Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы

5. Первые столкновения

Дыбенко был необходим Ленину для обуздания матросской вольницы. Он играл большую роль в работе 1-го съезда делегатов военно-морского флота, на котором было принято решение об упразднении матросских организаций, руководивших флотом, – Центрофлота и Центробалта. На все флоты, флотилии и морские учреждения были направлены комиссары-большевики. Была упразднена должность командующего флотом, а для руководства флотом была создана морская коллегия под председательством Дыбенко. Усиление противоречий между свободолюбивыми матросами и укрепляющейся большевистской диктатурой привело к победе анархистов на выборах в Центробалт 2 (15) января 1918 г., но 31 января (12 февраля) 1918 г. Центробалт был распущен, а флотом стал руководить Совет комиссаров Балтийского флота.

Разочарование большевистских руководителей в матросах как в самых надежных защитниках своей власти, а в Дыбенко как в их руководителе произошло после провала мирных переговоров в Бресте и начала немецкого наступления. Отряд балтийских матросов (1,5 тыс. человек) во главе с Дыбенко был отправлен на Нарвский участок фронта. Существует противоречивая информация о том, как дальше развивались события. По одним сведениям, 3 марта матросский отряд сдерживал немецкое наступление и понес большие потери. По другим сведениям, отряд с самого начала бежал с фронта. Но, так или иначе, уже 3 марта отряд погрузился на поезд и бросил фронт. При этом при бегстве матросы захватили с собой командующего участком фронта генерал-лейтенанта Д. П. Парского. Отряд был остановлен только 6 марта в Гатчине, разоружен, а 16 марта по решению 4-го съезда Советов Дыбенко был снят со всех своих постов, арестован, но вскоре выпущен на поруки жены А. М. Коллонтай.

Недовольство матросов действиями большевиков обострилось в связи с подписанием Брест-Литовского мирного договора. Кронштадтский совет проголосовал против заключения мирного договора, означавшего в их глазах капитуляцию. Моряки, матросы и офицеры выступали против демобилизации флота, опасаясь, что после этого он будет уничтожен немцами. Видимо, в связи с этими событиями произошел инцидент на станции Малая Вишера во время переезда Совнаркома из Петрограда в Москву. Эшелон балтийских матросов, возвращавшийся в Кронштадт с одного из фронтов начавшейся Гражданской войны, преградил путь трем составам с членами Совнаркома и их семьями. Состав находился под охраной латышских стрелков. В конце концов, латышские стрелки под дулом винтовок загнали матросов обратно в их эшелон, и проезд был освобожден. Мы не знаем, какую роль сыграл в этом инциденте Дыбенко, но 15 марта на заседании ЦК нарком военно-морских сил был исключен из партии с туманной формулировкой: «заслушав сообщения о поведении Дыбенко под Нарвой, при проезде из Петрограда в Москву, пьянстве»^[117]. Дыбенко был восстановлен в партии только в 1922 г. Для наведения порядка в Кронштадте большевики после разгрома анархистских организаций в Москве 12 апреля 1918 г. распустили Кронштадтский совет и заменили его новым, более послушным.

Угроза захвата немцами кораблей Балтийского флота стояла необыкновенно остро. Выдающуюся роль в спасении флота сыграл его новый командующий, капитан 1-го ранга А. М. Щастный. Еще до назначения на этот пост он сумел организовать переход нескольких русских судов из Ревеля в Гельсингфорс. В марте – мае 1918 г. он осуществил операцию по спасению большей части судов Балтийского флота. Он командовал флотом во время беспрецедентного, не имевшего аналогов в мировой истории Ледового похода русского флота в Кронштадт. В результате было спасено от захвата немцами и финнами 236 русских кораблей и судов, включая 6 линкоров. Имя Щастного стало необыкновенно популярно в стране и тем более во флоте. Эта популярность раздражала большевистских руководителей, особенно Ленина и Троцкого. Выступая на 2-м съезде партии левых социалистов-революционеров, представитель Кронштадта А. М. Брушвит отмечал: «…в большевистских кругах Кронштадт попал под подозрение, они уже больше не хвалятся тем, что это краса и гордость революции. Посмотрят на нас, и, может быть, скоро мы попадем в разряд контрреволюционеров или еще куда-нибудь»^[118].

