Читать книгу: «Изнанка мира»

Отражение тьмы

Пробуждение в пустоте

Глаза открылись, но не проснулись. Мир был размытым пятном, с нечёткими контурами. Белёсый потолок плыл перед глазами, как призрачная дымка. Я попытался моргнуть, чтобы прояснить зрение, но мышцы лица казались непослушными, словно после долгого сна. Голова пульсировала, как раскаленный уголь, каждая жилка в висках билась в такт с неистовой болью. Я попытался сесть, но резкая, пронзающая боль пронзила всё тело. Ощущение было такое, будто меня не просто побили, а растоптали, размололи, словно я был чьим-то отвратительным манекеном. Я застонал, и звук получился хриплым, как будто горло было забито песком. Я зажмурил глаза, пытаясь сбросить наваждение, но боль не отступала.

Наконец, я смог немного приподняться, опираясь на локти. Комната была маленькой, обставленной скудно и уныло: кровать с простым серым покрывалом, тумбочка, старый шкаф. Окна, за которыми маячило серое, безрадостное небо, были грязными, их стёкла казались покрытыми многолетним слоем пыли. В комнате царил полумрак, холодный и неуютный. На стене висели часы, но стрелки замерли, застыв в мертвой точке. Время как будто остановилось, как и мои мысли. Я огляделся, пытаясь уловить хоть что-то знакомое, хоть какую-нибудь зацепку, но ничего не возникало. Ни единого обрывка воспоминания, ни имени, ни места, ни даже запаха. Только гулкая пустота внутри и страх, проникающий в самую глубь души, сковывающий каждое движение, каждый вдох. Я был голым, как новорождённый, с единственной разницей: у новорожденного есть прошлое, пусть даже и не осознаваемое, а у меня, кажется, нет ничего.

Я вновь застонал, на этот раз от отчаяния. Я не знал, кто я, где я и почему здесь нахожусь. И это незнание было хуже, чем любая физическая боль. В дальнем углу комнаты стояло зеркало в тяжелой раме, потрескавшейся от времени. Я медленно, неуклюже, как марионетка, пытался встать, чтобы добраться до него. Ноги дрожали, не слушались, подкашивались, как трости, лишенные опоры. Шаг давался с трудом, словно я тащил на себе непосильный груз. Наконец, я добрался до зеркала и заглянул в него.

Отражение было незнакомым. Лицо незнакомца, с трёхдневной щетиной и запавшими глазами, смотрело на меня с таким же испугом и замешательством. Бледное, измученное, с синяками под глазами и следами какой-то грубой борьбы. Это было моё лицо, но в то же время и не моё. Я пытался вспомнить, как я выглядел раньше, но мозг не отвечал, словно заблокированный каким-то невидимым барьером. Я не помнил ничего, ни имени, ни возраста, ни прошлого. Кем я был? Что здесь делаю? В душе росла паника, превращаясь в леденящий страх. Я начал трогать своё лицо, пытаясь уловить хоть какие-то знакомые очертания, хоть малейший намек на то, кто я. Но под пальцами была только чужая, незнакомая кожа.

На тумбочке рядом с кроватью лежал бумажник. Он был старым, потёртым, изрядно изношенным. Я взял его дрожащей рукой и открыл. Внутри не было ни денег, ни документов, только несколько старых, пожелтевших от времени фотографий. Я вытащил их и стал рассматривать. На них были изображены женщина с теплой, лучезарной улыбкой и двое маленьких детей: мальчик и девочка, лет пяти и семи. Их лица казались мне смутно знакомыми, какими-то родными, но я не мог вспомнить их имена, не мог почувствовать никакой связи, никакой эмоциональной привязанности. Это были просто чужие лица, просто чужие люди. Но почему-то меня не покидало чувство, что они значат для меня что-то важное. Я перевернул фотографии, но на обороте не было никаких надписей, ни малейшего упоминания о том, кто они.

Я отбросил фотографии на тумбочку. От этого бессилия внутри поднялась волна раздражения и отчаяния. Я был пуст, как выжженная пустыня, чистый лист, заполненный только нарастающим беспокойством. И это было самое страшное – полное отсутствие какой-либо идентичности. Я не понимал, почему оказался в этой странной комнате, и что меня ждет дальше. Единственным желанием в этот момент было найти хоть какие-то ответы.

