Читать книгу: «Япония по контракту», страница 5
Конечно, постоянно назначая новых руководителей, профессорское собрание избавляло университет от приросших к своим креслам профессиональных начальников. Но заседать ради этого ежедневно по десять часов…
– Да, это слишком долго, – согласился Хидэо и тут же спохватился, испугавшись за свою смелость, он обсуждал японские порядки, да ещё с иностранкой! Заговорил торопливо: – Мы будем это менять! Уже меняем! В этом году заседания длятся на час меньше!
И он посмотрел на неё победоносно. А она вздохнула, навсегда расставаясь с надеждой поговорить с Хидэо о делах. Правда, оставался ещё один путь – заставить Хидэо обсуждать работу у неё дома, залучив его под предлогом, например, опять сломавшейся офуры. Её бытовые проблемы, в отличие от научных, Хидэо решал мгновенно. Наверное, он считал их более важными?
Все свои дни Хидэо посвящал собраниям, заполняя редкие паузы подготовкой протоколов. На другую деятельность приходилось совсем немного времени: одна лекция в неделю, один семинар, пара вечерних часов на руководство студентами. На собственную научную работу у Хидэо не оставалось ничего. Понемногу она приходила к выводу довольно странному – заниматься наукой в японском университете некому. Профессор пропадал на собраниях, его ассистент Шимада сидел возле компьютера и плохо представлял, что скрывается за мудрёным названием лаборатории, но Хидэо мирился с этим – иметь компьютерщика стало модным. Два других ассистента в лаборатории почти не появлялся – они вели занятия со студентами.
– Кто же в университете занимается наукой? – попыталась выяснить она у Шимады.
Он указал на блестящие чёрные головы у компьютеров.
– Да вот они, студенты!
– Как же удался тогда Японии технологический прорыв, если самым квалифицированным учёным, профессорам, заниматься наукой некогда? Откуда берётся вся эта блестящая электроника, автомобили и, вообще, японское чудо?
– Чудо – это на фирмах, – Шимада улыбнулся, – а университеты у нас… – Он не сказал – слабые, он просто безнадёжно махнул рукой. И заторопился. – Сегодня я тоже должен быть на собрании, я очень занят! – В его голосе явственно зазвучала гордость. Он возвращался к японской жизни, сэнсэй Шимада.
В коридоре, поднимая ветер, одна за другой распахивались двери кабинетов, выпускали спешащих сэнсэев. Сэнсэи убегали в одном направлении – к залу заседаний. Там хлопотали секретарши, расставляя на столах фарфоровые стаканчики с зелёным чаем. Входя в зал, сэнсэи преображались. Выражение нарочитой озабоченности, которое они привычно носили в своих лабораториях, сходило с их лиц, уступая место неподдельному интересу. Сэнсэи становились бодрыми, упругими, переговаривались весело, звонко. Собрания – их истинное дело! Здесь они на месте, у себя!
Студенты
В чарку с вином,
Ласточки, не уроните
Глины комок.
Басё
Утро в лаборатории начиналось по-домашнему. Студенты собирались часам к десяти, переобувались в пластмассовые шлёпанцы, вешали куртки в шкафчики, стоявшие тут же, в студенческом зале, общих гардеробов в университете не полагалось. Каждый имел в лаборатории свой шкаф и свой стол. Но прежде, чем приступить к работе, ребята заворачивали на кухоньку, устроенную в углу студенческого зала. Здесь была раковина, газовая печь и тумбочка с кастрюлями, ложками, поварёшками, палочками и большой сковородой на случай больших торжеств. А на каждый день на тумбочке стоял вечно кипящий электрический чайник-термос. В шкафчике на стене всегда хранились растворимый кофе и сахар. Раз в месяц студенты скидывались и пополняли запасы. Был тут и зелёный чай, но его пили редко, только когда кончался кофе. Чай употреблял только один человек в лаборатории – сэнсэй Кобаяси. Но он предпочитал чай чёрный, английский, сам покупал его. И чашку имел собственную. А студенты брали на сушке возле раковины чашки общественные. В холодильнике они всегда держали свой любимый соус – американский огненный Табаско. Ребята чувствовали себя в университете, как дома. Они платили за обучение, а университет их баловал – устраивал по последнему слову техники лаборатории, строил автостоянки, теннисные корты, бейсбольные поля… Каждому студенту полагался свой компьютер. Возле него ребята и проводили свои дни, бегая пальцами по клавишам быстро, профессионально. Неумех не было. Неумехи кончались на младших курсах в огромном зале, где стояло около сотни терминалов, связанных с машиной преподавателя. В физические лаборатории, поражавшие бедностью на фоне компьютерной роскоши, студенты заходили редко.