Как балтийские матросы, так и командование флотом во главе с Щастным были обеспокоены тем, что финские войска под командованием немецких офицеров окружили форт Ино, заняв его, немцы и финны представляли бы прямую угрозу Кронштадту. 24 апреля финны потребовали капитуляции форта. Ленин и Троцкий считали, что нужно любой ценой избежать войны с Германией, и были готовы отдать Ино. 6 мая собравшийся на экстренное заседание ЦК РКП(б) по предложению Ленина принял резолюцию, в которой постановлялось «немецкому ультиматуму уступить»^[119]. Троцкий, учитывая вероятность захвата Петрограда немцами, отдал Щастному приказ готовить флот к уничтожению. Щастный, выполнив приказ, поставил об этом в известность судовые комитеты. Матросы и офицеры были едины в требовании избежать потопления судов. 3-й съезд делегатов Балтийского флота (29 апреля – 24 мая 1918 г.), несмотря на преобладание на нем делегатов-большевиков, отразил растущее беспокойство матросов. Делегаты отказались послать приветствие Троцкому и вместо этого потребовали от него прибыть на съезд и объяснить позицию большевистского руководства в отношении Балтийского флота. В противовес этому съезд дружно приветствовал Щастного и устроил ему бурную овацию после его заявления, что для центрального руководства страны настал момент подняться на борьбу с немцами.

Конфликт между Щастным и большевистским руководством привел к тому, что Щастный 22 мая подал в отставку. В конце мая он был вызван в Москву и сразу по прибытии по приказу Троцкого был арестован, предан суду, вынесшему ему смертный приговор. Впоследствии страна привыкнет к подобным методам, но тогда это был первый процесс подобного рода. Казнь Щастного вызвала взрыв возмущения матросов. Среди судов, приплывших из Гельсингфорса, была минная дивизия. В ее состав входило 25 судов, в том числе 17 эсминцев. В середине мая она встала на якорь в центре Петрограда, напротив Обуховского завода. Среди матросов дивизии были широко распространены антибольшевистские настроения. Эту дивизию военный штаб Союза возрождения России считал своей основной ударной силой. Информация о планах Троцкого взорвать Балтийский флот вызвала негодование экипажей дивизии. На митинге 11 мая матросы и офицеры дивизии приняли резолюцию, которая из-за угрозы немецкого нашествия требовала: «1) Петроградскую коммуну, ввиду ее полной неспособности и несостоятельности предпринять что-либо для спасения Родины и Петрограда, распустить. 2) Всю власть по обороне и управлению Петроградским округом вручить морской диктатуре Балтийского флота. 3) Немедленно войти в тесную связь со всеми рабочими Петрограда и демобилизованными солдатами и офицерами армии на предмет взаимной поддержки и организации реальной силы для обороны Петрограда…»^[120]. 12 мая на заседании корабельных комитетов лидеры минеров лейтенант Г. Н. Лисаневич и матрос эсминца «Инженер-механик Зверев» эсер Ф. У. Засимук вступили в острое противостояние с выступавшими на митинге Раскольниковым и Луначарским. Под крики одобрения матросов они подвергли резкой критике внутреннюю и внешнюю политику правительства. На этом заседании резолюция минной дивизии была в основном одобрена^[121]. Но проходивший тогда же 3-й съезд Балтийского флота осудил антиправительственные выступления минеров и потребовал уволить из флота Лисаневича и Засимука. Однако экипажи кораблей категорически отказались выдать своих лидеров. 25 мая собрание представителей минной дивизии решило их защищать, используя для этого «все доступные средства». При этом моряки выразили поддержку советской власти как воплощения народовластия, но осудили существующее правительство как «контрреволюционное и несущее гибель отечеству»^[122].

