Читать книгу: «Универсальный принцип», страница 7
Ведь я, есть вероятность, чего-то недопонимаю… Может, что-то уже надо предпринимать! И немедленно!!! Но что? Что я могу сделать? Ведь кто я и кто министр Дудкин? А-а-ах, да что ж я такое думаю-то! Ведь всякая власть нам дарована свыше, и не смеем мы обсуждать… Ой-ой-ой, что же это я надумал-то тут! И вещи всё ужасные… Неприличные! А это всё в наказание.
Да-да, в наказание. Я всё понял! – Константин Ипатьевич остановился, поражённый простой разгадкой всего случившегося. – Всё понял! И как же это я раньше не догадался? Это мне было ниспослано маленькое испытание… Чтобы проверить мои убеждения. Нет-нет, – Обвинитель взмахнул, словно птица, руками, портфель раскрылся и бумаги чуть было не высыпались на дорогу. Константин Ипатьевич принялся с нечеловеческой покорностью застёгивать никелированный замок, продолжая свои мысленные рассуждения. – Не надо! Прошу, не сомневайся во мне! Я исправлюсь! То были минутные мысли, да, неправедные, некрасивые…
Виновный я, безнравственный. Но спасибо тебе, что испытываешь меня. Спасибо! Вся власть от тебя, не смею в ней более сомневаться и мыслям моим ход давать более не буду! Прости мне эту слабость! Трудиться буду над собой! Работать, не покладая рук! И сделаюсь лучше, и помыслы мои станут чище… И в том, что свечу радости отдал старику, тоже виновен, каюсь! Сам должен был! Сам!!! Ведь ты ж для нас… ты ж за нас… как страдал, как страдал! Ничего не пожалел! А мы всё в суете своей низкой маемся, всё думаем не о том…
Общественный обвинитель посмотрел с благодарностью в звёздное небо. Праведная улыбка чуть коснулась его губ. Он расправил плечи и двинулся уверенной походкой к Вокзальной площади.
В этом районе Константин Ипатьевич слыл новосёлом-погорельцем. Почти полгода прошло, как разбойники из пригородного кластера сожгли многоквартирный дом, где благополучно жил Общественный обвинитель с семьёй. И хотя преступники были пойманы по горячим следам, на участи семьи Обвинителя это торжественное событие никак не отразилось. Константин Ипатьевич, его жена и сын вынуждены были переехать по распределению в Околовокзальный административно-территориальный городской округ. Распределение было лотерейным по причине катастрофической нехватки приличного жилья. С рождения невезучий Константин Ипатьевич и здесь не отличился особой удачей. Их временным жильём оказался лишённый своего функционального назначения общественный туалет.
Обвинитель вышел на Вокзальную площадь и блаженно заулыбался, предвкушая уютный вечер в кругу семьи и мечтая о новой квартире. Выплата за моральный ущерб для погорельцев на 7% погасила стоимость монолитно-бетонной мечты. И хотя мечта ещё находилась на стадии строительства, за неё уже исправно платились налоги, ипотечные пагаменты и коммунальные платежи. Срок сдачи нового многоквартирного дома откладывали трижды. Причиной называли частые перебои с электричеством, которые мешали строителям выполнять сварочные работы… Через 100 лет (хотя, нет, уже почти через 99!) потомки Общественного обвинителя должны были погасить последний платёж и стать полноправными владельцами уже совсем не новой квартиры.
