Несравненная Жозефина

Глава IV
Молодая вдова снова супруга

Обретя наконец долгожданную свободу, возбужденная Роза на крыльях любви летела к своему тюремному любовнику, боевому генералу Луи-Лазару Ошу, мужественное лицо которого стычка с неприятелем украсила благородными шрамами. Он сам, сгорая от желания, предусмотрительно снял уютную квартирку неподалеку от ее, Розы, дома. Своей юной жене – подростку Аделаиде – он писал в Лотарингию, что «скоро пешком дойдет до своей возлюбленной, как и подобает истинному республиканцу». Но сил у генерала, по-видимому, хватило только на то, чтобы дойти до любовного ложа Розы.

В том же письме к женушке он жаловался на свою грустную судьбу затворника: он, мол, не посещает никаких людных мест, не позволяет себе никаких зрелищ. Изнывая от страсти к мартиникской смуглянке, генерал, конечно, лукавил. Через несколько дней после выхода Розы из тюрьмы они весело отпраздновали ее освобождение в шумной компании у мадам Остен. Среди гостей был и второй ее тюремный утешитель, толстяк Сантер, который поочередно запирался в дальней комнате то с одной, то с другой дамой, не обращая никакого внимания на Розу.

Она о нем и думать давно перестала. Она впервые в жизни полюбила мужчину, полюбила пылко и страстно, так, как велело сердце необузданной островной дикарки, и теперь наивно связывала свою будущую жизнь с этим молодым генералом, с этим Лазаром. Библейского Лазаря оживил Христос, а Ош своей любовью воскресил ее, по сути дела, из мертвых. Она была готова отдать все на свете за брак с ним, прибегнуть ради этого к помощи своих высокопоставленных знакомых, чтобы добиться его развода.

Но Ош любил не столько Розу, сколько ее дивное тело, и с удовольствием проводил время с ней в постели. Он и не собирался связывать себя с ней супружескими узами, ибо, по его словам, «питал глубокое уважение к своей юной добродетельной женушке». Однажды он довольно цинично признался завзятому цинику Полю Баррасу: «Стоило, конечно, попасть в тюрьму, чтобы познать такую роскошную женщину, как она. Но на свободе – это уже слишком!» Конечно, все это было на потребу такому развратному типу, как Баррас. В душе Ош на самом деле любил Розу (об этом свидетельствуют его нежные письма к ней). С ней он узнал, что такое неземная страсть, и их интимная связь длилась целых полтора года.

Через год Аделаида родит ему ребенка, и Роза поймет, что ее любимый генерал никогда ей принадлежать не будет. Когда его адъютант, богатырского телосложения эльзасец, доставил ей последнее, довольно холодное послание от генерала, решившегося на окончательный разрыв с ней, Роза сочла себя настолько оскорбленной, что прибегла к обычной мести слабой женщины. Она затащила могучего посланца в постель, где тот бесцеремонно, грубо ублажал ее своей безразличной любовью, словно жеребец, осеменяющий одну из своих кобылиц.

Генерала тем временем перевели в качестве главнокомандующего в Западную армию, с которой он усмирял мятежную Вандею. Он добился-таки своего, подавил мятеж, лично расстреляв двух последних вожаков шуанов. К сожалению, этот национальный герой Франции, первая настоящая любовь будущей императрицы Жозефины, не дожил года до тридцати лет. Он умер от скоротечной чахотки в 1797 году. Хотя ходили слухи, что генерала отравили то ли завистники из своих, то ли враги…

Роза наслаждалась полной свободой. Но какая свобода без денег? В первую же зиму после падения Робеспьера в стране царил страшный голод. В магазинах и лавках – шаром покати. Не было ничего – ни мяса, ни сахара, ни овощей, нечем было топить, не было дров. Становился дефицитом и хлеб. Хотя, конечно, трудно было назвать таким словом омерзительную темную липкую массу из бобов, каштанов и отрубей. Парижане толпами отправлялись в деревни в надежде там подкормиться. В Булонском лесу безжалостно рубили вековые деревья, но все равно парижане замерзали в своих холодных домах.