Матросы минной дивизии, возмущенные уступками советского правительства Германии, фактическим уничтожением советской демократии, нашли общий язык с рабочими Обуховского сталелитейного завода, возмущенными массовыми увольнениями, резким сокращением дневной хлебной нормы до 1/8 фунта в день. Обуховцы быстро разочаровались в советском правительстве, участвовали в демонстрациях в поддержку УС и движения рабочих-уполномоченных^[123]. В апреле – мае на рабочих митингах выдвигались требования о немедленном созыве УС и окончании Гражданской войны. 16 июня митинг на Обуховском заводе принял решение использовать ближайшие выборы Советов для ведения активной агитации за восстановление всеобщего избирательного права и созыва УС. Рабочие обратились к Собранию уполномоченных с призывом начать борьбу за власть и к минной дивизии – принять участие в этой борьбе. Это обращение пришло во время бурного недовольства Балтийского флота арестом и судом над Щастным. Совместное выступление моряков и рабочих могло иметь далекоидущие последствия. Но столь любимое эсеровское оружие – террор – на этот раз спасло большевиков. 20 июня террорист из Центрального боевого отряда ПСР, рабочий Н. Сергеев, убил М. М. Володарского, комиссара по делам печати, агитации и пропаганды Петроградской коммуны, по дороге на митинг, недалеко от Обуховского завода. В результате немедленных поисков убийцы было арестовано 15 человек, 12 из которых после допроса были отпущены, кроме Г. Еремеева, одного из самых популярных рабочих лидеров Обуховского завода, и двух других обуховцев. Все трое – члены ПСР. Хотя арестованные не имели никакого отношения к убийству Володарского, большевики воспользовались ситуацией, чтобы оставить протестующих без лидеров. На следующий день после ареста рабочие, прекратив работу, изгнав заводское руководство, взяли завод под свой контроль. Они потребовали освобождения арестованных, послали своих представителей на другие предприятия и на собрание рабочих-уполномоченных, от которого потребовали объявить 25 июня общегородскую политическую забастовку в знак протеста против репрессий в отношении рабочих. Матросы минной дивизии были готовы поддержать рабочих с оружием в руках. Г. Н. Лисаневич, командир эсминца «Капитан Изыльметьев», для поддержки обуховцев пришвартовал свой корабль у завода.

Но убийство Володарского изменило настроение большинства рабочих и матросов. Даже рабочие Путиловского завода, больше других поддержавшие обуховцев, были поражены террористическим актом против видного члена социалистической партии. Поэтому они отказались участвовать в забастовке. Отказались и рабочие других заводов города. Большевиков поддержало и большинство матросов-балтийцев. Для подавления выступления минной дивизии власти смогли привлечь около 500 матросов-кронштадтцев. Три канонерские лодки не дали возможности «Капитану Изыльметьеву» сняться с якоря. После переговоров матросы эсминца согласились сдаться. Несколько матросов и офицеров было арестовано, но Лисаневичу удалось бежать. Еще несколько эсминцев были готовы начать бой, но после переговоров они сдались. Главный комиссар Балтийского флота И. П. Флеровский арестовал всех матросов и офицеров, имевших какое-либо отношение к антибольшевистским выступлениям^[124].

Июньские события 1918 г. в Петрограде напоминают кронштадтские события в марте 1921 г. И в том и в другом случае рабочие и моряки действовали совместно. Но в июне 1918 г. они еще продолжали относиться к существующей власти как к своей, несмотря на то, что уже хорошо понимали многие присущие ей недостатки, а в 1921 г. у матросов и рабочих уже никаких иллюзий не было.

Июньское выступление матросов против большевистских властей было не единственным. Следующий конфликт вспыхнул в сентябре 1918 г. В начале февраля 1918 г. Совнарком издал декреты о демобилизации армии и флота. Многие военные моряки выступили против, но власти потребовали полного осуществления декрета, угрожая в противном случае прекратить снабжение Кронштадта продовольствием. Кронштадт был вынужден подчиниться. Тысячи матросов отправились по домам, прихватив с собой изрядное количество винтовок и пулеметов, заявляя, что оружие «может нам еще понадобиться»^[125]. Тысячи других остались служить, заключив соглашение о добровольном вступлении во флот. Демобилизация флота привела к тому, что многие суда стали небоеспособными из-за нехватки матросов. Большинство экипажей превратились в охранные команды своих кораблей. В ходе начавшейся в июне 1918 г. мобилизации на военную службу были призваны тысячи бывших матросов. Черноморский флот был потоплен, чтобы не отдавать его немцам, всех призванных отправляли в Петроград и Кронштадт.

Матросы были размещены в чудовищно переполненных казармах. Власти ожидали, что прибудут не более 5–6 тыс. человек, а прибыло 10 тыс. Особенно тяжелые условия проживания были в казарме 2-го балтийского экипажа, в которой было размещено несколько тысяч человек. В отчете от 18 октября Чрезвычайной комиссии Петросовета, созданной для проверки состояния казарм, говорилось, что казармы грязные и темные и переполнены сверх всякой меры, двери без замков, окна разбиты, а уборные отвратительные. Помещение не убирается, по углам разлагаются кучи экскрементов. Матросы вынуждены спать на старых койках с железными пружинами, часто сломанными. На большинстве коек нет ни матрасов, ни одеял, ни подушек, вообще никакого постельного белья. Посуда отсутствует, а матросы едят из общих помойных ведер, но и тех не хватает. Форменной одежды у них нет, а больше чем у половины нет обуви. Еще до отправки комиссии петроградские власти были хорошо осведомлены, что творится в казармах. На заседании Петроградского комитета РКП(б) о состоянии матросских казарм было сказано: «Жизнь в казармах. Невыносимые условия жизни этой»^[126]. Вывод можно было распространить на Петроград и всю страну, но условия жизни в матросских казармах даже большевистскому руководству казались чудовищными. Для улучшения положения ничего не было сделано.

