Читать книгу: «Моменты времени», страница 2

– Но Одис, подожди… – Он выставил вперёд ладони, подходя к креслу и облокачиваясь на спинку. Я скрещиваю руки на груди и смотрю на него.

– Никаких «но»! Я сказал: быстро собирай свою команду, и идите отоспитесь! – Я киваю в сторону выхода, сжимая пальцы своих рук до белизны на костяшках. – Ты не можешь мне перечить! Я сказал – ты выполняешь! И передай это всем остальным: чтобы я вас не видел в коридоре до конца недели!

Зло. Жестоко. Но так надо. Ради их же блага. Я не потерплю такого.

– Одис? – Фубар видит, как я дрожащими руками достаю из стола пачку сигарет и ищу зажигалку по карманам.

– Иди уже! – рыкаю я, отворачиваясь от него, сминая зубами фильтр. – Чтобы не видел тебя с этими мешками.

Я не слышу, как он уходит, но когда оборачиваюсь, его уже нет. Дверь осталась приоткрытой, и, сломав сигарету зубами, я успокаиваю себя. Так надо, это ради их же блага. Это моя семья, я в ответе за них, я же босс. Они должны отоспаться, а то на очередной вылазке свалятся в кусты, и никакой Клевер не поможет.

Я скривил губы, чувствуя на них мятую сигарету. Достаю новую и, распахивая окно, поджигаю её нашедшейся под бумагами красной зажигалкой. Она вроде Клевера.

В последующие дни в доме было тихо, в коридоре пусто, но я точно знаю: ни одна команда не вышла за эту дверь. У всех в комнатах была экипировка и одежда, чтобы не задерживать никого в коридоре и сразу выбежать, если что случится. Я опираюсь о перила лестницы, оглядывая одновременно два этажа. Наконец-то есть спокойствие, солдатам ничего не будет, они сейчас отдохнут, а потом мы уже станем разрабатывать правильный план для осуществления задумки. Это будет сложный этап, но мы справимся. Не раз уже обвалы делали.

В последнее время я задыхался от ощущения, будто что-то должно произойти, и иногда даже не мог сосредоточиться на работе, напрягаясь и выжидая чего-то. Такое ощущение у меня который день, и, если честно, это меня пугает. Такое было раньше, но это было настолько давно, что я уже не помню последствия. Но смутные воспоминания о том, что я лишился половины семьи, до сих пор преследовали меня в редких кошмарах.

Я делаю последний глоток кофе и, начиная спускаться по лестнице к кухне на первом этаже, не вижу ничего подозрительного вокруг себя. Мало ли что может случиться, и меня беспокоит только то, что я, пожалуй, единственный, кто в относительно бодром состоянии. Я держу у себя в голове мысль, что пистолет находится у меня под футболкой, да и по всему дому есть потайные места на крайний случай. Прорвусь, я же не просто так стал боссом.

Настораживает только одно. Что моих людей перебьют, как кошек. Это возможно. Мы многое сделали, и на нас имеются тысячи заточенных зубов, которые только и ждут момента, когда мы оступимся.

Я отдаю кружку заботливому повару и, отказываясь от еды, спешу к себе в кабинет. У меня не так много бумаг, чтобы бросить всё сейчас и отдохнуть. Доделаю все дела – и тогда точно смогу взять минутный перерыв. Почитаю, поиграю в игры, но точно не усну. С такими натянутыми нервами сделать это никак не получится.

В обоих домах такая звенящая тишина, что я даже слышу редких птиц через открытые окна. Я спешу по длинному коридору второго этажа, заворачивая в дополнительные секции, и, когда наконец дохожу до своего кабинета, чуть перевожу дух. От ощущения неизбежности атаки становится немного не по себе, и находиться даже в собственном доме порой до абсурда страшно. Да и не по себе. Но бросить нельзя – встречать беду, так вместе.

Мой стол завален кучами бумаг, и пора бы там прибраться. Я нахожу зажигалку среди белых листов и, убирая её в карман с мыслями о том, что надо вернуть её Клеверу, начинаю собирать бумаги в кучу. Только сейчас понял, как мне было сложно работать среди них, постоянно теряя нужные бумаги и просто находясь в этой огромной куче. Я перевожу дух.