Обычно день начинался с утреннего кофе. Но сегодня стол был занят – Хидэо раскладывал на нём свои статьи, перекладывал вновь, стараясь устроить покрасивее. Научные труды перемежались фотографиями, сделанными на международных конгрессах – профессор Кобаяси улыбался в окружении знаменитых иностранных коллег. Притащив откуда-то лестницу, Хидэо взобрался на неё, чтобы собственноручно развесить по стенам плакаты, отражающие свои самые эффектные научные достижения. Он не доверил эту работу никому. Младший персонал был послан чистить и мыть лабораторию до блеска. Суета охватила не только лабораторию Кобаяси. По коридорам сновали нарядные секретарши с кипами ярких буклетов. Помощница сэнсэя Сато тоненькая Томоко, сгибаясь, тащила кипу брошюр с миниатюрными механизмами на обложке. Буклеты, которые несла хорошенькая секретарша профессора Такасими, были украшены фотографиями сэнсэя на фоне суперкомпьютеров. Аспиранты Кумэды запускали на полянке возле факультета образец нового робота… Весь факультет в волнении готовился к чему-то важному. Наверное, ожидалось высокое начальство.
– Сегодня придут студенты, старые традиции. – буркнул Шимада, бочком пробираясь среди суеты.
Произойти должно было событие для начала учебного года заурядное – в первых числах апреля всегда устраивали день открытых дверей для студентов, которые придут учиться на третий курс. Часть ребят, получив после второго курса диплом бакалавра, уходила работать: многие фирмы предпочитали брать их в таком виде, более учёный народ им не требовался. Желание учиться ещё два года на мастер-курсе, чтобы получить полное высшее образование, ребятам приходилось подтвердить – сдать вступительные экзамены. Чуть ли не четверть соискателей сквозь это сито не проходила и тоже вынужденно отправлялась работать. Оставшиеся имели право выбрать в какой лаборатории проходить мастер-курс. И тут сэнсэи открывали настоящую охоту на студентов. Среди профессоров существовала иерархия. О фаворите говорили: к нему стремятся попасть лучшие студенты! Аутсайдера пригвождали: к нему студенты не идут! Каждый сэнсэй старался привлечь как можно больше студентов – это укрепляло репутацию его лаборатории и её бюджет. Популярные среди молодёжи профессора получали почёт и дополнительное финансирование – гранты. Гранты позволяли сэнсэю ездить на международные конгрессы, приглашать иностранных учёных, покупать новые приборы…
Факультет стал похож на ярмарку, где продавцы, стараясь перещеголять друг друга, выставляют напоказ свой товар. Наведя в лаборатории окончательный лоск, Хидэо, облачённый в парадный костюм, занял позицию у дверей своих владений. И Такасими, улыбаясь ослепительнее, чем обычно, вышел встречать студентов. Сегодня улыбался даже строгий Сато. Ребята, робко озираясь, стайками ходили по прибранным лабораториям, глазели на приборы и пышущих энергией сэнсэев.
– Студенты только кажутся растерянными, – хмыкнул Шимада, явившись в компьютерный зал за кружкой кофе. – На самом деле они заранее знают, куда пойти. Больше всего желающих будет у Сато на микромашинах, у Такасими на суперкомпьютерах и на роботах у Кумэды – выпускников этих лабораторий охотно берут крупные фирмы с большой зарплатой. Но модные лаборатории смогут взять человек по семь-восемь, не больше. Остальные спустятся вниз, к чему-то непрестижному вроде нас. Число студентов рассчитано так, что кое-что достанется даже самым последним.
