Читать книгу: «Мелодия весны. иллюстратор Белослудцева Ю. А.», страница 2

Глава 6. Lily Was Here

Судьбы многих женщин стали бы чуточку счастливее, если бы мамы в детстве читали своим дочкам правильные сказки. Какой была ваша любимая сказка? «Золушка», «Спящая красавица», «Синяя Борода», «Морозко» или «Двенадцать месяцев»?

В сказках, которые нам, маленьким девочкам, читали на ночь глядя, главная героиня – кроткая и прекрасная девушка, несчастна ровно до тех пор, пока в ее жизни не появляется спасительная мужская фигура. Ободряющие братья-месяцы, задорные гномы, нежный принц или величественный Морозко – все они призваны подвести черту под прежней не очень-то счастливой жизнью. Боль, обман, унижения, предательство, обида – все это возможно. Но ровно до тех пор, пока ты не встретишь «того самого» принца. Он ворвется в твою жизнь стремительно, бесповоротно и напишет заглавными буквами на новой странице – «А теперь про любовь!» И будет любовь. И случится счастье. Надо только дождаться.

И вот ты встречаешь «того самого» принца. Сердце отплясывает чечетку. Щеки розовеют от предвкушения. А сама ты пытаешься принять красивую позу в том дубовом гробу, что смастерили родители, дабы сберечь невинность своей дочери. Манерно выпятив губки, ты начинаешь ждать, когда же случится главное событие жизни. Ощущаешь кожей каждое движение принца. Вот он прошел по комнате. Заварил чай. Откусил печенье.

Все внимание сосредоточено только на нем. Сама же ты словно превратилась в слух. Вот крошки от печенья посыпались на пол. За окном пропел соловей. В голове, словно на сцене большого театра разворачивается ритуал пробуждения. Много света, ярких красок и мажорные ноты меняют минорность твоего существования. Но в реальности, ты по-прежнему лежишь в дубовом гробу и боишься пошелохнуться. А вдруг испортишь все таинство момента?

Лежать, изображая из себя мертвую царевну, занятие малоприятное. То ноги затекут, то чихнуть хочется. Поэтому однажды, ты решаешься одним глазком посмотреть, что же творится вокруг. И что же ты видишь? Вместо прекрасного принца в башню забрался ужасный дракон. Мерзкий, отвратительно пахнущий дракон ходит у твоего изголовья, чешет свой мохнатый хвост и совершенно не намерен никого спасать.

– Ошибочка вышла, – говоришь ты тихонько, укладывая себя обратно в сценарный гроб.

Расправляешь складочки на платье, поправляешь растрепавшиеся волосы и продолжаешь смиренно ждать принца. За окном луна меняет солнце, дождь превращается в снег, снег становится капелью. А ты, как и прежде, лежишь в состоянии анабиоза в одной башне с драконом и ждешь, пока придет некий принц, который способен пробудить в тебе жизнь.

– И он, конечно, придет. Надо только подождать. В сказках рано или поздно такое случается. А еще драконы превращаются в прекрасных принцев. Надо только сильно их любить, – говорила я Андрею, едва сдерживая слезы.

– Балда ты, балда, – укоризненно качал головой он и аккуратно осматривал мои раскрашенные синяками руки. – Как же это происходит снова и снова? И почему ты его не бросишь?

– Наверное, потому что я ему нужна, – промычала я несмело, закутываясь поглубже в шарф, чтоб спрятать следы очередной ссоры.

Андрей резко отодвинулся и смерил комнату быстрыми шагами. Потом вернулся и, присев на корточки так, что наши глаза встретились, спросил:

– А что нужно тебе? Чего хочешь ты сама?

Мысленным взором я окинула репертуар возможных ответов и поняла, что этот вопрос скорее риторический. Хочу быть счастливой. Хочу быть любимой. Хочу любить. Эти ответы были скорее ширмой, за которой скрывалась зияющая пустота, леденящий душу хаос. В самом же деле, я не знала, чего хочу и умею ли я хотеть. Привыкла видеть мир через призму желаний и стремлений своего мужчины. Хотела только того, чего он хотел. Мои же желания разрушались, не созревая. Я будто спящая принцесса из сказки, пребывала в анабиозе, раскачиваясь в дубовом гробу между небытием и жизнью.