– Босс!

Я не успеваю обернуться, как слышу давно ставший привычным звук выстрела. Плечо обжигает огнём, и, выронив из рук бумагу, я смотрю на то, как пуля оказывается в нескольких метрах от меня. Я не трогаю плечо, понимаю: будет хуже, если я сделаю это. Целились явно не в меня. Я оборачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с Клевером.

Дуло пистолета утыкается мне в висок, я чувствую холод металла и, не испытывая никакого страха, смотрю в его глаза, в которых пляшут бесенята. Я реагирую сразу, оточенными до автоматизма движениями, быстро и коротко: крепко хватаю руку с пистолетом до хруста своих же костяшек и, нанося ему быстрый удар в область груди, даю себе отсрочку на некоторое время. Клевер был непробиваем, но от неожиданного удара не смог уйти. Я выбиваю из его рук пистолет и, когда тот уже подаётся вперёд, с размаху прикладываю ему по рёбрам, уходя вниз.

Пистолет отлетает в сторону, и, выхватив свой, я оказываюсь позади Клевера, всё ещё находясь в недоумении, что смог на некоторое время обезоружить его. В голове мысли, что это мне так кажется на первый взгляд и что он способен на многое.

Я целюсь в него и жду, пока тот встанет с колен.

– Тебя точно не выгнали, – произношу я, спуская курок чуть правее от Клевера, зная, что он попытается уйти в ту сторону.

Я в него не попадаю, он ловко уходит из-под прицела влево, оказываясь подо мной, тут же в попытке сбить с ног. Я опираюсь о стену, снова стреляя в его сторону. Плечо продолжает жечь от резких движений, и, вспоминая, что именно этой рукой нанёс удар, я лишь плотнее сжимаю зубы. Я стреляю ещё несколько раз, совсем рядом с Клевером, задевая его и привлекая внимание. Я попал ему в руку и в ногу, когда тот отскакивал за своим оружием. Сразу же стреляю в пол рядом с пистолетом и, видя, как тот замирает, навожу прицел на голову противника.

Так хочется покончить с ним быстрее.

– Не так быстро, босс, – говорит он хрипло, хватая пистолет и ныряя под мой стол.

Я не жалею пуль: покрываю ими весь стол, наплевав на важные бумаги. Их можно восстановить, но шпиона, который, кажется, сыграл против своих же, сейчас не жалко.

Я быстро скрываюсь за шкафом, переводя дух. По вискам течёт пот, а сердце колотится в груди. Я прижал пистолет ближе к груди и, вслушиваясь в звуки, выжидал.

– Меня не так просто убить! – слышу я голос парня и пару слепых выстрелов. Они попадают в стену возле двери, где я стоял до этого. На секунду стало тихо. – Если ты дорожишь жизнью своей семьи, то дай я просто убью тебя.

Я кусаю губы, выскакиваю из укрытия, замечая метнувшуюся под столешницу тёмную макушку. Я успеваю сделать выстрел, пока ногу не обжигает холодом. Я резко распахиваю дверцу шкафа и, находясь на пару сантиметров ближе к врагу, перевожу дух.

– Не сдамся я, – отвечаю ему, ощущая, что пуля оставила во мне глубокую рану.

По ноге потекла кровь, и шевелить ногой я больше не мог. Каждое движение отдаётся взрывами боли перед глазами. Футболка на плече прилипла к телу, и, сжав зубы крепче, я отрываю ткань, нащупывая рану. Её почти нет, но кровь идёт. В самом начале не целились в меня, лишь хотели припугнуть и предупредить.

– Ты до сих пор работаешь на него?

– Я всегда работал.

Я оглядываюсь на открытый шкаф в поисках того, чем можно задержать идущую кровь. Но как назло ничего, кроме бумаг, нет. Над моей головой просвистела пуля. Да где же моя бригада?

– А ты сейчас перестанешь. Я тебе это обещаю.

– Что ты сделал с бригадой?

