Настоящее сокровище Вандербильтов

Джулия. Сказка с изъяном

Я хотела расспросить бабушку о прекрасной Корнелии Вандербильт, чье фото мы только что видели, но не успела: мама принялась выпроваживать всех из зимнего сада, требуя, чтобы мы шли к столу. Во время свадебного уик-энда самое главное – твердо придерживаться намеченного распорядка, неустанно напоминала мне тетя Элис. А я-то думала, что самое главное – это мое бракосочетание с любимым человеком. Видимо, ошибалась.

Только я собралась выразить протест, указав, что еще не приехала мама Хейза, как та появилась – на высоченных шпильках, в синем облегающем платье, идеально сидевшем на ее фигуре. Мне с ней не часто случалось встречаться, поэтому каждый раз, когда я ее видела, меня поражала красота этой удивительной женщины с рыжевато-каштановыми волосами, каскадом падавшими ей на плечи. Мои мама и тетя тоже имели привлекательную наружность, но Тереза была просто бомба. Бомба, да еще и управляющий высшего ранга.

Она подошла и чмокнула меня в щеку, распространяя вокруг себя свой фирменный аромат, созданный одним из знаменитых парфюмерных домов Франции, где она жила. Тереза была женской копией Хейза. Он унаследовал ее голубые глаза, вплоть до искорок, а также ее послушные мягкие волосы, непринужденный смех и широкую улыбку. В минуты, подобные этой, я порой забывала, пусть даже на мгновение, что отношения между ними напряженные. Забывала, что в тот день, когда я познакомилась с Хейзом – вечером, после футбольного матча между командами наших школ, – его мать бросила свою семью. Во всяком случае, муж и сын отказались поехать вместе с ней.

– Я ужасно рада, что этот день наконец-то наступил, – произнесла Тереза ровным, но довольным тоном. Она выработала в себе навык всем своим видом излучать авторитетное спокойствие, и мне всегда казалось, что я в сравнении с ней просто какой-то сгусток неконтролируемой энергии. – И выглядишь ты весьма эффектно! Я безумно счастлива, что вы с Хейзом наконец-то решили официально оформить свои отношения.

– Дамы, прошу всех занять свои места за столом, – призывала тетя Элис. Судя по ее голосу, она нервничала. Мы уже четыре минуты как должны были сидеть за столом. Позже, я знала, она скажет: «Эта Тереза думает, что, раз ноги у нее растут от ушей, она выше всякого распорядка. Ничего подобного. Распорядок один для всех».

Когда все расселись и официанты принялись разносить салаты, я заметила, что бокалы уже наполнены розовым вином. Пока я переговаривалась с гостями, вокруг меня, вне сомнения, разворачивалась бессловесная битва. Бабушка сердитым взглядом укоряла Элис за то, что вино разлили по бокалам до того, как мы сели за стол. Та, тоже сердитым взглядом, огрызалась: да, она понимает, что это нарушение этикета, но не было другого способа наверстать потерянные драгоценные минуты в ее четко расписанном распорядке, к тому же уже почти полдень. Я словно наяву слышала, как она говорит: «Господи, к двум часам я должна всех выпроводить отсюда, иначе, видит Бог, мы просто не успеем сделать прически и макияж к репетиции, намеченной на пять».

Я улыбнулась, думая об этом. Потом краем глаза заметила в стороне какое-то движение и невольно вскочила со стула. Прости, тетя Элис. По газону шел, в зеленой охотничьей куртке, с ружейным футляром на плече, самый красивый мужчина на свете. Оттого что он все утро ходил в шляпе, волосы его были взлохмачены, наделяя его еще большим обаянием. Он улыбался мне во весь рот, заставляя мое сердце колотится быстрее, даже теперь, после всех наших многочисленных размолвок и примирений. Я была уверена, что все остальные женщины едва не попадали в обморок, когда он заявил:

– Да, знаю, меня здесь быть не должно, но я просто не мог не увидеть мою девочку.

Хейз чмокнул меня в щеку. Все улыбались ему, вытаращив глаза от изумления. Все, кроме тети Элис. Та сверлила его гневным взглядом.

