Внезапная помолвка

Вопрос вывел ее из задумчивости.

– Устала? – в замешательстве спросила она, и Макс указал ей на крутую лестницу.

– Вы преодолеваете ее с головокружительной скоростью.

Девушка виновато покраснела.

– Извините, но я так взволнована. И потом, я привыкла лазать по утесам вблизи Эштон-Коув. Я больше всего люблю рисовать в одной маленькой бухте, расположенной к западу от того места, где мы живем, туда ведет очень крутой подъем. Эта лестница не идет ни в какое сравнение. Но я пойду медленней, если для вас это слишком быстро.

– Не хвастайтесь, – непринужденно бросил Макс.

Девушка засмеялась. Они как раз дошли до верхней лестничной площадки, и он повернул ее лицом к себе.

– Прежде чем мы войдем в выставочный зал, и вы окончательно перестанете обращать на меня внимание, вам стоит назвать свое имя, на случай, если нам все же придется с кем-нибудь говорить. Будет несколько странно, если я стану представлять вас как девушку с мопсом.

Она резко остановилась, как лошадь на скаку перед закрытыми воротами, потом пришла в себя и широко раскрыла глаза.

– Вы совершенно правы. Какая глупость. Я даже не осознавала… но мы ведь до сих пор не представлены друг другу, так что это неудивительно. Меня зовут Софи Тревелиан. А вас?

Он медлил в нерешительности. Но, в конце концов, он сам это предложил.

– Макс…

– Харкот!

Макс расправил плечи и повернулся к изысканно одетому денди, направлявшемуся к ним со стороны выставочного зала. Накрахмаленный воротничок его белоснежной сорочки был так высок, что казалось, тот выглядывает из середины цветка. Щеголь остановился и, поклонившись Софи, вопросительно поднял бровь.

Макс смирился.

– Мисс Тревелиан, позвольте представить вам лорда Брайнстона. Брай, это мисс Софи Тревелиан.

– Тревелиан! Судя по имени, вы из какого-то западного графства. Вы с Максом соседи?

Прежде чем Макс успел ответить, Софи любезно протянула руку и с теплой улыбкой произнесла:

– Да, мы соседи. Как поживаете, лорд Брайнстон?

Окинув ее опытным взглядом, Брайнстон галантно склонился к ее руке.

– Теперь уже лучше, мисс Тревелиан. – Его широко раскрытые глаза одобрительно уставились на Софи.

Звонкий голос девушки заставил повернуться двух мужчин, изучавших скульптуру Карлини. Один из них с любопытством направил на них свой лорнет.

– Я не знала, что экспозиция начинается прямо здесь, – заметила она с таким радостно невинным видом, что Макс не удивился, увидев, как взгляд Брайнстона стал острее, словно у собаки, почуявшей дичь.

– Я тоже, – отозвался Брайнстон. – Подумать только, я едва не отказался сопровождать сюда свою тетушку. Мне определенно везет. И, клянусь Богом, я не могу упустить такую удачу. Макс, будь другом, приведи мисс Тревелиан к нам на прием.

– Не в этот раз, Брай, – твердо ответил Макс.

– Какой же ты друг после этого? – Брайнстон с притворным возмущением повернулся к Софи. – Сам не знаю, почему я его терплю. Он твердокаменный, как те статуи на площадке, и тепла в нем столько же.

– Но у меня, по меньшей мере, хватает вкуса не походить на цветок в горшке. Где, черт возьми, ты раздобыл эту чудовищную жилетку, Брай? Она напоминает обивку диванов моей бабушки.

– Понимал бы что-нибудь, дикарь ты этакий. Этот фасон Шульц создал специально для меня! Не зря родители дали тебе имя того свирепого уэльского воина.

– Он был римлянин, просто женился на валлийке.

– Это еще хуже. Они ходили завернувшись в простыни.

– Ваш выбор цветовой гаммы кажется мне очень артистичным, лорд Брайнстон, – вмешалась вдруг Софи. – Не многим пришло бы в голову сочетать шафрановый с красно-коричневым.

– Хвала Господу за малые милости его, – пробурчал Макс. – По-моему, твоя тетушка пытается привлечь твое внимание, Брайнстон. Так поспеши к ней.