Мой голос хрипит от боли, когда я двигаю раненую ногу ближе и, разрывая ткань джинсов, делаю себе жгут. Отрываю ещё кусок и на всякий случай заматываю рану. И не через такое проходили. Выживу. Доберусь до коридора.

– Они просто спят. – Я слышу насмешку в его голосе. – Вечным сном.

В коридоре нет ни звука, но я всё равно жду топота или хотя бы звона чего-то. Я надеюсь, что его слова неправда, потому что, зная схему всех семей города, я привожу мысли в порядок. Мы все сначала обезоруживаем человека моральным давлением. Никто не придёт на помощь, все мертвы. Нет, это не так. Со мной это точно не сработает.

Я встаю с пола, сильнее кусая губы от боли, используя как опору дверцу и полки шкафа. Дожили. Босс не может справиться с мелкой шпаной.

Я выскакиваю из укрытия и слышу в коридоре звон стекла, кучу выстрелов и как хлопают двери этажей. Я сглатываю, подходя ближе к столу. Я двигаюсь аккуратно и тихо, стараясь не шуршать разбросанными листами, но моя нога отзывается болью и у меня почти не получается это сделать. Я целюсь в угол стола, обхожу его и, не находя никого, остаюсь настороже, оглядываясь. Где же он? Клевер выскакивает по другую сторону, целясь в меня. Я делаю шаги назад, но упираюсь в кресло.

– Время идёт. – Он кивнул на дверь, медленно отступая.

Я спускаю курок, слышу выстрел и, чувствуя острую боль в ноге, падаю в кресло. Парень не может больше. Он продолжает стоять на своём месте, но я точно знаю: никакого шага он уже не сделает. Его тело падает на пол, и я с громким вздохом срываюсь в бег, преодолевая расстояние до двери, несмотря на боль, и, уже вылетая в коридор, продолжаю слышать выстрелы и звон стекла. Опираюсь плечом об холодную стену и двигаюсь дальше, держа пистолет, готовый к стрельбе.

Судя по звукам, основные действия разворачиваются на первом этаже, но и на втором я слышу выстрелы. Моя рация всегда при мне, скрыта на поясе джинсов под тканью футболки. Но я не слышу никаких звуков из неё, будто бы никто из наших и вправду не выжил. Я мотаю головой, сцепляю зубы и продолжаю двигаться дальше.

В этой части коридора ничего не тронуто, всё на своих местах. Стёкла не выбиты, двери стоят целые. Чем ближе я подхожу к основному коридору, тем больше понимаю, что наши живы. Только не переговариваются. На наш дом уже нападали, и, видимо, они держат оборону по плану. Но где же команда солдат, которые должны встречать меня?

– Босс! – Меня дёргают за руку, и я, шипя от боли, выворачиваюсь из рук, припадая спиной к стене. – У вас кровь. Позвольте мне осмотреть…

– Не сейчас! – Я отталкиваю руки солдата от себя, смотрю на него через маску. – Быстро вниз! Держим оборону, я в норме! Быстро! Быстро!

Они, не сговариваясь, поднимают свои автоматы и, выбегая из-за угла, скрываются за выбитой дверью. Здесь уже самое веселье. Я выглядываю из-за угла и вижу как минимум троих солдат из нашей семьи, скрывающихся за выбитыми дверьми и стреляющих. Я быстро пытаюсь перебраться к ним, отстреливаясь и скрываясь за обломками.

Лестница усеяна ими полностью. Осколки стекла, люстр, дверей. Всё смешалось. Кое-где даже валяется земля из горшков с цветами. Я прячусь за сорванной с косяка дверью, образовавшей небольшое укрытие.

– Сколько?

– Не знаем точно, но, возможно, целая шайка, – говорит один тихо. Я выглядываю из-за укрытия осторожно, оценивая обстановку. – Они оккупировали первый этаж. Потихоньку пробираются к нам, как и мы к ним. У них много полегло.

И вправду на полу валяются тела, я насчитал около пяти, но, видимо, их намного больше.

– А где?..

Один из солдат вскидывает руку.

– Босс, вам лучше уехать, – твёрдо говорит он.