Я собралась было предложить ему пообедать вместе с нами, но тут за столом разразилась какофония телефонных сигналов: дзиньканье, пиканье, жужжание, треньканье. При обычных обстоятельствах я даже не взглянула бы на свой телефон во время обеда, но, увидев встревоженные лица окружающих, инстинктивно схватила свой мобильник. Должно быть, какое-то грозное оповещение. Похитили ребенка. Или погода портится. Мамин кошмар – снегопад!

Хейз тоже достал свой телефон, открыл сообщение, и в его лице отразился ужас. Я разблокировала экран. Это было не предупреждение о перемене погоды. Это была рассылка, с неизвестного номера, всем, кто сидел за столом, а также мужчине, с которым на следующий день я собиралась идти к алтарю. Я запустила полученное видео и за несколько секунд, пока Хейз не выхватил из моей руки телефон, увидела достаточно.

На ум сразу пришли слова бабушки, сказанные некоторое время назад: «Именно сюрпризы направляют нас на жизненном пути».

Охваченная паникой, я посмотрела на Терезу. Вспомнила вечер знакомства с Хейзом, наш первый с ним разговор: в его глазах стояли слезы, и не только из-за разгромного поражения в футбольном матче. В тот вечер, едва я осознала, что его мать бросила единственного сына ради перспективной должности в другой стране, у меня возникло непреодолимое желание взять Хейза под свою опеку. И я всегда старалась быть с ним рядом – несмотря ни на что. Но он, выходит, не испытывал ко мне столь же глубокой привязанности.

Сгорая от позорного унижения, я подняла глаза на Хейза. В голове ощущалась подозрительная легкость; казалось, я вот-вот лишусь чувств. На присланном видео мой жених на какой-то дискотеке страстно обнимался с другой девушкой.

Взгляды всех, кто сидел за столом, были обращены на меня. Первой опомнилась Сара. Она вскочила со своего места, положила руку мне на спину. И я наконец-то пришла в себя. Прикосновение ее руки вернуло меня в реальность. И я со всех ног помчалась прочь, так что она едва за мной поспевала.

– Джулия! Это не то, что ты думаешь! – кричал Хейз, бросаясь за нами следом.

Игнорируя его, я неслась через парк к стоянке. То, что еще недавно воспринималось как волшебный луг тюльпанов, внезапно превратилось в засасывающее болото обреченности.

Наконец я выбежала на асфальт и остановилась, осознав, что понятия не имею, куда податься. За руль садиться мне было нельзя: я выпила слишком много шампанского. Меня нагнал Хейз.

– Не представляю, откуда взялось это видео, – произнес он, тяжело отдуваясь. Я смотрела на него как на чужого. – Это было бог знает когда. Я даже имени ее не помню.

– Бог знает когда? – фыркнула я. – Хейз, мы с тобой встречаемся десять лет! А на этом видео на шестнадцатилетнего подростка ты не тянешь.

– Джули, ты должна мне верить. – Он шагнул ко мне, попытался взять меня за руку. Я ее отдернула. – Я не лгу. Это было очень давно. И всего один раз.

Мое лицо пылало, но не от быстрого бега, а от стыда. Меня не просто унизили. Меня унизили перед женщинами, которые мне дороги. Я хотела убедить их, что у меня будет идеальный брак, счастливая жизнь. Если они в это не могут поверить, на что должна рассчитывать я сама?

– Ты ее недостоин и никогда не был достоин, – прошипела Сара. Только тогда я заметила, что она все еще стоит рядом.

– Сара, будь добра, не могла бы ты оставить нас? – попросил Хейз. – Это наше личное дело.

– Оставить вас? – саркастически переспросила она. – Мм, нет. Оставить вас я не могу. И ты ошибаешься, козел. Это уже не ваше личное дело. Видео выложено в сеть. К ночи его будут обсуждать все кому не лень, даже те, кого мы в глаза не видели. – Я понимала, что Сара права. Такие видео распространяются, как пожар. Сознавать это было больно и горько, ведь я надеялась, что завтрашний день положит начало нашей совместной жизни, пока смерть не разлучит нас.

Хейз снова повернулся ко мне, посмотрел в глаза.