Между московскими и питерскими властями не было единства взглядов по вопросу, как использовать призванных матросов. Центр хотел всех их направить в Красную армию и послать на фронт, комиссары Балтийского флота хотели заменить ими матросов, ушедших на фронт. В итоге матросы были пока в Петрограде, но предполагалось, что во флоте будут оставлены только опытные специалисты, а из остальных будут сформированы подразделения для отправки на фронт.

Многие из призывников были антибольшевистски настроены, они прибыли из деревень, где наблюдали террор продотрядов, или из городов, где закрывались заводы и рабочим грозила голодная смерть. Надежды большевистских властей на революционный дух матросов не оправдались. Матросы были настроены революционно, но не в большевистском понимании этого слова. Тяжелое положение в оставленных деревнях и городах, страшные условия жизни в Петрограде, конец всех надежд на подлинное народовластие в начале октября нашли свое выражение в митингах протеста. Установились тесные связи между матросами и Петроградским комитетом партии левых социалистов-революционеров (ПЛСР). Первый митинг матросов прошел в Петрограде 4 октября 1918 г. Матросы потребовали значительного улучшения снабжения продовольствием и решительных изменений условий жизни в казармах. На большевистские власти они перестали надеяться и требовали, чтобы это было поручено матросскому выборному комитету. Имея все основания бояться большевистской расправы, матросы настаивали, чтобы их немедленно вооружили. В числе требований было: замена добровольцев на флоте компетентными специалистами из них, освобождение из тюрем всех матросов, непонятно за что арестованных^[127].

Так как петроградские власти кроме призывов к революционной дисциплине не дали никакого ответа, матросы стали сами добывать оружие и вооружили револьверами часть мобилизованных. Особое недовольство большевистской диктатурой выражали бывшие матросы Черноморского флота. Их лидером стал Я. Шашков, в прошлом черноморец, хороший оратор, чья популярность росла от митинга к митингу. Попытка Флеровского и его заместителя И. Фрунтова успокоить моряков ничего не дала. Им даже не дали говорить, заглушив речи свистом и криками протеста, а Фрунтова стащили с трибуны. На этом митинге были выбраны представители для поездки в Кронштадт. Они должны были уговорить кронштадтцев присоединиться к готовящемуся выступлению, но власти не допустили их в город. Вечером того же дня Шашков выдвинул ряд политических требований, в первую очередь восстановления власти свободных демократических Советов. В принятой резолюции говорилось: «Мы требуем немедленного разрыва позорного для революционного народа Брестского договора. Мы требуем отказа от уплаты миллиардных контрибуций… Мы, моряки, только что вернувшиеся от плуга и станка, не можем умолчать о том, как стонет всюду трудовой народ от произвола и насилия наемных чиновников-комиссаров. Мы на себе испытали разгон съездов рабочих и крестьянских Советов и аресты. ‹…› Мы требуем восстановления истинной власти Советов!»^[128]

На следующий день состоялся новый митинг. Матросы были полны решимости перейти к действиям. Они отвергли кандидатуру комиссара А. Кулберга, назначенного Флеровским, и на это место выбрали Г. Шанина. Новый комиссар издал «приказ № 1», отменявший все приказы большевистских комиссаров. Матросы, многие с револьверами, направились на плац Первого морского берегового экипажа и в сопровождении матросов этой части двинулись к Мариинскому театру, где провели еще один митинг, а затем группа матросов во главе с Шашковым ворвалась в театр во время представления оперы Р. Вагнера «Валькирия». Опера была остановлена в середине 1-го акта, и матросы, вооружившись трубами и валторнами, двинулись к Невской пристани поднимать экипажи стоявших там судов, но это им не удалось. Разочарованные, они вернулись в казармы^[129].

Петроградские власти во главе с Зиновьевым были прекрасно осведомлены о том, что происходило в городе. Но они выжидали открытого выступления волновавшихся матросов и связанных с ними левых эсеров, чтобы нанести решительный удар. Как цинично писал Флеровский, «для серьезных репрессий нужны серьезные поводы»^[130].

