Награда для генерала. Книга первая: шепот ветра

Глава 2

Чужаки вспоминались мне еще с неделю, но постепенно их образы стерлись из памяти и выветрились из головы. Я продолжала бежать по привычному кругу: встать пораньше, чтобы выпечь свежие кексы, слоеные завитки и печенье, подготовить кафе к открытию, обслужить всех гостей, успевая подать отцу завтрак, обед и ужин, сделать новые конфеты на продажу, убраться в квартире, перемыть всю посуду…

Когда снег окончательно сошел, на улице потеплело и темнеть стало позже, у меня появилось больше возможностей ходить куда-то после работы. Обычно я заглядывала в гости к госпоже Кроули, потому что собственных подруг за последние годы растеряла: они все вышли замуж, родили детей, некоторые из которых уже успели пойти в школу. В свои двадцать три в Оринграде я стремительно превращалась в старую деву, «переспелую ягоду», на которую еще год-два – и никто уже не посмотрит.

Я понимала опасность своего положения. В Оринграде женщина считается добропорядочной и пользуется уважением и поддержкой окружающих только в трех случаях: если она хорошая дочь, если она честная жена и мать или если она вдова, прошедшая первые два жизненных этапа. Вот госпожа Кроули считается добропорядочной вдовой с тремя честно нажитыми в браке детьми. Дело свое она унаследовала от мужа, занимается им, чтобы кормить детей, и должна передать старшему сыну, как только он станет совершеннолетним.

Пока я еще могла прикрываться ролью хорошей дочери, ухаживающей за больным отцом, но многие уже смотрели на меня косо, хотя в лицо никто худого не говорил. Но то, что ладная здоровая девка, к которой регулярно сватаются, не выходит замуж, выглядело подозрительно. Особенно на фоне того, что время шло и сватались ко мне все меньше. Некоторые уже шептались за моей спиной, мол, честь наверняка не сберегла и боится теперь идти замуж. Ведь кто возьмет в жены порченную? А обманешь, так муж будет иметь полное моральное – и законное – право так поколотить после брачной ночи, что уже и не встанешь. Если только сознательно не решит грех жены прикрыть, а такого еще поискать надо. Да что-то предложить ему взамен.

Мне было нечего стыдиться и нечего скрывать. Просто женихи не нравились. Не стучало рядом с ними сердце, не сбивалось дыхание, не тянуло прильнуть или поцеловать. Жизнь с отцом была не сахар, но он по крайней мере – родной человек, а не чужой мужчина, которого придется терпеть не только за одним столом, но и в одной постели. Потому я и не торопилась замуж, работала, втайне мечтала уехать из Оринграда и прислушивалась к шепоту ветра. Ждала обещанную судьбу, но с каждым годом все отчетливее понимала, что ветер обманул. Или я что-то не так поняла. Да только переломить себя и отказаться от мечты пока никак не могла.

В тот день я проспала: накануне долго не могла уснуть. По какой-то причине вспомнился снежный вечер в начале весны. Перед глазами вставали лица гостей, в ушах звучал тихий властный голос. По спине бежали мурашки, и внутри снова все переворачивалось, стоило вспомнить хмурый взгляд почти черных глаз. Все это долго не давало провалиться в сон, поэтому утром я против обыкновения встала почти на час позже. Что могло стать настоящей катастрофой, поэтому все утро пришлось бегать по привычному кругу вдвое быстрее, ничего не замечая вокруг.

Лишь через час после открытия, когда мне наконец удалось перевести дыхание, стало понятно, что что-то не так. Отсутствие обычного ажиотажа в первую волну я приняла как маленький подарок Великого Тмара: небольшое послабление, чтобы хватило сил дожить до вечера. Малое количество клиентов обычной второй волны уже показалось странным, а полное отсутствие третьей заставило насторожиться.

Я вышла из кафе, чтобы взглянуть на набережную. Та непривычно пустовала, хотя на небе ярко светило солнце, легкий бриз шелестел свежей листвой и все говорило, нет, практически кричало: «Сегодня прекрасный день для прогулки и чашки горячего шоколада!» Однако людей почти не было.

