Конец и вновь начало

Импульс один – цели различны

И если мы обратимся к более поздним временам, увидим то же самое. Вот, например, завоевание Испанией Америки. Кто шел в конкистадоры, кто ехал после Колумба за море с Кортесом, Писарро, Кесадой, Карвахалем, Вальдивием в страшные американские джунгли Юкатана, в благословенное Чили, где арауканы победили испанцев и сохранили свою независимость до освобождения Америки и до создания Чилийской республики. Самое опасное место было в Чили. Индейские женщины очень красивы, и поэтому испанцы, которые воевали против арауканов – насельников Южного Чили, женились на местных женщинах.

Но зачем они туда пошли? Я посмотрел статистику. Статистика эта, правда, касается не Америки, а Филиппин – другой испанской колонии. Так вот: 85 % приезжавших испанцев умирали в первый же год – от болезней, от недоедания, некоторых убивали в стычках с туземцами, некоторых – в скандалах с начальством, потому что в этих отдаленных местах произвол начальства был невероятный и любой неугодный человек мог быть осужден за что угодно и казнен.

В общем, 85 % шли на смерть, а из тех 15 %, которые возвращались, вероятно, 14 % были безнадежно больны, потому что настолько переутомлялись, что уже любой грипп мог человека свалить и дать хроническую болезнь.

Да, золото они привозили, но это золото им было не на что тратить, ибо золота стало столько, что в Испании дико вскочили цены и на вино, и на оливки, и на хлеб, и на ткани… То есть выгоды от этих походов не было. Но была алчность. Алчность их точила – получить золото, которое само по себе и не нужно, но важно как знак твоих подвигов, как знак свершения.

Бывало и по-другому. В свое время меня, например, очень удивили описания путешествий Орельяны – это испанский капитан, открывший Амазонку. Они воевали там с индейцами в районе современного Эквадора, на склонах Анд. Орельяна спустился на восток, увидел, что текут большие реки, и, решив узнать, куда эти реки текут, увлек за собой свой отряд. Пищи почти не было, снабжение там было очень плохое, а переходы длинные. Индейцы, из которых они делали носильщиков, от непосильного труда умирали в большом количестве. Но тем не менее Орельяна увлек весь свой отряд, в котором были и интеллигентные люди, которые оставили записи, например капеллан отряда Гаспар де Карвахаль. Он вел дневник, и это было его главное занятие. Сейчас этот дневник опубликован.

Они спустились по Амазонке, причем им встречались там разного рода индейские деревни. По рассказам Карвахаля, это были большие поселения, не такие, как сейчас, а гораздо больше, но там жили самые примитивные индейцы, у которых никакого золота не было. Откуда в Амазонии золото?! «Так мы, – писал этот падре, – мы золото-то особенно и не искали, мы искали, что покушать; голодные плыли на лодках и на плотах по реке, самой большой и многоводной в мире». И наконец выплыли – больные, усталые, замученные, напуганные страшными аллигаторами, огромными анакондами, которые заглатывают и больших аллигаторов, а уж человека большой анаконде ничего не стоит проглотить. В общем, выплыли в море, добрались до испанских колоний на острове Кубагуа, к поселку Новый Кадис и отдохнули.

Орельяне дали титул маркиза за открытие этой огромной реки, дали наградные, потому что у него никаких своих богатств не было. Что же сделал Орельяна после этого? На полученные деньги снарядил новую экспедицию и отправился снова на Амазонку. Но уже не вернулся. Зачем?

Обратим внимание на то, как проявляют себя такого типа люди в зависимости от тех целей, к которым они стремятся. Ведь не все они хотят лидерствовать и быть вождями. Вот Ньютон. Он потратил свою жизнь на решение двух кардинальных научных проблем – создание механики и толкование Апокалипсиса, только это его и интересовало. Жены не завел, богатства не накопил, ничем не интересовался, кроме своих идей, жил дома с экономкой и работал. И когда король Англии Карл II сделал его пэром, он как добросовестный человек ходил в парламент и высиживал там все заседания (я бы на его месте этого не делал), но за все это время он сказал там только два слова: «Закройте форточку». Все остальное его не интересовало.