Брайнстон слегка повернул голову, чему мешал высокий воротничок сорочки.

– Прояви хоть немного жалости. В обществе своей тетушки и леди Пеннистоун я чувствую себя совершенно никчемным. Я вижу, у вас доброе сердце, мисс Тревелиан. Убедите этого бесчувственного грубияна прийти к нам.

Лорд с умоляющим видом улыбнулся Софи, но прежде, чем она успела ответить, Макс взял ее за локоть и потянул к двери в выставочный зал.

– Брай, отправляйся очаровывать свою тетушку, пока она не вычеркнула тебя из завещания.

– Всего доброго, лорд Брайнстон, – вежливо сказала Софи, но ее улыбка, адресованная Брайнстону, была такой живой, что тот замер на ступеньках, эффектно приложив руку к сердцу, в позе достойной Байрона.

Макс вознамерился просветить спутницу о том, как неразумно поощрять таких, как Брайнстон, но понял, что опоздал. Она уже перестала обращать на него внимание.

Они вошли в выставочный зал, и Софи с благоговейным видом уставилась на грандиозное пространство. Ее голова запрокинулась, губы раскрылись. Макс часто бывал здесь и забыл, какое сильное впечатление мог произвести этот зал во время проведения летней выставки. Для такой девушки, как Софи, оно наверняка было ошеломляющим. Сотни картин в золоченых рамах теснились на стенах, залитых светом из широких арочных проемов. Десятки модно одетых мужчин и женщин неспешно бродили по залу или сидели на низких диванах оливкового цвета, расположенных в центре зала. Гулкое жужжание голосов заглушило ее невольный возглас. Софи сделала шаг вперед, но потом, словно вспомнив о его присутствии, вернулась назад.

– О, спасибо, что привели меня сюда. Вы не обязаны здесь оставаться. Я понимаю, что вы предпочли бы этого не делать. Но теперь все в порядке. Всего доброго, мистер Харкот.

Макс сомневался, стоит ли ее поправлять, но, сколько он себя помнил, ему приходилось носить не один так другой титул, и теперь мысль о том, чтобы побыть просто мистером Харкотом, показалась ему привлекательной. Эта девушка ничего о нем не знала, кроме того, что он живет по соседству с ними и у него есть сестра. В отличие от большинства других знакомых ему молодых женщин она не имела на него никаких видов, кроме желания его нарисовать. Если он останется мистером Харкотом, все станет проще и легче. Через несколько дней она уже, наверное, будет на пути домой, и он никогда больше ее не увидит. Что плохого в том, чтобы еще несколько минут насладиться одним из своих любимейших мест в Лондоне в компании того, кто действительно любит живопись и пришел сюда не для того, чтобы поглазеть на других? Каких-нибудь десять минут, и он уйдет. Это ничему не повредит.

– Идемте, я покажу вам свою любимую картину, – сказал Макс.

Софи коротко кивнула, и Макс, положив ее руку на сгиб своего локтя, повел ее в сторону. Пока они шли, глаза Софи жадно скользили по картинам, а губы слегка приоткрылись. Однако он чувствовал напряжение ее ладони, лежавшей на его руке. Они остановились в том месте, где зал выходил в другой коридор, отгороженный от него шелковой лентой.

Освещение в этом зале было приглушенным, но полотно Тернера все равно выделялось среди других более тяжеловесных пейзажей и портретов. Под картиной висела табличка: «Венеция на рассвете». Обманчивая простота сюжета и ограниченная цветовая палитра живописного полотна тоже обращали на себя внимание. Безоблачное небо, бледно-розовое море и вдали золотисто-желтый силуэт Венеции на лиловато-голубом фоне.

Софи выпустила его руку и двинулась к картине, вглядываясь в нее. Потом отступила назад, заставив пожилую пару уступить ей дорогу и даже не заметив их.

Макс вышел вперед, чтобы видеть ее лицо и улыбку, медленно расцветавшую на нем. В конце концов, Софи повернулась к нему, ее глаза светились удовольствием, но он подметил в них некоторую грусть.