В дальнем углу комнаты, на противоположной от окна стене, я заметил открытую дверь. Слабое дуновение воздуха шевелило край висящей на косяке занавески. Может быть, там я найду какие-то подсказки, какие-то ответы. С трудом, превозмогая боль и головокружение, я выбрался из постели. Я почувствовал, что ноги словно налиты свинцом и шаг давался с трудом. Я прислонился к стене, пытаясь удержать равновесие, и медленно пошел в направлении двери, словно лунатик, которого тянет к далекому маяку. И это было единственное, чего мне сейчас хотелось – найти свой маяк.

За дверью оказался узкий, тёмный коридор, ведущий вглубь квартиры. Свет сюда почти не проникал, и коридор казался мрачным и неуютным. Стены были оклеены старыми, местами отклеившимися обоями, а на полу лежал потертый ковер, покрытый пылью. Я шел по коридору, осторожно, словно боясь потревожить тишину. В конце коридора была видна еще одна открытая дверь, из которой исходил слабый свет. Я приблизился к ней и заглянул внутрь.

Это была кухня. Небольшая, но, как и комната, запущенная и неухоженная. В раковине была гора немытой посуды, покрытой слоем засохшей еды. На столе валялись крошки, грязные салфетки, и недопитая чашка кофе. Запах был затхлым и неприятным. Я сделал еще несколько шагов внутрь. Ощущения становились странными, как будто с каждым новым шагом я становился ближе к чему-то неизвестному, но в то же время ужасающему. Я не знал, чего ждать, и это ощущение, это томительное ожидание, медленно сводило меня с ума.

Из кухни был еще один проход, ведущий в другую комнату, судя по всему, гостиную. Я решил осмотреть и ее. Гостиная была такой же неухоженной, как и остальные помещения. На полу были раскиданы старые газеты, стопка книг на полу, разбросана одежда. На журнальном столике я заметил стопку каких-то бумаг. Досье. И именно это слово, напечатанное где-то сбоку, отозвалось во мне каким-то странным эхом. Я подошел ближе и начал рассматривать их. Бумаги были исписаны разными пометками, подчеркиваниями и зачёркиваниями, словно кто-то изучал их очень внимательно. И даже не просто внимательно, а с каким-то маниакальным усердием.

Я начал просматривать газеты. На первой странице, набранной большими, жирными буквами, красовался заголовок: “Жертва четвертого убийства”. За ним шел еще один и еще: “Полиция в тупике”, “Маньяк на свободе”, “Город в страхе”. Статьи описывали жестокие, изощренные преступления, совершенные с какой-то особой, извращенной жестокостью. И каждая из них оставляла после себя ужас и страх. Меня начало трясти, а по спине пробежал холодок. Я не понимал, почему так реагирую на это. Почему во мне это все вызывает неясное отвращение, смешанное со странным, зловещим интересом?

– Это… это не может быть правдой, – прошептал я, не понимая, кому я это говорю. – Это какой-то бред, какая-то ошибка.

Я взял одну из газет и начал читать. Все эти ужасные детали, все эти зверства. Я прокручивал газету в руках, не веря своим глазам. Ощущение было такое, что это какая-то галлюцинация, страшный, кошмарный сон. Я находил какие-то странные пометки на полях статей, исправления, сделанные темными чернилами, словно кто-то пытался разобраться в этих преступлениях досконально. А потом мой взгляд упал на досье. Я начал лихорадочно разбирать, что там написано. Я понял, что там собраны какие-то данные, фотографии с мест преступления. Я попытался прочесть, но слова расплывались, а буквы не складывались в целое предложение.

В какой-то момент, лихорадочно листая бумаги, я увидел знакомую букву. И она почему-то показалась мне до странного зловещей. “М…”. Первая буква имени. Моего имени? И тут меня охватило леденящее чувство ужаса. Я не понимал, почему эта буква, буква моего имени, вызвала во мне такую сильную отрицательную реакцию. Было ощущение, что всё это как-то связано со мной, каким-то немыслимым образом. Страх начал нарастать, как цунами, готовое накрыть меня с головой. В груди защемило, словно мне не хватало воздуха. Мне хотелось кричать, бежать, спрятаться.