Вот пример человека, который отнюдь не стремился к лидерству, но вместе с тем он вел полемику, спорил, доказывал свою правоту. Он был искренний протестант и враг католиков, то есть у него были все человеческие качества, но целью его жизни была жажда знаний, которую мы можем назвать модусом алчности. Скупой рыцарь собирал деньги, а Ньютон собирал знания: тот и другой были алчными, но не тщеславными.

И наоборот, мы можем найти сколько угодно актеров, которые безумно тщеславны, или поэтов, которые ради своей популярности готовы пожертвовать всем, чем угодно. Немножко изменяя своему хронологическому принципу, приведу вполне известный пример: Иван Сергеевич Тургенев. Сначала он писал небольшие жеманные рассказы, которые в 40-х – начале 50-х годов имели большой успех, а когда люди увлеклись общественными темами, он почувствовал, что интерес к нему слабеет. Тогда он решил овладеть умами молодежи и бахнул «Рудина», потом «Накануне», потом «Отцы и дети» и пошел. Романы были так себе, но дело не в этом, а в том, что модусом его страстности было тщеславие, и он пожертвовал, вообще говоря, всеми своими человеческими способностями для того, чтобы добиться окончательного и бесспорного успеха у молодежи, которая была законодателем вкусов и мод. Кончилось это для него печально.

После Пушкинского юбилея 1880 г., когда лавры кумира читающей русской публики неожиданно для Тургенева перешли к Федору Михайловичу Достоевскому, в письме к В. Н. Боткину он написал, что вот ему не везет, денег из имения поступает мало, Виардо ему изменяет, публика его не понимает и не принимает (а она действительно его не приняла после Базарова), и он едет в имение, чтобы навсегда оставить мечту – дальше самое важное – «о счастье, под которым я понимаю легкое расположение духа, проистекающее из сознания удовлетворительного течения дел». Типичная психология человека тщеславного. Ему надо, чтобы его хвалили.

История зафиксировала и крайне экстремальные случаи поведения людей, когда они до такой степени влюбляются в свой идеал, что жертвуют ради него жизнью, а это совсем нецелесообразно с нормальной точки зрения. Жанна д’Арк была девушкой очень впечатлительной и очень патриотической. Несмотря на то что она по-французски плохо говорила, она решила спасти Францию, и, как известно, она ее спасла. Но все-таки после того, как она освободила Орлеан и короновала Карла в Реймсе, превратив его из дофина в законного короля, она попросила, чтобы ее отпустили. Она не стремилась к тому, чтобы занять место при дворе. Ее не отпустили, и дальнейшая ее судьба была печальна.

Я попытался показать, что есть люди, которые стремятся в большей или меньшей степени к идеальным иллюзорным целям. Мнение, что все люди стремятся исключительно к личной выгоде и что если они рискуют жизнью, то только ради получения денег или прочной материальной выгоды, – это мнение не Маркса с Энгельсом, а барона Гольбаха, французского материалиста XVIII в., ко-торый считается вульгарным материалистом и никакого отношения к марксизму не имеет. Это тот материализм, который Марксом и Энгельсом преодолен.

А если так, то мы можем совершенно спокойно поставить вопрос о том, как же понять это самое «что-то» – качество, толкающее людей на следование иллюзорным, а не реальным целям. Что это за страсть, которая иногда оказывается сильнее самого инстинкта самосохранения. От слова «страсть» (латинское «passio») я это качество и назвал пассионарностью, а его носителей – пассионариями.