– Хочу песню, – сказала я шепотом, не отрывая своих глаз Андрея.

– Хм… – только и сказал он и подошел к компьютеру.

Lily Was Here заиграли Кэнди Далфер и Дэйв Стюарт. Я закрыла глаза и почувствовала, как мелодия саксофона, проникая сквозь кожу, зализывает мои раны. На мгновение я ощутила, что это место здесь и сейчас – самое безопасное место в мире. Все, что происходит за пределами этой комнаты – сон, а настоящее – оно тут, рядом. Близкое, родное, комфортное. Как будто здравый рассудок вдруг впервые заговорил со мной своим строгим голосом. Трезво и без эмоций, без подкашивания коленок и краски на лице. Но кто же слушает рассудок в двадцать пять лет? Особенно, когда ты по самую макушку поглощен вселенской драмой жизни!

В ту ночь я долго не могла уснуть, все думала об Андрее. «Твой человек. Комфортный. Уютный. И если ты ничего не сделаешь, то без него ни счастья, ни настоящей жизни по большому счету не будет». Никак не утихал разум. И душа каждый раз замирала от этих мыслей.

– Да нет, ерунда какая-то! – пробурчала я себе под нос, и взяла наушники со столика. Включила мелодию саксофона и снова погрузилась в анабиоз.

Глава 7. Жена моего любовника

В список смертных грехов современности я бы добавила еще один – сохранять мертвые отношения и разрушать живые. Было ли в вашей жизни подобное? Пытались ли вы всеми силами, с привлечением магических ритуалов оживить то, что уже покрылось пылью и откровенно попахивает мертвечиной? А было ли так, что решительно жали на тормоза, когда сердце трепетало, и жизнь накрывала вас мощной согревающей душу волной?

Этот летний день помню, как сейчас. Восьмое августа. Поздний вечер. Мы возвращаемся домой из гостей. В машине играет что-то агрессивно мерзкое из репертуара Rammstein. Игорь одной рукой ведет машину, другой нервно курит. Я стараюсь отвлечься, любуясь огнями ночного города, мелькающими в окне, и не думать о том, что ждет дома. Ежевечерние ссоры по расписанию не просто успели утомить за пару лет, а вызывали стойкий страх перед наступлением ночи.

– Алло, – отвечаю я на телефонный звонок с неизвестного номера.

– Привет… – слышу в трубке звонкий девичий голос.

– Привет, – эхом отвечаю я.

– Отпусти его, – продолжает говорить голос по ту сторону трубки.

– О чем это вы? – делая вид, что не понимаю о чем речь, выдавливаю из себя как можно увереннее эти слова.

На самом деле, с первых нот разговора я понимаю, кто это и по чью душу мне звонят. Дыхание перехватывает так, будто мне на горло наступили кирзовым сапогом. Ладони холодеют. Мозг не успевает сложить слова в нужные комбинации. Ощущаю себя жертвой, которая нечаянно попала в капкан.

– Все ты понимаешь, – хихикает голос в трубке, – он говорит, что не может уйти, потому что ты что-нибудь сделаешь с собой.

– Это неправда, – говорю я чуть увереннее, и поворачиваю лицо в сторону Игоря. – Он может идти куда захочет. И давно бы это сделал. Просто ты ему не нужна, – пошла ва-банк я, решив прощупать болевые точки соперницы.

Игорь тормозит машину на обочине, и пытается выхватить из моих рук телефон. Я выхожу, хлопая дверью машины. Ощущение, будто гигантская волна цунами уже показалась издалека и вот-вот нас накроет. Стоит только осмыслить происходящее и с нашей прежней жизнью будет покончено.