– Я даже не представляла, что можно так писать! Он совершенно не признает условностей. Несправедливо держать его в такой тесноте. Здесь нет больше ничего подобного. Я понимаю, почему вы ее любите, – сказала Софи, и ее взгляд снова устремился на картину.

Простояв так довольно долго, Софи со вздохом повернулась, чтобы рассмотреть другие полотна. Она, казалось, даже не заметила, что Макс снова заставил ее взять его под руку. Все ее внимание было поглощено картинами. Как ни странно, Макса не задело, что Софи принимает его как нечто само собой разумеющееся. На ее лице читался такой восторг и благоговение, что ему было достаточно видеть это и отвечать на ее вопросы о художниках и картинах, которые она задавала все чаще по мере того, как они продолжали осмотр.

Когда они сделали по залу один круг, Макс повел ее по коридору в зал заседаний академии.

– Идемте, я хочу вам кое-что показать.

Обычно посетители не ходили в эту часть академии, но Софи наверняка хотелось бы увидеть аллегорические фрески Ангелики Кауфман, как из-за ее мастерства, так и из-за ее пола. Однако не успели они войти в комнату, как полный человек, беседовавший с группой мужчин и женщин, повернулся, заметив их, тут же издал громкий приветственный возглас и направился к ним.

– Вот черт, – с сожалением буркнул Макс. – Это приятель моего дяди и неутомимый сплетник. Если он начнет задавать вопросы, мы пропали. Подождите меня здесь, я постараюсь от него отделаться.

Он вышел вперед и, подхватив мужчину за локоть, отвел его в другую сторону. Оттуда до Софи донесся оживленный голос джентльмена:

– Макс, старина! Что ты здесь делаешь? Как Чарльз? Все еще развлекается с дамами в Венеции? Старый пройдоха!

Макс постарался максимально полно ответить на все вопросы относительно пребывания своего дядюшки в Италии и закончил разговор, пообещав напомнить ему о старом приятеле. Повернувшись назад, он обнаружил, что зал пуст.

– Ищешь ту хорошенькую мисс, с которой ты пришел? Она пошла во внутренние залы.

– Что? – воскликнул Макс и, даже не потрудившись попрощаться, направился к двери в другой стороне комнаты.

Чертова девица. Ее угораздило пойти в единственное место в академии, куда ей категорически не следовало ходить.

Он без труда обнаружил Софи, как только вошел в соседний зал. Она с интересом разглядывала теснившиеся на стенах картины и этюды с изображением обнаженной натуры.

– Ради всего святого, вам нельзя здесь находиться! – строго сказал Макс и, схватив ее за руку, потащил к двери.

– Почему?

– Почему? По-моему, это очевидно! Эта часть академии не предназначена для добропорядочных молодых дам.

Софи повернулась к нему и удивленно моргнула.

– Я знаю, что говорят люди, но мне кажется, это смешно, разве нет? Едва ли здесь есть что-то такое, чего женщина не видела раньше. Скорее этот зал не предназначен для добропорядочных молодых мужчин.

Максу пришлось приложить усилие, чтобы не засмеяться в ответ на такую оригинальную точку зрения. Эта девушка действительно была своеобразной до абсурда.

– И потом, я только что видела, как здесь прошли две хорошо одетые молодые женщины, – заметила она.

– Возможно, они хорошо одеты, но я сомневаюсь, что они добропорядочны.

– О! Вы хотите сказать, что они… женщины легкого поведения?

– Я хочу сказать, что, если вы не хотите быть принятой за одну из них, мы должны вернуться в главный зал. – Макс злился и на себя, и на нее.

Софи бросила задумчивый взгляд на картину с лежащей женщиной.

– Очень жаль. Здесь есть несколько замечательных работ. Что вы скажете насчет этой? Есть в ней какой-то изъян, что-то не так с глазами. Но в остальном это одна из лучших картин, которые я видела сегодня, помимо Тернера…

– Благодарю вас, мисс. Хотя я не знаю, как относиться к тому, что меня сравнивают с эксцентричными опытами Тернера.