– Что здесь происходит? – прошептал я, глядя на все это с ужасом.

Я снова обратил внимание на досье. В одной из папок, спрятанной под другими, я нашел фотографии. Изображения были ужасными, они вызывали отвращение и ужас. Женщины, подвергшиеся жестоким пыткам, их лица искажены болью и страхом, их тела искалечены и изуродованы. Я почувствовал внезапный позыв тошноты, но в то же время, где-то на задворках сознания, промелькнул какой-то мерзкий, еле заметный интерес. Я прикоснулся к фотографиям и ощутил слабое, пугающее покалывание в пальцах. Это было похоже на прозрение в кошмаре, на вспышку света в кромешной тьме.

– Это… это сделал я? – прошептал я, глядя на эти ужасающие снимки. – Я… я не мог этого сделать…

Но почему-то голос в моей голове говорил об обратном. Он утверждал, что это правда, что это сделал я. И от этой мысли у меня внутри все похолодело. Мне захотелось проснуться, вырваться из этого кошмара. Но это был не сон. Это была реальность. Жестокая и пугающая реальность, которая начинала пожирать меня изнутри.

Я отбросил фотографии на стол, как будто обжегся. Мне стало трудно дышать, а сердце забилось с бешеной скоростью. Я прислонился к стене, пытаясь справиться с накатившей паникой. Мозг отказывался воспринимать эту информацию, но подсознание говорило об обратном. Я чувствовал, что за этой потерей памяти скрывается что-то ужасное, что-то такое, что способно уничтожить меня. И чем больше я пытался это от себя оттолкнуть, тем сильнее это притягивало меня к себе.

– Нет, – прошептал я, качая головой. – Этого не может быть.

Я закрыл глаза, стараясь успокоиться, но видения никуда не уходили. Лица изуродованных женщин, газетные заголовки, красные пятна на фотографиях. Все это вертелось в моей голове, словно кадры из страшного фильма. Я открыл глаза и оглядел комнату. Все было так же, как и раньше, но теперь все стало другим. Я уже не был просто потерявшим память человеком, я был тем, кто, возможно, совершил все эти ужасные преступления. И именно от этого, мне становилось по-настоящему плохо. Мне казалось, что за окном уже стемнело. Но я не был уверен. Я не был уверен ни в чём.

Я почувствовал сильную жажду. Поэтому, оставив в покое все эти бумаги, решил вернуться на кухню и поискать воды. Возможно, хотя бы она сможет немного привести меня в чувство. Я вышел из гостиной и медленно побрел обратно в кухню, как будто на негнущихся ногах. Я открыл кран и жадно напился холодной воды. Но она не помогла. Я все еще чувствовал себя потерянным, испуганным и, что самое страшное, грязным. Словно я испачкался в чем-то отвратительном, но не мог это смыть. Я посмотрел на себя в отражение в грязном окне. Отражение смотрело на меня с каким-то странным, чужим, выражением. Мне показалось, что я вижу в нем не себя, а какого-то монстра.

Я отвернулся от окна. Зачем я здесь? Почему все так? Что со мной происходит? Было только одно желание – найти ответы, чего бы это ни стоило. Я знал, что впереди меня ждет что-то страшное. Но я был готов это принять. Я должен был узнать правду.

Обрывки прошлого

Ночь пришла быстро, опустив на город свое темное покрывало. Но в этой квартире, кажется, было все равно, день на улице или ночь. Здесь царил вечный полумрак, мрачный и неуютный. Я сидел на краю кровати, совершенно обессиленный, и смотрел в никуда. Ночная тишина давила на уши, а тревога внутри меня разрасталась с каждой секундой. Я закрыл глаза, надеясь заснуть, но сон не приходил. Вместо этого меня накрыла волна странных видений, отрывочных и пугающих.