Пустовала и обычно оживленная улица, на которой находилась шоколадница. Только Бардак, завидев меня – или, вероятнее, учуяв – с радостным лаем бросился под ноги, виляя хвостом.

– Маленький попрошайка, – притворно проворчала я, пытаясь одновременно погладить его и не дать поставить на себя грязные лапы. Зеленое платье было уже не таким новым, но пока оставалось любимым.

– Мира!

Я обернулась на зов: ко мне спешила госпожа Кроули, тревожно кутаясь в легкий плащ, хотя погода уже позволяла ходить и без верхней одежды. Только когда мамина подруга подошла ближе, я поняла, что плащ она накинула чуть ли не поверх ночной сорочки или просто легкого домашнего платья. Ее заведение открывалось во второй половине дня и работало до ночи, поэтому Анна Кроули вставала гораздо позже меня.

Еще ни разу в жизни я не видела ее в таком растрепанном виде: без макияжа, с наспех собранными в пучок волосами и непонятной одежде. Не говоря ни слова, госпожа Кроули почти втолкнула меня обратно в шоколадницу, отодвинув ногой обиженно залаявшего Бардака, чтобы закрыть за нами дверь.

– Отец дома? – спросила она, тяжело дыша.

– Нет, – я растерянно покачала головой. – Он ушел к Стоуну.

Стоун – наш основной поставщик. Мы закупаем через него все, кроме какао, его привозит специализирующийся на подобном заморском товаре Арчер Вранак. Но с Вранаком у нас долгосрочный контракт, какао в виде порошка, масла и бобов, а заодно шоколадные «монеты», мы закупаем с запасом на случай проблем с поставками. А к Стоуну отец ходит со списком, который я составляю, раз в неделю-две. Вот и сегодня пошел, чтобы сделать заказ, оплатить его и договориться о доставке. Такие дела отец предпочитал оставлять за собой.

– Да и пекло с ним, старым хрычом, Варег его забери, – раздосадовано махнула рукой госпожа Кроули. – А ты закрывай лавочку, опусти занавески, запри как следует дверь и не высовывайся из дома хотя бы несколько дней.

От ее слов – а еще больше от тона – у меня похолодело внутри, сердце забилось быстро и неровно.

– Анна, что случилось?

С тех пор как мама умерла, госпожа Кроули попросила называть ее по имени, потому что была старше меня всего на девять лет. И, вероятно, с тех пор считала себя просто моей подругой, но я продолжала воспринимать ее как подругу матери.

– Сиран ночью подписал капитуляцию, – мрачно объяснила госпожа Кроули, кусая губы. – Ты разве не видела? Это во всех утренних газетах! Варнайский Магистрат уже наводит там свои порядки.

Я едва не задохнулась то ли от удивления, то ли от страха. Скорее от второго, потому что удивляться было нечему: Сиранская Республика уже два месяца сражалась с Магистратом, который ни с того ни с сего объявил войну им, а не Ниланду. Армия генерала Шелтера уверенно шла к ее столице. Об этом постоянно писали и говорили, но сегодня утром у меня не было времени заглянуть в газету, а отец никогда не обсуждал со мной политику и, видимо, не посчитал нужным предупредить о случившемся.

– Думаешь, теперь они пойдут к нам? – испуганно и жалобно пискнула я.

– Думаю, они уже идут, – горько вздохнула госпожа Кроули. – Им нужен выход к морю. Только ради этого они и лезли сначала в Ниланд, а в итоге подчинили Сиран. Чтобы добраться до нас и занять порт. Великий Магистр варнайцев наверняка понимает, что мы сражаться не будем. Нам просто нечем и некем. Да и если они сломили Сиран… – она снова вздохнула, не договорив. Но этого и не требовалось.

– Значит, военных действий у нас не будет? – уточнила я.

Госпожа Кроули покачала головой.

– Нет, они придут сюда уже как хозяева. Вероятнее всего, поставят своих людей во главе города, наведут новые порядки и уйдут, оставив какое-то количество солдат. Дальше будем жить как жили, только уже по законам Магистрата.