– Хм… – переходит на крик юное создание – А кому ты нужна? Ты видела себя в зеркало? Чудовище! Старое, толстое чудовище!

В телефонной трубке раздаются гудки. Неотвратимость произошедшего пугает до дрожи, до помутнения рассудка. Одно дело, когда ты интуитивно догадываешься, что у мужчины, который каждый вечер ложится с тобой в постель, есть любовница. Другое – убедиться, что это правда. Дерзкая, самовлюбленная правда, которая моложе тебя на 7 лет. С голубыми глазами и длинными стройными ногами. Но и это не главное. Твой родной мужчина позволил ей думать, что он – ее мужчина. И все у них будет хорошо. Вот только сумасшедшая жена – препятствие на пути к их счастью.

– Зачем ты с ней разговаривала? – вступает в крикливо-оборонительную позицию Игорь.

– Поехали… Я очень устала, – шепчу в оцепенении я, закрывая за собой дверь машины.

– Она – сумасшедшая! – не унимается взбудораженный Игорь. – Я подвез ее пару раз, а она придумала себе всякого.

– Конечно, милый, я так и подумала, что ты не при делах. Может ли мужчина любить двух одновременно? Думаю вряд ли. А вот обманывать – пожалуйста.

– К чему это ты?

– Да так… – уставившись в окно, продолжаю я свой монолог. – Забавно, наверное, смотреть, как две разъяренные самки воюют за тебя. Сразу чувствуешь свою значимость и превосходство.

– Чем мне тебе доказать, что между нами ничего не было? Ну, хочешь, я не буду носить бандану, которая тебя так раздражает?

Машина резко тормозит на мосту. Игорь выбегает. Снимает с головы свою любимейшую бандану. Немного медлит, будто прощаясь с обожаемой вещью, и выкидывает ее с моста в реку. Потом возвращается, сжимает меня обмякшую в объятиях, целует нежно и сладко, как бывало только в начале наших отношений, и говорит до горечи сладкие слова:

– У нас все будет хорошо, слышишь, Аль? Теперь у нас все будет по-другому, дай мне еще один шанс.

Долгое время я желала, чтоб стиль одежды Игоря был более классическим. Никаких спортивных костюмов, маек ядовитых расцветок, черных бандан, которые в сочетании с неухоженной длинной бородой превращали его в вечную мишень полицейских. Рядом с ним я чувствовала себя строгой старшей сестрой, которая пытается перевоспитать бунтующего братца. И вот сейчас, когда он говорит слова, которых я так долго ждала, когда так щедро кормит обещаниями скорых перемен, я ощущаю абсолютное равнодушие. Как будто высохли все слезы и закончились запасы истерик. Осталась только пустыня выжженных чувств. И не от того ли, как миражи, периодически возникают на горизонте любовницы? Как источник встряски, подпитки наших отношений?

О, если бы только жены знали, какую колоссальную энергию черпает мужчина в этих оазисах любви и страсти! Для многих мужчин любовница – место силы, источник вдохновения и отдыхновения. С ней можно быть сильным, властным, дать проявиться качествам, которым никак не находится применение в обыденной семейной жизни.

Я всегда тонко ощущала момент, когда Игорь возвращался от другой женщины. Искра довольного хищника в глазах, желание быть деликатным, внимательным, дабы замаскировать вину. Но в каждом поцелуе, в каждом объятии я чувствовала присутствие другой. Будто она делала его чувственнее, заряжала энергией желанности и мужественности. В такие моменты секс был с привкусом яда, отравляющего медленно и нежно. Шизофреническое чувство ненависти к другой и одновременно с этим благодарности за то, что она дарит твоему мужчине то, что не в силах подарить ты.

Вечером этого дня во мне родилось незнакомое прежде чувство. Пугающее и таинственное, но от того манящее еще сильнее. Я вдруг отчетливо поняла, без чего больше не проживу. Чего мне хочется по-настоящему, больше всего в жизни. Хочу смотреться в зеркало и хотеть себя. Хочу скинуть с себя эту лягушачью шкуру примерной девочки и уютной жены. Хочу почувствовать страсть к жизни, получать кайф от нее.

