Читать книгу: «Эхо Преисподней», страница 4

Он почувствовал, как проклятие дергает его, словно злая, невидимая сила тянет его за невидимые нити, требуя крови Сары, требуя ее страданий, словно он был марионеткой в руках темного кукловода. Он поднял руку, и его пальцы, превратившиеся в острые, хищные когти, заискрились в бледном, призрачном лунном свете, словно готовые разорвать ее плоть, словно они были сделаны из самого ада. Он увидел в ее глазах страх, неподдельный, пронзительный ужас, который он не раз видел в глазах своих обреченных жертв, но в этот раз, он увидел что-то совершенно иное, что-то, что тронуло его за самое сердце, что-то, что заставило его на мгновение остановиться, что-то, что вернуло ему часть его человечности. Он увидел в ее глазах не только животный, первобытный страх, но и сострадание, и жалость, и непостижимое понимание, словно она видела в нем не только монстра, но и страдающую, измученную душу, плененную тьмой. И это непостижимое, невыразимое чувство разорвало его душу на части, словно острый, раскаленный нож, нанося ему смертельную рану.

Сара, увидев его, отшатнулась назад, словно отступив от самой смерти, ее сердце бешено колотилось в груди, словно пойманная, трепещущая птица, пытающаяся вырваться из клетки. Но она не убежала, она не побежала, не закричала, она стояла, словно парализованная, не в силах сделать ни шага, не в силах отвести от него свой испуганный взгляд, словно ее ноги приросли к земле от ужаса. Она не кричала, не звала на помощь, словно слова застряли у нее в горле, словно у нее отняли голос. Она просто смотрела на него, и в ее глазах, помимо страха, читалось непонимание, жалость, и даже какое-то странное, необъяснимое сочувствие, словно она чувствовала его боль, словно она разделяла его страдания. Она, казалось, видела не просто монстра, одержимого жаждой крови, а страдающего, измученного человека, пленника тьмы, борющегося со своим проклятием.

– Что… что ты такое? – прошептала она, ее голос дрожал от страха, словно осенний лист, дрожащий на ветру. – Ты… ты ведь не чудовище, правда? Ты человек?

Иерихон услышал ее слова, словно через толщу мутной воды, они были тихими, слабыми, но при этом они каким-то образом достигли его сердца, пронзив его болью, тревогой и отчаянием. Он понял, что Сара видит в нем не только зверя, не только монстра, но и человека, и это осознание вызвало в нем такую сильную бурю противоречивых чувств, что он не знал, что делать, как себя вести. Он попытался ответить ей, попытался сказать ей, что она должна бежать, что он опасен, но его голос не повиновался ему, он мог лишь издать хриплый, нечленораздельный звук, словно раненый зверь.

– Беги… – прохрипел он, его голос звучал, словно из могилы, пропитанный невыносимой болью и мукой, словно слова были пропитаны ядом. – Беги… пока не поздно…

Это были слова, которые он произнес против своей воли, против воли самого проклятия, слова, которые он произнес не для того, чтобы ее напугать, а для того, чтобы ее спасти, чтобы оградить ее от своей темной сущности. И в этот момент он понял, что он все еще не потерян, что в нем еще есть крошечная искра надежды, что в нем еще тлеет частица человечности, которая борется со тьмой.

Сара не двигалась, она продолжала смотреть на него, не отрывая от него своего взгляда, и в ее глазах читалось смятение, удивление и, как ни странно, сочувствие, словно она чувствовала его страдание.

– Почему? – спросила она, ее голос теперь звучал тверже, хотя в нем еще слышался отголосок страха, а глаза были полны слез. – Почему ты хочешь меня убить? Разве я сделала тебе что-то плохое? Разве я заслужила такую участь?

Иерихон замолчал, его охватило отчаяние. Он не знал, что ей ответить, он не мог ей ответить. Он не мог объяснить ей суть проклятия, он не мог рассказать ей о своей боли, о своем отчаянии, о своей внутренней борьбе. Он лишь чувствовал, что он не хочет ее убивать, что он не хочет причинять ей вред, что он хочет ее спасти, защитить ее от себя, от своего проклятия. Но он знал, что он не может этого сделать, что проклятие слишком сильно, что оно не оставит ее в покое, что она обречена на страдания.