– Тогда, может быть, все не так страшно?

Госпожа Кроули смерила меня сочувственным взглядом, который как бы говорил: какая же ты бестолковая.

– Страшно будет только молодой девице попасться на глаза солдатне, которая месяцами в походах женщин не видит, – жестко припечатала она. – Закона над ними никакого не будет, завоеванные территории всегда в полном распоряжении захватчиков. Поняла?

Я судорожно закивала, с трудом сглатывая. Что ж тут не понять-то? О том, что творит армия Магистрата на подчиненных территориях, ходят легенды. Жуткие и тошнотворные.

– Поэтому закрывай кафе, запирайся, зашторивай все окна и сиди тихо, как будто тебя здесь нет, – велела госпожа Кроули.

Она крепко обняла меня, очертила указательным пальцем на лбу защитный круг и поцеловала в то же место.

– Береги себя.

Выглянув за дверь, она убедилась, что на улице все по-прежнему спокойно, и торопливо вышла. То ли отправилась предупреждать еще кого-то, то ли к себе – баррикадироваться.

Когда госпожа Кроули выбегала из шоколадницы, Бардак умудрился просочиться внутрь и теперь сел посреди зала, деловито виляя хвостом и глядя на меня из-под густой челки. Я решила не выгонять пса, с ним было как-то спокойнее. А отец все равно будет ругаться за закрытое кафе. Собакой больше, собакой меньше…

Я сделала все, как велела Анна Кроули: опустила шторы, заперла дверь, сама забралась на второй этаж, закрылась в своей комнате вместе с Бардаком и села у окна – караулить возвращение отца. Из окна как раз был виден вход, поэтому я не могла пропустить его появление. Но отец все не возвращался. Возможно, зацепился языками со Стоуном или встретил приятелей, с которыми решил обсудить события в Сиране за кружкой эля.

Людей на улицах почти не было видно. Лишь иногда появлялись какие-то компании или отдельные, особо смелые горожане. Бардак вел себя на удивление спокойно: сидел на полу у моих ног и тихонько скулил, словно предчувствовал беду.

Военные в черной форме появились в городе ближе к обеденному времени. Они или шли отрядами человек по двадцать, или разъезжали в странных повозках без лошадей (должно быть, ими двигала магия). Маги с ними тоже были, их я узнавала по характерным одеждам, больше похожим на платья, чем на нормальные мужские одеяния. В отличие от солдат, все они, как один, носили длинные волосы.

Меня начало подташнивать от страха. Или от голода, потому что я не смогла заставить себя поесть, а времени с раннего завтрака прошло уже прилично. В конце концов, я решила запихнуть в себя хотя бы что-то из утренней выпечки. Все равно ведь пропадет теперь. Пришлось спуститься, но я очень старалась передвигаться бесшумно, а сквозь зашторенные окна меня не могли увидеть.

Я набрала на блюдо кексов и слоеных завитков и уже собралась вернуться наверх, когда услышала за дверями постоянно нарастающий шум. Сначала это была непонятная возня, постукивания и скрежет, а потом раздались крики. Голос отца я узнала сразу.

– Смердящие выродки! Змеиные ублюдки! Вон отсюда! Вас сюда не звали! Это наш город!

Я едва не выронила тарелку, успела в последний момент с громким стуком поставить ее на ближайшую горизонтальную поверхность. Метнулась к окну и осторожно отвела в сторону край шторы, чтобы выглянуть. Сразу затошнило сильнее.

На улице, прямо перед дверями кафе, толпились несколько человек: отец с приятелями и почти с десяток военных армии Варнайского Магистрата. Я не разбиралась в их форме и знаках отличия, но было похоже, что двое из них офицеры, а остальные – рядовые. Чуть дальше, на дороге, стояла одна из безлошадных повозок, небольшая, сравнимая по размеру с обычным экипажем. Еще дальше остановилось несколько человек из горожан. Или они вышли из домов поглазеть на назревающий конфликт.