К ним направлялся человек в темном сюртуке. Он был на редкость красив: каштановые волосы с красивым темным отливом, карие глаза с янтарными искрами. Однако в выражении его лица крылось что-то неприятное, не соответствовавшее его чертам. Незнакомец слегка поклонился Максу, и неприятное выражение стало еще более очевидным.

– Харкот.

Макс чертыхнулся про себя. Надо же, чтобы так не везло. Из всех обитателей Лондона наткнуться именно на…

– Уивенхо, – ответил он и, взяв Софи под руку, повел ее к двери.

– Уже уходишь, Харкот? Неужели ты не представишь меня своей… подруге?

Неожиданно для Макса Софи рассмеялась.

– О, дорогой, вы были правы! – смеясь, обратилась она к Максу. – Он думает, что я ваша… как это называется? Chere amie? Неужели вы правда считаете, что я на нее похожа? – с любопытством спросила она Уивенхо. – Я бы так не сказала, учитывая свою внешность и платье. Особенно если судить по тем двум дамам, которых я только что видела. Вы действительно написали эту замечательную картину? Честно говоря, глядя на вас, я бы тоже так не подумала.

Слова Софи, похоже, поразили даже такого самоуверенного позера, как Уивенхо, потому что он окинул ее неожиданно серьезным взглядом.

– Мне страшно спросить, что вы хотели этим сказать, – наконец сказал он.

– Да, думаю, лучше не будить спящую собаку, – язвительно вставил Макс. – А теперь, если позволишь, я отведу мисс Тревелиан в главный зал. Она впервые в Сомерсет-Хаус и зашла в эту часть здания по ошибке.

Софи позволила Максу быстро вывести ее в коридор.

Оказавшись там, она вздохнула:

– Это очень несправедливо, что мужчины прячут такие хорошие картины для себя. Я начинаю подозревать, что Лондон куда более пуританский, чем провинция. После тех страшных предостережений, которыми меня снабдила жена сквайра, я ожидала увидеть нечто более захватывающее.

У шедшего за ними Уивенхо вырвался короткий хриплый смех.

– Это зависит от того, в какой компании вы здесь окажетесь, дорогая. Харкот не лучший сопровождающий, если вы ищете чего-то возбуждающего. По крайней мере, если вы благородного происхождения. Я не могу ничего сказать о других его связях, поскольку он выбирает таких же благоразумных женщин, как он сам.

Софи бросила взгляд на Уивенхо, потом на Макса и слегка нахмурилась. В этот момент Максу очень захотелось, чтобы Уивенхо стоял напротив него в боксерском клубе. Или еще лучше, как десять лет назад, в темной аллее, где, кроме них, никого не было. Он не отказался бы повторить тогдашний опыт, и теперь Уивенхо не отделался бы так легко.

– Уивенхо смеется над вами, мисс Тревелиан. Не стоит обращать на него внимания.

– Совершенно верно, дорогая, – отозвался Уивенхо. – Я человек ненадежный. Видите ли, я открыто признаю свои пороки. Макс более осмотрителен в отношении своих. Хотя, возможно, они ничем не лучше моих. Никогда не знаешь, что скрывается за подобной сдержанностью. Знаю только, что он более щедр, если судить по той милой безделушке, которую я видел на предыдущем предмете его интереса, после того как он с ней расстался.

Софи оглянулась на Уивенхо и бросила на него неожиданно сердитый взгляд.

– Вы, кажется, пренебрежительно относитесь к людям, проявляющим щедрость в отношении женщин, которые зависят от их покровительства, мистер Уивенхо? Мне трудно представить, что с таким подходом вы пойдете далеко, – с убийственной холодностью заявила она.

Макс был шокирован этой неподобающей, но принципиальной отповедью, и в то же время его позабавило ошеломленное выражение, застывшее на лице Уивенхо. Однако тот довольно быстро оправился.

– Я исправлюсь, дорогая, обещаю вам.

– Как скажете. – Софи с сомнением пожала плечами. – А теперь мне пора возвращаться на Гросвенор-сквер, иначе тетя Минерва рассердится. Большое спасибо, что показали мне эти прекрасные картины, мистер Харкот.