На Вокзальной площади спала старая гневливая овчарка. Овчарка подняла морду, глухо тявкнула и вновь задремала. Константин Ипатьевич помахал ей рукой и, на всякий случай, прибавил шаг. Слева скучало двухэтажное здание старого вокзала, который принимал два раза в год на своей единственной платформе праздничные паровозы, а всё остальное время пустовал. Пару месяцев назад, по инициативе Общественного обвинителя, первый этаж вокзального здания был передан Околоконституционному Ведомству для организации Воскресных чтений Конституции. Константин Ипатьевич свернул за угол и вошёл в низенькое серое здание. В тесном тамбуре, где висело одинокое зеркало, он посмотрел на своё отражение. Тёмные круги под глазами, глубокая горизонтальная борозда на лбу, тонкие бледные губы. Из-за двери с пластмассовой буквой «Ж» послышался женский визг:
– С-у-у-ука! Опять нашей розеткой пользуешься? А за электричество кто платить будет? Вот нам квитанция придёт… я её тебе в морду кину! Сама плати! Вот ведь с-у-ука!!! Стёпа вернётся, я всё ему расскажу!!!
– Сама сука! А кто наш утюг брал на прошлой неделе?
– Что-о-о?
– А-а-а-а!!! Мамочки… Помогите!!!
Послышался звук ломаемой мебели. Что-то со стуком упало, разбилась посуда. В женский туалет заселили сразу 3 семьи. Бытовые конфликты случались там ежедневно. Константин Ипатьевич устало покачал головой и повернул ручку двери с пластмассовой буквой «М».
Благодаря своей должности Обвинитель смог выклянчить для семьи отдельное жильё: весь мужской туалет целиком площадью 20 квадратных метров! Три кабинки служили, соответственно: кухней, кабинетом и детской. Три раковины выполняли множество различных хозяйственно-бытовых функций: от простейшей кухонной мойки до импровизированной душевой кабины. Два писсуара стараниями жены Обвинителя были превращены в цветочные горшки, из которых торчали крупные соцветия ярко-красной герани.
Под единственным окном стоял диван, сделанный из старой фанеры и рваных подушек. Ночью диван выполнял роль брачного ложа и иногда даже тяжело поскрипывал, когда чуть хмельной Константин Ипатьевич исполнял супружеский долг, вдавив в истерзанные подушки полуобнажённое и почти недвижимое тело супруги с вывернутым в сторону лицом, обречённым на удовольствие. Возле дивана помещался найденный на свалке и слегка отреставрированный журнальный столик, ставший имитацией обеденного стола. Общественный обвинитель протиснулся в кабинку, служившую кабинетом, аккуратно переложил бумаги из портфеля в ящички секретера, единственно уцелевшего при пожаре предмета мебели, и обессиленно опустился на унитаз, выполнявший роль стула.
– Пришёл? Что так поздно? – в дверь заглянула недовольная жена.
– Я тут… Меня… Работа… – Константин Ипатьевич судорожно соображал, какую информацию рассказать жене, а какую скрыть. – В Министерство вызывали… По одному текущему делу…
– О-о-о, глядишь, большим человеком станешь, – жена хмыкнула и исчезла.
– Пап? Ты пришёл? – послышался детский голос.
– Да-да, сынок, иду! – Общественный обвинитель потёр виски и крикнул жене. – А что у нас с ужином?
– Картошку почистила, сейчас жарить буду.
– Пожарь, пожалуйста… Уж очень есть хочется. Я ведь не обедаю, экономлю, как и договаривались…
– И правильно! И так жирный.
Константин Ипатьевич обиделся.
– Су-у-ука-а-а!!! – послышалось за стенкой.
– У-у-у-и-и-и! Отда-а-ай!
– Дуры полоумные, – констатировала жена.
Общественный обвинитель бессильно взмахнул руками.
– Па-а-ап, ну ты где?
Константин Ипатьевич встал и направился в кабинку-детскую. На унитазе сидел сын, облокотившись на откидной столик, который Общественный обвинитель смастерил собственными руками. В углу стоял свёрнутый в рулон матрас.
– Как дела у юного дарования? Как успехи в школе? – спросил Обвинитель
– Всё хорошо, папочка! Сегодня получил 5,078 и 6,556 баллов!
– Какой молодец! И по каким же предметам?
– Арифметика и «Основы конституционных норм и законов нашей страны»! – гордо произнёс мальчик и протянул отцу «Ведомость об успеваемости».