Я понимаю, что он прав. Это входит в наш план спасения, когда на дом нападут. Я знаю это, но мотаю головой.

– Босс, простите, но сейчас решаем всё мы.

Я снова сцепляю зубы. Солдат опускает руку мне на плечо, и я дёргаю им, уже почти не чувствуя боли. Я смотрю в пол и думаю. Я должен уйти, должен! Но я не могу бросить их здесь.

– Пойдёмте, вы обязаны. Машина уже стоит, ждёт.

– Стойте, а где же?..

Мне не дают договорить. Натягивают на голову шлем и, толкая в ту сторону, откуда я пришёл, заставляют подчиниться. В этой ситуации не я выбираю. Я вздыхаю и, опираясь руками о пол, начинаю тихонько передвигаться вслед за парой солдат.

– Вас отвезут в безопасное место, как и обсуждали на тренировках, да и как действовали в тот раз.

Выстрелы не прекращаются за моей спиной. Прогремел самый первый взрыв, и дом немного шатнуло. Я слышу треск пламени на нижнем этаже и как с нашей стороны стрелки прибавили свои силы. Я оглянулся, но никого уже не нашёл. Они все продвинулись вперёд.

– Вам не о чем беспокоиться. Мы вытесняем их.

Мы идём чётко отработанным строем из четырёх человек: один солдат впереди меня, я за ним, за спиной ещё пара. Всё моё тело натянулась как струна, и я пытаюсь ступать осторожно, меньше всего полагаясь на пострадавшую ногу. Боль от пулевого ранения заставляет всё перед глазами двоиться, и я неосознанно прижимаюсь плечом к стене, идя за пятном перед собой. Я должен сказать, что я в опасности, но что-то внутри меня заставляет молчать.

Впереди меня идёт капореджиме. Нет, не Фубар. Все мои мысли резко вернулись к нему. Он там? В бою? Но где же? Я не мог заметить его. Неужели он был там, внизу, в самом пекле?

– А где Фубар? – произношу я, после чего сцепляю зубы.

Мы спускаемся вниз по задней лестнице, ведущей сразу же к чёрному выходу. Солдат позади меня встрепенулся, побежал вперёд своего главного и начал спускаться первым. От открытой двери веяло прохладой и темнотой, потому что ламп там не было и приходилось спускаться на ощупь.

– Я не видел его, – честно признаётся капо.

И я узнаю в нём Панка. Хитрый голос, и, насколько я помню, попал в нашу семью после бандитских дней. Я раньше не слышал о его похождениях, но его собственные рассказы заставляли меня хмыкать. Парень был весел даже тогда. Сейчас же, когда он работал на меня, всё его веселье сняло как рукой, но он оставался сумасшедшим.

– Я не могу утверждать. Но он может вести за собой солдат на первом этаже или находиться во дворе: там тоже обстрел.

– Да, те, кто на нас напал, явно имели информацию о плане дома.

– Это Клевер! – Я стал спускаться по ступеням в полутьму выхода, негодуя от злости. – Но он валяется трупом в моём кабинете, вряд ли всё дальше пойдёт по их плану.

А на душе было беспокойно. Фубар там, один, в засаде. Я беспокоюсь о нём больше.

– Босс, надо быстрее идти, вас уже ждут внизу. – И меня подхватил на руки идущий позади Панк. – Вы идёте слишком медленно, и это опасно для вашей жизни. Поранились. Ничего, вас обработает наш медик.

Я не мог ничего сказать: в голове всё плыло, и я даже был невероятно рад, что не мог больше идти. Это было настолько больно, но прошедшие годы заставили меня терпеть и идти дальше.

Сейчас же, слушая краем уха разговоры моих солдат, я понимал: я вот-вот отключусь.

Нас пошатнуло в тот момент, когда я услышал хлопок автомобильной двери, и мою ногу обожгло чем-то. Я не мог открыть глаза, но я слышал крики моих людей, сидящих в машине. Потом скрип колёс по дороге. И мы набрали скорость.

Что было дальше, я не знал. И вряд ли узнаю.