– Я провожу вас домой… – начал Макс, но она оборвала его:

– Не нужно. Вы говорили, что у вас дело в Сити, а это совсем в другую сторону. Я найму экипаж – на улице их предостаточно. Спасибо. Всего доброго, мистер Уивенхо. – Коротко кивнув художнику, Софи направилась к лестнице.

– Мистер Харкот? – негромко поинтересовался Уивенхо. – Эта оригинальная леди имеет что-то против титулов или она не ведает, кто ее кавалер?

– Она просто знакомая моей сестры. Я увидел ее в том зале и подумал, что будет разумнее увести ее оттуда, пока она не наткнулась на кого-нибудь вроде тебя. Она не твоего сорта, Уивенхо.

– О, несомненно, более высокого. Однако и не твоего, Харкот. Она куда более откровенна. И так забавна. Тревелиан. Знакомое имя. Кого она упомянула? Ах да, тетю Минерву с Гросвенор-сквер… Она, случаем, не родня леди Минервы Хантли, урожденной Тревелиан?

Макс не потрудился ответить, просто повернулся и ушел. Циничная демонстрация любезности Уивенхо не могла его обмануть. Прошло почти десять лет после того случая, но ни один из них ничего не забыл и не простил. Он инстинктивно потер шрам на руке. Появление Уивенхо ярко напомнило Максу, насколько опрометчивой была идея сопроводить эту неуправляемую, дерзкую провинциалку на выставку. Ему следовало знать, что это повлечет проблемы.

Теперь, когда Софи ушла, он не мог понять, зачем вообще пошел сюда с ней. Она заразила его своим энтузиазмом, как своего мопса. В любом случае в будущем ему лучше с ней не пересекаться. Очевидно, она имеет свойство притягивать неприятности, как мед пчел, а Макс уже имел их более чем достаточно.

– Вчера вечером я встретила у леди Джерси лорда Брайнстона. Он спросил меня, кто та молодая леди, с которой он встретил тебя на выставке. С восхитительными смеющимися голубыми глазами, по его словам, – рассеянно заметила Хетти, разбирая стопку приглашений, которые принес Гаскил, когда они сели завтракать.

– Брайнстон идиот, – ответил Макс, не отрывая глаз от своей газеты.

– Верно. Но следующей была миссис Вестминстер. Она спросила меня, кто та оживленная молодая особа, которую ты обхаживал в выставочном зале почти целый час. Учитывая, что она крестная леди Пенни, я полагаю, она намеренно сказала это так громко при леди Мелиссе. С несколько большей осторожностью она поделилась сведениями, что тебя видели с той же молодой женщиной, беседующим с бароном Уивенхо. Эту пикантную новость она театральным шепотом сообщила трем своим закадычным подругам, когда они сидели во вдовьем углу.

Макс отложил газету.

– У тебя есть вопросы?

Хетти кивнула, ничуть не смутившись:

– Конечно, есть. Я полагаю, что речь идет о племяннице леди Хантли. Так это правда? Ты действительно водил ее в Сомерсет-Хаус? И познакомил с таким человеком, как Уивенхо?

Макс сдержал гнев, потому что больше всего злился на самого себя. Хорошо еще, что Хетти не знала обо всех гнусностях Уивенхо. Родители так и не рассказали его сестрам всю правду о Серене.

– Да, я повел ее. Потому что она собиралась пойти туда одна, пешком, да еще с тем проклятым мопсом. Но неужели ты правда думаешь, что я стал бы знакомить ее с таким, как Уивенхо? Она сама. Я отвернулся на одну минуту, и она прошмыгнула в приватный зал, где и повстречала Уивенхо. И вообще, все это твоя вина.

– Моя?

– Да, это ведь ты сказала, что она умирает от скуки в мавзолее Хантли. Мне стало жаль ее. Поэтому я предложил отвезти ее туда. Да, я совершил ошибку, но не надо обвинять меня в том, что я этим воспользовался или намеренно свел ее с Уивенхо!

Хетти вздохнула:

– Нет, я знаю, что ты не стал бы этого делать. Но, Макс, тебе вообще не следовало водить ее туда. Неудивительно, что людям любопытно, когда они видят, как ты увиваешься за молодой привлекательной незнакомкой, которую больше никто не сопровождает.