Когда я выглянула в окно, тот уже расцвел пышным цветом. Мой отец, никогда не отличавшийся силой и статью, но зато обладающий чрезмерно сварливым и склочным характером, по старой привычке кинулся на военных. За ним подобное иногда наблюдалось: он любил поорать на других и помахать тростью, без которой последнее время не ходил. Вот только мне хотелось верить, что он окажется достаточно вменяем, чтобы не делать этого по отношению к солдатам захватчика. Впрочем, его раскрасневшееся лицо и блестящие глаза давали понять, что он знатно переборщил сегодня с элем, а потому на разумную осторожность с его стороны рассчитывать не приходилось.

Приятели сначала пытались его унять, потом – отбить у военных, но в итоге их оттеснили в сторону, а отца один из рядовых ударил задней частью… Думаю, что это было ружье такое. Отец упал на колени к ногам одного из офицеров, а рядовой снова занес оружие для нового удара.

Я не выдержала: дернула замок, рванула на себя дверь и выскочила на улицу.

– Стойте! – закричала, подбегая к отцу и пытаясь закрыть его собой. – Не надо! Не трогайте его, пожалуйста! Вы же видите, он не в себе…

Солдат замер, так и не нанеся удара, вопросительно посмотрел на офицера. И я тоже посмотрела на него снизу вверх. Черный мундир сидел на мужчине как влитой, на груди красовались какие-то значки, что изображено на погонах, я не видела. Да и не поняла бы. Поэтому смотрела только в равнодушные серые глаза, которые недобро сощурились.

– Ты кто?

– Я его дочь, – быстро затараторила я, демонстрируя раскаяние и смирение. Мне было не привыкать к такому. – Мой отец не в себе. Пожалуйста, отпустите нас, я заберу его домой, он больше не доставит вам неприятностей.

– Еще сапоги ему оближи, дрянь продажная, – почти заревел отец. Когда выпивал, он совершенно терял связь с реальностью, из его рта летели только ругательства и проклятия. – Они на чужой земле! Мы должны дать им отпор, а не вставать перед ними на колени!

Учитывая, что мы оба сейчас стояли на коленях перед офицером варнайской армии, его заявление выглядело особенно нелепо. Впрочем, отец честно пытался подняться, но мы с опьянением не давали ему этого сделать.

Я снова умоляюще посмотрела на офицера. Не зверь же он, должен понять…

Мужчина презрительно скривился и усмехнулся, скользнул по мне оценивающим взглядом. Я запоздало вспомнила слова госпожи Кроули, вновь чувствуя, как руки леденеют, а в груди все сжимается от ужаса.

Где-то ниже по улице что-то вдруг затарахтело, приближаясь, потом скрипнуло, останавливаясь рядом с нами. Офицер обернулся, и я против воли проследила за его взглядом: рядом остановилась еще одна безлошадная повозка, но уже побольше, похожая на грузовой фургон. Открылась дверца – и на мостовую спрыгнул мужчина в обычном темно-сером костюме. Немолодой – его волосы уже посеребрила седина – и заметно расплывшийся, с неприятным взглядом и лоснящимся от пота лицом, хотя было не так уж и жарко.

– Что у вас тут происходит, майор? – обратился он к офицеру. – Нам нужно проехать, а вы перегородили дорогу.

– Да вот… – Майор неопределенно кивнул на нас с отцом. – Сейчас все сделаем, господин Драгз.

И он велел солдатам оттеснить собирающуюся толпу зевак. Меня дернули за локти, грубо поднимая на ноги и оттаскивая к стене здания. В считанные мгновения проезд оказался свободен, из чего я сделала вывод, что господин Драгз – важная фигура.

Однако тот не торопился воспользоваться освобожденной дорогой. Он смотрел на меня. Его взгляд быстро скользнул по фигуре, потом долго изучал лицо. Я не выдержала и опустила глаза в землю, тяжело дыша и чувствуя, как тело охватывает дрожь. Колени уже начали подгибаться от страха.

– Это твой муж? – внезапно спросил Драгз, кивнув на притихшего наконец родителя.

– Это мой отец, – немного оскорбленно отозвалась я.

– Живете с ним вдвоем?

