирие – крупным калибром стрелять было нельзя, а АГСом они по нам постреливали. Я не отвечал, потому что у нас был приказ, мы не нарушали. Ребята подобрались инициативные, нормальные, и мы там жестко вкапывались, мы под каждое наше коллективное оружие – АГС, «Сапог» – сделали шикарные окопы, капониры. Все было в разных местах: что-то на домах расположили, между собой мы все это дело траншеями соединили, и уже когда нам дали добро на ведение БД, мы устроили укропам просто ад.

Еще за ночь до этого ребята смастерили четыре колонки, откуда-то они их притащили, аккумулятор мощный и магнитолу с машины. И там зацикленно стоял призыв к намазу, который с мечетей обычно кричат. Мы поставили такой распадок на полную громкость, весь звук шел на укропов, на этот мост. И всю ночь этот призыв к намазу звучал. Нам он уже самим надоел, и утром мне дают добро – открывай огонь.

У меня еще был приданный ПТУР. Вот мы там отвели душу: мы минут сорок расстреливали БК, до противника дистанция была 1300, нам прямо в самый раз работать. У нас была еще одна позиция, где стоял резервный ПТУР на 1100. Это позже будет. И все, мы раздолбили в хлам этот блокпост. Причем сорок минут ведем бой, потом перерыв – прям перезаряжаемся, заново снаряжаемся и долбим снова. И уже потом появились белые машины, мы понимаем, что это ОБСЕ, мы замолкаем, они забирают трупы. Ну стремно стрелять, они все это дело подматывают, убирают, и потом меня вызвал командир к себе в Луганск. И показывает видеоролик с украинского телеканала – как рассказывал командир аэромобильной бригады, как они отстояли бой против 200 чеченцев. А нас там тогда стояло два отделения, даже 30 человек точно не было. Вот мы тогда прикололись, все русские пацаны и один башкир – царство ему небесное.

И укропы объявляют перемирие, обмен пленными, длится оно где-то неделю-две, стрельба запрещена. Особенно для меня как командира тяжелых – стрельба из крупного калибра запрещена. Я говорю:

– Какого калибра можно?

– Ну, 7,62 максимум, короче.

– Можно хоть с ПМа застрелиться?

И мы две недели наблюдаем, как они строят позиции. К ним приезжают 20-тонники КамАЗы, бревна все эти, все сыплется. С нами работали снайперы, у них было добро на работу, они могли долбить хоть когда. Под шумок мы «Кордом» стреляли одиночными, 12,7 работали. Парни красавцы, я своими глазами в бинокль видел, как на дистанции 1300 попадания шли, эмдэзэшкой попало противнику. Пристрелялись и долбили-долбили их. А потом по укровским сетям приходит информция – мол, на наши позиции мы якобы привезли особо лютых снайперов-бурят. Вот мы тогда угорали, что после чеченцев привезли бурят. И снайперы попросились сходить поближе. У нас еще точка была на 1100, и мы пошли. Пришли снайперы, у них два АСВК и один манлихер. Я, как проводник и оператор, все это дело снимал.

Ждали цель – должна была появиться достойная. Тут как раз приехал КрАЗ, причем он встал прямо поперек моста. Я ребятам говорю:

– Смотрите, машина гражданская, но она на военном объекте и она перегородила мост. Если мы ее затормозим, то движение полностью прекратится.

А фигня в чем? По Минским соглашениям мост нейтрален, но они уже перевалились на эту сторону, по разведданным у них уже БТРы были на этой стороне, в капонирах стояли, БМП. То есть в любой момент они, уже не форсируя мост, будут прорываться. И ребята начинают стрелять по этому КрАЗу с бревнами. И в какой-то момент он загорается и горит попрек моста. Я выхожу на заместителя командира, и он говорит:

– Хорошо, что запалили. Сейчас выжидаете, когда на мосту появится тяжелая техника, потому что даже БМП его не сдернет. А появление танка на мосту развязывает нам руки. Мы выставляем два ПТУРа, и как только отрабатывают ПТУРисты – это для нас сигнал открывать огонь со всех стволов.

Они задымили мост, на нем какая-то коробка появилась, что-то мигнуло, но когда дым прошел, КрАЗ-то этот они стянули. Ну и короче, вот эти позиции мы разорвали – бревна все стояли просто торчком, расческой. Парни за ПТУРом загнали ракету прямо в блиндаж. У нас, получается, 1300 дистанция, но мы еще чуть повыше были, и мы видели, в какой блиндаж они забегают. И мы прямо в блиндаж закрутили ПТУР и СПГ-9, там произошел взрыв. В какой-то момент ракета перелетела то место, куда мы целились, но то ли под ветром, то ли как, в общем, залетела именно под мост. На мосту у них был склад БК и – надо было это видеть! – метрах в семи река находится под мостом, и из-под моста пламя било, еще плюс высота железобетонных столбов. Получается, метров на десять пламя фигачило. А просто залетел выстрел от СПГ.