Это были не просто сны, это были какие-то вспышки, обрывки воспоминаний, которые прорывались сквозь пелену забвения. Я видел лезвие ножа, блестящее и острое, окровавленные руки, слышал приглушенные крики и стоны. Все это было настолько ужасно и реально, что я просыпался в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем. Меня раздирали противоречивые чувства. Страх, отвращение, и что-то еще, мерзкое и пугающее. Я словно был свидетелем каких-то чудовищных преступлений, и при этом чувствовал какую-то странную, болезненную связь с этими событиями.

– Нет… – прошептал я, прижимая руки к голове. – Этого не может быть.

Но эти видения повторялись снова и снова, становясь все более четкими и ясными. Я видел лица своих жертв, искаженные ужасом, чувствовал их боль, их страдания. И в то же время я чувствовал какое-то странное, извращенное удовлетворение. Как будто я был не просто свидетелем, а участником этих страшных событий.

Я встал с кровати и подошел к зеркалу. Отражение смотрело на меня с ненавистью и презрением. Я пытался рассмотреть свои глаза, понять, что скрывается за их темным омутом. Но вместо этого увидел в них что-то чужое, хищное и безжалостное. Это было не мое отражение. Это было отражение монстра, который постепенно просыпался во мне.

– Кто я? – спросил я свое отражение. – Что со мной происходит?

Отражение молчало, но взгляд его был красноречивее всяких слов. Он говорил мне, что я уже не тот человек, каким себя представлял в начале. Я был не жертва. Я не был невиновным. Я был чем-то темным, страшным, чьи деяния чудовищны.

Я отвел взгляд от зеркала и начал ходить по комнате, пытаясь успокоиться. Я старался убедить себя в том, что это всего лишь сны, что это не имеет ничего общего с реальностью. Но подсознание неумолимо подталкивало меня к истине. Я понимал, что фотографии и газетные вырезки – это не просто чьи-то больные фантазии. Это были мои трофеи. И этот больной – я.

Я снова подошел к тумбочке и взял фотографии, на которых были изображены женщина и дети. Я пристально смотрел на их лица, пытаясь вызвать в себе хоть какие-то чувства. Но ничего не получалось. Они были для меня чужими, незнакомыми, как будто их никогда не было в моей жизни. И это было еще страшнее, чем все эти ужасные видения.

– Кто вы? – прошептал я, глядя на их лица. – Кто я для вас?

Ответа не было. И тишина в комнате стала еще более зловещей.

В какой-то момент я почувствовал, что мне не хватает воздуха. Я открыл окно, надеясь вдохнуть свежий воздух, но вместо этого в комнату ворвался холодный ветер и звуки ночного города. Сирены полицейских машин, далекий лай собак, приглушенные голоса прохожих. Все это раздражало меня, вызывало какое-то странное беспокойство.

Я закрыл окно и снова сел на кровать. Я понимал, что оставаться здесь больше нельзя. Мне нужно было уйти, сменить обстановку, попытаться разобраться в том, что со мной происходит. Я встал, подошел к шкафу и открыл его. Внутри было несколько комплектов старой, поношенной одежды. Я выбрал самый неприметный, оделся и вышел из комнаты.

Коридор был таким же темным и зловещим, как и раньше. Я прошел через него в кухню, потом в гостиную. Я подошел к журнальному столику и снова взял в руки досье. На этот раз я уже не отводил взгляд от фотографий изувеченных женщин. Я смотрел на них с каким-то странным, зловещим любопытством. Я чувствовал, что во мне что-то меняется, что я становлюсь кем-то другим, каким-то чудовищем.

– Что ты наделал? – спросил я сам себя, глядя на эти ужасные снимки. – Как ты мог это сделать?

Но ответа снова не было. И это молчание было еще страшнее, чем крик.

Вдруг я услышал какой-то звук. Стук в дверь. Я замер, прислушиваясь. Стук повторился. На этот раз настойчивее. Я понял, что кто-то хочет попасть в квартиру. И я не знал, кто это.

Я подошел к двери, стараясь не издавать ни звука. Я посмотрел в глазок, но там ничего не было видно. Дверь была старой и скреплялась не на самый надежный замок. Я повернул дверную ручку и медленно открыл дверь.