– Джули, ты – любовь всей моей жизни. Я не могу жить без тебя. Клянусь, это видео было сделано много лет назад, и я даже затрудняюсь сказать, откуда оно. Я никогда не стал бы обманывать тебя. Мы с тобой поженимся. Я буду пылинки с тебя сдувать.

Я больше не плакала. Плакал он.

– Не представляю, кому пришло в голову разослать это видео, но этот человек ничего не знает о нас. Джули, прошу тебя, не позволяй какой-то глупости разрушить нашу свадьбу. Ты заслуживаешь счастья. Мы так долго мечтали об этом дне. – Я смотрела ему в глаза и удивлялась, что для меня они такие же, как всегда. Именно это и было основой нашего союза. Окружающие видели в Хейзе невозмутимого собранного красавца. Но только мне он открывал душу, только передо мной обнажал свои шрамы.

– Мы подумаем над тем, что ты сказал, – ответила вместо меня Сара. К нам подходили остальные мои подруги. В этот момент я никого не хотела видеть. Но все же Хейз заслуживал хорошей взбучки.

– Вы не вправе отнимать ее у меня, – вскричал Хейз. – Она – любовь всей моей жизни.

– Возможно, видео было сделано во время очередного вашего расставания, – предположила Эшли, одна из моих университетских подруг и неисправимая оптимистка.

– Что?! – возмутилась Ли, извечная реалистка. – Ты хочешь убедить всех в том, будто мы не знаем, что Хейз обманщик?

– Я не обманщик! – попытался возразить он. Я слышала голос Хейза, но самого его уже не видела: подруги оттеснили его от меня, заслонив собой.

– Джули, меня это беспокоит, – заявила Кэтрин. Можно подумать, что мне от этого стало легче. Хейз наконец-то прорвался через заслон, взял меня за руки, глядя мне в глаза, и затем показал свой телефон.

– Видишь, какое низкое качество съемки? Такое плохое видео можно снять только устаревшим телефоном, а ими уже никто не пользуется. Ясно же, что это давнишнее видео.

Даты на видео не было, место съемки я тоже не узнавала. Это мог быть любой бар в любом городе.

– Детка, это случилось в тот период, когда мы с тобой не встречались. – Мы с ним действительно неоднократно прерывали отношения. Последний раз – буквально несколько месяцев назад: до меня дошли слухи о том, что Хейз завел роман с какой-то девицей из его компании, и я отменила помолвку. И он заставил эту женщину позвонить мне и опровергнуть порочащие его слухи, чем поставил в неловкое положение нас обеих. Я не сразу его простила, но потом… у меня случилась большая неприятность, а Хейз всегда был для меня спасительной гаванью. И мы снова сошлись. Казалось, сам бог велел нам быть вместе.

– Я даже не помню, когда точно это было. В те ужасные периоды размолвок я не жил, а существовал. Все они слились в одно неясное пятно. Но теперь это неважно. Я люблю тебя. У нас с тобой свадьба.

В печали он был так прекрасен. Но нет. Нет. Это мы уже проходили. Не хочу, чтобы он снова разбил мне сердце.

– Мы собирались пожениться, – выдавила я из себя, затем сняла с пальца кольцо, что Хейз подарил мне на обручение, и швырнула ему. Он сумел поймать кольцо. Мне стало грустно. Когда Хейз надел мне на палец то кольцо, я думала, что наконец-то судьба моя свершилась.

Все еще держа кольцо в руке, Хейз нерешительно шагнул ко мне.

– Джули, клянусь, я не изменял тебе, когда мы были вместе. К тому же, это ерунда. Дурацкая интрижка. Я и сам жутко из-за этого переживал, когда отношения между нами снова наладились. А тебе не говорил именно потому, что эта глупость не имеет ровно никакого значения.

– Для меня это не ерунда, – хмуро произнесла я.

– Неужели ты сама ни разу в жизни не ошибалась? – Он помолчал, улыбаясь мне. – Впрочем, что я говорю. Нет, конечно. Ведь ты, Джулия Бакстер – само совершенство.