– Ах, ты моя радость! – Общественный обвинитель одобрительно потрепал сына по пушистым волосам. – А на завтра все уроки сделал?
– Да! – опять гордо произнёс мальчик и протянул отцу тетрадь. – И ещё стихотворение нам задали. Наизусть. Ты подожди… Я сейчас… Мне нужно последнюю задачку решить. И тогда уже я стихотворение тебе расскажу. Хорошо?
– Хорошо, а с задачкой помощь нужна?
– Нет, папочка, спасибо, я сам могу!
– Ты мой ангелочек! Жду!
Константин Ипатьевич прикрыл дверь в детскую и в изнеможении осел на низкий диван. Конфликт за стенкой продолжался:
– А-а-а-а!!! Мамочки! Стерва! Спасите! Помогите!
– У-у-у-и-и-и! Сучка! Получай, тварь!
Общественный обвинитель взбил подушку, подсунул за спину и прикрыл глаза.
– А-а-а-а!!! Спасите! Помогите! Убивают!!!
– Сучка! У-у-у-и-и-и! У-у-у-и-и-и!
– А-а-а-а!!!
– У-у-у-и-и-и!
– А-а-а-а!!!
– У-у-у-и-и-и!
На мгновение всё стихло, но вскоре повторилось с новой силой.
– У-у-у-и-и-и! У-у-у-и-и-и!.. У-у-у-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!!
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! Ха-а-а-а-а-а-а-а-а!..
– У-у-у-и-и-и! У-у-у-и-и-и!
– А-а-а-а!!! А-а-а-а!!!
– У-у-у-и-и-и!
– А-а-а-а!!!
– Папа, я готов! Держи, проверять будешь!..
Константин Ипатьевич разомкнул глаза, взял протягиваемый сыном учебник «Классической литературы» и впился уставшими глазами в страницу: «Хо-хо Хомяков: самобытный поэт, родоначальник отечественной словесности, непревзойдённый мастер слова и виртуозный маг образа! За 40 лет творческой деятельности из-под пера гения вышло свыше 597 000 строк!». Общественный Обвинитель оторвал глаза от книги и посмотрел на сына.
– А ещё знаешь что, пап?
– Что?
– В этом году юбилей у Хо-хо Хомякова! Наш класс поедет в его родной город! Там сейчас дом-музей!!! А ещё там школа, где он учился… И… па-а-ап?
– Да, сынок.
– А можно я тоже поеду?
– Очень дорого, да?
– Дорого… Но пап… Но… я так хочу! А мама не отпускает…
Константин Ипатьевич почесал затылок:
– А когда деньги нужны?
– На следующей неделе…
– Я-я-я-а-а… – Обвинитель посмотрел в простодушное мальчишеское лицо. – Сынок! Не волнуйся! Я непременно раздобуду деньги! Непременно раздобуду!
– А я всё слышу, – крикнула жена и громыхнула сковородой. – Раздобудет он!!! Непременно раздобудет! А тебе среди унитазов спать не надоело, а? Канализацию нюхать нравится, да?
– Что ты завелась, а? – крикнул в ответ Константин Ипатьевич. – Причём тут унитазы? Ведь не из-за денег же сроки строительства срываются, а из-за электричества! И-и-и… Я уроки у сына проверяю, между прочим…
– Уроки он проверяет… Кошмар! Это ведь надо?! Немыслимо…
Общественный обвинитель обнадёживающе подмигнул сыну. Мальчик восторженно улыбнулся. Из женского туалета донеслись всполохи угасающего конфликта:
– У-у-и-и!
– А-а!!!
– И-и-и!
Константин Ипатьевич положил учебник на колени и с обожанием посмотрел на сына:
– Начинай, мой хороший!
Мальчик вытянулся в струнку, плотно прижал тоненькие ручки к тельцу и принялся выразительно декламировать:
монолог конституции
читай меня часто,
и я научу.
не обману, не оставлю в тревоге.