Степени пассионарности

Несомненно, что подавляющее число поступков, совершаемых людьми, диктуется инстинктом самосохранения, либо личного, либо видового. Последнее проявляется в стремлении к размножению и воспитанию потомства. Однако пассионарность имеет обратный вектор, ибо заставляет людей жертвовать собой и своим потомством, которое либо не рождается, либо находится в полном пренебрежении ради иллюзорных вожделений: честолюбия, тщеславия, гордости, алчности, ревности и прочих страстей. Следовательно, мы можем рассматривать пассионарность как антиинстинкт, или инстинкт с обратным знаком.

Как инстинктивные, так и пассионарные импульсы регулируются в эмоциональной сфере. Но ведь психическая деятельность охватывает и сознание. Значит, нам следует отыскать в области сознания такое деление импульсов, которое можно было бы сопоставить с описанным выше. Иными словами, все импульсы должны быть разбиты на два разряда: а) импульсы, направленные к сохранению жизни, и б) импульсы, направленные к принесению жизни в жертву идеалу – далекому прогнозу, часто иллюзорному.

Для удобства отсчета обозначим импульсы «жизнеутверждающие» знаком плюс, а импульсы «жертвенные», естественно, знаком минус. Тогда эти параметры можно развернуть в плоскостную проекцию, похожую на привычную систему Декартовых координат, причем отметим, что «положительные» – это не значит «хорошие» или «полезные», а «отрицательные» – «плохие», ведь в физике катионы и анионы, а в химии – кислоты и щелочи качественных оценок не имеют.

Вообще надо отметить, что только в общественной форме движения материи есть смысл противопоставлять прогресс застою и регрессу. Поиски осмысленной цели в дискретных процессах природы – неуместная телеология. Как горообразование в геологии ничем не «лучше» денудации или зачатие и рождение – такие же акты жизни организма, как смерть, так и в этнических процессах отсутствует критерий «лучшего». Однако это не значит, что в этногенезе нет системы движения и даже развития, это значит лишь, что нет «переда» и «зада». В любом колебательном движении есть только ритм и большая или меньшая напряженность. Так условимся же о терминах.

Положительным импульсом сознания будет только безудержный эгоизм, требующий для осуществления себя как цели рассудка и воли. Под рассудком мы условимся понимать способность выбора реакции при условиях, допускающих это, а под волей – способность производить поступки согласно сделанному выбору. Следовательно, из этого разряда исключаются все тактильные и рефлекторные действия особей, равно как и поступки, совершенные по принуждению других людей или достаточно весомых обстоятельств. Но ведь внутреннее давление – императив либо инстинкта, либо пассионарности – также детерминирует поведение. Значит, и его надо исключить наряду с давлением этнического поля и традиций. Для «свободных» или «эгоистичных» импульсов остается небольшая, но строго очерченная область, та, где человек несет за свои поступки моральную и юридическую ответственность.

Психологическая классификация на уровне организмов

Тут мы опять сталкиваемся с невозможностью дать дефиницию, практически ненужную. Коллективный опыт человечества четко отличает вынужденные поступки от преступлений. Убийство при самозащите отличается от убийства с целью грабежа или мести, обольщение – от изнасилования и т. д. В середине прошлого века делались попытки отождествить такие поступки, но это было беспочвенное резонерство. В наше время очевидно, что, сколь бы ни была разумна забота человека о себе, она не дает ему основания сознательно нарушать права соседей или коллектива.

«Разумному эгоизму» противостоит группа импульсов с обратным вектором. Она всем хорошо известна, как, впрочем, и пассионарность, но также никогда не выделялась в единый разряд. У всех людей имеется искреннее влечение к истине (стремление составить о предмете адекватное представление), к красоте (тому, что нравится без предвзятости) и к справедливости (соответствие морали и этики). Это влечение сильно варьирует в силе импульса и всегда ограничивается постоянно действующим «разумным эгоизмом», но в ряде случаев оказывается более мощным и приводит к гибели не менее неуклонно, чем пассионарность. В сфере сознания оно как бы является аналогом пассионарности и, следовательно, имеет тот же знак. Назовем его аттрактивностъю (от латинского «attractio» – влечение).