Теперь повод был налицо. Матросский лидер Шашков был арестован в Петрограде, куда он направился на грузовике в поисках оружия. Казармы 2-го флотского экипажа были окружены войсками. 50 матросов были арестованы. Попытки левых эсеров организовать выступления против большевиков закончились провалом, многих из них арестовали. Был разгромлен Петроградский комитет ПЛСР. Зиновьев, выступая 15 октября на экстренном заседании Петросовета, в присущем ему витиеватом стиле труса, избавившегося от угрожавшей ему опасности, заявил: «…петроградский пролетариат должен, наконец, вколотить осиновый кол в могилу белогвардейской партии Камкова». Мятеж был объявлен «жалкой копией с жалкого июльского мятежа левых эсеров»^[131]. По постановлению Президиума Петроградской чрезвычайной комиссии 11 матросов были расстреляны. Организовывались массовые митинги матросов, на которых принимались резолюции с осуждением 2-го балтийского экипажа. Но когда стало известно о казни матросов, команда линкора «Петропавловск» выступила с протестом против «зверской расправы» с «истинными пролетариями»^[132]. Выступление 2-го балтийского экипажа было еще одной репетицией Кронштадтского восстания.

Во время Гражданской войны Балтийский флот практически не участвовал в боевых действиях, за исключением нескольких операций (см. выше), но моряки сражались на различных фронтах. Несмотря на наступившее у многих балтийских матросов разочарование в большевистской диктатуре, они были искренне преданы делу революции и охотно отправлялись на фронт для борьбы с белогвардейцами. Из них формировались речные флотилии, принимавшие участие в Гражданской войне от Северной Двины до сибирских рек, команды бронепоездов и целые части Красной армии, считавшиеся отборными. По окончании Гражданской войны многие моряки вернулись на флот, но и после их возвращения флот испытывал большую нехватку личного состава. С кораблей снимались не только матросы, большое число орудий пошло на вооружение речных флотилий или использовались для обороны Петрограда. Сокращение численности матросов, резкое падение уровня дисциплины привели к значительному ухудшению состояния судов. Из оставшихся боеспособными судов был создан Действующий отряд, базирующийся в Кронштадте. Многие уцелевшие от расправ морские офицеры принимали участие в Гражданской войне на стороне врагов большевистского режима. У оставшихся во флоте жизнь на кораблях была крайне тяжелой из-за унижений и оскорблений со стороны матросов, угрозы ареста по малейшему подозрению или быстрой матросской расправы. Мичман А. Гефтер описывал обстановку на крейсере «Память Азова» в первые дни после объявления в начале сентября 1918 г. красного террора: «Шум голосов за стеной прервал поток воспоминаний. Зайдя туда, застал у командира несколько офицеров с соседних кораблей. Все держались сдержанно, но чувствовалось, что есть какая-то неприятная и большая новость. – По кораблям, как выяснилось, ходили агенты ЧК и по указанию команды выбирали офицеров, которых уводили на расстрел. Может быть, сейчас явятся на „Память Азова“. ‹…› Чьи-то громкие голоса раздались за стенкой. Там остановились какие-то люди и совещались. В каюте наступила тишина. Казалось, что смерть тихонько остановилась у двери и ждет.

Потом голоса смолкли. Очевидно, ушли. Я вышел на верхнюю палубу. На фоне ночной тишины отчетливо были слышны далекие выстрелы. Каждый выстрел уносил жизнь! ‹…›

Когда утром, вставши пораньше, я поднялся на мостик – я увидел страшное зрелище. Откуда-то возвращалась толпа матросов, несших предметы офицерской одежды и сапоги. Некоторые из них были залиты кровью. Одежду расстрелянных в минувшую ночь офицеров несли на продажу»^[133].

Балтийский флот сыграл важную роль во время обороны Петрограда от Северо-Западной армии генерала Н. Н. Юденича. Во время ее первого наступления в мае – июне 1919 г. корабли обстреливали части противника и помогли подавить восстание, вспыхнувшее на форте Красная Горка, к которому присоединились форты Обручев и Серая Лошадь. В подавлении восстания решающую роль сыграл линкор «Петропавловск», тяжелые орудия которого выпустили по обстреливавшим Кронштадт фортам 568 двенадцатидюймовых снарядов. Во время осеннего наступления Северо-Западной армии линкор «Севастополь» 20–21 октября обстреливал белые части, находившиеся в районе Красного Села из 305-миллиметровых орудий.

Далеко не все в политике большевистского руководства нравилось кронштадтским матросам, но пока угроза со стороны белых армий не была устранена, они продолжали героически сражаться с белогвардейцами на всех фронтах Гражданской войны.