– Да…

– Чудесно, – он вдруг улыбнулся, но от этой улыбки мой желудок снова подскочил вверх, к горлу. Драгз повернулся к майору и потребовал: – В машину. Я забираю ее в коллекцию.

Он повернулся и отправился на свое место в повозке. Майор мазнул по мне удивленным взглядом, едва заметно дернул плечами, словно чего-то не понимал, и кивнул солдатам, которые ждали только его приказа. Не успела я осознать, что происходит, как отца оттащили в сторону, а меня повели к большой повозке.

– Что вы делаете? Нет! Я не пойду! – закричала я, как только поняла, что происходит.

Я уперлась ногами в землю, попыталась вырваться из цепких рук солдата, но тот, конечно, оказался сильнее. Удалось только немного замедлить наше движение, повернуться в руках схватившего меня мужчины и умоляюще посмотреть на отца.

– Папа! – крикнула я, протягивая к нему руку, словно он мог что-то сделать.

Неожиданно отец рванулся ко мне, но его удержали на месте.

– Мира! Что вы делаете, мерзавцы? Отпустите ее!

Это придало сил, я забрыкалась в руках солдата активнее, упираясь ногами в землю так, что едва не повалила обоих. Мужчине это быстро надоело, поэтому он просто перехватил меня за талию и поднял над землей. Теперь я не могла за нее цепляться, только сучить ногами в воздухе.

Внезапно раздался пронзительный лай: из шоколадницы выскочил Бардак и кинулся на тащившего меня солдата. Тот пнул его ногой, Бардак заскулил, но секунду спустя снова залаял, зарычал и бросился на солдата. Я не успела обрадоваться неожиданному заступничеству: заметила, как другой солдат снял с плеча ружье, вскинул его и прицелился в пса.

– Бардак, фу! – заорала я в ужасе, но уже не за себя. – Фу, Бардак, беги!

Раздался выстрел, пес испуганно взвизгнул, заскулил, но бежать бросился вполне резво: стрелявший или промахнулся, или и не целился в него, а только хотел спугнуть.

А меня, брыкающуюся и снова зовущую отца, тем временем подтащили к задним дверям повозки, которые кто-то уже распахнул. За большой повозкой остановилась еще одна маленькая. Я почувствовала на себе прожигающий взгляд, но смогла рассмотреть только возницу и неясные силуэты на заднем сиденье.

Мгновенно стало не до разглядывания повозок: меня закинули в фургон как мешок картошки. Я больно ударилась плечом о холодный жесткий пол, а головой – о чуть менее жесткую скамью, тянущуюся вдоль стены. После чего дверцы захлопнулись, что-то с противным лязгом щелкнуло.

Приподняв голову, я успела поймать три обращенных на меня испуганных взгляда, вскочила и ударила раскрытыми ладонями в двери, хоть и понимала, что они не распахнутся.

Ладони лишь ожидаемо обожгло болью. Повозка вздрогнула, зарычала, качнулась и тронулась с места. Я прильнула к маленькому окошку, пытаясь поймать взгляд перепуганного отца, который вдруг растерял всю воинственность. Возможно, даже протрезвел от неожиданности.

Повозка уверенно набирала скорость, и в считанные секунды дом и кафе, в котором я работала с детства, отец, знакомые лица соседей и грозные лица чужих военных остались далеко позади, сначала сжавшись, а потом и вовсе исчезнув из вида. Так быстро, что я не успела поверить в случившееся.

Та повозка, которой мы мешали проехать, какое-то время следовала за нами, но потом свернула. Мои колени наконец подогнулись, и я с размаху плюхнулась на скамью. В глазах темнело, в ушах шумело, к горлу подкатывала тошнота, а легкие горели, потому что я не могла нормально вдохнуть. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не задохнуться. Только сейчас я обратила внимание на едкий, мерзкий, горький запах, которым был наполнен воздух в фургоне.

Что теперь будет? Куда меня везут? О какой коллекции говорил тот мужчина? Как же папа? Он ведь пропадет без меня! Кто приготовит ему еду и кто будет зарабатывать деньги, чтобы он эту еду мог купить?