На пороге стоял мужчина в форме полицейского. Лет тридцати, с серьезным лицом. Его взгляд был настороженным и проницательным.

– Добрый вечер, – сказал он, глядя на меня. – Я офицер Петров. Могу я задать вам несколько вопросов?

– Я… я не знаю, – сказал я, запинаясь. – Я не помню ничего.

– Вы не помните, как вас зовут? – спросил полицейский.

– Нет, – ответил я. – Я не помню ничего.

– А что вы здесь делаете? – спросил он.

– Я проснулся здесь, – сказал я. – Я не знаю, кто я и как здесь оказался.

Полицейский посмотрел на меня с сомнением. Он как будто не верил ни одному моему слову.

– Вы знаете, что в этом районе происходит серия убийств? – спросил он, прищурившись.

– Да, – сказал я. – Я видел в газетах.

– И вы не знаете ничего о том, кто это делает? – спросил он.

– Нет, – ответил я. – Я не знаю.

– Мне нужно задать вам еще несколько вопросов, – сказал полицейский, проходя в квартиру. – Я могу войти?

Я молча кивнул. Полицейский вошел в квартиру и огляделся. Его взгляд был острым и цепким, словно он искал какие-то улики.

– У вас тут беспорядок, – заметил он.

– Я знаю, – ответил я. – Я только что проснулся.

– А что это за бумаги на столе? – спросил он, указывая на досье.

– Это какие-то газеты, – сказал я. – И… что-то еще. Я не знаю.

– Можно посмотреть? – спросил полицейский.

– Да, – ответил я.

Полицейский подошел к столу и начал рассматривать газеты. Он читал заголовки, хмуря брови. Потом он взял в руки досье и начал листать страницы. Его лицо становилось все более серьезным и напряженным.

– Это что такое? – спросил он, указывая на фотографии изуродованных женщин.

– Я… не знаю, – сказал я, стараясь скрыть свое волнение. – Я нашел их здесь.

– Вы уверены, что ничего не знаете? – спросил полицейский, глядя мне прямо в глаза.

– Да, – ответил я. – Я не знаю.

Полицейский продолжал смотреть на меня, не отводя взгляда. Я почувствовал, как по моей спине пробежал холодок. Я понимал, что он что-то подозревает, что он не верит ни одному моему слову.

– Вы знаете, где был хозяин этой квартиры? – спросил он.

– Нет, – ответил я. – Я не знаю.

– Похоже, его здесь нет, – сказал полицейский. – Может быть, вы что-то знаете о нем?

– Нет, – ответил я. – Я не знаю.

Полицейский вздохнул и отвел взгляд. Он как будто не знал, что со мной делать.

– Ладно, – сказал он. – Вы не возражаете, если я обыщу квартиру?

– Нет, – ответил я. – Обыскивайте.

Полицейский начал осматривать квартиру. Он открывал шкафы, заглядывал под кровать, осматривал все углы. Я молча наблюдал за ним, стараясь не показывать своего волнения. Я знал, что он рано или поздно найдет что-то, что меня разоблачит.

В какой-то момент полицейский подошел к шкафу в спальне. Он открыл его и стал рассматривать одежду. Потом он что-то вытащил из кармана одного из пиджаков. Это был нож. Старый, грязный, но все еще острый нож. Он был покрыт засохшей кровью.

Полицейский посмотрел на нож, потом на меня. В его глазах был ужас и отвращение.

– Это ваше? – спросил он, глядя мне прямо в лицо.

– Нет, – ответил я. – Я не знаю, откуда он взялся.

– Это нож, которым были совершены убийства, – сказал полицейский. – Он весь в крови.

– Я не знаю, – повторил я. – Я не знаю, откуда он.

– Вы лжете, – сказал полицейский. – Вы убийца.

Я молчал, не зная, что сказать. Он прав. Я это знал. Я был убийцей. Но как мне это сказать? Как мне принять это?

– Вы арестованы, – сказал полицейский, доставая наручники. – Вы имеете право хранить молчание.