Хидэо очень волновался – студенты к нему шли неохотно, хотя дело было тут не в нём, а в несовременном слове "физика" в названии лаборатории. Не особенно надеясь на свои научные достижения, он разложил на столе толстые альбомы вроде семейных, куда сам вклеил накануне фотографии: лабораторный пикник на берегу моря, прогулка в горах…
– Битва за студента не заканчивается днём открытых дверей в апреле, а продолжается весь учебный год, – говорил Шимада. – Разочаровавшись, студент может уйти в другую лабораторию, а потому его важно не только заполучить, но и удержать. Сэнсэю Кобаяси приходится оплачивать коллективные вечеринки из фонда лаборатории, а то и из собственного кармана. Конечно, так делают все сэнсэи, но тем, к кому студенты идут неохотно, приходится тратить больше… Слава о щедрости сэнсэя и весёлой жизни в лаборатории помогает привлечь новобранцев…
Студенты были свободны выбирать.
– Не вполне свободны, – поморщился Шимада. – Во-первых, популярные лаборатории возьмут тех, кто лучше других сдал вступительные экзамены на мастер-курс. Во-вторых, факультет должен поделиться с научно-исследо- вательским институтом. Туда мы стараемся отдать студентов похуже, оставив себе способных.
Шимада усмехнулся. Институт числился при инженерном факультете, но жил отдельно, в центре города. Университетские считали его чужим. Институт был новый, прекрасно оборудованный. Наверное, способным ребятам тоже хотелось поработать там.
– А сильные студенты не возражают, когда вы не пускаете их в новый институт? – удивилась она.
– Мы выбираем способных, но тихих, не склонных к энергичному поиску места на стороне! – Шимада снова усмехнулся.
Способный и сговорчивый одновременно – такое возможно разве что в Японии…
Как Вы думаете?
Красная луна!
Кто владеет ею, дети,
Дайте мне ответ!
Исса
Хидэо повесил в лаборатории расписание еженедельных семинаров – каждый студент был обязан сделать научный доклад. В день первого заседания техник Ямазаки открыл большую аудиторию, включил проектор, опустил висящий над доской экран. Всё было в порядке и всё на высшем уровне. Студент-докладчик Кубота, красивый, как киноартист, разложил на стекле проектора прозрачные копии рисунков – яркие, чёткие – факультетский ксерокс работал отменно, японская плёнка была отличного качества. Полная коробка такой плёнки всегда стояла в лабораторном шкафу, и студенты могли брать оттуда сколько угодно. Плёнка была дорогая, но студенты брали её бесплатно. Семинар обходился недёшево: проектор, ксерокс, листов десять плёнки и целая кипа бумаг… Кубота раздал всем пятнадцати участникам семинара текст доклада.
– У нас всё, как на международном конгрессе, – гордо сообщил Хидэо.
Держался Кубота прекрасно – стоял удобно, не загораживая экрана, говорил спокойно и внятно, двигался правильно и плавно – профессионально. Красный луч лазерной указки ярким пятном скользил по красивой картинке на идеальном экране. Не каждый русский профессор видел то, что имел японский студент! Кубота говорил по-японски. Правда, для неё он приготовил английский вариант. Специально перевёл на английский язык длинный текст своего доклада! Она была тронута такой заботой. Темы докладов в расписании указаны не были, но на экране замаячило что-то знакомое. Она перелистала свой текст. Перед ней лежала известная работа американского коллеги. Стало быть, английский вариант, приготовленный для неё, не потребовал от Куботы больших трудов – он просто скопировал журнальную статью. А то, что он теперь произносил, был её японский перевод. Но для студента и это совсем неплохо – разобраться в такой сложной работе!
– Как Вы думаете, почему происходит это явление? – она задала вопрос только потому, что захотела поддержать прилежного Куботу, похвалить.