Он вновь попытался сказать ей, чтобы она убегала, чтобы она бежала от него, но вместо слов из его горла вырвался лишь болезненный стон, полный боли, отчаяния и муки, словно его терзали демоны. Он схватился за голову, словно пытаясь сдержать бурю, которая бушевала в его измученном разуме, словно пытался удержать ее своими руками. Проклятие разрывало его на части, тянуло его в разные стороны, словно невидимые цепи, и он чувствовал, что он скоро не выдержит, что он скоро сдастся, что он не в силах больше бороться.

Сара, видя его мучительные страдания, сделала шаг вперед, словно пытаясь ему помочь, словно инстинкт толкнул ее к нему.

– Тебе больно? – спросила она, ее голос был полон сочувствия и понимания, а слезы катились по ее щекам. – Что с тобой происходит? Что за проклятие терзает тебя?

Иерихон отпрянул назад, словно от огня, словно ужаснулся ее доброте, не в силах поверить в то, что она говорит, не в силах поверить в ее сострадание. Неужели она не боялась его, разве она не видела, во что он превратился, разве она не чувствовала его темную сущность? Неужели она видела в нем не только монстра, но и человека, пленника ужасной тьмы? Он не понимал ее сострадания, но чувствовал, что оно согревает его измученную душу, словно луч света в темном, холодном царстве, словно глоток чистой воды в пустыне.

– Не подходи… – прохрипел он, его голос звучал теперь сильнее, чем раньше, но все равно был полон боли и отчаяния. – Я… я могу тебе навредить, я могу убить тебя.

Сара покачала головой, словно отрицая его слова, ее глаза были полны слез, но в них не было страха, лишь сочувствие, понимание и какое-то странное, необъяснимое доверие.

– Нет, – сказала она. – Я не боюсь тебя, я не верю, что ты способен на зло. Я вижу, что ты страдаешь, что ты не хочешь этого делать, что ты борешься с собой. Я чувствую твою боль, я чувствую твое отчаяние. Я верю в тебя.

Эти слова, словно бальзам на рану, коснулись его измученного сердца, словно нежное прикосновение, и он почувствовал, что он больше не одинок в своей борьбе, что есть кто-то, кто его понимает, кто видит в нем не только монстра, но и страдающего человека, кто разделяет его боль, его страх. Но в то же время он чувствовал, как проклятие вновь набирает свою зловещую силу, как тьма вновь начинает окутывать его, как его воля слабеет, как он вновь становится марионеткой тьмы.

Он сделал нерешительный шаг вперед, его глаза горели зловещим желтым огнем, а когти на его руках вновь заискрились в бледном, призрачном лунном свете, напоминая о его звериной сущности. Он знал, что он должен был убить ее, что проклятие неумолимо требует ее жертвы, что он не может ей сопротивляться, что он обречен на вечные муки.

Сара, увидев это, сделала вдох, закрыла глаза, словно готовясь к смерти, но не отвернулась, не убежала, словно приняла свою судьбу. Она стояла на месте, словно ожидая своей участи, словно принимая неизбежное, но в ее глазах не было ненависти, лишь принятие, смирение, и даже какое-то странное, непостижимое прощение, словно она готова была пожертвовать своей жизнью, чтобы помочь ему.

И в этот момент, когда он уже был готов нанести смертельный, последний удар, воспоминание о своей матери, о ее добром лице, о ее ласковых глазах, о ее нежных руках, вновь пронзило его разум, словно яркая вспышка света, разгоняющая тьму. Он увидел ее лицо, такое доброе, светлое и ласковое, услышал ее голос, полный любви, нежности и заботы, и почувствовал, как его сердце вновь наполняется нестерпимой болью, горьким отчаянием и жгучей виной. Он вспомнил ее слова, ее наставления, ее мечты, и он понял, что он не должен сдаваться, что он должен бороться до конца, что он должен найти в себе силы противостоять проклятию, что он должен спасти Сару.

– Неееееееет! – закричал он, его крик был полон невыносимой боли, жгучей муки, отчаяния, он вложил в него всю свою силу, всю свою волю, всю свою человечность. – Я не хочу… я не хочу тебя убивать! Я не хочу причинять тебе боль!

Он отпрянул назад, словно от огня, и упал на колени, не в силах больше сдерживать бурю чувств, которые рвали его на части, словно невидимые демоны. Он был словно раненый, измученный зверь, мечущийся в агонии, раздираемый на части двумя противоположными, могущественными силами, словно его душа разрывалась надвое. Проклятие тянуло его к убийству, к тьме, а его человечность, его надежда, тянула его к спасению, к свету, и в этой жестокой, беспощадной борьбе он был обречен на вечные страдания.