Потому что наш дом вместе со всеми солдатами взорвали. И, можно сказать, в этот момент мы проиграли.

Пожар

 
В том мире, где всё рекою течёт,
Родственные души встречают друг друга,
Теряют любовь, огнями сжигают.
Пеплом сыплются с неба на плечи,
                     любовные истории – в сердца.
 
 
Разгораются пламенем чувства внутри,
Поддаются влечению, разоряются любовью
При первом взгляде, ударами сердца
Отбивают ритмы любовной истории.
 
 
Сажа на руках окрасит кожу,
И в голове лишь шум волны.
И плыть по далёкому течению воды,
Намокают браслеты на руках – бинты.
 
 
Кровь разгоняется по венам,
Всё быстрее, быстрее бьётся сердце.
И перед маревом костра, без звука,
Отчаянно хватаясь за запястья,
Все прыгают в пучину,
Разгоняя по запястьям сажу.
 
 
Любовная история начинается с взгляда,
Конец её близок и даже смертелен.
Встречаются два сердца, два любящих взора
И уходят вместе – минута в минуту.
В том мире, где всё рекою течёт,
Родственные души встречают друг друга,
Теряют любовь, огнями сжигают.
Пеплом сыпятся с неба сердца.
 
 
И пусть та любовь смертельна для всех,
В мире, где родственные души
                                       встречают друг друга,
Все по-прежнему сжигают любовь друг друга,
Скрывают свои руки бинтами от всех.
 
 
И жизни, говорят, гонимы ветрами,
От взглядов взлетают птицами в небо,
А кто-то от жара опустится вниз, сцепляя пальцы,
В минуты последнего вздоха.
 

Последний вздох

Мы лишь живём, погрязшие в грязи тех мест, которые в сердца впились. Мы давно живём на грани, приняв иллюзию за реальность.

Быть может, нам пора вдохнуть давно манящую свободу? И устами вкусить столь манящую свободу?

Быть может, нам давно пора привыкнуть и пережить минувшие моменты тягостных раздумий, иль нам пора покончить с этим раз и навсегда?

Тянулись долго тягостные дни, когда нас время не щадило. Мы пылью покрывались золотой, веками мы лежали под землёй. И всё, что мы постигли, так это вроде ничего. Живём мы день за днём лишь для того, чтобы достигнуть манящий всех Элизиум. Иль, может, живём мы для того, чтобы издать томимый слепой надеждой вздох последний, печальный и тяжёлый? Живём мы для того, чтобы закрыть глаза в блестящих стенах иль в жестяном гробу из слёз страдания и пепла давно минувших дней?

Мы далеки от совершенства, но нет людей идеальных, тех, кто жизнь минувшую прожил не зря.

Живём мы для чего? Чтобы познать страдания и муки? Иль чтобы в грёзах бесконечных свою мечту узреть?

Жизнь губит новые таланты, раскрытые за гранью иллюзиониста. Их всех гнобят, запугивать пытаются. Но им неведомо то чувство, когда энергия творения за рамки моря грёз выходит. И им неведомо то чувство, когда, зажав перо в руке, творишь симфонию надежды из грёз, постигших наяву.

Живём ли мы для тех людей, кто не видит в нас талант? Быть может, нити резать нам пора, пока не скажут «нет» иллюзиям обмана?

Последний вздох томим печалью, и во взорах глубина тумана. Давно постигшие мечты из грёз рассыпались мольбой о том, чтоб жизнь дала последний шанс. И мысли в пепел обратились. Давно пора нам уходить.

Быть может, живём мы для того, чтобы вкусить те сладостные моменты, когда цветок энергии расцветёт?

Быть может, дано нам жизнь вдохнуть, расправить крылья и взлететь туда, где мир из грёз рассыпался до дна и вновь собрался воедино?

Быть может, мы живём лишь для того, чтоб след в истории оставить? Ведь не просто так мы были рождены!

Но песен нет, чтоб испытать тот сладкий вкус надежды, что до конца держался в мыслях. Картины маслом нет для нас, и нам давно такое не под силу, чтоб жизнь раскрасить в яркие тона и испытать её на шкуре труса.