Сотня вопросов толпились в голове, но я не могла сейчас найти ответы. Все, что я могла, это дышать.

Глава 3

Повозка катилась по городу, фыркая и рыча. Не знаю, долго ли мы кружили по узким улицам. Сквозь туман, окутавший сознание, я едва заметила несколько остановок. В фургоне появились еще три перепуганные девушки, но через пелену, застилавшую глаза, мне не удалось разглядеть их лица. Я обхватывала себя руками, но никак не могла унять дрожь. От едкого и ядовитого запаха разболелась голова. Кто-то рядом тихо плакал, две девушки – вероятно, знакомые друг с другом – о чем-то тревожно шептались.

Наконец повозка снова остановилась, двери открылись, и грубый голос велел:

– Вылезайте! Быстрее!

Сначала никто не шелохнулся, но когда мужчина повторил требование громче, еще и стукнув раскрытой ладонью по металлической дверце, то мы испуганно вздрогнули и торопливо выбрались наружу. Я едва не свалилась, зацепившись ногой, однако командовавший нами солдат удержал меня от падения. И на том спасибо.

Пока вылезали остальные, пока всех строили в один ряд и господин Драгз записывал имена и возраст, я настороженно оглядывалась по сторонам.

Нас вывезли через восточные ворота, которые уже контролировала армия варнайцев. Вдоль городской стены в обе стороны тянулся военный лагерь: палатки, какие-то орудия и повозки – большие и маленькие. Повсюду сновали военные в черных мундирах. Мне показалось, что их здесь сотни и двигаются они совершенно хаотично, но каждый наверняка выполнял свою задачу. Четкую и понятную.

– Как зовут? – нетерпеливо потребовал рядом голос Драгза. Судя по недовольному тону, спрашивал он уже не первый раз.

– Мира.

Голос прозвучал хрипло и бесцветно. Драгз одарил меня выразительным взглядом, и я уточнила:

– Мирадора Торн, двадцать три года.

Он едва заметно поморщился, но записал и перешел к следующей. Когда перепись была закончена, нас куда-то повели. Мы жались друг к другу, испуганно оглядываясь и ловя на себе мужские взгляды. Чаще безразличные, но порой – заинтересованные, оценивающие, голодные. Пару раз я заметила даже сочувствующие, что показалось очень уж странным.

Мой взгляд вдруг зацепился за темноволосого мужчину, стоявшего ко мне спиной, и я непроизвольно остановилась. На первый взгляд он ничем не выделялся на фоне остальных: такая же черная офицерская форма, но серебрящиеся сединой виски показались знакомыми. Прежде чем я успела осмыслить тревожное чувство, дернувшее сердце, мужчина обернулся.

– Чего встала? – резко поинтересовались над ухом, подталкивая в спину.

Но я не шелохнулась, не двинулась с места. Так и стояла, глядя на охранника, который пару месяцев назад сопровождал симпатичного молодого дельца, зашедшего в нашу шоколадницу.

Он как будто почувствовал обращенный на него взгляд: его глаза забегали, словно ища кого-то, а потом остановились на мне. Все такие же темные, бездонные и бездушные. Мгновение – и в них промелькнуло узнавание. Мужчина шагнул к нам.

– Драгз? – окликнул он. – Это у вас кто?

Наша маленькая процессия к тому моменту и так застопорилась. Из-за меня, буквально вросшей в землю. Драгз повернулся к мужчине и заулыбался. Противно так.

– Пополнение коллекции, господин генерал, – отозвался он. – В подарок Великому Магистру.

Вот оно что. Подарок Великому Магистру. Я что-то слышала об этом краем уха, когда другие обсуждали. Армия привозит своему правителю, главе Варнайского Магистрата – Великому Магистру, подарки. Своего рода сувениры. Предметы искусства, драгоценности, вина, к которым он испытывает слабость, и женщин. Все это Магистр страстно коллекционирует.

Генерал подошел ближе, критически изучая выбранных девушек. Его взгляд остановился на мне. И хотя внутри, где-то в животе, все сжималось и холодело и от его голоса, и от взгляда, я, не отрываясь, смотрела на него. Как будто прилипла.