– Полагаю, моя репутация достаточно ясно доказывает, что я не имею привычки играть с добродетельными юными дамами, – бросил он.

– Да, конечно, это не в твоем характере, но именно поэтому это привлекло всеобщее внимание. Теперь, когда все знают, что ты намереваешься жениться, для сплетников самое время судачить о том, кто станет следующей герцогиней Харкот. Я не могу сделать ни шагу, чтобы кто-нибудь не спросил, к кому ты склоняешься. Ладно, я больше не скажу ни слова. Просто будь осторожен.

– Это еще три слова. Но можешь не беспокоиться, я удовлетворил свой рыцарский инстинкт на ближайшие десять лет и буду держаться в стороне от этой возмутительницы спокойствия.

Макс снова взял газету, но больше для того, чтобы закрыться от озабоченного взгляда сестры. Каждый раз, когда ему случалось хотя бы на шаг отступить от своего привычного поведения, все тут же набрасывались на него. Всю свою жизнь Макс старался удержаться на тонкой грани между независимостью и осуждением со стороны родителей, воспитывавших в нем непререкаемое главенство долга. Но выслушивать подобные речи от Хетти, и только из-за того, что он пожалел эту неуемно жизнерадостную девушку… это уже слишком. Ему вдруг очень захотелось отправить к дьяволу и Хетти, и всех остальных.

Глава 5

– Мисс Тревелиан, к вам леди Генриетта Суинберн.

В голосе Ламбета звучала смесь удивления, восхищения и любопытства. Как только он отошел в сторону, леди Генриетта вошла в гостиную и, протянув руку, с улыбкой подошла к Софи.

– Надеюсь, вы не рассердитесь, что я так врываюсь к вам, мисс Тревелиан. Но я должна была прийти поблагодарить вас за чудесный рисунок.

Софи встала и инстинктивно протянула ей руку, в которой еще секунду назад держала кисть. Потом они обе взглянули на ее перепачканные краской пальцы и, к облегчению для Софи, леди Генриетта рассмеялась.

– Не беспокойтесь, я ненадолго. Все это так необычно, мы ведь даже не представлены друг другу должным образом. Как сказал ваш дворецкий, я леди Генриетта Суинберн, но прошу вас, зовите меня Хетти, – сказала она, окинув взглядом комнату. – О боже, мне кажется, эту комнату не обновляли со времени изгнания Бонапарта из Египта!

Непринужденная манера Хетти позволила Софи немного расслабиться.

– Здесь все достаточно скромно. А в зеленой гостиной стоит парчовый диван с золочеными ножками в виде крокодильих лап. Тетя Минни никогда сюда не заходит, но настаивает, чтобы ничего не накрывали чехлами, поэтому краски заметно поблекли. Но комната по-прежнему выгладит достаточно роскошно, правда?

– Да, она весьма импозантна. Во времена нашего детства ваша тетушка слыла большой модницей. Над чем вы работаете? Можно мне посмотреть?

Софи с некоторым смущением повернулась к холсту, над которым трудилась, и нервно кивнула. Хетти двинулась к мольберту.

– О, он очарователен! – воскликнула она. – Вы пишете красками так же хорошо, как рисуете карандашом!

Глядя на оживленное лицо леди Суинберн, Софи поддалась искушению.

– Понимаете, благодаря Мармадюку у меня появилось все необходимое для живописи, и было бы жаль потратить это на обычного мопса. Вы не будете возражать, если я попытаюсь вас написать?

– Возражать? Я буду очень рада! Но мне совсем не хотелось бы навязываться…

– О, клянусь вам, это доставит мне удовольствие. При всем уважении к Мармадюку он не самая вдохновляющая модель. Прошу вас, соглашайтесь. Мне действительно нечем заняться, пока я здесь… – Софи вспыхнула. – Не подумайте, что я жалуюсь. Мне правда очень хочется написать вас, если вы не возражаете.

– Я с радостью. Когда?

– Как раз сейчас, идеальное освещение. Если вы сядете в то кресло у окна…

Хетти улыбнулась и перешла к окну.