Зачем нам жить, раз всё равно умрём? Таланты с нами навсегда исчезнут. Но в памяти останемся навек.

Быть может, кто-нибудь ответит мне?

Скажите мне, что мы не зря живём, достигнув утомлённого печального вздоха последнего.

Закрой свой взор, томимый слепою надеждой и осыпанный осколками прошедших дней. Освободи свой дух, задушенный ядовитой пеленой злорадства, горечи и злости. Ты пальцы от огня мучений и отваги подавно убери. Ожоги мудрости тебе по жизни не нужны.

Зачем же быть томимой в клетке птицей, когда вокруг немало сладостных мгновений? Зачем наукам ты жизнь свою подаришь?

Как жаль, что пламя в сердце потушат с первой же секунды пребывания на воле. Ведь знаешь же, что каждый хочет насолить.

Ты можешь и уйти от нас, подав нам напоследок радость.

Из Англии в Калифорнию

В первый раз она танцевала в мешковатых штанах и свободной футболке, и её движения выходили до такой степени грациозными, что небрежный, постоянно рассыпающийся пучок под затылком не показался нелепым. Марко сидел на заднем ряду кресел, а она была единственной блондинкой в группе. Она стеснительно занимала своё место на сцене, в третьем ряду за учителем. На ней были белоснежные кроссовки, и она легко перескакивала с ноги на ногу, повторяла все движения, но не смотрела ни на кого. Крутилась вокруг своей оси и уже смело поднимала руки к потолку с белыми лампами.

Стар Баттери.

Её пучок снова распустился, и слабая резинка упала на пол. Новая ученица средней школы, новая участница школьного театра.

В будущем актриса.

Марко не сводит с неё взгляда. Девчонка подбирает с пола резинку, охватывает волосы кругом из пальцев и, прыгая с носка на носок, запоздало разводит руки в стороны. Потом снова затягивает не слишком тугой узел резинки на волосах и продолжает репетировать.

Несколько недель на репетицию. К началу ноября всё должно быть завершено. В начальных числах следующего месяца должны будут выступать перед всей школой. Марко точно помнит дату – седьмое ноября.

Кто-то говорит, что Стар Баттери из Флориды. Кто-то – из Англии. Ученица по обмену перевелась к ним под конец сентября, и тогда небольшой район Окленда уже через пару дней знал о ней. Марко не знал о ней ничего, но думал, что она из Англии.

«Стар Баттери не может быть из Флориды. Её кожа слишком бледна для этого штата. В Англии она бы хорошо вписалась в поток жителей, вы её видели вообще? Я один чувствую в ней некую аристократичность?»

Марко пишет прямо в зале, положив блокнот на своё колено. Мысли обрывочны, а почерк скачущий.

«Она точно из Англии».

И это даже не глупо. Разгадывать прошлое человека – словно азартная игра, остановиться не получается, да и мисс Баттери не собирается делиться со всеми информацией о себе.

Словно Алиса из Страны Чудес, Стар оказалась в центре Окленда совершенно случайно: побежала за желанием родителей и упала в кресло самолёта. А мимо неё – облака и нередкое кристально-чистое небо. Правда, в конце всех сказок Алиса брала жизнь в свои руки.

У Стар острые локти, пронзительный взгляд, и Марко улавливает в ней силу. Она невысокого роста, и ей, наверное, уже четырнадцать. Она сидит на сцене, перевязывает шнурки кроссовок, а учитель по-прежнему говорит:

– Завтра к шести, репетиции пока каждый день, по пятницам прогоняем всё от начала.

Он хлопает в ладоши, и хлопок разносится по залу. Стар покидает сцену первая, распуская блондинистые волосы. Уходит за кулисы, чтобы забрать вещи.

«Стар Баттери умеет необыкновенно танцевать. Её движения плавны, и по сцене она передвигается быстро, почти не касается ногами пола. Кажется, что она летает, словно бабочка. Видимо, в старой школе она посещала балет».