В довершение всех испытаний Сена впервые за многие годы вдруг вся покрылась толстым ледяным панцирем. Начались перебои с водоснабжением. Люди десятками умирали ежедневно от холода и голода,

Ну а какой лучший способ согреться, чтобы не окоченеть? Конечно, танцы. И обезумевший от несчастий Париж танцевал, танцевал весело, без оглядки, хотя все понимали, что, по существу, они танцуют на вулкане.

Подумать только – в столице за один год было организовано 540 светских балов! Веселилась на них, танцевала и Роза, хотя в животе было пусто. Выручали званые обеды, куда приглашенные приходили со своим хлебом. Бывшую виконтессу, узницу Карм, освобождали от такой подати.

Выйдя из тюрьмы, Роза, конечно, сразу возобновила свои прежние связи. Она часто бывала в салоне у Шуазелей, у Остенов, но чаще всего у своей теперь самой близкой подруги, бывшей сокамерницы, Терезы Кабаррус, которая сумела развести с женой своего любовника Тальена, сама развелась с первым мужем, маркизом де Фолтень, и стала… мадам Тальен. Любовь, которую этой темпераментной испанке удалось разжечь в душе Тальена, погасила, как встречный огонь гасит лесной пожар, террор Робеспьера. Разница в возрасте – целых десять лет – не мешала дружить этим двум молодым женщинам – дочери кастильского банкира и креолке-аристократке.

Тереза ввела Розу в высший свет, познакомила с теми представителями новой власти, которые сыграют такую важную роль в ее жизни, и прежде всего с Полем Баррасом, который будет иметь полное право заявить в своих «Мемуарах»: «Этого корсиканского офицерика Наполеоном сделал я…»

В озябшем Париже не только танцуют. Все поголовно увлекаются гаданиями, предсказаниями и пророчествами. Всегда в этом люди находят утешение в смутные, беспросветные времена.

Роза, как и все креолки, была, конечно, суеверна и, несомненно, вот уже семнадцать лет (ей сейчас тридцать два) находилась под неизбывным гнетом прорицательства Элиамы. Первая его часть уже в точности исполнилась. Первый ее муж, достигший вершин власти, отправился с эшафота в небытие. Что же ждет ее дальше?

В компании никогда не унывающей «депутатши» Терезы и дочери знаменитого трагика Франсуа Тальма, Жюли, Роза отправилась к знаменитой на всю Европу гадалке, принимавшей своих клиентов не в тусклой хижине, а в роскошном двухэтажном особняке на улице Турнон, 5.

Всемирно известная гадалка Мария Аделаида Ленорман родилась в провинции в семье скромного обивщика. Когда ей исполнилось шестнадцать, она приехала искать счастья в Париж, где поступила работать в шляпную мастерскую. Очень скоро у нее стала проявляться склонность к прорицательству, и она, сделав несколько удачных предсказаний, поняла, что это дело может приносить весьма солидный доход. Несколько лет удачной практики принесли ей желанную славу и деньги.

Она переехала из своей скромной квартирки в большой особняк в центре Парижа, где поставила свой притягательный для многих бизнес на широкую ногу. К ней зачастили богатые люди, дельцы, банкиры, которым были необходимы ее советы, склонные к мистике поэты и писатели, среди них, между прочим, и мадам де Сталь, видные политические деятели и даже руководители страны. Говорят, она предсказала Робеспьеру и Сен-Жюсту, что они закончат свою жизнь на гильотине. Те молча ушли от нее, сильно подавленные, но никаких санкций против отважной гадалки принято не было.