– А это здесь зачем? – недовольно поинтересовался генерал, кивая на меня.

Так и сказал – «это». Даже не «эта», словно подчеркивал, что я не человек, а всего лишь вещь.

– Мне кажется, Магистру должна понравиться, – Драгз тоже повернулся ко мне. – Необычный цвет волос, такой оттенок редко встречается в наших землях.

Генерал равнодушно посмотрел на мои волосы и покачал головой.

– Никакие экзотические оттенки не помогут, если она не девственница. У Магистра на этот счет особый пунктик. А она старая по меркам Оринграда, чтобы быть невинной. Ей лет двадцать пять.

Наверное, если бы он сейчас разорвал на мне платье и выставил на всеобщее обозрение перед толпой солдат, я почувствовала бы себя примерно так же. На меня устремилось не менее десятка взглядов: наших конвоиров, спутников генерала, просто мимо пробегавших офицеров и рядовых. Все они оценивающе рассматривали меня, как будто стараясь прикинуть, сколько мне лет и могу ли я в этом возрасте быть невинной. Не знаю, какой из выводов вызывал у них большую насмешку и презрение.

Я снова обхватила себя руками, пытаясь закрыться от раздевающих взглядов, и, краснея, низко опустила голову, чтобы их не видеть.

– Ей двадцать три, – возразил Драгз. – И поверьте моему наметанному глазу: она невинна. Но, конечно, ее ждет стандартная проверка перед тем, как мы отправимся.

– Что ж, – раздался надо мной бесстрастный голос генерала, – вам виднее, Драгз. Поторопитесь. Я хочу сегодня же поехать в Сиран. Вашей машине лучше поехать со мной и моим сопровождением.

– Вы собираетесь ехать на ночь глядя через лес, генерал Шелтер? – с сомнением поинтересовался мужчина, который подошел вместе с генералом.

Выглядел он заметно старше, но, судя по неуверенным ноткам в голосе, находился у генерала в подчинении.

Я удивленно вскинула голову, снова посмотрев на случайного знакомого, оказавшегося генералом чужой армии. Шелтер? Тот самый генерал Шелтер по прозвищу «Кровавый», которого мы тогда обсуждали? Вспомнилось, как он поперхнулся шоколадом, когда спутник выдал его расхожую характеристику.

Сейчас у генерала Шелтера едва заметно дрогнули губы: понял, о чем я подумала, и то ли собирался усмехнуться, то ли скривиться. Не сделал ни того, ни другого, только повернулся к мужчине, усомнившемся в его решении.

– А что не так, полковник Ридд? Здесь недалеко.

Ехать было действительно недалеко: Оринград от Сиранской республики отделяли километров двадцать лесной дороги. Только по ночам там старались не ездить, разве что зимой, когда варги впадают в спячку. А по весне они выбираются, по-настоящему злые и всегда голодные.

Впрочем, учитывая крепкие металлические повозки, которым не требовались лошади, варнайцам едва ли стоило бояться варгов. И как оказалось, полковник опасался не их.

– Партизаны, господин генерал, – с нажимом напомнил он. – Не все в Сиране согласны с капитуляцией. Мы можем угодить в ловушку.

– Если вы боитесь, господин полковник, вы вольны остаться здесь и подождать, пока в Магистрат будут возвращаться основные силы. А я тороплюсь в столицу.

Он повернулся, уже ни на кого не глядя и не позволив больше себе возразить, и пошел прочь.

Я какое-то время смотрела ему вслед, пытаясь понять, что чувствую по поводу того, кем оказался простой охранник, в котором мне почудилось наличие варварской крови. Но я ничего не чувствовала кроме тошноты, слабости и ужаса перед предстоящей «проверкой».

* * *

«Проверка на невинность» оказалась грубым и унизительным осмотром. Когда меня завели в палатку, и я поняла, что именно собирается сделать немолодой, но еще и не старый чужой мужчина в присутствии двух солдат, я постаралась сопротивляться, но сопротивление было сломлено довольно быстро. Именно тогда я в полной мере осознала, насколько беззащитна перед этими людьми, и что-то во мне сломалось. С горечью пришлось признать, что я слишком слаба, чтобы противостоять их силе, а они слишком бессердечны, чтобы внимать мольбам и слезам.