Хейз привлек меня к себе, и я не сопротивлялась, потому что, да, однажды я тоже оступилась: на одной вечеринке в колледже обнималась с парнем после того, как мы с Хейзом сильно повздорили. Я тогда считала, что между нами все кончено. И все равно… Я тоже один раз согрешила. И для меня та глупость не имела значения. Так что, пожалуй, мы квиты.

Другой внутренний голос указывал мне, что это уже заведенный порядок. Но я его проигнорировала. Как игнорировала многие годы. Игнорировала потому, что у меня никогда не было доказательств. Игнорировала потому, что любила Хейза, его красивое лицо, накрахмаленные рубашки. Мне нравилось, как потрясающе мы вместе смотрелись на фотографиях. Нравилось, что он всегда говорил правильные вещи. Я игнорировала тот свой внутренний голос, потому как еще в шестнадцать лет дала себе слово, что буду заботиться об этом израненном грустном юноше, помогу ему снова стать самим собой, и даже спустя десять лет я не могла нарушить тот свой обет. В январе я проигнорировала свой внутренний голос, потому что впервые возникла необходимость в том, чтобы он помог мне залечить раны. Мне требовалась помощь, и я сочла, что удобнее всего обратиться к Хейзу. Мы много раз пытались разбежаться, но всегда находили дорогу назад друг к другу. Разве это не любовь?

Ну и к тому же сегодня был канун нашей свадьбы. Место ее проведения было оплачено, еда и напитки приготовлены, музыканты практически добрались до отеля. Не было никакой возможности уведомить двести человек гостей о том, что бракосочетание отменяется.

Посему, когда Хейз снова надел мне на палец кольцо, я не встала в позу.

– Дамы, – обратился он к армии моих подруг, – это видео устаревшее, чистой воды провокация. Я сожалею, что оно испортило вам день. Но, пожалуйста, усвойте: Джулии я буду очень хорошим мужем – самым лучшим, самым надежным. – Девушки заулыбались. В лицах их сквозила настороженность, но все же они улыбались.

Хейз поцеловал меня, и я, вдыхая его запах, позволила ему обнять себя.

– Джули, ну что за глупости, – сказал он. – Как ты вообще могла подумать, что я посмею тебя обидеть? Ты ведь знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было.

Я действительно знала его лучше, чем кто-либо другой. И, чувствуя, как тревожно сжимается мое сердце, я осознала, что как раз в этом и крылась проблема.

Хейз был раненой птичкой, моей раненой птичкой, а значит, я была обязана его оберегать, спасать и лечить. В этот момент я поняла, что многие сказки с изъяном начинаются именно так.

Эдит. Леди. 6 марта 1914 г.

Эдит снова подоткнула под мужа красное одеяло. Джордж лежал в своей спальне на Кей-стрит в Вашингтоне.

– Красный – мой любимый цвет, – сонно произнес он. – Цвет, символизирующий могущество.

Покои Джорджа в особняке Билтмор и пышная комната в стиле эпохи Людовика XV, где Эдит произвела на свет их дочь Корнелию, тоже были убраны в красных тонах. В любой другой день Эдит, возможно, согласилась бы с мужем, но сегодня, после ночных кошмаров, красный цвет в ее восприятии слишком уж живо напоминал кровь.

Джордж отложил книгу и похлопал ладонью по постели возле себя.

– Я не могу сесть рядом, – ужаснулась Эдит. – Еще, чего доброго, задену, причиню тебе боль.

– Эди, дорогая, это была обычная аппендэктомия. Операция прошла успешно. Так сказал доктор Финни.

Эдит прекрасно знала, что сказал доктор Финни. Возможно, операция Джорджа вызвала неприятные воспоминания, связанные со смертью ее родителей. И все же она не могла отделаться от беспокойства…

– Я скучаю по Билтмору, – промолвила она, меняя тему разговора.

Джордж кивнул и, морщась, сел в кровати чуть повыше.

– Я тоже. Скорее бы уж вернуться туда. – Улыбаясь, он взял ее за руку, и Эдит наконец-то сдалась. Она осторожно опустилась на кровать подле мужа. – Порой, когда у меня плохое настроение, я вспоминаю, как впервые привез тебя туда.

Эдит улыбнулась. Она могла бы по пальцам пересчитать те дни, которые она помнила до мельчайших подробностей. Те идеальные мгновения счастья, озарившие ее жизнь сразу после свадьбы, навсегда врезались в ее память.