Сара, открыв глаза, увидела его мучительные страдания и вновь сделала шаг вперед, словно готовая ему помочь, словно ангел, пришедший на помощь пленнику тьмы. Она протянула к нему свою нежную, дрожащую руку, словно предлагая ему спасение, словно предлагая ему свою любовь, свое сострадание, свою надежду. И в этот момент, между тьмой и светом, между проклятием и надеждой, между страхом и состраданием, между смертью и жизнью, произошла решающая битва, которая могла изменить все, которая могла решить его судьбу.

Надежда в Тени

Лес, словно завороженный свидетель, замер, прислушиваясь к каждому шороху, каждой капле росы, словно затаив дыхание, наблюдая за происходящим с какой-то странной, почти мистической тревогой. Ветер на мгновение стих, перестал метаться между деревьями, словно устав от своего вечного странствия, и даже луна, казалось, стала светить ярче, ее бледный свет, словно прожектор, желая увидеть, чем закончится эта странная, непредсказуемая, почти сверхъестественная сцена, разворачивающаяся на лесной тропе. Иерихон, упав на колени, тяжело дышал, словно измученный, загнанный зверь, его грудь вздымалась и опускалась, его тело содрогалось от мучительной, изнурительной борьбы, которая происходила внутри него. Он чувствовал, как проклятие на мгновение отступает, словно давая ему передышку, словно предоставляя ему крошечный шанс на спасение перед новым, еще более жестоким, еще более беспощадным натиском, словно ураган затихал перед тем, как обрушиться на него с новой силой. Он понимал, что он не победил, что он лишь на миг одержал верх над тьмой, что он всего лишь оттянул неизбежное, но он также чувствовал, что он больше не одинок, что рядом с ним есть тот, кто видит в нем человека, кто видит в нем добро, кто готов ему помочь, кто готов его спасти. И это чувство, словно крошечный, дрожащий огонек, согревало его измученную душу, давая ему силы продолжать борьбу, давая ему веру в то, что он не окончательно потерян.

Сара, протянув к нему свою нежную, дрожащую руку, смотрела на него с глубоким состраданием и искренней тревогой, ее глаза были полны слез, но в них не было ни малейшего намека на страх, лишь непоколебимая вера в его человечность, в его доброту, в его способность противостоять тьме. Она видела его боль, его мучительные страдания, его глубокое отчаяние, и ее сердце, словно хрупкий сосуд, разрывалось от жалости к этому несчастному пленнику тьмы, к этому измученному человеку, попавшему в ужасную ловушку. Она не понимала всей глубины его проклятия, не понимала, почему он стал таким, почему он был обречен на эти ужасные муки, но она чувствовала, что он не чудовище, что в нем еще осталось что-то доброе, что-то человечное, что-то светлое, что ждет своего освобождения, и это чувство заставляло ее оставаться рядом с ним, не смотря на весь ужас и на всю опасность, не смотря на то, что он мог причинить ей боль.

– Что… что мне делать? – прошептал Иерихон, его голос звучал хрипло, надтреснуто и глухо, словно он с трудом выговаривал слова, словно его горло сдавливали невидимые цепи. – Я… я не могу это контролировать… Я… я не хочу больше причинять боль… Я устал от этой борьбы.

Сара, услышав его слова, полные отчаяния, опустилась рядом с ним на колени, не отпуская его дрожащей руки, словно боялась, что он исчезнет, словно боялась, что он растает во тьме. Она нежно сжала его ладонь, словно пытаясь передать ему частицу своей силы, частицу своей веры, частицу своей надежды, словно пытаясь вдохнуть в него жизнь.

– Я… я не знаю, – ответила она, ее голос звучал мягко, ласково и успокаивающе, как колыбельная песня, словно шелест листвы под дуновением легкого ветра. – Но я знаю, что ты не один, что ты не брошен, что ты не потерян. Я буду рядом с тобой, столько, сколько потребуется времени, столько, сколько ты захочешь. Мы вместе справимся с этим, я верю в нас.

Иерихон поднял на нее свои измученные, наполненные болью глаза, и в его зрачках, впервые за долгое время, промелькнула крошечная, еле заметная искра надежды, словно луч света в темном, холодном царстве, искра, которая давала ему силы жить дальше. Он не мог поверить в то, что она говорит, в то, что она готова остаться с ним, не смотря на всю смертельную опасность, не смотря на то, что он мог причинить ей вред, не смотря на то, что он был проклят. Он был глубоко тронут ее добротой, ее состраданием, ее непоколебимой верой, и его измученное сердце наполнилось чувством благодарности, которое он не мог выразить словами, он просто не знал, как выразить ту бурю чувств, которая бушевала в его груди.