всю сбережённую мудрость отдам,
за это заплатишь
налоги.
верь в меня сильно!
так сильно верь,
если вдруг нестерпимо будет,
если вдруг оступишься,
здесь и теперь,
читай,
ведь путь вместе нетруден!
и прошлое было!
теперь его нет…
сражались в нём твои предки.
цифровой период свергли они,
теперь ты –
не марионетка!
лишь только почуешь
вражеский дух,
скорее хватай меня с полки!
во мне – директива,
во мне – тайный знак,
спасенье от инфоосколка!
верь в меня смело!
читай и зубри!
законы, статьи и поправки.
и всё, что подумать
посмеет твой мозг,
я подвергну
тигельной плавке!
Общественный обвинитель смахнул набежавшую слезу и порывисто обнял сына. Запахло жареным луком и картошкой, загромыхало посудой и столовыми приборами. На улице прозвенел велосипедный звонок, и послышался собачий лай. Константин Ипатьевич встал, подошёл к единственному окну и чуть отогнул газетные страницы, которыми были многослойно заклеены стёкла. По неосвещённой площади двигался тёмный силуэт велосипедиста.
– Ужинать будет кто? Нет?!
Общественный обвинитель вздохнул, послюнявил газетные листы и приклеил их на прежнее место. Защитник бросил безразличный взгляд в сторону тускло светящегося окна с размытым контуром фигуры, удаляющейся вглубь помещения, погрозил кулаком чуть не попавшей под колёса овчарке и принялся энергично крутить педали, боясь опоздать. Сообразно ритмичным движениям ног, мысли Защитника были также неумолимо подвижны, раскручивая в голове экзистенциальный клубок. Книга, которую Карл Фридрихович читал неделю назад в библиотеке, готовясь к выступлению, причём читал уже не в первый раз, мучила его своим содержанием. Он слагал разные мысли, но удовлетворение не наступало.
«Человек всегда свободен… Всегда. Верно? Да кто ж его знает? Сейчас я свободен? Но-о-о… разве? – Защитник наморщил лоб. – Допустим… Отчасти свободен… Хоть тело моё и свободно, но дух порабощён… И вообще, что такое есть дух? Но не важно. Дух. Всё едино и взаимозаменяемо. Или нет? Но ладно, потом про это подумаю. Сейчас надо про свободу додумать… Итак, сейчас я условно свободен… Свободно еду. Могу развернуться и поехать домой, а могу продолжить свой путь в Подпольную библиотеку… Могу остановиться… А потом снова начать движение… Могу ехать, держась одной рукой за руль. А могу вообще без рук, – Карл Фридрихович отпустил руль. Велосипед плавно повело влево. – Получается, я могу даже упасть с велосипеда! – промелькнуло в его голове, прежде чем он вновь крепко схватился за резиновые грипсы. – Равновесие… Недурная вещь. И в мыслях, и в оценках. Но… не важно… На чём я остановился?
Допустим, в перемещениях я свободен. Отчасти свободен. Ведь есть заграница и… Хотя ладно… Про заграницу потом… Итак, в перемещениях отчасти свободен. Мысленно… в целом тоже… Что же тогда меня тяготит? М-м-м? Допущения всякие, верно? Ведь если на библиотеку сегодня случится налёт, и меня заберут в тюрьму… Буду ли я свободен в тюрьме? В той книге утверждается, что буду. Интересно ведь пишет… автор этот… как же его фамилия? Философ такой… Чёрт! Ведь на прошлой неделе ещё помнил… Да что там! Вчера же думал о нём… И фамилию помнил… вроде… Как же? Как же? Но стой! Стой! Опять я не про то думаю… Я же так ни до чего и не додумаюсь! Что же со мной? Сконцентрируйся! Думай про свободу!