Аудитория оцепенела. Кубота замер. Шимада, мирно дремавший на соседнем стуле, проснулся. Хидэо склонился к её правому уху, зашептал сердито:
– Вы забываете, это же студент! Ему же не положено! – по скулам сэнсэя разливались неровные красные пятна.
Она не поняла, что не положено студенту: знать – почему? или думать? А, может, и то, и другое? Кубота растерянно смотрел – не на неё, а на сэнсэя Кобаяси. Должно быть, он впервые в жизни услыхал вопрос "как Вы думаете?" И не знал, что отвечать.
Резкий голос Хидэо прервал нехорошее молчание. Он говорил по-японски, нацелившись пистолетом лазерной указки на экран. Красный луч плясал по строчкам.
– Сэнсэй считает, что для перевода одного из терминов Кубота использовал неправильный иероглиф, он предлагает заменить его другим, более точным, – перевёл Шимада, склонясь к её уху.
Студенты озабоченно зашуршали страницами доклада, внося исправления, сделанные шефом. Кубота, успокаиваясь, послушно закивал. Значит, задачей Куботы было просто перевести английский текст, отпечатать его, размножить и пересказать, не вникая в суть, своими словами? Или заученными наизусть? Кубота говорил гладко, не глядя в текст.
– Я каждый раз удивляюсь, как бодро наши студенты щебечут о том, чего не понимают! – зашептал Шимада. – А анализировать они не умеют. Они только сравнивают – то как это, а это, как то…
– Но они должны учиться думать…
Начала она и осеклась – глаза Шимады закрылись. Он уснул. И студенты спали. Едва Кубота нажал кнопку возле проектора, притушив свет в аудитории, ребята падали головами на сложенные руки. Председательствующий Танабу спал, сидя прямо, прикрыв глаза. Только бедный доктор Чен, которому выпало несчастье сидеть рядом с боссом, покорно слушал то, что шептал ему на ухо сэнсэй Кобаяси.
Кубота закончил, зажёг свет. Студенческие головы как по команде поднялись.
– Поблагодарим Куботу за отличный доклад! – провозгласил Хидэо.
Студенты зааплодировали, привыкая вести себя, как положено на международном конгрессе. Докладчик поклонился, улыбаясь удовлетворённо. Он добросовестно справился с работой.
– Можно задавать вопросы!
Председательствующий аспирант Танабу обвёл взглядом аудиторию. Желающих не нашлось.
– Спросите Вы! – обратился Хидэо к Митико.
Девушка не удивилась, не обиделась, что её принуждают, не растерялась. Она перелистала текст и начала свой вопрос словами:
– Страница такая-то, строка такая-то…
И все присутствующие принялись переворачивать листы, отыскивая указанное место – обсуждались детали перевода.
– А теперь давайте послушаем комментарий нашей русской гостьи по этому вопросу!
Хидэо вызывал её к доске. Как школьницу. Он имел право руководить любым сотрудником своей лаборатории. Чувствуя себя двоечницей, не выучившей урока, она вышла, произнесла нечто, едва относящееся к делу. Но сэнсэю её спич понравился.
– Мы счастливы услышать столь квалифицированный комментарий!
Семинар катился как по маслу. Сымитировав с помощью приказов положенную по сценарию дискуссию в виде вопросов и выступлений, Хидэо велел перейти ко второму докладу. Тема его резко отличалась от темы первого – говорить о какой-то общей физической проблеме семинара не приходилось. Да никакой физики и не обсуждалось, только перевод. Докладчик, самый молодой студент Ода, наизусть свой доклад не выучил, а стал читать его по бумажке, сбиваясь и путаясь.
– Ода-сан – неважный студент, – шепнул ей на ухо Хидэо. – А Кубота-сан – студент хороший!
Он защищал Куботу, незаслуженно обиженного странным призывом думать. А для Оды сэнсэй Кобаяси определил наказание – перевести ещё одну статью на тему, совсем отличную от его сегодняшней работы. Понять, по какому принципу Хидэо подбирал статьи, было невозможно. Он словно выдёргивал их наугад. Впрочем, некая система всё-таки была. Две работы принадлежали американским авторам, третья – самому сэнсэю Кобаяси.