1 октября 1898 г.

Эдит сидела в личном вагоне Джорджа и, охваченная волнением, то и дело теребила перья на вороте своего серого дорожного платья и разглаживала на себе его юбку. Вовсе не потому, что юбка измялась, а из-за того что она нервничала. Дамам не пристало ерзать и суетиться, напомнила себе Эдит. Она объездила весь белый свет, где только не жила, и была уверена, что сумеет адаптироваться на любом новом месте. Даже если ей не понравится Билтмор-Хаус, напомнила себе Эдит, они могут поселиться где-то еще: например, в особняке Джорджа на Пятой авеню или в Бар-Харборе. Если она соскучится по Парижу, Джордж, по природе своей любитель путешествий, наверняка согласится вернуться во Францию. Ей не придется торчать в Билтморе, если она не полюбит тот особняк так, как любит его ее муж.

Эдит взглянула на сидящего рядом Джорджа. Вагон, в котором они ехали, был столь роскошен, что она, пожалуй, могла бы жить прямо в нем, если Билтмор ее не устроит. Но по мере приближения к поместью Джордж приходил все в большее возбуждение.

– Какой там парк. А вид – просто загляденье! – говорил он. – Я купил эти земли из-за горы Фасги. Повелительницы леса.

Во время медового месяца Эдит заметила, что ее муж много читает и его речь напоминает певучую прозу романа. Она вдруг испытала столь мощный прилив любви к нему, что непроизвольно взяла его за руку.

– Мы должны придумать ей имя, – подмигнул он Эдит, сжимая ее ладонь в ответ.

Она покраснела. Пусть это была не совсем подобающая реакция для леди, но Эдит не расстроилась.

– Все-таки дороги судьбы неисповедимы. Удивительно, да? – спросил Джордж, глядя на Эдит с нежностью и восхищением, словно на королевскую драгоценность. – Я и до медового месяца был уверен, что ты – утонченная воспитанная светская дама – будешь идеальной хозяйкой такого дома, как Билтмор, сумеешь организовывать светские приемы, чем я предпочел бы не заниматься. Но, должен признаться, дорогая, что за последние месяцы я сильно к тебе привязался.

Возможно, на нее так подействовали красоты Борромейских островов, открывавшиеся с террасы, или древние сады, что они посетили во время своего заграничного свадебного путешествия, но после четырех месяцев странствий, ступив на борт корабля «Августа Виктория», чтобы вернуться домой вместе с мужем, Эдит уже была предана Джорджу душой и телом. И он, она чувствовала, тоже полюбил ее: Джордж настоял, чтобы они сделали остановки в Леноксе (штат Массачусетс) и в Шелбурне (штат Вермонт), дабы похвастаться своей молодой женой перед сестрами Эмили и Лайлой. Его нынешнее признание подтверждало ее догадку.

– И мои родные тоже от тебя в восторге, – добавил Джордж, вторя ее мыслям.

Эдит просияла от гордости, ведь она старалась им понравиться. Одна из его сестер по секрету поведала Эдит, что они всегда баловали Джорджа и не ждали от него великих свершений. Он не был бизнесменом, как его отец и братья. Его больше привлекали интеллектуальные занятия, что, честно говоря, не находило понимания у мужской половины семейства Вандербильтов. Билтмор и, в особенности немодное место, где он был возведен, служили еще одним примером его несхожести с родственниками.

– Да, магия судьбы, – довольно произнес Джордж.

Магия судьбы? Эдит едва не расхохоталась.

– Ты имеешь в виду нас? – уточнила она.

– Конечно. – Джордж взял жену за руку. – Вспомни: ведь мы случайно оказались на борту «Сент-Пол», а там наши пути пересеклись, и мы поняли, что предназначены друг для друга.

Эдит рассмеялась и шутливым тоном указала:

– По-моему, на «Сент-Поле» были все, кого мы только знаем.

– По крайней мере, именно тебя мои неугомонные сестры приглядели для меня, а это что-то да значит, – с усмешкой парировал Джордж.