Свободный думать про свободу… То есть я сам себя сейчас обрекаю на несвободу, запрещая своим мыслям плыть по течению. Да-да-да… Как интересно! Но… потом додумаю. Так-так… про книгу я думал… Ага. В книге написано, что даже в тюрьме я буду свободным!!! Значит, даже если сегодня на библиотеку случится налёт, моё мировосприятие с позиции свободного человека ничто не сможет изменить! Свободен всегда… Абсолютно. То есть… Сам по себе я свободен… Но я не свободен от внешних воздействий. Ведь, например, прямо сейчас меня может поразить молния. В этом будет её свобода? Не-е-ет, там другое сказано!
Там сказано, что в этом будет закономерность её безразличия к вопросам свободы-несвободы. Ведь природные явления и острые вопросы свободы – кардинально противоположные явления. Не имеющие ничего общего. Абсолютно… Тогда как же я могу быть свободным, если на мою свободу регулярно оказывают давление различные силы равнодалёкие от вопросов свободы?.. Но разные внешние проявления несвободы, которые оказывают влияние также и на мои поступки и перемещения в пространстве – суть чего? Не понятно… Ладно… Суть чего-то…
Значит, эти внешние раздражители делают меня несвободным… например, они могут посадить меня в тюрьму. Но я от этого не стану несвободным. То есть это мне так только покажется, что я несвободен, так? На самом деле я буду по-прежнему свободным. А-а-а!!! Ничего не получается думать! Всё не то! Я не умею правильно думать! Собираюсь куда-то учиться!!! Ха-ха-ха!!! Зачем мне учиться?! Это даже смешно! Учение и я такие же далёкие друг от друга понятия как молния и свобода! Я же не способен учиться! Сколько книг я прочёл? И результат? – Защитник ловко объехал выскочившего из переулка мальчишку. – Нет, не поеду никуда! Зачем? Позориться только… Как стану экзамены сдавать, так на смех поднимут. Не-е-ет. С другой стороны… Хотя…
Э-э-эх! А мечты мои! Гулять по загранице… А там всё мостовые да тротуары. Люд вежливый. Собаки умные… Не то что у нас! Дурак на дураке!!! А дома там должно быть какие!.. Старинные да всё с архитектурными изысками. С этими… как их… с витражами… с пилястрами… и ещё с этими… как же… как же… с аркбутанами… Да! Про архитектуру читал, помнится… Много читал! История возникновения и распространения… Краси-и-иво! И всё же надо ехать! Пусть будет тяжело, а что делать. А там, глядишь, действительно революционерам нашим стану чем-нибудь полезен. Может, буду какие сведения для них добывать! Или напротив… распространять! Тайно!!! Поеду, поеду! Надо быть стойким! И не сметь впредь предавать свои мечты!!! – глаза Карла Фридриховича увлажнились. – Я смогу! Клянусь сам себе, что смогу! Ещё поучусь и обязательно смогу!!! А-а-ах!!! Буду там философом… Заграничным! Получу степень… Потом вторую… Да что это я!!! Какой философ? Я даже не могу довести до логического завершения свою мысль про свободу! Кто меня там в Университет примет? Там люди нужны грамотные, талантливые… А я что?
Э-э-э, нет! Ты, пожалуйста, фантазируй, но всё в рамках дозволенного! С грязью себя тоже особо не смешивай! Самоуничижение – недуг вредный, почти что вирус! Если заболеешь – лечиться будет трудно!!! И вообще… почему это я не додумал до логического завершения? Додумал… Додумал, что свобода свободой, но уехать очень хочется. А вот интересно… захотелось бы мне заграницу, если бы путь туда лежал через несвободу? Да-а-а! Вот это мысль! Я ещё и не на такие мысли способен!!! Я вообще способен даже не думать про свободу… То есть взбунтоваться! А ведь действительно, отчего это я всё время вынужден думать про свободу? Ведь, по сути, эти мысли делают меня несвободным! Зависимость от свободы… И лекции о свободе, на которые я сейчас спешу – прямое доказательство моей зависимости. До чего же я додумался?! И сам!!! Без книжек всяких… Конечно же, надо ехать учиться! Не о чем даже и думать… С такими-то способностями… Зависимость от свободы! Какая глубина мысли! Прекрасно! Да-а-а, а ведь я действительно кое-чего да стою!!! Ха-ха, мир ещё узнает обо мне! И поразится неординарности моего мышления!!!