Я не сопротивлялся. Я понимал, что сопротивление бесполезно. Я протянул руки и позволил полицейскому надеть на них наручники. Я чувствовал себя каким-то обреченным, каким-то сломанным.

Полицейский вывел меня из квартиры и посадил в машину. Мы ехали по ночному городу, и я смотрел в окно, стараясь не думать о том, что меня ждет дальше. Я понимал, что моя жизнь окончена. Но в то же время во мне горело какое-то странное, извращенное удовлетворение. Я, наконец, понял, кто я такой. Я был убийцей. И от этого не было спасения.

В полицейском участке меня отвели в камеру и оставили одного. Я сидел на холодном полу и смотрел на решетки. Я думал о тех, кого убил, о боли и страхе, которые они испытали. Я думал о женщине и детях на фотографиях. Кто они? Что я натворил? Почему я стал таким?

Вдруг я услышал какой-то звук. Это был шепот, который доносился откуда-то из угла камеры. Я прислушался.

– Не бойся, – шептал голос. – Ты не один.

– Кто здесь? – спросил я, оглядываясь по сторонам.

– Я твой друг, – ответил голос. – Я всегда был рядом с тобой.

– Но кто ты? – спросил я.

– Я часть тебя, – ответил голос. – Я твое темное “я”.

Я замолчал, не зная, что сказать. Внутри меня росло какое-то странное, мрачное любопытство. Я понимал, что этот голос – это не просто плод моего воображения. Это было что-то реальное, что-то, что жило во мне.

– Чего ты хочешь? – спросил я.

– Я хочу, чтобы ты был собой, – ответил голос. – Я хочу, чтобы ты освободился от всех этих ограничений.

– Но я убийца, – сказал я.

– Это всего лишь ярлык, – ответил голос. – Ты больше, чем просто убийца. Ты нечто особенное.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Я покажу тебе, – ответил голос. – Ты увидишь.

Голос замолчал, и я остался один в камере, в раздумьях. Что все это значит? Кто был этот голос? Что со мной будет?

Я понимал, что все только начинается. И этот мой путь будет ужасен. Я был обречен на вечную тьму. И, что самое страшное, эта тьма мне начала нравиться. Я не хотел от нее избавляться.

Подсознательные подсказки

Камера была холодной и неуютной, как и все в этом полицейском участке. Стены, выкрашенные в унылый серый цвет, казались давящими, словно хотели поглотить меня. Единственный источник света – тусклая лампочка под потолком – отбрасывала длинные, зловещие тени. Я сидел на жестком металлическом стуле, прикованный наручниками к стене, и смотрел на решетку, словно пытаясь разглядеть за ней хоть что-то хорошее. Но за решеткой была только тьма.

В голове царила полная неразбериха. Слова полицейского – “Вы убийца” – звучали в моей голове эхом, как приговор. Но я не чувствовал ни страха, ни раскаяния. Вместо этого во мне просыпалось какое-то странное, мрачное спокойствие. Как будто я принял свою судьбу, как будто я был готов к тому, что меня ждет дальше.

Голос, который я услышал в углу камеры, не давал мне покоя. “Я твое темное “я”, – сказал он. – Я всегда был рядом с тобой”. Кто это был? Плодом моего воображения, или нечто реальное? И почему он говорил, что я не должен бояться? Что я должен освободиться от всех ограничений?

Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться на своих ощущениях. Но в памяти возникали только обрывки ужасных видений – окровавленные тела, искаженные от боли лица, крики и стоны. И вместе с этими ужасными картинами, во мне росло какое-то извращенное удовлетворение. Как будто я был не просто свидетелем этих преступлений, а их творцом.

– Что со мной происходит? – прошептал я, прижимая руки к голове. – Я становлюсь монстром?

Но ответа не было. И это молчание было еще страшнее, чем крик.

Вдруг дверь камеры открылась, и в проеме появился полицейский Петров. Его лицо было таким же серьезным и напряженным, как и раньше. Он подошел ко мне, держа в руках папку с бумагами.

– Вы должны подписать эти документы, – сказал он, кладя папку на стол.

– Что это? – спросил я.

– Это протокол вашего задержания, – ответил он. – Вы должны подтвердить, что осознаете свои права.