Когда уже бой прошел, мы смотрели ролик, как вэсэушники снимали «показуху». Появилась там видеокамера, новости, и там показывают, как командир этой аэромобильной бригады бегал на корточках мимо сгоревших машин, – там у него глаза такие были. В ответку он стрелял из гранатомета в нашу сторону, ну просто постанова. Но мы уже не стреляли, потому что из ОБСЕ приехали. И стоит срочник, он из АКСУ стреляет в амбразуру, причем лицом он повернут в стену, в окошко. Стреляет с «Ксюхи», ее клинит, он ее бросает, достает ПМ и стреляет дальше. И вот это они по телику показывают. Как раз про «нападение 200 чеченцев». Вот так они отразили это «нападение».

В связи с тем что мы разворотили им позиции, они вывели всю технику с нашей стороны реки. И мы, получается, ликвидировали опасность – им в случае чего заново придется форсировать мост. Для себя я знаю, что на конкретном участке, на тактическом куске мы их вытащили – мы заставили ВСУ оттуда уйти.

Уснул за рулем

– Общие ощущения – всегда было адски холодно. Жили мы там всегда в неотапливаемых помещениях, света нет, ничего нет, вечно холодные, хорошо, если раз в месяц куда-то выскочишь и по большому знакомству где-нибудь помоешься.

Очень много мотались между Луганском. Я однажды ехал один, по задачке командир отправил. А мы, как правило, по темноте всегда перемещались – и так вышло, что ехал и уснул за рулем. Последнее что помню – табличка с названием населенного пункта… потом я просыпаюсь от того, что яркий свет в глаза, ну просто как будто кто-то разбудил. Просыпаюсь, я уже на мосту, стоит блокпост ополченцев – а я несусь на них на всей скорости. Я по тормозам, свет выключил, открыл дверь, крикнул, что свои.

– Смотрим, понять ничего не можем, несешься, – говорили мне парни на блокпосту. – Мы уже хотели стрелять, реально.

– Парни, вот не поверите, уснул.

– Ни хера ты даешь! А как ты ехал?

– Не знаю, только проснулся.

Причем это уже был следующий населенный пункт. И как я между ними проехал, я не помню до сих пор. Загадка такая осталась. С тех пор не спал за рулем – но, видимо, напряжение сказалось. Тогда была очень напряженная командировка, мы от укропов ныкались по шахтам. Колонны заводишь, прячешься. Постоянно в движении, да.

«Иголки»

– Потом под авиацию попали. Был такой неприступный поселочек, ополченцы не могли его никак взять. Они отправили своих, каких-то там очень умелых ребят, якобы они все сделают, а вы просто встаньте и займите, мол, эти позиции. Ну не вопрос, мы приехали вроде по времени, а они уже начали. Мы слышим, там уже ба-бам, ба-бам. Вокруг нас поле посадкой огорожено, с поселка нас не видно – но у укропов танчик, по-моему, стоял, они в «тепляк» разглядели нас и давай по нам работать. Пришлось немножко прилечь. Стрелкотня, все такое.

И смотрим, окраина поля, бегут к нам ребятишки в форме.

– Ну чо, ребята?

– Да ну на**й, куда там. Мы уже один раз ночью пробовали зайти. А там подковообразный участок, укры нас запускают внутрь и окучивают.

Вообще проигрышная позиция. Парни уже докладывали начальству, командованию доложили, все обрисовали, попытались еще раз, рано утром, снова та же самая ситуация.

У нас БМП была, парень наш скатался на «Бэхе», забрал двух или трех «трехсотых», они показали место. Ребят вытащили, и те сказали: «Ну его на хер, нечего там делать». Ну и мы, соответственно, не пошли.

Тут слышим – гудит авиация, сбрасывают то ли бомбы, то ли ракеты. Видно, что в воздухе разрыв, и, значит, сейчас будет что-то падать. Наблюдатели крикнули, что сейчас «крендельки» падать будут, ребята их так называли. А я стоял возле машины, командир куда-то ушел и где-то с ребятами общался в стороне. По сторонам смотрю – начинаются в небе разрывы. Ну и ты инстинктивно начинаешь пятиться, укрытие искать.

Вижу – пашня мерзлая, снегом припорошенная, а метрах в двадцати уже начинают комья земли подскакивать от удара, «иголки» входят в землю, и комки подлетают. И вот оно все ближе-ближе, я начинаю бежать к машине. Подбегаю, открываю дверь, прыгаю в кабину и понимаю, что до меня сейчас дойдет облако. Прыгаю на сиденье и вижу, что ком земли залетает в машину вперед меня. Я так раз – дверь захлопнул, и ком земли лежит на коврике. То есть где-то рядом «иголка» воткнулась. Но машину, кстати, не задело. Видимо, это была последняя «иголка» и ближе всего от меня упала. Нормально (смеется), выжил. Прикольно.