Лицо Карла Фридриховича расплылось в счастливой улыбке, он свернул на бульвар и, быстро миновав его, выехал на пустынную площадь Великого противодействия. В центре площади стоял мраморный пьедестал, на котором не возвышалось ничего. Это был памятник «Исчезнувшему герою». Защитник пересёк площадь, въехал в переулок Доблестных офисных работников и остановился перед домом №5. На деревянном крыльце, откуда по крутой лестнице можно было спуститься на -3 этаж, толпился народ. Карл Фридрихович соскочил с велосипеда и закрутил головой. На противоположном фасаде он разглядел водосточную трубу, подтащил к ней велосипед и принялся приковывать его цепью. Неожиданно из темноты выдвинулся худощавый парень в клетчатой рубашке:
– Привет!
– Добрый вечер, – нехотя отозвался Защитник.
– Ты… ну… Хорошо закрепляй… Вон! Вокруг кронштейна намотай… Тут… ну… Воруют!.. Я, собственно, чего… Хочешь узнать… ну… почему нам нельзя возвращаться… ну… в прошлое?
Защитник проигнорировал вопрос и продолжил возиться с цепью.
– Что? Совсем не интересует, как обстояли дела… ну… не знаю… – парень достал спичечный коробок, выудил оттуда спичку и воткнул её между зубами. – Ну… дела в социальной там… в культурной жизни… Ну… в Цифровой период в смысле… Ну?
Защитник поднял глаза и кивнул:
– Интересует.
– Ну! – парень исчез и мгновение спустя появился вновь. – Жди!
Защитник кивнул. Погромыхав изрядно цепью и позлившись, он приковал наконец свой велосипед и выпрямился. Тотчас же из темноты выпрыгнул знакомый парень. За ним следовала строгая девушка в очках, волосы её были собраны в благообразный пучок:
– Здравствуй, брат мой, – строгая девушка приветливо улыбнулась и протянула руку. Карл Фридрихович чуть коснулся бледной ладони и вопросительно посмотрел в раскосые зелёные глаза.
– Хотите познакомиться с социальной проблематикой Цифрового периода? Хотите узнать много того, что скрывают от вас Цифропропогандёры?
Защитник кивнул:
– Любопытно было бы, – медленно проговорил он и на всякий случай огляделся.
– Тогда приходите сюда завтра, в это же время… Здесь будет проходить встреча с отцом Феодосием! Распорядителем божественных ивентов, филантропом 5 разряда, лауреатом премии «Самый весёлый приход» и неоднократным номинантом на госбонус «Менеджер от Бога»! Отец Феодосий является почётным хранителем деревянного крестика, в котором Иоанн крестил спасителя нашего единственного! – тоненький указательный пальчик строгой девушки взметнулся вверх. – Агнца божьего… Пастыря нашего доброго…
– Ну, – парень дёрнул строгую девушку за рукав.
– Хм-хм, – строгая девушка потрясла своим благообразным пучком. – Завтра на встрече отец Феодосий будет читать лекции по вопросам социальных взаимодействий в Цифровой период, а именно, – строгая девушка поднесла тетрадный листок к самому носу, – этико-культурная проблематика отпеваний посредством видеоконференций; социально-педагогическая деятельность соборных модераторов; вопросы ликвидации цифрового сиротства; трудности отпущения грехов с помощью служб мгновенного обмена сообщениями… и многие-многие другие вопросы, – строгая девушка опустила тетрадный листок и улыбнулась. – Отец Феодосий обнажит перед вами всю абсурдность Цифрового периода и объяснит невозможность, историко-культурную необратимость и несовместимость человека, – строгая девушка вновь поднесла тетрадный листок к носу, – с маршру-тизи-руемым протоколом сетевого уровня семейства ТэЦэПэАйПэ, – строгая девушка аккуратно сложила тетрадный листок и поправила очки.