…Роза с тревожно бьющимся сердцем подходила к опасному для нее особняку. В ту минуту она и не подозревала, что у этой гадалки много лет назад побывал тот человек, который сделает ее королевой…

Как-то на улицу Турнон, куда только что перебралась удачливая гадалка, заглянул молодой, смуглый, низкорослый офицерик-артиллерист, которому тоже захотелось узнать, что ждет его впереди. Они с товарищем терпеливо дожидались своей очереди среди многочисленных клиентов, пожелавших узнать, «светит» ли им в жизни фортуна. Вдруг дверь кабинета распахнулась, оттуда вышла полнеющая гадалка и молча уставилась на офицерика. От ее пристального, сверлящего взгляда тому стало не по себе, он даже поежился. Она в полной тишине долго изучала его лицо. Вдруг громовым голосом воскликнула: «Что это вы сидите? Ну-ка встаньте! Перед вами – будущий император Франции!»

Все клиенты, удивленные таким смелым предсказанием, послушно встали перед каким-то замухрышкой – офицериком в стоптанных сапогах. Ошарашенный ее словами Наполеон тоже поднялся. Он, конечно, не придал большого значения «этой блажи колдуньи». Но когда он на самом деле стал императором, то вспомнил ее пророчество и отвалил ей за него целый миллион франков.

Снова пути Наполеона и Жозефины так же, как и тогда в Фонтенбло, очень близко подошли друг к другу, и до их пересечения оставалось совсем немного, всего несколько месяцев…

Роза, став потом и Жозефиной, часто навещала гадалку, завела с ней дружбу, а будучи императрицей, приглашала к себе во дворец. Ее визиты не нравились императору – коронованная императрица якшается с какой-то гадалкой, прислушивается к ее предсказаниям, советам. Какая все же она суеверная дикарка, черт бы ее побрал!

Но Жозефина, не обращая внимания на окрики мужа, настолько сблизилась с Ленорман, что стала даже ей диктовать свои «Исторические секретные мемуары», которые та старательно записывала на бумаге.

Она постоянно твердила Жозефине, что Наполеон не станет с ней жить, непременно разведется и что его давнишние угрозы – это не шутка и не реакция на ее проступки. Он, мол, давно все замыслил, давно подыскивает себе принцессу королевских кровей. Узнав о том, что его тайные, тщательно оберегаемые намерения породниться с королевским домом Европы стали через эту проклятую бабу известны Жозефине, Наполеон рассвирепел. Вызвав к себе гадалку, неблагодарный ее клиент велел ей убираться к черту на рога, покинуть Париж и пределы Франции в двадцать четыре часа. Она не посмела ослушаться воли императора и уехала в Бельгию, где прожила около десяти лет, до реставрации монархии во Франции. Там она продолжала заниматься своим любимым делом, богатела и к тому же занялась литературным трудом. Ленорман написала несколько книг, в том числе «Оракулы Сивиллы». Она там закончила «Мемуары» Жозефины, обработала их, и они вышли в 1820 году с посвящением русскому самодержцу Александру I. Гадалка подарила ему авторский экземпляр, а весьма польщенный такой честью Александр передал ей через своего посла в Париже перстень с большим сапфиром на память. Говорят, сам император не раз после взятия союзниками Парижа посещал гадалку и произвел на нее благоприятное впечатление.

Узнав о ее феноменальных способностях, к ней в особняк приходили многие русские. Среди них был и двадцатилетний поручик Сергей Муравьев-Апостол. Ленорман начала ему гадать на особых картах – таро, но не прошло и пяти минут, как, страшно побледнев, она бросила карты на стол.

– Нет, я не стану вам гадать, простите, – тихо сказала она. – Передо мной маячит петля, она мешает мне сосредоточиться.

Пораженный ее словами, сникший офицер печально побрел вон из ее дома.

Через одиннадцать лет, 13 июля 1826 года, один из организаторов восстания декабристов подполковник Сергей Иванович Муравьев-Апостол болтался в петле вместе со своими четырьмя товарищами.

