Читать книгу: «Ти-ли-та. 1, 2 части», страница 2
Ивовый куст в конце нашего огорода служит нам ограничительным знаком. Мне бы очень хотелось бежать дальше, до самой речки. Но нам без родителей дальше куста нельзя. Об этом мне напоминает Славик. Делает он это строго и поучительно. Мы какое-то время стоим и провожаем взглядом парящий в небе оранжевый купол; а под куполом – маленькая фигурка, и это наш папа! Это наш папа парит высоко в небе, постепенно снижаясь, над речкой, над колхозными полями, над фруктовым колхозным садом – в сторону аэродрома, где и приземляется, но нам этого уже не видно. Мешают деревья того – же колхозного сада. Мы снова несёмся по тропе, но теперь уже домой: нас распирают эмоции! Нам надо немедленно рассказать всё – бабушке, маме. Да всем, кто готов нас слушать!
Когда мы, запыхавшись, добежали до сада и остановились, чтоб перевести дух, с крыши соседнего дома нас радостно приветствовал белый аист звонким клекотом и киванием головы. Славик в ответ закричал:
–Боцюн, боцюн, вылый воду! Чы на дощ,чы на грим, чы на блыскавку!
Аисты были наши соседи, только с другой стороны от бабы Галенки. Они жили на крыше дома моего крёстного, дядька Ладька. Крёстный у меня был самый лучший: он делал мне кнуты из кожи, которую сам и выделывал. Во время войны он попал в плен к немцам – работал у хозяина, где и научился выделывать кожу. Из этой кожи – сырца крёстный делал красивую упряжь для колхозных лошадей, а из обрезков получались мне кнуты. Многое умел мой крёстный. Он меня подстригал, и я совсем не боялся, потому что стриг он совсем не больно, мастерил для меня красивые скворечники и всегда защищал, когда бабушка меня ругала. Они с женой Милей жили вместе с его родителями – бабой Мотрой и дедом Артёмом.
Детей у крёстного с Милей не было – он очень горевал по этому поводу и даже завёл у себя на доме аистов. Сделал он это очень просто: поднял на крышу и закрепил там колесо от телеги, и аисты прилетели и поселились. Каждое лето они выводили птенцов, старательно растили своих деток, по целым дням неутомимо носили в клюве еду своему потомству, но почему – то так и не принесли они крёстному и Миле ребёночка. Зато жил с ними мальчишка, мой друг и ровесник, Миша.
Мишка был сыном сестры крёстного, Ольги. Сама Ольга жила отдельно от них, но поскольку целый день пропадала на работе в колхозе, то мальчишка был предоставлен деду и бабе. Мы с Мишкой были большие друзья, а кривоногая баба Мотра была нашим атаманом. Видать, мы с Мишей были единственные, кем она могла покомандовать. Вот и командовала, и всё воспитывала. А мне так даже часто грозила отрезать "петуха" своим острым ножиком, главное, всегда находила причину, чтоб прицепиться. Главное, её никогда не поймёшь: правду она говорит или шутит. Честно сказать, я побаивался, но и посоветоваться с кем – то тоже было боязно: ещё засмеют.
Я всё – таки спросил у мамы, я знал, что она насмехаться не станет. Мама сказала, что это шутка и не надо ничего бояться. А баба Марика, видать, подслушала наш разговор и… началось! "Обязательно отрежет и правильно сделает", потому что я будто бы потоптал грядки, переломал луковые перья! Я, конечно, ответил бабушке, что никакие грядки я не топтал, а истоптал их наш петух, потому что я сам его там видел. Потому что, когда я пошёл за бумажным самолётиком, который туда случайно залетел, и возвращался с самолётиком обратно, то заметил, что некоторые листики лука, почему – то упали. И я их всех поднял и поправил. А петух, когда ходит, то он, конечно, ничего не поправляет. И вообще, никаких перьев я там не видел. Хорошо, оказалось, что мама петуха тоже там видела, на грядках. А я догадался, что бабушка специально меня пугает из – за своих дурацких грядок.
Надо сказать, что баба Мотра была натурой творческой и частенько устраивала у себя во дворе представления. А мы с Мишей были у неё главными артистами. Мы с Миней (так я его тогда называл) танцевали, а баба Мотра нам играла. Какие же танцы без музыки?! Она же организовывала нам и зрителя. Созывала соседей, которые заходили во двор, усаживались на скамейку и на брёвна, сложенные в штабель тут же, во дворе. Мужики курили папиросы, деды – самосад, женщины лузгали семечки. В какой – то момент баба Мотра поднимала свои руки со скрюченными пальцами на уровень головы, и мы с Миней выходили на «сценическую площадку», кланялись публике – и уже был успех. Нам хлопали – мы опять кланялись,публика смеялась.
Наконец баба Мотра начинала хлопать в ладоши и напевать: «Ти-ли, ти-ли, ти-ли-тА, ти-ли-тА, ти-ли-тА!» Мы с Миней пускались в пляс. Зрители тоже начинали прихлопывать в такт «ти-ли-те», но пела всё же одна наша наставница – остальные, наверное, не знали слов. Из – за этой её "ти-ли-ты", я называл бабу Мотру ТилИтой.
Танцуя, мы с Миней очень старались – нам нравилось выступать, нравилось одобрение взрослых, нравились смех и аплодисменты зрителей. А ещё нравилось ощущать себя в одной команде со взрослым человеком, с бабой Мотрой. Иногда в наше дворовое представление включались "артисты на крыше". Это аисты начинали звонко стучать, будто кастаньетами, своими длинными красными клювами. При этом они макушки закидывали себе на спину, а клювы задирали в небо, и весёлая, залихватская дробь разносилась по всей округе. Публика возбуждалась: слышались комментарии, сравнения, шутки, смех.