– Я буду лучше. Лучше для себя. И непременно найду способ, как развязать этот гордиев узел нашей зависимости. Не хочу больше носить это унизительное имя «жена моего любовника», – сказала я шепотом спящему Игорю, и, отвернувшись от него, впервые за долгое время, уснула сладким сном.

Глава 8. Таточка

– Он меня бьет, – набралась я смелости и выдавила из себя, словно из мясорубки, эти царапающие глотку слова.

Таточка посмотрела задумчиво и произнесла то, что я меньше всего ожидала услышать в такой ситуации:

– Как интересно…

Интересно? Интересно! Это чудовищно! Трагично! Апокалиптически! Надеялась услышать я. А вот это прохладное «интересно» совершенно не клеилось с ситуацией. Захотелось накинуть плащ невидимку и прекратить этот разговор. Возникло ощущение, будто мои чувства, такие нежные, искренние, ранимые, словно мимоза, обесценили. Взяли с высокой полки раритетных вещей и переложили пониже, к товарам по уценке.

– И как это происходит? – продолжила Таточка.

– Сама не понимаю. Все так стремительно разворачивается. Фрагментами, как во сне. Вот Игорь приходит домой. Я жду его радостная, в предвкушении встречи. А тут он уже кричит. Я не хочу присоединяться, но Игорь делает все, чтоб зацепить меня, утащить в воронку ссоры. И в следующий момент он замахивается, а я закрываю голову руками.

– Страстные у вас игры! Поздравляю, моя девочка, ты стала для него по-настоящему близкой.

– Почему? Не понимаю, о чем ты, – говорю я Таточке, с неподдельным чувством потрясения.

Всегда считала поговорку «бьет, значит, любит» полной ерундой. И все, что между мной и Игорем происходит, я назвала бы как угодно – болезнь, зависимость, одержимость. Как угодно именовала бы наши отношения, но только не как истинную близость.

– Ну, все же просто. Сдержанный на эмоции мальчик, привыкший держать себя в руках всю жизнь, вдруг встречает девочку, которой может открыться, доверить все, что накопилось внутри. Ну, продолжать?

– Кажется, начинаю понимать… – произношу почти шепотом я, хотя в моих глазах, скорее, светится не радость понимания, а ужас. Потрясение, смешанное с нотками ликования.

Это похоже на первое признание в любви. Человек смотрит на тебя, широко распахнув глаза, боясь пошевелить даже ресницами. И тихонько, трепетно рождает на свет эти слова – я тебя люблю. И ты расплываешься в улыбке счастья, закусывая нижнюю губу. Снизу вверх. Сверху вниз. По телу разливаются горячие волны возбужденного наслаждения. Ты сокращаешь дистанцию между вами до уровня, когда можно услышать, как стучат сердца друг друга, и шепотом произносишь…

– И что мне делать с такой его близостью? – выпускаю в пространство вопрос по сути риторический. На душе одновременно тепло, будто я и правда услышала долгожданное признание в любви, и проползают мурашки холода. Любовь-то колючая. Больнючая. Режущая. Гораздо проще приучить себя к мысли о том, что живешь с человеком, который не очень-то тебя любит, чем осознать, что все как раз наоборот. Что ты для него милая, дорогая, необходимая, просто любовь его не теплая и обнимающая, а вся сотканная из боли.

– Попробуй его понять. Чего ему на самом деле хочется? Быть правым? Позволь ему быть правым.

– Но ведь он не прав! Он… – начала тараторить я, желая перечислить все пункты, по которым считала Игоря не правым в наших отношениях.

Таточка прервала меня ледяным тоном, пригвоздив к стенке своими зелеными кошачьими глазами:

– Вот поэтому ты и получаешь! За то, что гасишь его попытки быть мужчиной! Он мужчина, он всегда прав. Но даже, если это не так, не обязательно ему об этом знать. И твоя задача, как женщины, сделать все, чтобы именно с тобой он чувствовал себя мужчиной.