– Хорошо. При условии, что вы расскажете о своих впечатлениях о Лондоне.

Софи торопливо схватила альбом, недоумевая, что ей сказать. Она не могла сознаться, что ее самые яркие впечатления от Лондона связаны с братом этой женщины. Несмотря на свою внешнюю холодность, он каким-то непостижимым образом излучал заинтересованность, которую Софи подсознательно ощущала как приглашение быть собой. Приглашение, которое встречалось так редко, что оказало на нее пьянящее действие. Возможно, она просто обманывала себя, но соблазн поверить в него был слишком велик. Софи опустила глаза на чистый лист бумаги и начала рисовать.

– Рассказывать особенно не о чем. Я ничего не видела, кроме парка на другой стороне улицы и выставки, на которой побывала вчера. Но я наслаждаюсь возможностью побыть в одиночестве. Дома нас девять человек, и это практически невозможно… слишком много суеты. Так что это вынужденное уединение имеет для меня свои преимущества. Вы не могли бы немного поднять подбородок?

Хетти подчинилась.

– Девять?! Я понимаю, почему пребывание здесь для вас праздник. И все же жаль, что тетушка не позволяет вам никаких развлечений.

– Тетя Минни считает, что их больше не существует. По ее рассказам, в ее время светская жизнь Лондона была захватывающе скандальной. Но потом она стала удручающе скучной, и теперь тетя находит больше удовольствия в книгах, чем в реальности.

– Это не совсем справедливо. Общество осталось прежним, хотя теперь все происходит за закрытыми дверями. Существует молчаливое соглашение, что, если человек ведет себя достаточно благоразумно и соблюдает правила игры, он может позволить себе многое. Но в случае, если он выходит за рамки правил, он больше не оказывается в диких джунглях. История с лордом Байроном – яркий пример того, что может произойти даже с любимцами общества, нарушившим негласный запрет. – Леди Суинберн замолчала и в сомнении провела изящным длинным пальцем по парчовой обивке дивана. – Мой брат Макс, наверно, самый хороший образец идеального следования правилам игры. Один из его приятелей как-то сказал мне, что никогда не встречал другого человека, умеющего править лошадьми так, будто они вот-вот понесут, в то время как они полностью у него под контролем. Таков же он и в обществе – идет своей дорогой, но никогда не нарушает правил.

Софи замерла, но не подняла глаз. Очевидно, леди Хетти сделала это замечание не случайно. Упав на благодатную почву ее собственных размышлений, слова Хетти больно задели Софи. Не удержавшись, она заявила:

– Если вы хотите предостеречь меня от каких-либо ожиданий в отношении вашего брата после его вчерашнего великодушного поступка, то уверяю вас, что я не так наивна.

– Нет, дело не в этом! – Хетти вспыхнула. – Вы производите впечатление очень… разумной молодой женщины. Это удивительно, учитывая, что вы не знаете Лондона и того, как он живет. Просто… О, дорогая, это трудно объяснить… Просто из-за его внешности, его военного опыта и всего такого молодые женщины видят в нем героя, и у них складывается неправильное представление о нем. Хотя он этого никак не поощряет. Понимаете, Макс совсем не романтичен и не галантен. По правде сказать, в нем нет ни капли романтики, – с некоторым отчаянием произнесла она. – Если бы это было не так, он не стал бы просить меня найти ему жену… – Генриетта смущенно замолчала. – Все мой проклятый язык. Я всегда говорю слишком много, когда нервничаю. Макс оторвет мне голову.

– Ничего страшного. Я сама высказалась слишком опрометчиво, – извиняясь, ответила Софи.

Она не могла винить эту женщину за собственную глупость, позволившую ей увлечься Максом. Софи взяла из коробки другой карандаш, думая, что сказал бы отец о ее похождениях в Лондон. Она представляла, какую проповедь ей пришлось бы выслушать.

– Бедный папа, – шепнула она.

– Простите?

– Нет, ничего. Я просто подумала о своем отце. Он викарий и никогда не понимал, что делать со мной и с моей любовью к живописи. Он разделяет точку зрения вашего брата, что дамы могут немного рисовать, но не более того. Я не хочу сказать, что во мне есть что-то экстраординарное, но в моем понимании живопись не просто умение, которому можно научиться. Она действительно доставляет мне удовольствие.