Ленорман утверждала всегда, что доживет до ста лет, но, увы, ошиблась в своем предсказании на целых двадцать девять. Этот факт лишний раз подтверждает истину, что пророк никогда не должен предсказывать собственную судьбу…

Когда Роза с подружками вошла в салон, подручная гадалки протянула им перечень способов предсказаний вместе с прейскурантом, с указанием суммы за каждую услугу. Таких оказалось тринадцать: «Обследование трупа, вызывание теней умерших, появление призраков, отражение поверхности воды в тазу в зеркале, пепел, разносимый северным ветром, пламя свечей, веточки лавра, вербена, белок яйца, ногти, огонь, птицы, специально откормленные отборным зерном, петух, вытаскивающий клювом вырезанные из картона буквы алфавита».

Роза не знала, на чем же ей остановить выбор. Она не успела этого сделать, так как гадалка поманила ее в свой кабинет кривым, похожим на колючку пальцем.

Неизвестно, что ей нагадала за дверью Ленорман, подтвердила ли магический прогноз Элиамы с Мартиники, но после того, как Роза рассказала ей обо всем, пожаловалась на свою несчастную судьбу, та без всяких обиняков откровенно посоветовала ей:

– Почему бы вам, милочка, не стать содержанкой какого-нибудь богача? Вы женщина видная, красавица, охотников найдется немало.

Роза в удивлении вытаращила на нее глаза.

– Да что вы, милочка, брыкаетесь. Сейчас такая жизнь, хуже собачьей, ничего позорного в такой связи нет, смею вас заверить. Сколько аристократов мечтают о близости с вами, только свистните!

Роза задумалась. Что оставалось ей делать, вдове без гроша в кармане, с двумя малолетними детьми на руках? Ничего. Лишь последовать совету мудрой гадалки.

Первой ее жертвой стал маркиз де Коленкур, красивый пятидесятилетний мужчина, на которого заглядывались все придворные красавицы. Его старший сын Луи, как и отец, будет верой и правдой служить Наполеону, который назначит его своим послом в Санкт-Петербург (1807–1811), а в период возвращения его с Эльбы, так называемых Ста дней, он даже займет кресло министра иностранных дел. Маркиз, бывший генерал Людовика XVI, во время революции не эмигрировал, остался в стране, и его не тронули. Он был одним из немногих аристократов, которые перешли на сторону Наполеона. Он стал мужем графини д’Артуа. Более того, новые власти выплатили ему пенсию за три года, большая часть которой осела в карманах Розы, в которую Коленкур на самом деле влюбился без памяти. Седина в голову – бес в ребро! Он даже намеревался развестись со своей супругой из-за «божественной креолки», но она не приняла такой жертвы от пожилого любовника. Слишком мелкая для нее птица.

В конце сентября Роза, понимая, что теперь ей предстоит беспокойная жизнь куртизанки, сняла для себя уютную недорогую квартирку на Университетской улице, где открыла свой салон и принимала в нем богатых клиентов – банкиров, крупных дельцов, политиков, стоявших у власти. Но денег, полученных за продажную любовь, ей все равно не хватало, – ее новая профессия требовала больших затрат. Отважная креолка, азартная охотница в Фонтенбло, вознамерилась загнать более крупную дичь, этого «кабана» Поля Барраса, ставшего к этому времени одним из могущественных правителей Франции. Он был другом мужа Терезы Ж. Тальена, с которым они совершили государственный переворот, а ее закадычная подружка стала его любовницей. Она поговорила по душам с Терезой, спросила у нее, как ей нравится ее план нового завоевания, та, заверив ее, что не обидится, благословила ее на этот подвиг. В постели Барраса хватит места и двум любовницам.

Чем же привлек ее Баррас, этот крупный, крепко сбитый человек с широким, как блин, лицом, на котором отражались все мыслимые пороки? Теперь она не обращала особого внимания на внешность клиента, куда важнее его туго набитый кошелек и то место, которое он занимал в обществе. Воду с лица не пить.