– Наверное, им совсем неинтересно то, о чём они говорят? – сказала она Хидэо, указывая на дремлющих студентов.
– Ничего, – улыбнулся он. – Такие семинары – отличная тренировка!
Тренировка чего? Хидэо учил студентов, как стоять, как говорить, как показывать картинки… Учил переводить и заучивать наизусть чужие тексты. Учил прилежно заниматься работой неинтересной, непонятной – учил тому, что пригодится в японской жизни. Учил долгим сидениям на собраниях… Благодаря обильным комментариям сэнсэя, семинар, начавшись в три, закончился в девятом часу.
– Вы хотите посетить мой семинар? Я приглашал? – сэнсэй Сато не скрыл изумления. Она приняла его ритуальные слова, сказанные во время процедуры представления, за чистую монету. – Вы интересуетесь микромашинами? Это же не Ваша область!
Но присутствовать иностранке на своём семинаре Сато всё-таки разрешил, хотя и посматривал на неё подозрительно, как на вражеского лазутчика. Семинар сэнсэя Сато походил на семинар сэнсэя Кобаяси, как две капли воды. Те же переводы американских статей, те же спящие студенты и говорящий профессор. Наверное, здесь так было положено. И она постаралась вести себя, как подобает, не задавала докладчику неуместный вопрос:
– Как Вы думаете?
Абсолютно точные указания
Все волнения, всю печаль
Твоего смятенного сердца
Гибкой иве отдай.
Басё
Профессору, хоть в русском университете, хоть в японском, положено руководить студентами.
– Попробуйте поработать с аспирантом Танабу!
Хидэо смотрел на неё так, словно сомневался, справится ли она со столь сложной задачей?
Она обиделась – в России через её руки прошли десятки аспирантов. Хидэо об этом знал. Но всё-таки решил упростить её задачу:
– Помогите ему решить уравнение.
Тихий маленький Танабу пришёл, обхватив короткими руками огромную кипу бумаг. На вопрос о смысле его работы он сообщил:
– Я развиваю идею сэнсэя Кобаяси.
Она села разбираться в работе – не могла же она, как школьница, просто начать решать какое-то уравнение! Тем более что оно было жуткое, трёхэтажное. Уже через полчаса выяснилось, что уравнение, которое обещало поглотить уйму времени несчастного Танабу, даст в результате лишь маленькое уточнение, ни на что не влияющее. Она решила честно предостеречь Танабу.
– Почему Вы решили использовать именно эту формулу?
Очки Танабу запотели.
– Так велел сэнсэй…
– Конечно, сэнсэй прав, – как можно мягче сказала она. – Но можно поискать более простой путь!
Она объясняла, Танабу слушал странно, неподвижно, словно спал с открытыми глазами. Она закончила, он молча встал, сложил бумаги и ушёл. Минут через десять в её кабинет, не стучась, вбежал Хидэо. Не здороваясь, начал нервно:
– Почему Вы сказали аспиранту, что он не должен делать то, что я велел?
Губы Хидэо трепетали. Он едва сдерживался.
– Я не говорила ничего подобного, – не поняла она сэнсэева гнева. – Я просто предложила более простой путь.
– Я дал Танабу указания, – прервал её сэнсэй. – Он должен исполнять их! А не искать какие-то другие пути! Я попросил бы Вас не разговаривать со студентами таким образом!
Хидэо удалился, не объяснив, как следует правильно со студентами разговаривать. Может быть, вот так:
– Какую замечательную работу поручил Вам сэнсэй! О, он безусловно прав и указания его мудры! А я готова проверить вычисления. И, возможно, правописание. Если разрешит сэнсэй.