Эдит расхохоталась. Сестры Джорджа, как она потом выяснила, знали, что Эдит будет на борту того корабля, и поручили его другу, Уильяму Б. Осгуду Филду, выступить в роли свахи. Если Джордж называет «судьбой» Филда, который так много усилий приложил для создания их союза, что газеты объявили об их помолвке… что ж, тогда это действительно магия.

– Дорогой, не могу не спросить…

Лицо Джорджа озарилось в предвкушении вопроса о Билтморе. Увы, придется его разочаровать, подумала Эдит.

– Мои рождественские подарки были непростительно провокационными?

Они оба прыснули со смеху. После частых «случайных» встреч на борту «Сент-Пола», во время которых Эдит нередко приходилось бороться с морской болезнью, и довольно тесного общения в Париже, где они проводили вместе много времени, Эдит дерзко заявила: если Джордж Вандербильт намерен заполучить ее, то пусть лучше не тянет с предложением руки и сердца. И подарила ему «Камо грядеши» – роман о любви, в которой Джордж, проницательный читатель, не мог не усмотреть сходства с собственной историей любви – точнее потенциальной историей любви – к Эдит. А в дополнение к роману? Брошюрку о долготерпении. Даже Сьюзан, которая не очень-то была рада, что ее сестра связалась с Вандербильтом, сочла поступок Эдит весьма забавным.

– Думаю, они были подобающе провокационными, дочь Богов.

В газетах и журналах как только ее ни величали – лестно и не очень, – в том числе «истинной дочерью Богов». В частности, это именование, придуманное «Вашингтон таймс», Джордж счел настолько подходящим, что сам стал использовать его в качестве прозвища Эдит. И, по ее мнению, оно было куда более приятным, чем высказывания о безденежье самой аристократичной аристократки Америки. Многие месяцы о предстоящей свадьбе одного из Вандербильтов писали больше, чем об Испано-американской войне^[5], так что Эдит устала от комментариев в свой адрес: обсуждались ее личные качества и внешность – рост, фигура, черты лица, волосы, – а также воспитание и образование.

Дошло до того, что в один прекрасный день Джордж воскликнул: «Да что ж это такое?! Ты – моя невеста, а не кобыла!».

К Джорджу газеты были добрее, но не намного. Строились предположения относительно того, почему он раньше не женился; казалось, никто не хотел верить в то, что тридцатипятилетний закоренелый холостяк наконец-то решил остепениться.

– Смуглая лошадка, – отвечала Эдит, назвав Джорджа ее любимым прозвищем, которое газеты дали ее мужу, – я безумно рада, что мне удалось привлечь твое внимание.

– Ты его привлекла, и оно принадлежит тебе, – тепло улыбнулся ей Джордж.

Поезд подползал к перрону, и Эдит снова объял нервный трепет.

Вне сомнения, все взгляды были обращены на новоявленную миссис Вандербильт, когда она выходила из вагона с приклеенной улыбкой на лице. Эдит не осуждала местных жителей. Многие годы Джордж – и Билтмор, если уж на то пошло – принадлежали им. А теперь, по крайней мере, отчасти, они стали и ее достоянием. Ей придется доказать обитателям Эшвилла, что она достойна их любви.

Все три мили, что они ехали по изумительно живописной дороге, Эдит пыталась сдерживать возрастающее волнение, слушая Джорджа. Он объяснял, что мистер Фредерик Ло Олмстед, знаменитый ландшафтный архитектор, создавший Центральный парк, спроектировал подступы к особняку таким образом, чтобы у всякого, кто приближался к нему, возникало ощущение, будто сейчас его взору откроется диво дивное. Джордж переживал, что его невеста первый раз увидит Билтмор не летом. Но, на взгляд Эдит, этот октябрьский день был не менее прекрасен.

– Лиственный убор впечатляет, правда? – спросил Джордж, выводя ее из раздумий.

– Ну как тут можно не влюбиться? – отозвалась Эдит, очарованная буйством оранжевых, желтых и янтарных красок вокруг. Осень пылала всеми оттенками огненных цветов, словно приветствуя миссис Вандербильт, как и слуги, которые выстроились вдоль дороги, встречая хозяев.