Поль Баррас родился в 1755 году в Провансе, на юге Франции, в молодости поступил на военную службу, принимал участие в неудачном походе французского экспедиционного корпуса в Индию, откуда французов прогнали англичане. Всю жизнь больше всего на свете он любил красивых женщин, развлечения и деньги и старался раздобыть их любыми способами. За присвоение воинских фондов и за неисполнение служебных обязанностей его уволили из армии, и этот убежденный противник королевской власти, этот проходимец в разгар республиканского переполоха в Париже, в этой мутной воде всплыл, оказался на самом верху. Стал народным депутатом от третьего сословия Национальной ассамблеи, потом депутатом Учредительного собрания, в котором, стуча кулаком по трибуне, призывал к казни «предателя-короля». Его усердие не осталось незамеченным якобинцами. Член Комиссии Пяти, член Комитета общественной безопасности, главком внутренних войск, наконец председатель Конвента – этот виконт держал в руках все нити политических интриг. Сам искусный интриган и притворщик, он и не собирался долго находиться в услужении у якобинцев. Выждав удобный момент, когда развязанный революцией кровавый террор достиг своего апогея, он ловкой подножкой вышиб из колеи прежде восхваляемого им до небес Робеспьера, главную опору, тайком организовав вместе с Тальеном и Фуше термидорианский переворот. Голова его дружка Робеспьера покатилась по дощатому настилу эшафота. Под постановлением Конвента о его казни стояла и его, Барраса, подпись. Верховная власть в стране перешла к Директории, и он стал одним из ее пяти директоров, а потом и председателем.

Он сразу же окружил себя невиданной роскошью в Люксембургском дворце. Он по-прежнему любил деньги, власть и красивых женщин и постоянно обновлял свой «гарем». «Любовь – это демократия в действии, – любил повторять он. – Она развивается, а не стоит на месте». Этот похотливый циник, порочный до мозга костей, был еще и большим развратником. Когда ему надоедали женщины или не было под рукой такой, которая его сильно возбуждала, он не гнушался и мальчиками.

Розе было хорошо известно о таких шалостях и «слабостях» этого восседавшего на Олимпе правителя, но даже это не могло поколебать ее решимости. Сейчас для нее главное не он, Баррас, а его Олимп.

Она видела его пару раз у Тальенов, и теперь, после достигнутого соглашения с Терезой о дележе любовника, она приступила к энергичным действиям.

В январе 1795 года она послала ему свою первую завлекательную записочку – клюнет ли он на нее? «Давненько не имела удовольствия видеть Вас. Нехорошо с Вашей стороны обижать невниманием старую знакомую». В феврале она отправила ему вторую, в которой сообщала о своем «легком недомогании» и корила его за то, что «он так ни разу и не посетил ее».

Опытный бабник сразу понял, к чему она клонит. Он давно обратил внимание на соблазнительную смуглянку и тут же откликнулся на приглашение.

Великолепный будуар, увлекательная беседа, которую элегантный виконт расцвечивал своим остроумием, легкое вино, пылающий камин, – Роза без особого труда добилась своей цели. Наутро, выходя от своей новой любовницы, Баррас приобщил и эту брызжущую темпераментом креолку к списку своих одалисок.

Любвеобильный Баррас рассчитывал лишь на мелкую интрижку с прелестной мадам де Богарне, на скоротечность их связи, но, как оказалось, сильно заблуждался на сей счет. Нежданно-негаданно через пару месяцев он осознал, что не в силах ее бросить, как он без всякого сожаления прежде бросал десятки приглянувшихся ему женщин. Нет, эта страстная креолка стала камнем преткновения, и он чувствовал, как крепко держит она его в своих нежных объятиях.

Баррас щедро, не скупясь, платил ей за любовь, даже снял для нее домик в Круасси, куда частенько наезжал ужинать, высылая вперед отряд жандармов для охраны и возок с вином и провизией. На его деньги Роза поместила свою Гортензию в пансион национального института Сен-Жермен, основанного по королевскому указу для воспитания дочерей высших сановников, а своего сына Эжена определила в другой, очень дорогой пансион в Ирландском коллеже.