– Я не понимаю, – сказал я. – Я ничего не помню.

– Это не имеет значения, – сказал полицейский. – Вы должны подписать.

Я взял ручку и начал читать протокол. Слова расплывались перед глазами, а буквы не складывались в целое предложение. Я был слишком устал и слишком подавлен, чтобы что-либо понимать. Я просто поставил свою подпись в нужном месте и отдал документы полицейскому.

– Хорошо, – сказал он, забирая папку. – Теперь мы можем начать допрос.

– Допрос? – спросил я. – Какой допрос?

– Вы должны рассказать нам все, что знаете об этих убийствах, – сказал полицейский. – Или вы будете сидеть здесь до конца своих дней.

– Но я ничего не помню, – сказал я. – Я правда не знаю, кто я и как здесь оказался.

– Это не наши проблемы, – сказал полицейский. – Вы задержаны по подозрению в совершении особо тяжких преступлений. И если вы не будете сотрудничать, мы сделаем все, чтобы вы ответили за свои деяния.

Он посмотрел на меня с таким презрением, что мне захотелось его убить. Но я сдержал себя. Мне почему-то казалось, что сейчас не время для насилия.

– Я не понимаю, – сказал я. – Почему вы мне не верите?

– Потому что вы лжете, – ответил полицейский. – Мы нашли нож на вашей квартире, покрытый кровью. И это не просто кровь, это кровь ваших жертв.

Я посмотрел в его глаза и не увидел в них ни капли сочувствия. Только ненависть и отвращение.

– Я не знаю, как он там оказался, – сказал я. – Я правда ничего не помню.

– Хватит лгать, – сказал полицейский, стукнув кулаком по столу. – Мы знаем, что это вы. И мы докажем это.

Он отвернулся от меня и вышел из камеры. Я остался один, с мыслями, которые разрывали меня на части. Я действительно не помнил ничего, кроме обрывков ужасных видений. И я начинал верить, что эти видения были правдой. Я был убийцей.

И в то же время, внутри меня росло какое-то извращенное чувство гордости. Как будто я был кем-то особенным, как будто я был избранным. И это чувство пугало меня еще больше, чем все остальное.

Дверь камеры снова открылась. На пороге стоял другой полицейский, молодой парень с испуганным взглядом.

– Вас вызывает следователь, – сказал он, стараясь не смотреть мне в глаза.

– Следователь? – спросил я. – Зачем?

– Я не знаю, – ответил он. – Просто идите за мной.

Он вывел меня из камеры и повел по длинному коридору. Мы прошли мимо нескольких других камер, в которых сидели такие же, как и я, преступники. Некоторые из них смотрели на меня с любопытством, другие – с ненавистью.

Мы вошли в небольшой кабинет. За столом сидел мужчина в гражданской одежде. Это был следователь. Он был немного старше полицейского Петрова, но его взгляд был еще более проницательным и холодным.

– Садитесь, – сказал следователь, указывая на стул напротив стола.

Я сел. Он внимательно рассматривал меня, словно пытаясь прочесть мои мысли.

– Меня зовут Игорь Алексеевич, – сказал он. – Я следователь по вашему делу.

– Я не знаю, что вам сказать, – сказал я. – Я ничего не помню.

– Мы это уже слышали, – ответил следователь. – Но это не означает, что мы перестанем задавать вопросы.

– Я не лгу, – сказал я. – Я правда не знаю ничего.

– Тогда, может, расскажите нам, что вы помните, – сказал следователь. – Может, какие-то обрывки, какие-то видения?

Я рассказал ему все, что помнил – о снах, о видениях, о голосе в углу камеры. Следователь слушал меня внимательно, не перебивая.

– И что вы думаете по поводу всего этого? – спросил он, когда я закончил.

– Я не знаю, – ответил я. – Я чувствую, что во мне что-то меняется. Что я становлюсь кем-то другим.

– Кем? – спросил следователь.

– Я не знаю, – ответил я. – Монстром?

Следователь несколько секунд молчал, словно обдумывая мои слова. Потом он достал из папки фотографии изуродованных женщин и положил их на стол.