Тем, кто прошел «проверку», выдавали миску с едой. По крайней мере, при определенных условиях это могло считаться едой. Пахло содержимое металлической посудины отвратительно, на вкус было еще хуже. После двух ложек меня стошнило, и миску грубо отобрали.

– Сиди голодная, раз такая привередливая, – гаркнул мужчина, раздававший еду.

Мою миску отдали следующей девушке. Мне, впрочем, было уже все равно. Умереть от голода казалось не так ужасно, как продолжать жить в мире, где на тебя смотрят как на вещь и могут сделать все, что душе угодно. Не то чтобы в Оринграде к женщинам относились с каким-то особенным трепетом или уважением. Но там хотя бы существовали определенные рамки. Законы, ограничения. Правила, соблюдая которые, можно было добиться хорошего к себе отношения. Здесь они больше не действовали.

Через какое-то время за нами перестали пристально следить. Подруги по несчастью, молчаливые и такие же опустошенные после «проверки», как и я, без энтузиазма ели, сидя на каких-то ящиках, стоящих у палатки, и глядя каждая в свою миску. Я своей порции лишилась, а потому неприкаянно топталась вокруг, скользя взглядом по другим палаткам, суетящимся людям, замысловатым орудиям, повозкам. В голове было холодно и пусто, мысли отказывались формироваться и задерживаться, мелькали лишь рваные ошметки. Даже страх на время отступил.

Сама не заметила, как отдалилась от остальных девушек, подошла к одной из повозок, такой же большой, как та, на которой нас привезли. Я бесстрастно разглядывала прочные металлические бока, большие черные колеса, прозрачные, хоть и заляпанные местами грязью окна в той части, где сидел возница. Повозка казалась ужасно тяжелой, в голове мелькнула мысль, что ни одна лошадь – и даже пара – ее не сдвинет.

– Как же она ездит? – пробормотала я, ни к кому конкретно не обращаясь. – Это какая-то магия?

– Это двигатель внутреннего сгорания. Изобретение айшев, – раздался рядом знакомый голос.

Я не ожидала его услышать, но не испугалась. Лишь медленно повернула голову и посмотрела на улыбающегося пепельноволосого дельца… То есть того, кого приняла в свое время за дельца. Сейчас он, как и его тогдашний спутник, красовался в форме армии варнайцев.

– Здравствуй, красавица, – поприветствовал он, убедившись, что его узнали. На губах цвела все та же милая и доброжелательная улыбка, а в глазах светилось сочувствие.

– Здравствуйте, – пробормотала я бесцветным голосом.

На удивление или обиду за обман, как и на любые другие эмоции, просто не осталось сил.

– Вот, возьми.

Мужчина неожиданно протянул мне шуршащий бумажный пакет с промасленным боком. От него невыносимо вкусно пахло мясом, луком и жаренным тестом.

Я заглянула внутрь, чувствуя, как рот наполняется слюной, и обнаружила в пакете два плоских пирожка с хрустящей, ломающейся от неосторожного прикосновения корочкой. От запаха закружилась голова, организм напомнил, что сегодня мы с ним лишь наспех перекусили утром, а уже сгущались сумерки.

– Угощение за угощение, – объяснил пепельноволосый в ответ на мой вопросительный взгляд и уточнил: – За печенье. Тебе надо поесть. Тебя зовут Мира, да?

Я кивнула, жадно впиваясь зубами в первый пирожок. В рот потек горячий, но не обжигающий мясной сок, хрустящий гребешок пирожка слегка осыпался, но я поймала крупные крошки ладонью и подобрала языком, торопливо пережевывая и откусывая снова. Было плевать, насколько дико я выгляжу со стороны. Должно быть, приблизительно как Бардак, который неизменно накидывался на любое угощение с энтузиазмом оголодавшего варга.

– А меня Риталь Моран. Капитан Моран, адъютант генерала Шелтера, – как будто виновато уточнил он.