– Макс? – с удивлением спросила Хетти. – Вы очень ошибаетесь. Может, Макс и приверженец правил, но в отношении себя. В отношении других людей у него нет почти никаких предубеждений, и он не имеет решительно ничего против женщин-художниц. Думаю, этим он обязан моему дяде Чарльзу, поскольку наш папа не отличался широтой взглядов, а мама… она хотела как лучше, но… Дядя Чарльз близко знал Ангелику Кауфман и Мэри Мозер, которые были замечательными художницами, и постоянно брал Макса с собой в академию. Жаль, что сейчас он уехал на этюды в Италию. Уверена, он вам понравился бы.

Софи восприняла ее слова с удивлением и любопытством. Ей хотелось больше узнать про Макса. Она не могла толком разобраться в его противоречивом характере.

Макс. Она не должна называть его так, даже про себя, строго сказала себе Софи и склонилась над своей работой.

– Думаю, на сегодня достаточно. Мне жаль останавливаться, но пора идти читать тете Минни. Могу я просить вас прийти еще один или два раза, чтобы я смогла определиться с цветом и освещением?

Хетти кивнула и подошла посмотреть на рисунок. Софи напряглась, как случалось всегда, когда кто-нибудь впервые видел ее работу, как бы она ни старалась казаться спокойной и искушенной.

– Этот даже лучше, чем первый, – негромко сказала Хетти. – Я выгляжу… радостной, хотя почти не улыбаюсь. Как жаль, что Макс не захотел, чтобы вы его нарисовали. Мама постоянно пытается убедить его позировать для портрета, но он почему-то не хочет. А вы не могли бы нарисовать его по памяти, или это слишком сложно?

Софи склонилась над коробкой с карандашами и углем, чтобы скрыть вспыхнувшие щеки. Она знала, что должна сказать что-то, способное удовлетворить леди Хетти. Но определенно не правду.

– С одними людьми это проще, чем с другими. Я не знаю, смогу ли нарисовать его по памяти. Дело не только в строении лица. У меня должна быть… какая-то основа, какое-то представление о личности.

Хетти кивнула, расправляя юбки.

– Его не так просто понять. Мама всегда жаловалась на это. Но это не потому, что он пустой, как некоторые люди.

– Нет, я так не думаю. Возможно, он просто сложнее, чем о нем думают люди, и он это знает.

Почувствовав на себе взгляд Хетти, Софи пожалела, что сказала это. Не поднимая глаз, она вытерла пальцы, а потом с улыбкой протянула ей руку.

– Вы могли бы прийти завтра?

– С удовольствием! Спасибо вам, мисс Тревелиан.

Как только дверь за Хетти закрылась, плечи Софи поникли. При других обстоятельствах она была бы в восторге, что познакомилась с такой искренней женщиной. Но ей стоило труда убедить себя, что все рассказы о Максе не произвели на нее никакого впечатления. И это говорило о том, что вчера в ее жизни что-то изменилось. Тогда она этого не сознавала, ей казалось совершенно естественным ходить с ним под руку по огромному залу. Даже понимая, что это всего лишь вежливость джентльмена по отношению к даме, которую он сопровождает, даже сквозь перчатку и его сюртук Софи чувствовала силу его руки и исходящее от него тепло, сопровождавшее ее все время, что они осматривали картины. Это возбуждало чувства и туманило сознание, словно вино.

После первоначальной попытки отказаться от его помощи она уже не могла отпустить его, во всяком случае, до того, как Макс рассердился на нее за то, что она проникла в запретный зал. Позже ей стало очевидно, как глупо видеть в его желании сопровождать ее нечто большее, чем просто любезность. Возможно, Софи не обладала опытом светской жизни, но она не была наивной. Она сознавала, насколько опасно увлечься им, и его сестра могла бы не объяснять ей, что у нее нет шансов с таким, как он. Ей удавалось отпугнуть от себя мужчин, наделенных куда меньшими достоинствами. А с Максом у нее не могло быть ничего общего.