– Вы знаете этих женщин? – спросил он, глядя мне прямо в глаза.

– Нет, – ответил я. – Я не знаю.

– Но вы видите, что с ними произошло? – спросил следователь. – Вы осознаете, что их убили с особой жестокостью?

– Да, – ответил я. – Я это вижу.

– И вы не чувствуете ничего? – спросил следователь. – Ни раскаяния, ни сострадания?

– Я не знаю, – ответил я. – Я чувствую какое-то странное удовлетворение.

Следователь нахмурился. Он явно не ожидал такого ответа.

– Вы понимаете, что это не нормально? – спросил он.

– Я понимаю, – ответил я. – Но я ничего не могу с этим поделать.

– Тогда, может быть, вы расскажете нам про нож, – сказал следователь, вытаскивая из папки фотографию ножа, покрытого кровью. – Вы знаете, где вы его взяли?

– Нет, – ответил я. – Я понятия не имею.

– Вы лжете, – сказал следователь. – Это ваш нож. Мы нашли его у вас дома.

– Я не знаю, – сказал я. – Я правда не знаю.

Следователь вздохнул. Он как будто не знал, что со мной делать.

– Хорошо, – сказал он. – Мы закончим на сегодня. Но будьте готовы к тому, что мы еще вернемся.

Он посмотрел на меня с таким взглядом, что я понял: он не верит ни одному моему слову. И что он сделает все, чтобы заставить меня говорить.

Полицейский снова вывел меня из кабинета и отвел в камеру. Я сидел на стуле, прикованный наручниками к стене, и думал о том, что произошло. Я понимал, что они не оставят меня в покое, и что рано или поздно я должен буду рассказать им правду. Но я не знал, как это сделать.

Вдруг дверь камеры открылась, и в проеме появился голос, который я слышал раньше.

– Ты был прав, – сказал он. – Они ничего не понимают.

– Кто ты? – спросил я.

– Я твое “я”, – ответил голос. – Я всегда был рядом с тобой.

– Но почему ты мне помогаешь? – спросил я.

– Я хочу, чтобы ты был собой, – ответил голос. – Я хочу, чтобы ты освободился от всех этих ограничений.

– Но я убийца, – сказал я.

– Это всего лишь ярлык, – ответил голос. – Ты больше, чем просто убийца. Ты нечто особенное.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Я покажу тебе, – ответил голос. – Ты увидишь.

– Когда? – спросил я.

– Скоро, – ответил голос. – Просто доверься мне.

И снова воцарилась тишина. Я остался один, с мыслями, которые разрывали меня на части. Я понимал, что этот голос – это не просто плод моего воображения. Это была какая-то темная сила, которая жила во мне, и которая готова была вырваться наружу.

Я сидел в камере, прикованный наручниками к стене, и ждал. Я не знал, что меня ждет дальше, но я был готов ко всему. Потому что во мне проснулось что-то темное и безжалостное, и это что-то требовало выхода. И меня уже ничто не могло остановить.

В камере снова кто-то пришел. На пороге стояла женщина, немолодая и хмурая, с глубокими морщинами на лице и строгим взглядом. Она была одета в гражданскую одежду и смотрела на меня с какой-то усталой грустью.

– Меня зовут Елена Сергеевна, – сказала она. – Я ваш адвокат.

– Адвокат? – переспросил я. – Зачем?

– Вы находитесь под арестом, – ответила женщина. – И имеете право на защиту.

– Я не понимаю, – сказал я. – Я же убийца.

– Вы обвиняемый, – поправила она. – И пока ваша вина не доказана, вы имеете право на защиту.

– Но я… я ничего не помню, – сказал я.

– Это не важно, – ответила адвокат. – Я буду защищать ваши интересы.

– Но зачем? – спросил я. – Я же чудовище.

– Все люди имеют право на защиту, – ответила адвокат. – И я буду делать свою работу.

– Я не хочу вашей защиты, – сказал я. – Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Это ваше право, – ответила адвокат. – Но я все равно буду стараться помочь.

Она подошла ко мне и села на стул напротив. Она смотрела на меня с каким-то странным выражением, словно пыталась прочесть мои мысли.