К удивлению всех парижан, дело дошло до того, что Розе приходилось по просьбе своего могущественного любовника играть роль хозяйки дома Барраса в Шайо, на улице Басе-Пьер, 8. Она лично составляла приглашения всем важным особам от своего имени:

«Гражданка Богарне просит гражданина такого-то соблаговолить прибыть с визитом в такой-то день к ней, чтобы отобедать; там же в это время обещал быть гражданин Баррас. Он рассчитывает на Вашу дружбу и любезность и будет рад видеть Вас…»

Там Роза даже стала присутствовать на совещаниях могущественной пятерки директоров, которых обносила кофе со сливками.

Целых девять месяцев Роза процветала. Судя по всему, ее первый опыт дорогостоящей куртизанки приносил плоды, давал ей все основания для выпестывания своих самых смелых грез. Но, видно, испорченная натура правителя Франции все же исподволь давала о себе знать.

Баррас стал тяготиться своей любовницей, лишавшей его прежней беззаботности и птичьей свободы, и все чаще стал подумывать о том, кому бы ее половчее спихнуть, но не находил вокруг достойных кандидатов. Да и самому ему, если быть откровенным, было жаль расставаться с ней, такой искусной выдумщицей в кровати.

Но во Франции начались такие события, которые сами, по воле судьбы, привели к неожиданной развязке…

Когда Жозефина диктовала гадалке Ленорман свои «Исторические секретные мемуары», она никак не могла вспомнить, кто и где представил ей «маленького» генерала-корсиканца – Баррас или Тереза. Кажется, это было в салоне мадам Пермон.

Этот невзрачный коротышка после знаменитых парижских событий 11–13 вандемьера (3–5 октября 1795 года) стал главнокомандующим внутренними войсками, сменив на этом посту самого Барраса, и получил кличку «капитан Вандемьер».

В стране в это время назревали крупные события. После победы термидорианцев, когда высшее якобинское руководство Конвента во главе с Максимильеном Робеспьером в прямом смысле было обезглавлено, власть перешла в руки Директории, а Конвенту предстоял самороспуск. Депутаты Конвента не пожелали повторять ошибки членов Учредительного собрания 1791 года, когда те сами добровольно отдали власть, и зарезервировали за собой две трети мест в будущей ассамблее. Правые фракции, роялисты, сторонники восстановления в стране монархии возмутились таким политическим пиратством, считая, что их законные права ущемлены, суверенитет народа попирается самым преступным образом, и призвали к восстанию.

Перепуганный насмерть правым мятежом, добрейший тюфяк генерал Мену, которому была поручена охрана порядка в столице, спасовал перед вооруженными мятежниками и капитулировал. Паника охватила членов Конвента. Власть выскользала у них из рук. «Молния революции, – печально и беспомощно констатировали они, – гаснет».

Отлично понимая, чем им грозит этот мятеж, чувствуя на шее холодок остывающей без работы гильотины, они кинулись к Баррасу, требуя, чтобы этот «генерал» проявил отвагу, как тогда, когда вступил в смертельную схватку с Робеспьером, штурмовал ратушу и подавил восстание в зародыше. Баррас, конечно, любил прихвастнуть, повсюду корчил из себя настоящего вояку, но никогда таковым, по сути дела, не был. Он предпочитал другие, более безопасные сражения – с одалисками своего «гарема». Сейчас позарез был нужен волевой, решительно настроенный командир, генерал, который проявит беспощадность к врагам революции и не станет миндальничать с восставшими. Причем желательно, чтобы он был артиллеристом, так как подавить мятеж можно только огнем, разящей картечью.

Где же взять такого? Озабоченный сложившейся ситуацией, Баррас в Люксембургском дворце напряженно думал, что же предпринять. Было около полуночи, начинался другой день, 13 вандемьера. Мятежники уже сутки как торжествуют.

Вдруг в скованной, гнетущей атмосфере его просторного кабинета раздался громкий крик Фрерона, комиссара Директории от Марселя:

– Да что тут гадать? Позовите Буонапарте!