– Разве я мог не влюбиться? – ответствовал Джордж, многозначительно глядя на нее.

Эдит отвела взгляд, чтобы сдержать прилив крови к лицу, румянцем окрашивавший ее щеки. Воздух полнился благоуханием роз и гвоздик, а также ликующими возгласами нескончаемой череды работников поместья, мимо которых они ехали. Эдит махала и улыбалась всем, охая от восторга при виде прелестных телят джерсийской породы, которых привели с собой доярки, чтобы приветить их новую хозяйку.

– Я запомню по именам всех работников поместья, – уверенно произнесла Эдит.

Джордж вскинул брови.

– Эди, в поместье работает триста человек. Думаю, вполне достаточно будет запомнить по именам хотя бы домашнюю прислугу, коей тоже немало – несколько десятков.

Она покачала головой, улыбаясь мужу.

– Я теперь неотделима от Билтмора. Мы с тобой заодно. И они должны знать, что мы их чтим и уважаем.

Джордж сжал ее колено. Он не сводил глаз с лица жены, словно чего-то ждал.

Но вот они достигли цели своего путешествия, впереди внезапно вырос во всем своем великолепии Билтмор-Хаус, и Эдит ахнула. Ничего подобного она в жизни не видела. На ум сразу пришли забытые слова матери. Она словно наяву услышала ее голос: «Будешь жить в замке в большом-пребольшом поместье». Словно наяву почувствовала невесомую тяжесть фаты на своей голове и цветочный аромат, который источала мама. Выходит, Эдит все-таки стала принцессой.

Листва, радостные восклицания, потрясающий вид на самый большой, самый прекрасный дом во всей Америке схлестнулись в одно мгновение под подковой из цветов с надписью «Добро пожаловать домой».

Добро пожаловать домой, думала Эдит. Домой.

– Эди, ну как тебе, нравится? – спросил Джордж без намека на иронию в голосе.

Она в ответ лишь рассмеялась.

После многих лет мытарств – сначала она потеряла родителей, потом – бабушку, ей приходилось экономить, копить, переезжать с места на место, из одного недорогого фешенебельного жилища в другое – она наконец-то обрела свой дом, и это ей нравилось больше всего.

Эдит повернулась к Джорджу.

– Ты не обидишься, если я скажу, что теперь мне по нраву любое место, где есть ты?

И что самое поразительное, она не кривила душой.

И вот спустя почти шестнадцать лет, живя в совершенно другом особняке, в совершенно другом месте, Эдит по-прежнему чувствовала себя дома только там, где был Джордж. Она не планировала влюбляться в него, но он покорил ее сердце.

– То был волшебный день, Джордж. Один из лучших в моей жизни.

– Знаешь, дорогая, все то время, что я строил Билтмор, мне кажется, я возводил его для тебя. Я думал о тебе и, может, даже о Корнелии. Тогда мы еще не были знакомы, но я хотел, чтобы у тебя было все.

Эдит подавила вздох. В последние годы Билтмор был для них источником постоянных тревог. Несколько раз они едва не потеряли поместье. Эдит, безусловно, была сильной предприимчивой женщиной, но борьба за сохранение Билтмора измотала ее. Однако, когда Эдит закрывала глаза, воображая, как ее дочь резвится на свежем горном воздухе, представляя невозмутимую красоту стен из известняка, просторные гостиные и – особенно – великолепную библиотеку Джорджа, она понимала, что это место заслуживает того, чтобы за него побороться.

– Думаю, если мы продолжим создавать здесь коммерческие предприятия… – Взглянув на бледное осунувшееся лицо мужа, Эдит решила, что этот разговор можно отложить. – Думая о Билтморе, я думаю о тебе, – сказала она. – Билтмор – это твоя плоть и кровь, душа Корнелии, олицетворение всего, что мне дорого. – В редкие минуты, подобные этим, ей удавалось на время отвлечься от тревог и просто радоваться тому, что у нее есть семья – биологическая и та, что она создала в Эшвилле, объединив людей различного рода деятельности и общественного положения.

Джордж улыбнулся Эдит и взял ее за руку.

– Билтмор – мое величайшее творение, не считая нашей дочери. Что бы ни случилось, я знаю, что оставлю в наследство нечто грандиозное, которым будущие поколения Вандербильтов смогут гордиться.