– На, – парень всунул в ладонь Карла Фридриховича листовку и утащил строгую девушку в темноту.
Защитник положил листовку в карман и поднялся по ступенькам на шаткое крыльцо, откуда спустился в затхлое подполье библиотеки. В холле библиотеки толпился народ: все хотели попасть на запрещённый цикл лекций. Карл Фридрихович потоптался с остальными. Дважды его больно ткнули под рёбра, трижды наступили на ногу. От кого-то из присутствующих дурно пахло самогоном, от кого-то несвежим бельём.
Спустя пару минут в лекционный зал начали запускать публику. Защитник влился многоголовой волной в душную, прокуренную аудиторию. Загремели приставные стулья, задвигались скамьи, загоготали, запричитали и вдруг разом все замолчали. На импровизированной сценке появился Ведущий в коротком тёмно-синем пиджачке и залихватски подвёрнутых брючках:
– Добрый вечер, друзья! Спасибо, что пришли. Итак, поздравляем вас с третьим днём запрещённых лекций…
– А кто запрещает-то? – раздалось из зала.
– Кому надо, тот и запрещает! – строго сказал Ведущий.
– Да кому вы нужны…
– Вы пьяны! Освободите аудиторию!!!
– Как это? А свобода? Это противоречит понятию свободы…
– Вы шпион!
– Я? Я…
– Вы нарушаете регламент нашей лекции!
– Ничего я не нарушаю… Я просто спросил! Да и какой регламент? Свобода же… Кругом одна свобода!!! Вы только посмотрите в эти свободные лица-а-а!!! Все жаждут свободы… И побольше… Черпайте эту свободу ло-о-ожками… Поло-о-овниками… Тащите её мешками в свои убогие квартирки… Набивайте ею карманы!..
– Нам всё ясно! Вас специально подослали наши конкуренты или даже государственники, дабы сорвать сегодняшнее мероприятие!
– Никто меня никуда не подсылал… Вы сами пишете, между прочим, на своих афишах, что хотите с госструктурами сотрудничать, а теперь вам чем-то они не угодили…
– Мы за взаимовыгодное сотрудничество в границах дозволенного! Одно из условий сотрудничества – уважение и почитание! Срывать наше мероприятие мы не позволим!
– Да не собираюсь я ничего срывать… Просто спросил… Ведь действительно интересно, кто ваши лекции запрещает, если афиши по всему городу развешаны и народу пришло до…
– Хватит болтать! Покиньте аудиторию немедленно!
– А как же свобода мыслей, действий и во…
– Заткни-и-ись! – бардовое лицо Ведущего эффектно контрастировало с его тёмно-синим пиджачком, он зло замахал ручками. Двое упитанных охранников тотчас же вытащили нарушителя спокойствия вон.
Ведущий мило улыбнулся:
– Извините нас, друзья, за доставленные неудобства. Спасибо, что пришли. Итак, тема сегодняшней лекции «А свобода-то голая!». Сначала предлагаю определить размеры допустимого обнажения свободы. Ведь мы не можем обнажить её полностью, всегда какая-то область свободы будет прикрыта, так сказать, фиговым листиком. Но ведь каждый из нас пробовал (и не раз пробовал!) сорвать фиговый листик с себя и с других. И что же? Все попытки были тщетны… Почему?
Потому что ма-а-аленький кусочек свободы… (Ну… в некоторых случаях средненький, большой совсем редко…) Итак, ма-а-аленький кусочек свободы, тот, что вечно прикрывают фиговым листиком, нечаянно в процессе многовекового взаимодействия с этим самым фиговым листиком стал с ним одним целым! Как такое могло случиться? Скорее всего оттого, что свобода имеет достаточно пористую структуру, поэтому непрестанно подвергается опасности быть вовлечённой в тот или иной диффузионный процесс. Но ведь диффузионные процессы возможны исключительно между твёрдыми телами… Верно!