Эта минута и решила удачливую судьбу будущего императора.

Баррас знал лично этого способного офицера-артиллериста по осаде Тулона, где тот отличился, представив свой смелый план овладения городом. Ему его представил тогда местный депутат парламента, когда Баррас совершал по югу страны инспекционную поездку.

– Приведите его сюда! – коротко приказал он.

В это время Бонапарт оказался не у дел и просто изнывал от скуки. Когда ему предложили поехать в мятежную Вандею командовать пехотной бригадой в Западной армии генерала Оша, самолюбивый корсиканец возмутился: как это так? Его, героя Тулона, искусного артиллериста, пытаются загнать в грязные окопы, чтобы кормить там вшей? Нет, не бывать этому. Сославшись на болезнь, он к месту новой службы не выехал. За дерзкий вызов власти и неподчинение Комитет общественного спасения разжаловал его до генерал-адъютанта (полковника).

Оставшись в одиночестве, без подчиненных, опальный генерал не знал, чем ему заняться, и, как говорят, даже подумывал о переходе на службу к турецкому султану. Его не только понизили в звании, но и вдвое уменьшили денежное довольствие, и теперь денег хватало только на обед в день да чашку кофе.

В это время пребывавший не у дел, в резерве, генерал и познакомился с Терезой Тальен. Он настойчиво ухаживал за темпераментной испанкой, понимая, конечно, что шансов на успех у него не было. В ссылке на острове Святой Елены он вспоминал: «Мадам Тальен была такой хорошенькой, просто прелесть. С какой охотой ее поклонники целовали ей ручки… и все то, до чего можно было прикоснуться губами». Однажды он обратился к ней с необычной просьбой. Мадам Тальен подумала, что ослышалась или что у этого замухрышки от голода крыша поехала. Он попросил ее раздобыть ему… драповые офицерские панталоны. Выполнить такую просьбу даже ей, жене друга Барраса, было почти невозможно, так как столь дорогие штаны выдавались интендантством строго по спискам и только старшим офицерам, находящимся на действительной службе. Но перед прелестной кастилькой открывались двери всех кабинетов. Через несколько дней, принимая в своем салоне «заказчика», эта взбалмошная испанка, нисколько не стесняясь гостей, бросила опешившему, готовому сгореть от стыда коротышке новые панталоны:

– Вот, получите ваши штаны, дружок!

Когда он после долгих ухаживаний попросил ее руки, она рассмеялась ему в лицо…

…По приказу Барраса все бросились искать Бонапарта, но его нигде не было. По одной версии, опальный генерал уже прощупывал почву у роялистов, которым предложил свои услуги, но те якобы не захотели иметь с ним дела. По другой, он узнал в театре Фейду, что роялистские колонны двинулись к Конвенту. Он поспешил в здание ассамблеи, где в тревожном ожидании нервно прогуливался по коридорам. Там его перехватили гонцы Барраса и доставили в штаб на площади Карусель.

– Хотите служить у меня? – как всегда грубо, по-солдатски, обратился к нему Баррас— Даю три минуты на размышление.

– Да, – кратко, по-солдатски, ответил неухоженный коротышка в помятом, крепко поношенном мундире.

«В полночь, – рассказывает в своих мемуарах Баррас, – я располагал точными сведениями о том, что восставшие начнут свою атаку в четыре утра. В моем распоряжении было всего пять тысяч бойцов из всех родов войск. Но у меня еще было сорок пушек, которые находились в Салоне. Охрана при них – пятнадцать человек. Я сказал прибывшему ко мне Бонапарту: “Жаль, что ты не явился ко мне раньше. Нельзя терять ни минуты, немедленно отправляйся за моей артиллерией и притащи эти чертовы пушки сюда, в Тюильри”.

Вместе с ним я послал туда отряд кавалеристов численностью две сотни сабель под командованием молодого офицера Мюрата. Они вовремя привезли орудия. Бонапарт – отличный артиллерист, он все точно рассчитал. Хладнокровно приказал открыть огонь по толпе мятежников, собравшихся у церкви Сен-Рош на улице Сен-Оноре. Крови там пролилось немало. Вот и весь сказ».