А в постели ты тоже ведешь себя так же? Контролируешь каждое его действие?

– Ммм, ну да, – зардевшись, закачала я головой.

– И зачем? – глаза Таточки поползи на лоб.

– А вдруг он сделает мне больно?

Таточка рассмеялась заливисто и так по-доброму, по-матерински нежно сказала:

– Аль, если вот тут (и показала на голову) все хорошо, больно не будет никогда. Или у тебя там все устроено не как у других?

Мой процессор дымился. Роль героини-жертвы, которую я неосознанно проигрывала день изо дня, никак не увязывалась с тем, что предлагала мне Таточка. В моей слаженной картине мире все было предельно ясно. Если человек не прав, нужно непременно ему об этом сказать, доказать, привести аргументы, тыкнуть носом, как нашкодившего котенка, в конце концов, в то место, где он допускает ошибку. Ведь я-то знаю, как оно должно быть! Как надо любить, чтоб мне понравилось. Что нужно делать, чтоб было хорошо.

Моя голова закружилась, когда в нее начали приходить эти инаковые мысли. Получается, все это время, я занималась любовью сама с собой, совершенно не видя, не принимая чуждую мне любовь мужчины. Даже в постели мы делали только то, что допускала я. Не оттого ли было так однообразно и скучно? Едкая боль просачивалась в сердце. Неужели я сама превратила свои отношения, которым так якобы дорожила, в кромешный ад? Этого совершенно не может быть. Совершенно. Если бы этот вирус внесла в мою программу не Таточка, я бы, скорее всего, развернулась и ушла, оставив при себе свои мысли. Но Таточке мне не было основания не доверять. Таточка было уникальна.

Глава 9. Маугли

Когда мы познакомились, Таточке было немного за сорок, хотя выглядела она гораздо моложе. Большие зеленые глаза, черные, как смола волосы и гибкое живое тело. Да, да, именно живое! Столько в нем было кошачьей грациозности. Когда Таточка шла впереди, не возможно было не любоваться, как ее изящные округлые бедра плавно раскачивались, а ноги так мягко ступали, что казалось, каждым шагом они целуют землю под собой.

Украшения из камней – серьги, бусы, перстни, браслеты – все, что прежде ассоциировалось у меня с атрибутикой бабушек, так гармонично смотрелось на Таточке, придавая ее образу особое женское очарование. А ее атмосферные наряды! Иногда мне казалось, будто они каждое утро рождаются ниоткуда, специально под ее сегодняшнее настроение.

Таточкины руки были постоянно чем-то заняты. Заваривали крепкий кофе, готовили ароматный обед или занимались хитросплетениями пряжи. Таточка, крючок и пряжа были для меня практически синонимами. Яркие платья, воздушные юбки, кокетливые кофточки – все это волшебным образом появлялось на глазах, стоило Таточке только дотронуться до крючка.

А еда! Как искусно она орудовала на кухне!

– Ты любишь рыбу? – спрашивала она у меня.

– Наверное, да. Только я не очень умею ее готовить, – говорила я, пожимая плечами, как бы извиняясь, за свое неумение.

– Все очень просто! Смотри! – произносила озорным голосом Таточка, и ее руки принимались колдовать над рыбой. Нежными движениями она натирала ее специями, выжимала сверху сочный лимон, и все это с таким воодушевлением на лице! С таким аппетитом и любовью, что казалось, рыба сейчас оживет и будет наслаждаться Таточкиными прикосновениями.

Рядом с Таточкой и, правда хотелось быть собой, и никем иным. Можно было плакать и смеяться, злиться и раздражаться, и она спокойно это принимала. Возможно потому, что принимала все эти эмоции в самой себе! Таточка, как природа, могла быть разной – бушующей, как море в непогоду, с раскатами грома и молниями, мягкой и нежной, как первые весенние цветы, томной и жаркой, как летний зной. И все эти состояния вызывали у меня восторг и миллион вопросов. Как можно так естественно себя проявлять в мире? Неужели если тебе что-то не нравится, можно об этом говорить? И злиться? Можно открыто рычать, если тебе делают больно или пытаются забрать то, что ты считаешь своим?