– Но я… я опасен… – прохрипел он, его голос дрожал от страха, от отчаяния, от глубокого стыда, от того, что он боялся, что он может навредить ей, что он может причинить ей боль, от того, что он не хотел причинять ей страдания. – Я… я могу убить тебя… я не хочу этого.

Сара покачала головой, ее глаза были полны решимости, полны непоколебимой уверенности, в них не было ни малейшего сомнения, ни малейшего колебания.

– Я не боюсь тебя, Иерихон, – сказала она, ее голос звучал твердо и уверенно, как голос ангела, защищающего своего подопечного. – Я знаю, что ты не хочешь этого делать, что ты борешься с тьмой, которая поселилась в твоей душе. Я верю в тебя, я верю в твою силу, я верю в то, что ты победишь это страшное проклятие, что ты сможешь вернуть себе свою человечность.

Ее слова, словно бальзам на рану, коснулись его истерзанного сердца, и он почувствовал, как его страх немного отступает, словно рассеивается туман, как его вера в себя немного усиливается, словно росток, пробивающийся через асфальт. Он понял, что Сара – это его спасение, его шанс на искупление, что она – это луч света в его темном, беспросветном мире, что она его надежда на лучшую жизнь.

Вдруг, внезапно, зуд под кожей вновь усилился, став почти невыносимым, словно раскаленные иглы вонзились в его плоть, и в глазах Иерихона вновь вспыхнул зловещий, нездоровый желтый огонь, словно в них вспыхнул адский костер. Он почувствовал, как проклятие, словно ненасытный зверь, вновь завладевает им, как его разум затуманивается, словно его накрыло темной пеленой, как его воля слабеет с каждой секундой, как он вновь превращается в марионетку тьмы. Он знал, что у него осталось совсем мало времени, что он должен что-то сделать, чтобы спасти Сару, чтобы защитить ее от своей темной сущности, чтобы спасти самого себя.

– Беги! – прокричал он, собрав все свои оставшиеся силы, его голос звучал теперь громче, но в нем все еще слышалась боль, жгучее отчаяние и мучительный страх, словно он боролся со своей собственной тьмой. – Беги! Сейчас же! Проклятие… оно возвращается! Я не смогу сдержать его!

Сара, услышав его крик, полный боли и отчаяния, почувствовала, как страх вновь сковывает ее, словно ледяные цепи, но она не отпустила его руки, не бросила его на произвол судьбы, не отвернулась от него, она не собиралась его оставлять, она не могла его предать.

– Нет, – сказала она, ее голос звучал решительно, несмотря на страх, который она чувствовала. – Я не уйду, я не покину тебя, я не оставлю тебя в беде. Я буду с тобой, что бы ни случилось, я буду рядом.

Иерихон закрыл глаза, не в силах смотреть на ее смелость, на ее непоколебимую веру, на ее безусловную любовь, он не был достоин ее доброты. Он чувствовал, как проклятие полностью завладевает им, как его человечность, как его воля окончательно исчезают, словно тают под лучами палящего солнца, как он вновь становится марионеткой тьмы, послушным орудием в руках зла. Он знал, что он не может ее защитить, что он должен отпустить ее, что она должна убежать, что она должна спасти себя, потому что он был обречен.

– Пожалуйста… – прошептал он, его голос был полон мольбы и отчаяния, словно последняя надежда. – Пожалуйста, беги… спаси себя… беги, пока я не причинил тебе боль.

Сара, увидев его страдания, почувствовала, как ее сердце разрывается на мелкие части, но она понимала, что он прав, что она должна спастись, что она не сможет ему помочь, если останется рядом, что она только помешает ему в борьбе с проклятием. Она медленно, с невыносимой болью, отпустила его руку, ее глаза наполнились слезами, но в них не было отчаяния, лишь надежда, вера и любовь.

– Я… я никогда тебя не забуду, Иерихон, – прошептала она, ее голос дрожал от слез, от горя, от той боли, которую она чувствовала, словно ее сердце было разбито. – Я… я верю, что ты победишь это проклятие, что ты сможешь вернуться, что ты найдешь свой путь к свету. Я буду ждать тебя.