И вот этот худышка заставил всех заговорить о себе. Началась его головокружительная карьера. 16 октября он получает звание дивизионного генерала, 26-го назначается главнокомандующим внутренними войсками – вместо Барраса, назначенного директором.

…Определенный судьбой и историей момент встречи мадам Богарне с отважным и решительным спасителем республики приближался – их пути должны были вот-вот наконец пересечься…

Вот она впервые увидела его вблизи. Обратимся вновь к ее «Воспоминаниям»:

«Я сидела у окна, разглядывая в горшочках фиалки, которые хозяйка дома просто обожала.

Вдруг слуга громко объявил:

– Генерал Буонапарте!

Услыхав это имя, уж не знаю почему, я задрожала всем телом – эта дрожь не оставляла меня, когда он приблизился ко мне. Я впилась глазами в этого отважного военачальника, который одержал довольно легкую, убедительную победу над восставшими парижанами. Все молча его разглядывали. Кажется, я первой осмелилась заговорить с ним:

– Мне кажется, генерал, вы наверняка сожалеете о такой кровавой расправе. Если бы вы хорошенько поразмыслили прежде над той ужасной миссией, выполнение которой вы взяли на себя, то не смогли бы не вздрогнуть от возможных ее негативных последствий.

– Вполне возможно, мадам. Но что вы хотите от меня? Военные люди – это бездушные автоматы, которыми управляет правительство по своей воле. Мятежники должны быть довольны, ведь я просто их усмирил. Пусть благодарят меня за то, что я стрелял по ним только картечью. До снарядов дело не дошло. Преподал небольшой урок парижанам. Франция меня не забудет. К тому же, мадам, эти мелкие уличные стычки – лишь первые зарницы моей будущей великой славы.

– Надеюсь, что убитых было не так много, генерал, – сказала я, следя за скучным выражением на его лице. – В результате пролилась французская кровь, и не важно, кому она принадлежала.

– Крови пролилось не так много, мадам, так что не волнуйтесь. В основном в квартале Брут. Однако небольшое кровопускание всегда полезно страдающему пациенту. Все мы – на стороне народа. Жаль, что это понимают далеко не все…»

Она пригласила его сесть на стул рядом с ней. В эту минуту дверь в гостиную отворилась, и в комнату вошли хозяйка с Терезой Тальен. В руках у них были большие подносы с бутылками шампанского в ведерках со льдом и бокалы из сверкающего хрусталя. Слуги за ними внесли еще несколько подносов для гостей. Тереза с бутылкой шампанского и тремя бокалами подошла к Розе. Наполеон привстал, чтобы помочь ей справиться с бутылкой, но она его мягким жестом руки отстранила. Мол, сама все сделаю – не впервой.

– Сидите, сидите, генерал, – сказала она. – Вы наверняка устали после службы, а долг любой женщины – прислуживать отважному воину. Держите свой бокал. А ты, Роза? Да встань ты наконец, поднимись со своего стула, ленивица. Здравицу пьют стоя.

Все трое подняли бокалы.

– За здоровье Барраса! За правительство Франции!

Они дружно чокнулись и выпили.

Тереза налила вновь бокалы до краев.

– А теперь за генерала Буонапарте. Пусть его всегда ведет вперед его счастливая звезда!

Гости поддержали тост. Послышался перезвон хрусталя. Все выпили.

– Ну вот, гражданин генерал, – вновь торжественным тоном сказала Тереза. – Вы теперь с нами, с нами навсегда, единый и неделимый!

– Единый и неделимый! – повторил за ней Буонапарте и, допив свой бокал, улыбнулся.

Он то и дело бросал чувственные взгляды на очаровательную Розу. Ей, конечно, было приятно, что он выделял ее из всех присутствовавших в гостиной обворожительных молодых женщин.