И ещё одно ей было непонятно – откуда узнал Хидэо содержание её беседы с Танабу? Правда, выйдя вслед за Танабу в коридор, она увидела его спину, заранее согнувшуюся в вежливом поклоне возле двери кабинета Хидэо. Но она не предполагала, что аспирант отправляется доложить боссу всё. До мельчайших деталей.
В конце концов, она всё-таки решила помочь Танабу с вычислениями – должна же она была хоть как-то оправдывать большую японскую зарплату! Хидэо, застав её за этим занятием, улыбнулся благосклонно. Он даже захотел поучаствовать в работе, ставшей на правильные рельсы.
– Чему равна вот эта постоянная? Напомните аспиранту!
– Надо посмотреть в справочнике, – бросила она рассеянно.
Танабу изумлённо поднял брови. Хидэо уронил очки.
– Вы… Вы не помните? А я считал Вас специалистом!
Она знала, конечно, что учиться в Японии значит заучивать наизусть. Знала, что здешние школьники зазубривают даже железнодорожные справочники. Иначе тут никаких экзаменов не сдашь. Она всё это знала. Но одно дело – знать из книг, другое – встретить в жизни.
– Работой Танабу буду руководить я, – бросил Хидэо, направляясь к двери.
Через неделю он сказал:
– Попробуйте заняться студентом Мацутани. Он не аспирант, дипломник.
Сэнсэй давал ей задание попроще. Предельно сократив научную часть беседы, она отдала первые инструкции:
– Поднимите температуру градусов до двухсот – трёхсот…
Мацутани поклонился и ушёл. А она решила, что вопрос исчерпан – проблема не стоила выеденного яйца. Легкомысленно решила. Через несколько минут её настиг в студенческом зале возбуждённый Хидэо. Следом за ним брёл Мацутани.
– Что Вы сказали студенту? – Хидэо почти задыхался от негодования. – Двести или триста градусов – это по-Вашему одно и то же?
Она уже не удивилась, что содержание её разговора с Мацутани дословно стало известно Хидэо. Она приняла этот местный обычай доносить всё боссу. И попыталась объяснить: по всем законам физики для свойства, которое студент изучает, что двести градусов, что триста – всё равно. Как и четыреста. Вот после пятисот что-то может и случится. Студент, тем более дипломник, должен это понимать.
– Давайте спросим, что думает по этому поводу Мацутани-сан, – предложила она. – Какое у него мнение?
Сэнсэй, опустивший её рассуждения о законах физики мимо ушей, посмотрел на неё с весёлым изумлением.
– Спросить студента? Какое у студента может быть мнение?
Сэнсэй разговаривал с ней тоном учителя школы для неполноценных. Он и студентов своих, кажется, считал неполноценными. Или роботами для исполнения указаний. Настолько точных указаний, что размышлять над ними не имеет смысла.
– Студенту следует отдавать точные указания! Абсолютно точные! – отчитывал её Хидэо.
Мацутани стоял рядом, согласно кивая каждому слову сэнсэя. И ребята у компьютеров подняли головы, прислушиваясь. Сэнсэй отчитывал её при студентах! Почувствовав себя оскорблённой, она решила отомстить.
– Хорошо! Поднимите температуру до двухсот тридцати двух с половиной градусов.
Она думала, они засмеются. Или обидятся. Потому что эти полградуса – такой же абсурд, как измерение расстояния от Москвы до Токио с точностью до миллиметра. Но Хидэо закивал серьёзно. А студент, выхватив из кармана блокнот, стал записывать. Она смотрела на озабоченно чиркающего карандашом Мацутани и вспоминала японскую сказку про деревенского парня Сабуро. Он делал всё в точности так, как ему велели: надёргал в огороде редьку и принёс её домой, перепачканную в земле.
– Всё, что на огороде выдернешь, разложи сначала посушиться на грядке! – приказал отец.
И парень разложил на поле золотые монеты вырытого клада. Их украли.
– Всё, что найдёшь, принеси домой! – рассердился отец и Сабуро принёс дохлую кошку.
Сказка смеялась над глупым Сабуро, японская сказка.
Через неделю в её кабинет постучал китайский доктор Чен.