Иерихон открыл свои глаза, и в его взгляде, на миг, словно промелькнула тень прощания, благодарности, и глубокая боль, которую он не мог скрыть, боль, которая пронзала его насквозь. Затем его глаза снова вспыхнули дьявольским, нездоровым желтым пламенем, и на его лице застыла гримаса ненависти, безумия и первобытной ярости, словно в нем поселился сам дьявол. Он больше не был Иерихоном, он снова стал проклятым маньяком, несущим на себе печать смерти, обреченным на вечные страдания.

Сара, отпустив его руку, медленно повернулась и побежала прочь, ее сердце сжималось от невыносимой боли, словно ее разрывали на части, но она верила, что она делает правильный выбор, что она должна спасти себя, что она должна унести свою веру в него. Она не знала, что ждет ее впереди, но она знала, что она не может больше ничего сделать, что она должна продолжить жить, что она должна помнить Иерихона, что она должна верить в его искупление, в его способность победить тьму, которая поселилась в его душе. Она продолжала бежать, ее сердце бешено колотилось в груди, ее легкие горели от напряжения, но в ее душе уже поселилась надежда, надежда на то, что добро в конечном итоге победит зло, что любовь победит ненависть, что свет победит тьму, что тьма не вечна.

Иерихон остался стоять один посреди мрачного леса, его дыхание было тяжелым, прерывистым, его глаза горели адским, дьявольским огнем, а его тело содрогалось от мучительной внутренней борьбы, которая раздирала его изнутри. Он чувствовал, как проклятие полностью завладело им, как его человечность, как его воля исчезает без следа, как он вновь превращается в монстра, который не может ничего контролировать, который не способен ни на что, кроме убийства. Он знал, что он должен был вновь охотиться, что он должен был снова убивать, что он обречен на вечные страдания, но в самой глубине его измученной души, как слабый, едва заметный огонек, еще продолжала тлеть искра надежды, искра веры в то, что однажды он сможет победить проклятие, что он сможет искупить свою вину, что он сможет вернуться к свету.

Он посмотрел на небо, и увидел, как луна полностью скрылась за плотными, нависшими тучами, и лес мгновенно погрузился в полную, непроглядную тьму, словно тьма наступила ему на пятки. Ветер вновь усилился, и его вой напоминал стон раненого, измученного зверя, словно оплакивал его судьбу. Иерихон закрыл глаза и глубоко вздохнул, готовясь к новой, бесконечной борьбе, к новым, невыносимым страданиям, но в этот раз он знал, что он не одинок, что где-то далеко есть тот, кто верит в него, кто ждет его возвращения, кто оставил частицу света в его темной душе.

Сара, бежавшая через мрачный лес, оглянулась назад и увидела, как Иерихон, словно призрачная тень, исчез в ночной темноте, растворившись в ней без следа. Она не знала, что ждет ее впереди, она не знала, сможет ли она когда-нибудь увидеть его снова, но она знала, что она должна продолжать жить, что она должна помнить Иерихона, что она должна нести его надежду в своем сердце, что она должна верить в его искупление, что она должна верить в силу добра и любви. Она продолжала бежать, ее сердце бешено колотилось в груди, ее легкие горели от напряжения, но в ее душе уже поселилась надежда, надежда на то, что добро в конечном итоге победит зло, что любовь победит ненависть, что свет победит тьму, что эта история не закончена.

Ветер продолжал завывать, словно оплакивая трагическую участь Иерихона, но теперь, среди его скорбного, жалобного пения, слышался едва уловимый, тихий шепот надежды, шепот веры в то, что даже самое страшное, самое древнее проклятие можно победить, если не терять веру в себя, если не давать тьме овладеть своей душой, если не забывать о любви, сострадании и доброте, которые есть в каждом из нас, даже в самом темном уголке души. Иерихон, проклятый маньяк, остался один в беспросветной темноте, но в его душе, несмотря ни на что, продолжала тлеть слабая искра надежды, искра света, искра веры, которая указывала ему путь в будущее. Борьба только началась, и он знал, что он не сдастся, что он будет бороться до конца.

И так, история об Иерихоне, проклятом маньяке, несущем на себе печать смерти, осталась незаконченной, оставив открытый финал, в котором все еще было место для надежды, для веры, для любви, для искупления. Судьба его была в руках тьмы, но и в его собственных тоже, и теперь все зависело от него самого. Он мог сдаться, он мог позволить тьме победить, но мог и бороться дальше, мог сохранить свою человечность, мог найти свой путь к свету. Он был проклят, но он не был потерян, и его борьба, его страдания, его надежда – это то, что останется в памяти читателя надолго, заставляя его задуматься о природе добра и зла, о силе любви и сострадания, о том, что даже в самой густой тьме всегда есть место для надежды.