– Да, Аль, все это не можно, а нужно делать. Где ты выросла? В джунглях?

– …я молча пожимала плечами.

– Я буду звать тебя Маугли, – улыбалась своими мудрыми глубокими глазами Таточка.

– А ты будешь моей Багирой, – вторила я ей.

– Смеяться и плакать, переживать боль и радость – это нормально. Это говорит о том, что ты живая. У тебя есть сердце и душа. А вот если все это держать в себе, то можно незаметно стать мумией и перестать жить.

– Багира, как же научиться жить в этом мире?

Таточка подвела меня к большому зеркалу и спросила

– Тебе нравится, что ты в нем видишь?

– Нет, не совсем, – пытаясь не смотреть в отражение, ответила я.

– Тогда сделай что-нибудь с этим. Что с твоей прической? Когда ты последний раз мыла голову? К чему эти балахонистые черные вещи? А эта походка вперевалочку, как у старушки, – Таточка недвусмысленно вздохнула и смерила меня своим пронзительным взглядом. – Ты должна понравиться самой себе, полюбить себя. А уж потом думать о том, чтоб тебя полюбил мужчина.

Мне тяжело было признавать, но я совершенно не понимала, как это ухаживать за собой, делать своему телу приятные вещи, любоваться отражением. Казалось, будто эта функция не встроена в меня. А если и встроена, то глубоко повреждена. Я никогда не относила себя к тем девушкам, которые могут часами крутиться перед зеркалом, разглядывая каждый сантиметр своего лица и тела. Скорее наоборот, мне было комфортнее не думать о себе, занимая свои мысли заботами о близких.

Не знаю, что было в этом разговоре особенного, ведь, по сути, он был горький и вскрывал все то, о чем так долго я старалась не думать. Но именно после него у меня появилось жгучее желание начать относиться к себе, как к самой красивой девочке. Холить и лелеять свое тело, чувства, и, главное, мне захотелось создать вокруг себя такую же ауру волшебства, которую излучала Таточка. Я хотела переродиться, обновиться, сменить имя и перестать таскать за собой эту разъедающую тревогу и неуверенность.

Придя домой в тот день, я скинула с себя в мусорное ведро черные одежды. Расставила в ванной горящие ароматные свечи. И принялась аккуратно, чтоб не напугать саму себя пристальным вниманием, изучать свое тело. Такое нежное, такое чувственное, оно жаждало опыта других прикосновений. Теплых, пропитанных любовью и принятием.

– Никто больше не будет тебя обижать, – говорила я, по-матерински укачивая и обнимая себя за плечи.

А чуть позже этим же вечером, я, включив на всю громкость Jeff Buckley и его Hallelujah, песню, которую накануне для меня открыл Андрей, я совершала таинственный обряд приготовления рыбы. Лимонный сок стекал по кончикам пальцев на свежую рыбу, а я словно зачарованная смотрела на это. Никогда еще я не готовила с такой душевностью. Я делала привычные вещи, но моя голова была необыкновенно пуста и ни одна суетная мысль не смела даже возникнуть в ней. Мое внимание все было приковано к тому, что происходило здесь и сейчас. Только рыба. Соль. Перец. И этот лимонный сок, так соблазнительно стекающий на нежные чешуйки рыбы. И все вокруг было наполнено таким зыбким, но таким желанным умиротворением.

– Как это удивительно, – подумала я, – так просто почувствовать мир снаружи, когда внутри тебя царит спокойствие.

Неужели это секрет счастья? Но об этом я не успела подумать. Магия музыки и лимонного сока уводили меня все дальше и дальше, в такой неизведанный и девственный мир счастья…

The minor fall and the major lift

The baffled king composing hallelujah…

Hallelujah, hallelujah…