– Сэнсэй назначил меня руководить работой Мацутани.
Она не обиделась, что её опять отлучили от работы с ребятами. Она всё равно не понимала, в чём состоит её руководство, если студент передаёт все её распоряжения шефу и ждёт приказов от него? Чен не уходил, чего-то ждал.
– Я не знаю эту работу, – сознался он.
– Как же Вы собираетесь руководить студентом? – не поняла она.
– Работу знаете Вы…
Чен поклонился и объяснил, что указаний ждёт от неё. Он же, Чен, станет доводить эти указания до сведения шефа, а шеф, проверив сказанное ею и поправив, отдаст распоряжения студенту Мацутани. Потому что студент станет исполнять только приказания сэнсэя Кобаяси – таков порядок. В японских порядках Чен разбирался лучше, чем она. И его собственная роль, состоявшая в транспортировке указаний от неё до кабинета шефа, его ничуть не смущала.
Чен стоял, вытянув руки по швам, ждал первых указаний. Она пошла к Хидэо и очень вежливо объяснила, что на столь сложной траектории передачи указаний легко что-то перепутать. Сэнсэй согласился – потери точности допустить нельзя! И разрешил ей попытаться ещё раз поработать со студентом напрямую, без посредника. Только не с дипломником Мацутани, а с третьекурсником Таманагой – Хидэо подбирал ей работу по силам. Она постаралась дать Таманаге совсем простое задание и абсолютно точное:
– Сделайте снимок образца!
Студент проследовал в кабинет шефа, но Хидэо к ней не прибежал. Значит, на сей раз она всё сделала правильно. Прошёл день, но Таманага не появился в её кабинете. И это было странно, потому что японские студенты работали в режиме "сказано – сделано". Они поражали своим трудолюбием, эти студенты! Едва получив задание, бросались его исполнять, впивались в работу так, словно ждали её всю жизнь. Не отлынивая, не волыня, они трудились безостановочно и неустанно, словно где-то внутри у них запускался маленький моторчик. Недаром символом университета была трудолюбивая пчела, которая целыми днями летает, собирая мёд. Студенты работали тщательно, прилежно. Но как-то странно. Их руки делали, а чёрные глаза оставались пустыми. В них не было никакого интереса. Они просто делали, не думая, не вникая, не задавая вопросов. Им было всё равно, что делать. Но скорость исполнения была спринтерской.
Однако Таманага почему-то не приходил, хотя порученное ему дело было плёвое. К вечеру она поинтересовалась:
– Есть проблемы, Таманага-сан?
– Нет, нет! – парень замотал головой, улыбнулся виновато. – Я не успеваю выполнить Ваши указания сегодня! Я принесу вам работу завтра. Если Вы позволите…
Она позволила. На следующее утро, не успев снять пальто, она услыхала стук в дверь. Таманага поклонился, извинился за задержку работы и протянул ей сложенный вдвое огромный лист. Лист не умещался на столе, его пришлось разложить на полу. На полотнище аккуратными рядами, кромка к кромке были наклеены в четыре ряда восемьдесят четыре фотографии – панорама всего образца. Кусочек металла площадью в два квадратных сантиметра был огромным для маленького глаза микроскопа!
– Что это? – ужаснулась она.
И догадалась. Она велела сделать снимок образца. Как понял бы её любой русский студент? Что надо снять один типичный участок. А студент японский исполнил указание буквально – сфотографировал весь образец, полностью, кадр за кадром. Снимки были прекрасные – яркие, чёткие, тщательно подобранные по свету и контрасту – Таманаге пришлось немало потрудиться. Она посмотрела на припухшие от бессонной ночи, покрасневшие глаза Таманаги и почувствовала себя виноватой. Она так и не научилась отдавать указания японским студентам!
– Вы сделали прекрасную работу, Таманага-сан! – сказала она, стараясь скрыть замешательство. – Но как Вы собирались использовать такое большое число снимков? У Вас была какая-то идея?
Таманага часто заморгал и оглянулся, словно ища защиты.
– Вы сказали…