И вот именно в те моменты, когда наш ма-а-аленький кусочек свободы становился твёрдым, а истории о фиговых листиках становились легендами и их высекали в мраморе… именно тогда и случались диффузионные процессы! Так petit à petit наш маленький кусочек свободы не просто соединился с фиговым листиком, но даже пустил в него корни! И теперь даже самая свободная свобода имеет кро-о-ошечный фиговый листик, из которого и произрастает и без которого не может существовать! Это противоречивое явление добавляет известную долю пикантности свободе вне зависимости от того, под каким соусом и с каким гарниром было подано ваше свободолюбивое блюдо! Испортить вкус свободы невозможно.
Она будет иметь тот же головокружительно терпкий бархатистый вкус с безупречно развитой вязкостью и маслянистосью, вкус слегка округлый, в меру длительный, которым уже многие сотни лет наслаждаются люди в разных уголках планеты. Употреблять свободу лучше всего дозировано. Идеальная температура для первичной дегустации составляет 15-17 °С. Гурманы свободы, как правило, имеют собственную шкалу температур, составленную посредством личного многолетнего опыта.
Итак, прежде чем переходить к следующему блоку, где мы, будем наряжать свободу в разные одежды и наблюдать за её трансформациями, давайте повторим и постараемся навсегда запомнить две очень важные аксиомы. Первая – недопустимость абсолютного обнажения свободы! И вторая – неизбывный вкус свободы, одинаковый во все времена! Что ж… А теперь давайте попробуем поиграть в переодевания! Для начала предлагаю одеть свободу в женский наряд… крайне старомодный и неудобный… В платье с корсетом из китового уса и с плечевыми ремнями… Очень тяжеловесная конструкция! Интересно, как свобода будет чувствовать себя в таком наряде? Плечевые ремни, как ортопедические реклинаторы, помогают держать горделивую осанку… Но жёсткий каркас корсета сдавливает нижнюю часть грудной клетки, мешая дышать. И тут прекрасный принц приглашает свободу на кадриль! Как быть лёгкой и изящной в…
Защитник встал со своего места, пригнулся и пробрался к выходу. Охранник у двери вопросительно посмотрел на него.
– Я… в туалет, – соврал Карл Фридрихович.
Охранник бесшумно распахнул двустворчатые двери. Защитник миновал холл и вышел на улицу. Улица была пустынной. У здания напротив, под водосточной трубой валялась цепь. Велосипеда нигде не было. Карл Фридрихович сел на ступеньки деревянного крыльца и устало положил голову на руки.
Где-то вдали многоступенчато загрохотало, загромыхало, заухало, завибрировало… Ночное небо осветилось зарницами под нарастающее рокотание. После ненадолго стихло, но вдруг зазвучало вновь. И вновь. И вновь. И вновь… И уже более не прекращалось до самого рассвета. На фонарном столбе затрещал громкоговоритель, и электрический голос возвестил:
– Уважаемые сограждане! Наше Государство уже 3 минуты и 47 секунд находится в состоянии войны с самим собой! В связи с этими трагическими обстоятельствами объявляется военное положение и всеобщая воинская мобилизация!
Защитник приподнял голову и прошептал:
– Надо уезжать… Уезжать! Завтра же! Завтра… Всё! Решено!!! Прочь… Нельзя медлить… Никак нельзя! Завтра же… Завтра!
На соседней улице завыла сирена. Военнообязанные граждане бежали к Зданию армейского комиссариата, страстно желая сразиться в войне, официальные документы с итогами которой уже покоились в Архиве, заботливо подготовленные для будущих поколений. Карл Фридрихович прижал ладони к лицу, зашмыгал носом и затрясся мелкой дрожью. С бульвара прилетел ветер и принёс тошнотворный запах распада.