Эдит подумала о своей роли в сохранении этого наследства, и у нее потеплело в груди. Она знала наверняка, что без нее поместье бы не выжило. Джордж был добрый заботливый человек, но, должно быть, нечасто в жизни ему приходилось за что-то бороться или упорно трудиться. Они сходились во мнении относительно методов удержания поместья «на плаву», в числе которых были такие меры, как организация молочной фермы, предприятия «Билтморские ремесла», продажа лесного массива, – но Эдит быстро усвоила, что в вопросах ведения бизнеса полагаться на мужа она не могла. Джордж, с его склонностью распылять свое внимание и страстью к путешествиям, просто не способен был долго заниматься чем-то одним и уж тем более претворять в жизнь какую-то идею. Так он был воспитан, младшенький любимчик семьи, которого мать лелеяла как зеницу ока до самой своей смерти.

Эдит, напротив, уже и Корнелию приобщала к управлению поместьем. Та изучала работу молочной фермы, тонкости функционирования билтморских мастерских – процветающих производств ткачества и деревообработки, что они создали, – запоминала имена и фамилии всех членов семей, которые жили и трудились в огромном поместье, узнавала, какие обязанности они исполняли в самом большом частном владении Америки. Нет, Джордж не был создан для напряженной работы. В отличие от Эдит, да и Корнелии тоже. Эдит позаботится о том, чтобы дочь освоила все необходимые навыки.

– Эди, подай, пожалуйста, газеты, – попросил Джордж. – Они должны быть где-то здесь. И где наша прелестная дочка? Я хотел бы поговорить с ней.

Эдит тепло улыбнулась, отбросив тревожные мысли о поместье.

– Пойду поищу ее. И газеты тоже. Но, пожалуйста, ради меня, закрой глаза и постарайся немного поспать.

– Я так устал спать, – вздохнул Джордж. – Заснуть, да будет тебе известно, не так-то легко.

Эдит наклонилась и нежно поцеловала мужа в губы.

– Знаю, Джордж, знаю.

Она выпрямилась, и он схватил ее за руку.

– Я люблю тебя, Эдит. Всем сердцем. Ты и Корнелия – лучшее, что случилось в моей жизни.

– И Билтмор, – пошутила она. – Так, не заговаривай мне зубы. Закрывай глаза.

Он улыбнулся.

Спускаясь по лестнице, Эдит тронула свои губы. В молодости она переживала, что с годами супруги отдаляются друг от друга, что со временем в ней мало что останется от той девушки, какой она была, когда выходила замуж за Джорджа. И Эдит действительно изменилась. Но она стала женщиной, которой могла гордиться.

Эдит взяла на кухне газеты Джорджа и налила ему бокал воды. Она могла бы поручить это кому-нибудь из прислуги, но ей нравилось самой ухаживать за мужем. В комнату вошла Корнелия. Эдит подняла на нее глаза.

– Хорошо, что ты еще здесь. Не забудь попрощаться с папой перед тем, как пойдешь гулять с Банчи. – Банчи называли Рейчел Стронг, с которой Корнелия подружилась в школе мисс Мадейры. Этих двух богатых американских наследниц – Рейчел происходила из семьи владельцев сети универмагов в Кливленде, Корнелия – из семьи железнодорожных магнатов – связывало много общего.

– Кажется, он снова стал самим собой, да? – улыбнулась Корнелия.

Эдит кивнула. С души словно камень свалился. Он выкарабкается. Ее Джордж непременно поправится.

Эдит любовалась дочерью, омываемой утренним светом. Когда Корнелия была раскованна и непринужденна, как сейчас, она особенно очаровывала своей юной прелестью. Эдит понимала, что время быстротечно и недолго осталось ждать того дня, когда Корнелия перестанет принадлежать ей. Она оглянуться не успеет, как ее дочь найдет себе достойного мужчину и выйдет за него замуж. Многие ее друзья уже с неутомимым энтузиазмом подыскивали подходящие партии для своих дочерей, но Эдит была больше заинтересована в том, чтобы Корнелия как можно дольше наслаждалась свободой юности.