Стар Баттери исправно ходит на все репетиции, и с каждым днём её шаги по сцене всё лучше и лучше. Её движения по-прежнему завораживают, и Марко вновь и вновь приходит на все репетиции в шесть и сидит на заднем ряду красных бархатных кресел. По вечерам Марко обновляет свой документ; до сдачи материала остаётся совсем немного, и его колонка в этом выпуске будет посвящена будущему мероприятию в школе. И Стар Баттери.

После репетиции Стар выходит из зала в нежном платье, стучит каблуками сапог по лестнице крыльца, и тогда Марко удаётся её настигнуть. Он чуть касается её локтя и тихо спрашивает:

– Выпьёшь со мной чашечку кофе с мороженым?

И Баттерфляй несмело кивает.

– Я люблю глясе, – улыбается он, когда ворота школы оказываются за спиной.

– Мне больше нравится мороженое, кофе успевает остыть. – Марко поправляет сумку на плече, пиная камни с дороги. – Марко Крус.

– Стар Баттери.

В следующую пятницу Стар не появляется на сцене долгое время. Перед ней сменяются действия пьесы – ребята замечательно играют свои роли, танцуют и поют. Но Баттери так и не появляется на сцене. Уже объявлён второй акт и пятиминутный перерыв, а тем временем Марко перерывает свою сумку.

«Выступать на сцене без преувеличения тяжело. Выступать перед публикой ещё сложнее. Выдержку не каждый сможет проявить, и гораздо труднее подавить в себе эмоции. Актёры школьной пьесы замечательно показывают себя на репетициях, и хочется отдать им должное – ни разу не ошиблись. На репетиции всё повторяется, и уже сегодня, спустя неделю от начала репетиций, ребята отточили свои навыки и почти без запинки прокатывают номер на мини-финале в конце недели».

Стар Баттери ждёт начала ноября. И появляется на сцене во второй части, в тех же штанах и футболке. Марко старается дописать свою часть работы, сроки его поджимают, но всегда находятся новые и новые слова.

– Ты печатаешься в школьной газете? – Стар собирает мороженое с уголка губ языком, мешая трубочкой в стакане. Марко рассказал ей, что пишет статью о школьной постановке. – Это очень интересно, принесёшь мне один экземпляр?

И тогда Марко спрашивает: каково быть актёром? И Стар незамедлительно отвечает: волшебно.

И вправду волшебно. Марк по-прежнему смотрит на танцующую на сцене Баттери, и ему кажется, что со статьёй покончено.

В начале ноября в школе ставится пьеса, придуманная учителем танцев. И Марко стал первым невольным зрителем постановки до её показа.

Следующая пятница наступает не вовремя, словно она оттеснила предыдущие дни. Для Марко несколько суток сбились в ком, и будто бы прошёл один день, но если вчера была пятница, двенадцатое, то почему сегодня, в субботу, тринадцатого октября, материал не при парне? Он роется в сумке, выкладывает все учебники на рядом стоящее кресло, но на часах упорно сменяется половина седьмого на сорок минут, а по календарю сегодня девятнадцатое число. И вновь пятница.

Марко сдал весь материал ещё во вторник, три дня назад, но ему кажется, что в свою статью он должен внести правки, потому что каждая репетиция придаёт больше и больше вдохновения. Сегодня Стар появляется на сцене ближе к половине девятого, и на ней лёгкое белое платье, а на ногах туфли. Последнюю группу, группу популярных танцев, решили прогнать в самом конце, и это длилось недолго.

– В следующий раз ты должна попробовать выйти на главную роль, – говорит как-то раз Марко, после очередной репетиции. – На танцах ты, кажется, не раскрываешься полностью.

Стар пожимает плечами, держа в руках верёвочки от мешка. В нём те самые белые туфельки, в которых она танцевала сегодня на сцене. И это было красиво, полы её платья так и летали, словно крылья, а Стар будто бы и вправду была бабочкой.

– Дату передвинули. – Стар улыбается. – Мы выступаем прямо перед каникулами.

Марко прикусывает язык. Но ему всё равно кажется, что Стар надо играть главные роли, хоть он и не продолжает эту тему.

Стар Баттери и вправду бабочка. Только в коконе, и её крылья не могут вырасти на задних рядах.