Природа аттрактивности неясна, но соотношение ее с инстинктивными импульсами самосохранения и с пассионарностью такое же, как в лодке соотношение двигателя (мотора) и руля. Равным образом соотносится с ними «разумный эгоизм» – антипод аттрактивности.

Поэтому мы можем положить выделенные нами разряды импульсов на оси координат: подсознание – на абсциссу, сознание – на ординату (см. рис.). Тогда мы получим психологическую классификацию, пригодную для решения нашей задачи.

Но нужно ли такое сложное построение и для чего?

Соотношение разрядов импульсов

В биологической природе инстинктивных импульсов можно не сомневаться. Как желание долго жить, так и тяга к воссозданию себя через потомство – биологический признак, свойственный человеку как виду. Но если так, то его величина (в смысле воздействия на поступки особи) должна быть стабильна. Это значит, что тяга человека к жизни у всех людей, живущих, живших и имеющих жить, в каждом отдельном случае одна и та же. На первый взгляд это противоречит наблюдаемой действительности.

В самом деле, есть сколько угодно людей, не ценящих жизнь настолько, что они идут добровольно на войну; бывают случаи самоубийства; родители сплошь и рядом бросают детей на произвол судьбы, а иной раз и убивают. И это наряду с дезертирами, уклоняющимися от войны; с теми, кто ради спасения жизни терпит всевозможные оскорбления, унижения и даже рабское состояние; с родителями, отдающими жизнь за детей, часто недостойных и неблагодарных. Огромный разброс данных!

Не напоминает ли это мнение древних о том, что тяжелые тела падают быстрее легких? Только опыт Галилея доказал, что сила тяжести равно действует на пушинку и чугунное ядро, а разница в скорости падения зависит от постороннего явления – сопротивления воздушной среды. То же самое имеет место в проблеме, занимающей наше внимание.

На рисунке на той же линии лежит обратный импульс пассионарности. При алгебраическом сложении он погашает ту или иную часть положительной абсциссы, а иногда даже всю. Величина импульса «Р» (пассионарного напряжения) может быть меньше импульса инстинкта (величина, которую удобно принять за единицу), равна ему и больше его. Только в последнем случае мы называем человека пассионарием.

При равенстве величин – идеально гармоническая личность, что-то вроде Андрея Болконского. Я беру в качестве примера такого литературного героя, который все выполняет очень хорошо. Он и прекрасный полковник, и заботливый помещик, хранитель своей дворянской чести, верный муж своей первой жены, верный жених своей новой невесты. Абсолютно гармоническая личность, причем и работает он хорошо – не за страх, а за совесть, но ничего лишнего он не сделает; это вам не Наполеон, который так же, как и Александр Македонский, неизвестно для чего завоевывал страну за страной и даже такие страны, которые он явно не мог удержать, например Испанию или Россию.

Наполеон бросал людей на смерть ради иллюзии, ради славы Франции, как он говорил, а по существу – ради собственного властолюбия. Андрей Болконский ничего такого не сделает. Он хороший человек, у него все приведено в ажур, он делает только то, что надо, и делает хорошо; достойный уважения человек.

Но есть еще и субпассионарии, у которых пассионарность меньше, чем импульс инстинкта. Для иллюстрации опять-таки приведу литературные образы, всем хорошо известные, – это герои Чехова. У них как будто все хорошо, а чего-то все-таки не хватает: порядочный, образованный человек, учитель, но… «в футляре»; хороший врач, много работает, но… «Ионыч». И самому ему скучно, чеховскому герою, и кругом него всем скучно. Все чеховские персонажи, или почти все, которых я помню, – это образы субпассионарные. У них тоже есть кое-какие пассионарные замыслы. И такие герои мечтают… выиграть, например, у соседа партию в шахматы, это удовлетворяет их тщеславие.