Выход на Дебальцево

– Про само Дебальцево. Мы сначала отстоялись в поселке, ждали команды. Заходили мы со стороны поселка 8 Марта. Девятый пришел, проинструктировал нас, приехал, сказал, что ополченцы пытались несколько раз с этой стороны зайти – все полегли там. Никто из них не смог зайти и даже дойти до позиций укропов.

Мы подъехали к лесополосе – километрах, наверное, в шести, на безопасное расстояние. Из нас выбрали группу – 12 человек. Всех не вспомню, но точно были я, Злой, Том, Тор, Морячок и Борода. Мы дождались ночи и начали по-тихому пробираться. Шли сначала вдоль лесополосы, но потом я подумал, что в лесополосе будет все заминировано, и там нас будут ждать, потому что прошлые группы перли как раз через лес. Поэтому я взял левее на 300 метров и вышел в открытое поле. Взяли дистанцию метров по семь друг от друга – и пошли.

Дошли до первой линии домов. Как такового боя не завязалось – так получилось, что в этих домах лежало несколько пьяных укропов и повсюду трупы гражданских. Мы сообщили по радиостанции нашим, они начали подтягивать остальных. В итоге наша рота подтянулась и заняла первую линию домов достаточно быстро. А вот потом, когда мы перешли ко второй и третьей линии домов – тогда уже пришлось повоевать. Там уже сидели трезвые укропы.

Когда мы пошли на третью линию – дело уже близилось к утру, – нас очень плотно там обстреляли. Реально, еле ноги унесли. Морячок в составе другой тройки, вместе с Крымом и Легионом, пошел в сторону железной дороги – не к самому депо, где якобы базировалась основная масса командования укропов, а просто к самой железной дороге. И там пацаны попали в котел к военным. Отойти они не могли, потому что их со всех сторон обстреливали. Ну и за бетонным укрытием долго не усидишь.

У меня тогда первый раз такая реальная размолвка с другом произошла. Он не хотел как бы, чтобы я шел туда выручать Морячка – боялся за меня, много лет вместе, в Москве жили-работали. В итоге мы прямо там, возле дома, где базировались, начали драку. Подрались, нас разняли, и мы благополучно пошли выручать пацанов. Вроде как выпустили пар.

Подошли к этому месту, я направил Тора и Бороду на железную дорогу, чтобы Тор с пулемета укропов разгонял, а Борода – с РПГ. Злой с Седым поставили перед собой целые рюкзаки ВОГов и начали обстреливать район. В этот момент я пополз в ту сторону – по радиостанции услышали, что Морячку удалось отбежать от колодца, где они прятались, но его ранили. Ему тогда прострелили пятку.

Огонь шел плотный, но не прицельный, потому что мы за лесополосой сидели, и, получается, что через лесополосу нас простреливали. Я дополз до Морячка, попытался его на себя засунуть, чтобы оттащить в тыл. Но огонь был такой плотный, что Морячок мне говорит: «Так, Абдула, давай я лучше сам поползу, потому что ты вроде как мной прикрываешься». Короче, он сам слез, дополз до пацанов. Вытащили, эвакуировали дальше в дом, там начали помощь оказывать.

В этот момент я дал команду Бороде и Тору, чтобы они начали массированный обстрел со стороны железной дороги, а с моей стороны Злой начал с ВОГов стрелять. После нашей стрелкотни укропы заткнулись на какое-то мгновение. Крым с Легионом успели отбежать ко мне и дальше начали отползать. В общем, парней выручили. У Легиона только в ногу осколок прилетел, потому что их гранатами начали закидывать. Крым оказался нетронутым.

В общем, повоевали чуть-чуть, сидим в этом дворе, ждем приказа, что делать. С соседнего дома пришел Голиаф, принес мешок орехов. Прям реально, огромный мешок орехов. Ну, мы сидим, ждем, жрем орехи. Напротив нас сидит Зомби, тоже жрет орехи. И тут укропы начинают прям во двор долбить из АГСа. Зомби подскакивает, бежит в дом, и ему в этот момент в затылок прилетает осколок. Он не падет, ничего, он продолжает бежать. С осколком в голове. Все это накладывается на то, что он еще под Санжаровкой сломал 3 пальца. Когда он находился на подножке «Урала», какой-то дебил, который в «Урале» сидел, закрыл дверь и три пальца Зомби поломал. Плюс еще в голову ранение. В общем, мы оказали ему помощь, отправили его с Морячком и Легионом на эвакуацию.