Наличие субпассионариев для этноса так же важно, как и наличие пассионариев, потому что они составляют известную часть этнической системы. Если их становится очень много, то они начинают резко тормозить своих духовных и политических вождей, твердя им: «Что вы, что вы, как бы чего не вышло». С такими людьми совершенно невозможно предпринять какую-нибудь крупную акцию. Об акции агрессивного характера здесь уже и говорить нечего, также и оборонительного; эти люди и защищать-то себя не могут.

Впрочем, и субпассионарии – разные. Доза пассионарности может быть столь мала, что не погашает даже самых простых инстинктов и рефлексов: вот, хочется человеку выпить, а у него только рубль, он бежит и скидывается «на троих», чтобы только выпить, а этот рубль у него последний, и дадут-то ему выпить чуть-чуть, и, в общем, это его не удовлетворяет, но, поскольку сложился привычный условный рефлекс, его тянет к выпивке, и он забывает обо всем. Таковы босяки из ранних рассказов А. М. Горького. Еще ниже – кретины и дегенераты.

А если пассионарное напряжение выше инстинктивного? Тогда точка, обозначающая психологический статус особи, сместится на отрицательную ветвь абсциссы. Здесь будут находиться конкистадоры и землепроходцы, поэты и ересиархи и, наконец, инициативные фигуры вроде Цезаря и Наполеона. Как правило, их очень немного, но их энергия позволяет им развивать бешеную деятельность, фиксируемую везде, где есть историческая литература – письменная или устная. Сравнительное изучение кучности событий дает первое приближение определения величины пассионарного напряжения.

Ту же последовательность мы наблюдаем в сознательных импульсах, отложенных на ординате. «Разумный эгоизм», то есть принцип «все для меня», имеет в лимите стабильную величину. Но он умеряется аттрактивностью, которая либо меньше единицы (за которую мы принимаем импульс себялюбия), либо равна ей, либо больше ее. В последнем случае мы наблюдаем жертвенных ученых, художников, бросающих карьеру ради искусства, правдолюбцев, отстаивающих справедливость с риском для жизни: короче говоря – тип Дон Кихота в разных концентрациях. Значит, реальное поведение особи, которое мы имеем возможность наблюдать, складывается из двух постоянных положительных величин (инстинктивность и «разумный эгоизм») и двух переменных отрицательных (пассионарность и аттрактивность). Следовательно, только последние определяют наблюдаемое в действительности разнообразие поведенческих категорий (см. табл. на с. 491).

Заразительность пассионарности

Кроме того, пассионарность имеет еще одно качество, которое чрезвычайно важно. Она заразительна! Пассионарность ведет себя как электричество при индуцировании соседнего тела. Это еще Толстой отметил в «Войне и мире», что когда в цепи солдат кто-то крикнет: «Ура!», то цепь бросается вперед, а когда крикнут: «Отрезаны!», то все бегут назад. Я воевал и могу вам сказать, что во время боя никаких криков не слышно. И тем не менее наблюдение Толстого совершенно правильно. В чем же дело?

Приведу простой пример. Мы знаем, что есть полководцы очень опытные, очень стратегически подготовленные, но которые совершенно не умеют увлечь солдат в битву. Я беру военную историю, потому что это самая яркая иллюстрация. Там, где человек рискует жизнью, там все процессы обострены до предела, а нам надо понять крайности для того, чтобы потом вернуться к бытовым ситуациям. Вот был у нас генерал Барклай-де-Толли-Веймар, очень толковый, очень храбрый человек, очень умный, составивший план победы над Наполеоном. Все он умел делать. Единственное, чего не мог, – это заставить солдат и офицеров себя любить, за собой идти и слушаться себя.

Поэтому пришлось заменить его Кутузовым, и Кутузов, взяв план Барклая-де-Толли и в точности его выполнив, сумел заставить солдат идти и бить французов. Поэтому совершенно правильно – у нас перед Казанским собором памятники этим двум полководцам стоят рядом. Они оба одинаково много вложили в дело спасения России в 1812 г., но Барклай-де-Толли вложил свой интеллект, а Кутузов – свою пассионарность, которая у него, бесспорно, была. Он сумел как бы наэлектризовать солдат, он сумел вдохнуть в них тот самый дух непримиримости к противнику, дух стойкости, который нужен любой армии.

Этим качеством в огромной степени обладал А. В. Суворов. Когда Павел I бросил русскую армию в Италию против стойких французских армий, которыми командовали лучшие французские генералы (Макдональд, Моро, Жубер), Суворов одержал три блестящие победы при помощи небольшого русского корпуса и вспомогательных австрийских дивизий. Причем одержали победы именно русские части, хотя австрийцев никто в то время не мог обвинить ни в трусости, ни в слабой боеспособности, это ведь были такие же славяне: хорваты, словаки, чехи, и они воевать могли. Но решающими ударами, которыми были опрокинуты французские гренадеры, руководил Суворов, и сделаны они были русскими. Он вдохнул в своих солдат волю к победе, как говорят обычно, а на нашем языке – пассионарность, которая была у него самого.

Вы скажете, а может быть, дело не в Суворове, просто русские солдаты были такие хорошие? Ладно. А Аустерлиц? А Фридланд? А Цюрих, где нам наклеили по первое число? У Суворова было 30 тысяч, а у Римского-Корсакова – 60 тысяч. Надо сказать, что Корсаков тоже был полководец толковый, но вся армия капитулировала около Цюриха, окруженная французами. Так что дело, очевидно, не в числе. Но почему же австрийцы сражались хуже? Очевидно, потому, что русские были Суворову понятны и он был им понятен, а австрийцам он был не понятен. Это гипотеза, но применим ее дальше…

Австрийцы потребовали, чтобы Суворов, вместо того чтобы вторгнуться во Францию и вызвать там восстание роялистов и жирондистов, пошел воевать в Швейцарию. Дело было безнадежное, и он там оказался окружен французами. Суворов протестовал против этого похода, но не мог повлиять на австрийских чиновников гофкригсрата. Потеряв в Швейцарии все свои пушки, сохранив только знамена, потеряв четвертую часть своих людей, Суворов вывел остальную армию из окружения и был в Вене отмечен императорскими почестями, потому что в войне против французов это был первый настоящий успех, хотя и при тактике отступающей армии.

Но ведь Суворов не мог провести ни одного своего начинания среди австрийцев и немцев. И надо сказать, что и немцы с трудом проводили, как мы видели на примере Барклая-де-Толли, свои очень умные начинания среди русских. Так с чем же связана индукция пассионарности? Очевидно, с каким-то настроем, который является связующим этнос началом. Что это за настрой?

И тут мы вспомним то, о чем говорили ранее. Каждый живой организм обладает энергетическим полем, теперь мы уже можем сопоставить его с описанием особенностей этноса и, следовательно, назвать этническим полем, создаваемым биохимической энергией живого вещества.

Так вот. Если принять эту энергетическую модель, модель силового поля, и применить ее к проблеме этноса, то этнос можно представить себе в качестве системы колебаний определенного этнического поля. А если это так, тогда мы можем сказать, в чем же различие этносов между собой. Очевидно, в частоте колебаний поля, то есть в особом характере ритмов разных этнических групп. И когда мы чувствуем своего, это значит, что ритмы попадают в унисон или строятся в гармонию; когда в унисон ритмы не попадают, мы чувствуем, что это чужой, не свой человек.

Эта гипотеза на современном уровне наших знаний удовлетворительно объясняет все наблюдаемые этнические коллизии. Даже если она будет заменена какой-либо другой, дело не изменится. Наша задача – описание феномена, а интерпретация его причин может в будущем варьировать, что не будет влиять на полученные нами результаты.